Текст книги "На молитве. В тишине и в буре"
Автор книги: Евгений Поселянин
Жанр: Религия: прочее, Религия
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
О святительстве
(Памяти свв. Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста)
Говорили о разных святых местах и святынях. Вспомнили о том острове Кипре у Малой Азии, где почивает святитель Спиридон Тримифунтский. Рассказывали, как в день его памяти мощи святителя носят на носилках по городу, с какой назойливостью любопытствующие англичане осматривают мощи и как это праздное любопытство их, лишенное благоговения, отражается печальным выражением на лике святителя…
– А знаете ли, – сказал один из присутствующих, – об одной трогательной подробности из жизни святителя Спиридона по смерти его?.. Всякий год святителю Спиридону меняют обувь, и она оказывается за истекший год изношенной.
– Как так?
– А это в знамение того, что святитель усердно помогает людям и идет туда, куда его призывают. Ну, за год обувь и изнашивается. Рассказывают даже, что порой облачение святителя оказывается мокрым, словно он ходил по воде. Святитель спасает тонущих на море, и вот от этого ризы его и бывают иногда мокры.
И при этом предании, полном такой свежести веры, встает в утешительном мягком сиянии благородный, простой и вместе с тем величавый образ святителя Спиридона.
Простой пастух… Но какое парение ума и какие высоты веры! На Первом Вселенском Соборе он стал возражать Арию. Отцы Собора страшились его простоты. А он… Он спокойно пояснял сосуществование трех Ипостасей в Божестве.
– Смотри, – сказал он в заключение, беря на руки кирпич, – тут один кирпич, но в нем – глина, огонь и вода. Ну, смотри…
И тогда, по вере этого пастуха, кирпич мгновенно разложился на составные части свои. Языками заблестело пламя, потекла вода, и на руках святителя лежала бесформенная масса глины.
Во время голода, чтобы выручить человека, святитель однажды превратил змею в золото. Другой раз, спеша к осужденному, перешел по поверхности раздувшегося от дождей потока.
И теперь еще часто можете вы слышать о быстрой, можно сказать бурной, помощи, оказываемой святителем Спиридоном людям в их денежных затруднениях. Ибо тому роду деятельности, которому посвящают себя при земной жизни, обыкновенно остаются святые верны и в небесную пору своего существования…
И вот у святителя Спиридона в его кажущемся ненарушимом покое за год изнашивается обувь. Ходит-ходит по миру, чутким ухом прислушивается, где его зовут, и «ускоряет на помощь».
Преподобный в своей пустыне представляется борцом во время кипящего еще боя. Святитель – это уже раздаятель благодати. В нем покой и тишина. Борьба в прошлом, там, далеко, в начале… А тут безоблачное небо и уверенно блещущее и животворно греющее солнце.
Те, кто знали таких великих и истинных архиереев, каким был, например, великий митрополит Московский Филарет, те переживали пред ним какое-то особое успокоение духа. Что-то совершенное, законченное, глубоко мерное было в самом облике его, в речах, словах, в движениях, в том, как, благословляя народ, он, пристально глядя каждому в глаза, произносил неспешно освящающие слова: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа», – и неспешно осенял крестным знамением чело, грудь и плечи стоящего пред ним человека.
И то счастливое успокоение, какое-то благодатное затишье души переживается и теперь, когда о нем вспомнится или услышится.
Недавно в старом журнале попались мне воспоминания о митрополите Филарете викария его, преосвященного Леонида, и из разных крупных и мелких черт его жизни какой складывается отрадный, сияющий, умиряющий образ!
Ладан он любил… Была особая комната близ алтаря. Из нее он слушивал обедню и говорил об этой комнате: «Войдешь, и там приятный запах ладана».
Ежедневно подолгу читал он утром Библию, и эта книга, старинная, толстая, неизменно бралась им во все его поездки.
Был он чувствителен к природе. Любил цветы, но пахучие.
Дома ходил в черной шерстяной одежде, опоясанной по кафтану шитым поясом и более длинным белым креповым, концы которого низко спускались с левой стороны. Белье, одежды, креп на клобуке – все было всегда чрезвычайно опрятно, пятнышка терпеть не мог.
Умывался много раз в день, частью для свежести лица, частью для освежения зрения.
При просьбе помолиться за больного вынет он, бывало, из кармана свой бумажник и запишет имя болящего, говоря: «Скажите болящему, чтобы он призвал на помощь Матерь Божию и имя преподобного Сергия». Часто, когда он выслушивал рассказы о скорбных обстоятельствах какого-нибудь семейства, слезы были у него на глазах.
Его вера была не бросающаяся каждому в глаза, но глубокая, твердая.
Он пламенел внутренним огнем, который бросал лучи свои сквозь его карие глаза, оттененные прекраснейшими бровями. Особенно хороши были эти глаза, когда, при внимании к чужому живому слову или к чтению, они чуть суживались, огонь их сокращался, а взор был неподвижно устремлен, как бы испытуя собеседника. Невозможно было тогда выдержать этого копья.
И пред этим образом высочайшего из русских архипастырей последних времен почему-то надежнее становится на душе, на противоречия жизни накидывается успокаивающий покров и чувствуется какая-то благодатная тишина…
И то же настроение обнимает душу, когда читаешь творения этих людей, когда вспоминаешь совершенные ими дела…
Какое величие, какая красота!
Вот будущий величайший поборник православия святитель Афанасий Александрийский в детстве, играя на морском берегу со сверстниками-язычниками, исполняет над ними обряд крещения. И Собор вменяет это крещение в истинное.
Вот тот же бессмертный Афанасий, один во вселенной, поддерживает клонящуюся ко крушению истину православия. Все изменили, все предали. Народ, монастыри, император и двор, военачальники, иерархиям клир – все ариане. И над всем этим торжествующим арианством возвышается несокрушимым адамантом исповедник истины Афанасий. Во множестве претерпенных им изгнаний, скитаясь по пустыне и скрываясь в пещерах от преследующих, сиял он на весь мир, стоял отовсюду видным столпом, на котором одном покоилась гонимая правда православия…
Дивный Златоуст, то в пламенных речах обличающий порок людской, как бы высоко он ни гнездился, то тихими словами рисующий бесконечность милосердия Божественного, – великий и среди громов рукоплещущей ему толпы, им восхищенной, и еще более великий в последнем изгнании своем, изнемогший, влачимый в пекле безводной пустыни безжалостными солдатами, предающий свой исповеднический дух Богу со словами последней хвалы: «Слава Богу за все!»…
А эта священная двоица, связанная узами великой дружбы духовной, и в вечности горящая ровным светом, сияющая одинаково яркими огнями, – Василий Великий, Григорий Богослов. Их жизнь в средоточении тогдашней мудрости человеческой – Афинах, где среди стольких наслаждений они знают только лишь два пути – в церковь и школу. Потом их подвиги врозь – жизнь воздержания и самоотречения, молитвы и усиленного богословствования. Потом опять вместе – два года жизни в пустыне, в прекрасной местности, в том отрадном быту, который живописует сам Василий: «О уединенное житие, дом учения небесного, в котором Бог есть все, чему учимся. Пустыня – рай сладости, где и благоуханные цветы любви то пламенеют огненным цветом, то блестят снеговидной чистотой, с ними же мир и тишина. Там фимиам совершенного умерщвления не только плоти, но и самой воли, и кадило всегдашней молитвы, сладко сгорая, непрестанно вскипает огнем любви Божественной. Там цветы добродетели процветают благодатию неувядаемой красоты… О пустыня, услаждение святых душ, рай неисчерпаемой сладости!»…
Потом труды Василия в Кесарии Каппадокийской, его борьба с арианами, его больницы и школы; покорные труды Григория по сотрудничеству своему отцу, епископу, и внезапное возведение на Константинопольскую кафедру, и торжество при нем православия, им подготовленное. Жизнь его в доме родственника, где он одну из комнат обращает в храм, названный им Анастасия («Воскресение»), ругательства над ним ариан со швырянием в него каменьями и его неустанная проповедь. Возвращение императором Феодосием I храмов православным и торжественное введение Григорияв главный храм столицы. Сознание – по настоянию Григория – Второго Вселенского Собора… Совершенное изнеможение Григория…
И наконец эти последние восемь лет уединения: «Я умер для жизни. Один в мрачной пещере, без обуви, без огня. Ложе мое – древесные ветки. Постель – власяница и пыль на полу, омоченная слезами… Увы мне! Спешу я к небу, к Божией обители. Меня держит эта плоть. Разреши меня, Царю мой, от уз земных и вчини в небесное ликование».
Святыня, тишина, успокоение, льющаяся благодать – вот что испытывает душа, подходя к области истинного святительства.
Покров Богоматери
Как мало и ничтожно по количеству находящихся в нем людей кажется изображение Покрова Богоматери, на котором Владычица распростирает Свой покров над головами молящихся во Влахернском Ее храме, под Царьградом!
Но как изобразить этих несчетных людей, эти поколения, сменяющиеся в веках, эти земли и народы, которые ищут и находят свое счастье, свою надежду, оплот и помощь под чудотворным покровом Девы Пречистой?
Что было уничиженнее, несчастнее и слабее Ее, когда с душой, чрез которую «прошло оружие», безмолвная, подавляя в Себе крики и стоны, через пелену Своих слез Она смотрела, страдая, на вознесенного на древо крестное Иисуса!?
Что было тогда несчастнее, уничиженнее Ее?
А теперь что Ее славнее, Ее, родившейся на земле и воцарившейся над небом, в ореоле несущихся к Ней молитв, в сиянии Ее необоримой власти?
«Что сильнее Девы Богородицы, – восклицает вдохновенный Златоуст, восхищенный мыслью о всемогуществе Приснодевы, – что сильнее Марии: Она Бога Всесильного молитвами Своими связывает!»
И как хотелось бы найти тот небесный и ангельский язык, чтобы достойно говорить о славе, силе, благодати Пресвятой Девы, о Ее тихой торжествующей святыне, о том нетленном счастье, которое льет в душу служение Ей.
И как доступно и как возможно это счастье!
Так вот, если сердце наше когда-нибудь переполнилось любовью к Пречистой Деве до тесноты, если мы думаем о Ней с невыразимым волнением, с восхищением, со слезами, с радостью, то зачем нам хоть на один день расставаться с Ней, зачем нам не искать блаженства стать Ее слугами?
Будем искать Ее следов в мире, каких у нас в России так много, в лице Ее прославленных икон и истекших от них чудес.
На родине и на чужбине будем искать бесед о Ней. Отблески Ее славы сияют по всему миру.
Один из прославленных проповедников католичества среди диких народов говорит: «Я находил упорство против веры в сердцах людей всякий раз, как, проповедуя Христа, яне проповедовал о Его Божественной Матери».
Мне пришлось посетить в одно воскресное утро знаменитый Страсбургский собор. По окончании обедни на кафедру взошел проповедник и стал говорить. Вдохновенная речь лилась потоком: он говорил о величии Приснодевы во исполнение Ее слов: «Ублажат мя вси роди».
– Если вы, – восклицал он, – обнимете взором в долгих веках христианство и в то же время все, что возникло в человечестве во имя Девы Марии; если пред вами пройдут вереницей Ее святилища, храмы, часовни, сооруженные в мечте о Ней, иконы и картины, медали, праздники, убежища, госпитали, приюты и больницы, установленные Ей службы, гимны, стихи, в которых выразилась пламенная вера и любовь к Ней, совершенные в честь Ее паломничества, излившиеся во имя Ее милости, – вы тогда должны признать: «Воистину ублажили Ее вси роди».
Среди простонародья католических стран ходит такая трогательная легенда.
Господь, пораженный тем, что постоянно встречал в раю грешников, потребовал объяснения у вратаря рая, апостола Петра. Апостол сказал, что он впускает только праведников, сопровождаемых их ангелами. И апостол решил проследить, как в рай пробираются грешники.
Однажды он увидел толпу грешников. Они чего-то терпеливо ждали. Ко вратам подошла Пресвятая Дева, Своей силой открыла их и впустила в рай ожидавших грешников.
Не той же ли верой внушен этот наивный рассказ, как и восклицание, что «Дева Мария Бога Всесильного молитвами Своими связывает».
В Дивеевском монастыре, который, по вере монахинь в слова созидателя обители великого старца Серафима, считается четвертым после Афона, Иверии и Киево-Печерской лавры земным жребием Богоматери, мне рассказывали о том, как и по смерти покрывает Богоматерь Своим покровом верных служителей Своих.
Симбирский помещик Николай Александрович Мотовилов, благодетель обители и усердный послушник великого Серафима, был усерднейшим чтителем Богоматери. Он умер у себя в имении, а тело его везли на лошадях хоронить в Дивеев.
Печальный поезд был чем-то задержан, и благодаря этому обстоятельству неподалеку от Дивеева гроб Мотовилова встретился с шествием чудотворной Оранской иконы, пребывающей в одном из монастырей и развозимой по окрестностям.
И все поняли тогда, что Богоматерь этой видимой встречей гроба Своего чтителя со Своей иконой напутствовала почившего.
Как отрадно выстроить храм, в котором все говорило бы о Деве Марии, в котором бы даже не было ни одной другой иконы, кроме Ее икон!
Все предания и сказания о Ней Церкви нашли бы себе место в стенной росписи.
Тут было бы изображено и как по успении Своем Она явилась апостолам, когда они возносили хлеб в честь Нее (Панагия) и увидели Ее парящей над ними. И явление Ей ангела с райской веткой в руках и с вестью о близком успении; и картины из благословенного Ее детства: ангел, приносящий Ей пищу во Святая святых, Ее усердное рукоделье, свидание с Елисаветой, путь в Вифлеем, бегство в Египет и ночь в каменных объятиях сфинкса, и трудовая скудная жизнь в Назарете, и ужас поисков Отрока Иисуса, когда Он остался в храме Иерусалимском, и прощание с тридцатилетним Сыном, выходящим на проповедь, и минута произнесения на браке в Кане Галилейской слов: «Вина не имут», и тот тяжкий для Нее день, когда Она стояла у дверей дома, где учил Христос, и на зов к Нему услышала слова: «Кто творит волю Мою, тот Мне брат, и сестра, и матерь», и последние часы с Сыном – когда Его ведут на казнь и когда Она в доме Иоанна безмолвно созерцает снятый с головы Его терновый венец, и радость свидания по воскресении, и события по вознесении: прибытие на Афон, где пали идолы, свидание на Кипре с Лазарем Четверодневным, и последние годы в Иерусалиме – христиане, съезжающиеся в Иерусалим посмотреть на Богоматерь как на живое чудо христианства и на уединенные молитвы Ее в саду Гефсиманском, – все-все, чего не встречаешь обыкновенно в живописи из земной жизни Пречистой.
– Я таю в себе мечту, – говорил один чтитель Богоматери, – и я верую, что Владычица поможет мне осуществить эту мечту. Я таю мечту при какой-нибудь женской обители учредить навсегда неусыпающее пение акафиста Богоматери. Должны быть устроены смены, по часу, и чтоб эти смены тихо напевали эти похвальные слова.
Будут сменяться дни и времена года, будни сменяться праздниками. А это никогда не отменяемое, никогда не умолкающее пение будет всегда звучать неизменно.
И в час, когда зажигается в небе рождественская звезда и когда при трезвоне колоколов всей страны в Пасхальную ночь крестные ходы идут вокруг церквей, с неизбежностью вращения Земли вокруг Солнца будет звучать в акафистном пении вечная хвала Вечной Деве.
Я хотел бы еще, чтоб в небе по ночам над большими городами горели электрическим светом слова во славу Царице Небесной, чтоб над городами сияли эти слова, вышедшие когда-то из молчаливых уст Приснодевы и оставшиеся жить на восхищение христиан: «Ублажат мя вси роди».
И слова, принесенные на землю архангелом Гавриилом с белыми лилиями рая в таинственный час Благовещения: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою!»
Чтобы подобно тому, как в католичестве под вечер тихий звон колоколов зовет ежедневно верующих слиться в хвале Приснодеве, так бы и мы имели постоянное напоминание о нашей Богом нам данной Матери, Которая введет нас в вечность.
В руках Божиих
Хотя только еще за полдень, в уютной комнате, в которой мы сидели, уже почти полутемно.
Небо серо с утра, как было серо накануне, как было серо уже более месяца. Из туч лениво и докучно, капля за каплей, падала на землю какая-то, казалось гнилая и кислая, жидкость. Жизнь вся уходила за крепкие стены домов, где тепло, где вскоре должно было стать радостно от электрических огней, которые сейчас зажгутся; где все было полно тихого и надежного уюта, еще более ценного после столь утомляющей гнилой мерзости осеннего городского дня.
В комнате, затянутой по стенам светлым кретоном с мелкими цветами, благоухали в нескольких вазах розы. Было там так покойно и хорошо и так легко и отрадно говорилось…
Милая хозяйка с внимательными глазами, мать детей, которые уже подрастали, сохранила ту живость, которую я знал в ней, когда ей было пятнадцать лет. И в нашей беседе становилось рядом крупное и мелкое, подымалось и горело приветными огнями наше общее прошлое, проходили лица, уже давно навеки закрывшие глаза; и эти воспоминания нас обоих как-то умилили.
Вдруг во дворе, куда выходили окна, раздались звуки шарманки.
– Ах, шарманка! – сказала хозяйка. – Давайте слушать. Как я ее люблю!
– И я ее люблю, как и вы; давайте слушать!
И звуки из бедной шарманки лились с той грустью, которая всегда ей причастна. Она старалась наигрывать веселые танцы. Но под темп танцев выходил скорбный рассказ о напрасно потраченных силах юности, о разбитых жизнью мечтах, о бедности, подтачивающей смелые и гордые души, о том, как ломаются и падают крылья у людей, стремившихся лететь к солнцу.
И под эти надтреснутые звуки становилось как-то жаль себя, становилось жалко других, становилось жалко всех. И как-то руки протягивались сами собой к людям. Хотелось кому-нибудь помочь. Хотелось кого-нибудь охранить.
Мы оба некоторое время слушали, ничего не говоря, отдаваясь странному влиянию этих несшихся снизу звуков старой шарманки.
– Надо ему кинуть что-нибудь, – сказала наконец хозяйка, быстро вставая. – Сегодня у меня хороший день. Так пусть будет и ему счастье.
Она вынула из маленького портмоне из черной черепахи маленький золотой и стала бережно заворачивать его в конверт от какого-то письма.
– Постойте, – сказал я. – Вы приносите жертвы так легко и подаете такими легкими монетками, что ваше подаяние, я боюсь, пролетит по ветру. Дайте-ка я прибавлю что-нибудь потяжелее от человека, подающего с большим трудом, и тогда все это потянет к земле.
Я вынул серебряный рубль, и мы тщательно завернули обе монеты в тот же конверт, защемив осторожно уголки так, чтобы они не раскрылись при падении сверху вниз.
Потом мы подошли к большому окну со свободным к нему проходом, так как у него стояло лишь низкое широкое креслице, и дождавшись, пока шарманщик закончил одну из арий, мы стали ему махать руками и колотить в окно. И когда он поднял к нам голову, я растворил окно и бросил сверху наш пакетик. Пакетик грузно упал на влажные каменья двора. Шарманщик, не старый еще человек, с улыбкой поклонился, поднял конвертик и стал его разворачивать. Когда же он увидел, сколько там было, он сперва покачал головой, как будто недоумевая, а потом засмеялся, открыв зубы, и стал размашисто и быстро махать нам своим картузом, как долго машут отъезжающие на пароходах люди, раскланиваясь с теми, которые остаются на берегу.
Потом шарманщик снова принялся играть, и играл так долго и усердно, что я, желая уколоть мою собеседницу, сказал ей:
– Удивительная вы женщина! Вы, кажется, задались целью выкачать из этой несчастной шарманки все ваши пять рублей. Где же ваше великодушие, которое только что умилило меня почти до слез? Я дал меньше, но дал, кажется, бескорыстнее.
– Ах, если он вам надоел, помашите ему, чтобы он перестал.
Я помахал, и шарманщик пошел дальше.
– Вот видите, – сказал я, оставив шутливый тон, – видите, как легко помогать людям. Он тут ведь за десять минут получил заработок нескольких дней… А чем мы от этого пострадали?
– Я пострадала тем, что, по обыкновению, наслушалась ваших колкостей.
– Ах, оставим это!.. Будем говорить серьезно… Вот я подумал: если нам, ничтожным людям, было так легко хоть на несколько минут доставить человеку некоторую радость, то как легко вот им оттуда, с высоты, посылать нам всякие милости.
– И они видят нас, – сказала она, – лучше, чем мы видим здесь друг друга. Они знают все про нас. Им открыты все те тайны, которые мы скрываем от других и, может быть, скрываем от себя… Все они видят, и во всем могут нам помочь.
– Но почему-то, – продолжал я, – они ждут, чтобы мы позвали их на помощь прежде, чем спешить к нам.
– Как, вот и мы, – добавила она, – раньше услышали эти звуки шарманки и тогда только догадались, что у этого человека очень мало денег и что ему хорошо бы их дать.
– Им не надо ни о чем догадываться. Они сами все видят. Но вот только что почему-то необходимо им слышать этот наш зов, необходима наша воля, привлекающая к нам их помощь…
В самом деле, как легко небожителям исполнять то, о чем мы их просим, и как счастлив тот человек, который с твердой верой усвоил себе эту мысль и который этой прекрасной мыслью в жизни водим.
Человек великой веры, отец Иоанн Кронштадтский, который творил чудеса потому, что добивался того, чего желал, а добивался потому, что умел молиться, а умел молиться потому, что веровал, – отец Иоанн Кронштадтский говаривал: «Тебе труднее подумать о чем-либо, чем Богу воплотить твою мысль».
И как совпадает это утверждение столь пламенно веровавшего и получавшего такие осязательные подтверждения своей веры отца Иоанна, как совпадает оно с мыслью, которую высказывает апостол в словах о Боге, «могущем вся паче творити по преизбыточествию, их же просим или разумеем», то есть Бог может творить все гораздо выше и обильнее наших желаний и нашей мечты.
Есть молитва, прекрасная молитва, приписываемая гениальному и праведному митрополиту Филарету, который при всей аскетической сдержанности своей пламенел скрытым огнем великой веры.
В этой превосходной и высокой молитве ясно выражена мысль о том, что мы сами и не знаем, о чем нам молиться, что нужно молиться Богу даже о том, чтобы Он подсказал содержание молитвы.
«Господи, не знаю, чего мне просить у Тебя. Ты один ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить себя. Даждь рабу Твоему, чего сам я и просить не умею.
Не дерзаю просить ни креста, ни утешения. Только предстою пред Тобою. Сердце мое Тебе отверсто. Ты зришь нужды, которых я не знаю. Зри и сотвори по милости Твоей…
Порази и исцели: низложи и подыми меня. Благоговею и безмолвствую пред святой Твоей волей и непостижимыми для меня судьбами. Приношу себя в жертву Тебе. Предаюсь Тебе. Нет у меня желания, кроме желания исполнить волю Твою. Научи меня молиться. Сам во мне молись. Аминь».
Как хорошо! Как хорошо это сказано: «Научи меня молиться. Сам во мне молись».
Здесь именно изложен христианский взгляд на то, как относиться к водительству Божию.
Отдать себя в руки Божии вовсе не то значит, чтобы решительно ничего не предпринимать, к чему вас влекут мечты, вкусы, желания. По во всем, что ни делаешь, надо искать Божией помощи и сознавать, что действуешь теми силами, которые тебе дал Бог.
Есть много людей гордых, которые полагают, что все, что они ни делают, они делают сами собой. И не хотят они понять, что если у них ум блестящий, то ведь есть Кто-то, Кто дал им этот высокий ум. Если обстоятельства их жизни сложились так, что они могли получить то образование, без которого остались люди, быть может, гораздо более их способные и достойные, но поставленные в такие условия, что никак не могли иметь того, что им далось в руки без всякого труда, то себе ли они обязаны? И если они в жизни не нарушили долга и считаются честными людьми, так это потому, что жизнь не поставила их еще пред таким искушением, в такое безвыходное положение, в котором бы и они неизбежно заколебались.
«Все от Бога – ничего своего» – вот то настроение, в котором должен жить человек, поверх своих земных дел зорко присматриваясь к небу и в земных своих делах ища следов Божественного о себе промышления…
Еще в том выразится отдача себя в руки Божии, что после того, как мы сделали все возможное для достижения каких-либо целей: сделали все на земле, как настойчивые и работящие люди, все предусмотрев, приняв все меры, какие только от нас зависели, для того чтобы наше дело удалось, сделали все и в небе, как верующие христиане, неотступно и долго просив у Бога помощи в этом деле и призвав чтимых нами святых, которые бы подкрепили своими молитвами наши молитвы, – если и тогда, после этих мирских и духовных усилий, из дел наших ничего не выйдет и нас постигнет горькая неудача, вот тогда мы окажемся всецело и совершенно преданными воле Божией, если перенесем это без всякого ропота.
И если мы уж так предали себя Божией воле, то было бы хорошо и мудро сопровождать всякую нашу молитву о деле, которое нас волнует в то или другое время, такими мыслями:
«Господи, Ты Сам знаешь, насколько важно для меня это дело, и Сам знаешь, каким ударом будет для меня, если Ты не исполнишь моей молитвы. Но я заранее не из-за необходимости, а с чувством жертвы Тебе подчиняю себя Твоему Божественному решению и Твоей воле, зная, что я могу ошибиться и не могу видеть вперед, куда Ты меня ведешь…
Я молил и еще молю, и буду молить, пока Ты не наклонишь дело в ту или другую сторону, молил и молю о том, чтобы мое прошение исполнилось во всем так, как я о том мечтаю…
Но да решит все не желание мое, а воля Твоя – не мечта моя, а смотрение Твое…
И если Ты поразишь меняй я "тощ и неуслышан" останусь после стольких молитв, в которые я влагал все существо мое, после стольких надежд, тогда помоги мне в ином.
По-человечески мне будет невыносимо тяжело. Я буду страдать так, как будто мне пронзили сердце и продолжали рвать рану его. Стоны будут рваться из груди моей. Гнев будет сменяться отчаянием. Я буду страдать бесконечно.
Вот в эти минуты Ты и помоги мне. На мятеж и безумие сердца моего Ты наложи исцеляющую руку Твою и на бурю души моей наложи смирение.
Дай мне, мятущемуся и страдающему, найти отраду в язвах Твоих, которые Ты претерпел, хотя Ты молил перед тем Отца, да мимо идет Тебя чаша сия… Но Ты говорил, молясь: "Впрочем, не как Я хочу, Господи, а как Ты", – и чаша та не миновала Тебя.
И я, заранее сказав и об этой молитве моей: "Не как я хочу, а как Ты", прошу Тебя помочь мне перенести Твою тяжелую на этот раз волю.
И тогда – на бурю, стоны, ропот и отчаяние души моей – повей чудотворной тишиной Твоей…»
«Иисусе, бурных отишие!»
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?