Текст книги "На молитве. В тишине и в буре"

В разлуке

Итак, Он вознесся от учеников Своих…

И какие сложные чувства волновали их душу!

Чувства великой радости и ликования, что Тот, Который не имел где главу преклонить и скитался по дневной жаре и ночному холоду по каменистым дорогам Иудеи, Который был схвачен в страшную ночь в Гефсиманском саду, водим от суда к суду, заушен, бичеван, безвинно приговорен к позорнейшей казни, осмеян, распят, прободен и погребен во гробе,  – что Он во славе вознесся в то самое небо, откуда сошел на землю для Своего великого, бессмертного, судьбу вселенной в корне изменившего подвига.

В неимоверном уничижении.

И ученики стояли тогда и ликовали за усовершение своей веры, которая так часто за эти три года в них изнемогала… стояли, счастливые, от одного сознания, с Кем они находились это время, Кому внимали, Кем были воззваны к новой жизни, Кем были посланы и благословлены на проповедование Царствия Божия… стояли, быть может, печальные, что отошло для них счастье стояния с Божеством лицом к лицу, счастье постоянного, непосредственного общения со Христом.

И подобные же сложные чувства переживает всякая душа христианская, которая живо воспринимала события последних дней земной жизни Христа. С мироносицами на заре подходила к пещере погребальной и получала чудную весть от ангела; с учениками за трапезой в Эммаусе познавала Христа, с Фомой влагала Ему персты в язвы гвоздиные; с учениками видела Его ходящим по морю,  – переживала глубоко и близко все эти волнующие воспоминания святейших дней. И как за эти дни душа сроднилась с Ним, таинственным Женихом своим!…

Как бы хотелось ей длить и длить эти дни и часы, как бы хотелось ей, подобно сестре Лазаревой Марии, не отходя от ног Христовых, внимать словам благодати, исходящим из уст Его. Как бы хотелось продлить вовек эту неописуемую тишину последней вечери, остановить эту нежную зарю утра воскресения, озарявшую опустелый гроб, до бесконечности продлить тот миг, когда душа вместе с Магдалиной, по слову Христа «Мария», признала воскресшего Христа и бросилась к ногам Его… Но вот тут же раздается слово: «Не прикасайся ко Мне»… Какое-то слово разделения, слово, полагающее отныне преграду между живущим на земле человеком и для земли воплотившимся, но имеющим вознестись на небо Божеством.

Как странно, как сложно!

С одной стороны, Он входит с людьми в ближайшее общение. Он в них вливает до скончания веков струящийся по земле неиссякаемый поток Своей Крови; с другой – вот это «Не прикасайся ко Мне!»

Да, вечное трепетное ожидание, всегдашняя жажда Христа без окончательного еще с Ним соединения, которое приготовлено в вечной обители,  – вот судьба души человеческой, длительное состояние таинственного обручения.

Есть какая-то особая святыня и высота в отношениях двух обручившихся душ, в отношениях жениха и невесты, познавших друг в друге духовную родственность и обручившихся между собой навеки пред людьми и пред Богом.

 
Блажен тот миг пред Божьим Провиденьем,
Когда душа, навеки полюбя,
С глубоким скажет убежденьем
Душе другой: я верую в тебя.
 

И вот представьте себе, что у невесты, сердце которой переполнено глубочайшей любовью, проникшей все ее существо, отъемлется жених. Она чувствует, что он жив, что он о ней помнит, что он к ней придет, что он ее видит и все о ней знает, но должен быть для нее таинственен и недоступен. Она знает, что час соединения придет, но настанет ли он завтра или чрез десяток лет, она того совершенно не знает.

Не те же ли отношения души человеческой и Христа после Христова вознесения?

Что в том, что невеста не видит жениха и жених невесты? Все равно их жизнь проникнута друг другом, они чрез пространство, чрез материки и океаны чувствуют во всем присутствие друг друга.

 
Что усилья людей! Нелегко
И судьбе разлучить нас с тобою.
До тебя далеко, высоко,
Но везде и всегда ты со мною.
 
 
Ты со мной, невидимка, в мечтах,
В размышлении, в радости, в скуке,
В дуновеньи весны и в цветах,
В аромате, и в свете, и в звуке.
 

Кто любил глубоко, искренно и неизменно, тот знает, как всякий шаг в жизни может быть сопровождаем мыслью о любимом существе и ощущением его близости, какие бы географически громадные пространства ни лежали между сродными душами. И при всяком темном поступке укоряюще встанет возвышенный дорогой образ и дрогнет рука, двинувшаяся уже к исполнению плохого дела.

Так же – душа наша и Христос.

Он скрылся от нас в небесной высоте, мы не можем прикоснуться к Нему, как касались до Него когда-то больные, «яко сила от Него исхождаше и исцеляше вся». И голоса Его не услышим: этого голоса, который раздавался невыразимо прекрасной музыкой, в котором твердость законодателя соединялась с кротостью доброго пастыря.

И взгляда Его на себе мы не почувствуем – этого взгляда, обнажившего пред человеком недоступные ему тайники собственной совести и возрождавшего падших. Но с утра до вечера, если мы верим в Него живой, действенной верой, мы будем чувствовать во всем Его присутствие, улавливать недалеко от нас раздающиеся Его шаги.

Радуясь поутру блеску солнца, скажем себе: «Вот Жених зажжет для нас светило дня» – и, дивясь красоте мира, вечно юной и вечно обновляющейся, скажем себе: «Как прекрасны дела рук нашего Небесного Жениха!»

Светлый порыв охватил нас. Душа рвется к благородному делу. Поспешим сказать себе: «Небесный Жених мой смотрит мне в душу и говорит во мне. Буду покорен таинственному голосу Его».

И все с большей жаждой ища во всем присутствия Его, мы станем жить так, как будто бы Он был неразрывно с нами, находился тут с нами, постоянно пред нами стоял.

И те святые, которые доходили до вершин самоотверженной жизни, были счастливы именно этим сознанием, этим внутренним чувством, что их возлюбленный Иисус, Жених душ их, стоит тут, то есть не у двери, напрасно стуча к ним, но вошел к ним в душу, трапезует, говорит, учит, повелевает, ведет, наставляет…

Есть чудный рассказ, связанный с жизнью великого старца преподобного Серафима Саровского.

Одна богато одаренная русская душа из помещичьей семьи, Елена Васильевна Мантурова, привязанная к светским удовольствиям, по бывшему ей видению стала подвижничать в зачинавшейся тогда Дивеевской общине. Поселилась Елена Васильевна в тесном чуланчике, пристроенном к одной келье. Крыльцо этой кельи выходило на Дивеевскую церковь.

Часто можно было видеть Елену Васильевну на этом крылечке. Подолгу сидела она там, уходя в глубокие думы, созерцая красоту неба и природы, радуясь близости храма, тихо шепча всегда бывшую на устах ее Молитву Иисусову.

Неизглаголанные поистине часы невидимого общения с Женихом!

Долго раньше добивалась у старца Серафима Елена Васильевна, чтобы принял он ее в обитель, и старец долго ей отказывал. После того как она прожила в Дивееве месяц, старец Серафим послал за ней и стал говорить, что пришло время обручиться ей с Женихом. На эту речь в ответ зарыдала Елена Васильевна, но тут старец успокоил ее:

– И ты все еще не понимаешь? Время тебе в черную одежду одеться. Вот какой Жених, радость моя, у тебя будет!..

И стал говорить ей старец о том, как думать ей о Небесном Женихе и неустанно к Нему стремиться, дал ей заповедь молитвы и заповедь молчания, чтобы она отвечала лишь на самые нужные вопросы, велел ей строже поститься…

– Вечером выйди во двор и молись сто раз Иисусу, сто раз Владычице, и никому не сказывай, и ты так молись, чтобы никто не видел. И пока Жених твой в отсутствии, ты не унывай, крепись лишь и больше мужайся. Так молитвой, неразлучной молитвой, и приготовляйся ко встрече с Ним.

Строгую жизнь повела Елена Васильевна, питалась лишь печеным картофелем и лепешками, которые висели на крыльце ее келии.

… Необыкновенна была смерть ее. Сотрудник старца по устройству Дивеева, брат ее Михаил Васильевич Мантуров, исцеленный раньше отцом Серафимом от неисцелимого недуга, тяжко заболел. И старец предложил Елене Васильевне ради послушания умереть за брата.

Смиренно приняла Елена Васильевна послушание. Выходя от старца, она упала и через несколько дней тихо почила, утешенная перед смертью небесными видениями.

Отпевали невесту Христову в самый праздник Пресвятой Троицы, и на виду всего народа, во время Херувимской песни, Елена Васильевна в своем гробе три раза улыбнулась как живая.

Когда одна из послушниц Дивеева стала оплакивать пред старцем почившую, старец Серафим в сильном волнении воскликнул:

– Ничего не понимает, плачет… А как бы видела, как душа-то ее летела, как птица вспорхнула,  – херувимы и серафимы расступились.

Мир опутал нас крепкими связями. Душа наша бьется в силках как птица, но и в этих силках не будем утрачивать памяти о своем Небесном Женихе. Будем внушать себе, что Он ждет нас, ждет нашей верности Себе, и, далекий и близкий для нас, чувствует и радуется, когда мы жаждем Его и тоскуем по Нем.

Невидимо Он тут, около нас, стоит, готовый откликнуться нашей душе, на всяком шаге нашей жизни со всех сторон посылая душе нашей напоминания о Себе…

Только оживим в себе память о Нем. И среди шума мирского подумаем о том великом счастье, которое ждет нас, когда исполнится над душой нашей молитвенный вопль одного знаменитого витии:

– Иисусе, Боже сердца моего, прииди и соедини мя с Тобой навеки!

Тайные минуты

Когда вы долго и тщетно искали глубоких привязанностей, когда вы чрезвычайно серьезно смотрели на отношения с людьми и мечтали о том, чтобы иметь несколько избранных людей и сосредоточить на них всю свою заботу, быть готовыми для них на всякое самоотвержение, предугадать их мысли и желания, стремиться к тому, чтобы жизнь их, насколько вы этому могли содействовать, шла ровно и приятно; когда вы были полны этого намерения, и ничего из этого не сбылось…

Когда вы, вложив душу свою в людей и много им послужив и думая, что они преданы вам и ценят вас и что вы для них много составляете в жизни, вдруг убеждались, что все это ошибка, что единственное основание, по которому они старались быть хорошими к вам, были корыстные расчеты, а что личность ваша для них ничего не значит, и вам становилось от этого открытия, разрушавшего навсегда дорогие вам иллюзии, страшно…

Когда вы потом, разбирая от начала ваши отношения с этими людьми, разбирая их день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом, искали и не могли найти вашей вины пред этими людьми и, наоборот, видели одну сплошную заботу, одно желание им добра, одно забвение себя…

Когда вы сравнивали свое отношение к тем, к кому вы были привязаны, с отношением к этим же людям других людей, от которых они ничего не видят, а в свою очередь сами готовы были бы для них многим пожертвовать; когда вы вспоминали и о множестве других случаев, что за людьми ухаживали, были к ним привязаны тем сильнее, чем хуже вели они себя относительно этих привязанных к ним людей; и вы спрашивали, отчего же именно на вашу долю выпала такая неблагодарность людей, такие ожесточенные движения этих замыкавшихся для вас сердец; когда вы стояли с широко раскрытыми глазами и, с ужасом оглядывая свое одиночество, спрашивали себя, почему именно вас постигает такая несправедливая участь и почему, широко открыв сердце людям, именно вы остаетесь без всякого отклика,  – вспомните тогда о Христе.

Знайте, что есть в вас что-то такое, чего не утолит никакая людская привязанность, и чем больше отклика на сочувствие будете вы искать у людей, тем меньше его вы будете у них находить.

Значит, есть в вашей душе какая-то бездонная пропасть, заполнить которую может одна только громада Божественной любви. Значит, есть в вашей душе такие тонкие, чувствительные струны, которые могут только болезненно содрогаться от соприкосновения с ними людей и которые звучат счастливой прекрасной мелодией только тогда, когда прикоснется к ним рука Божества.

Значит, есть в вас какое-то таинственное одиночество, которое вам нужно и в котором вы обретете великое счастье, недоступное тем людям, которые изведали всю силу людских привязанностей и которым вы, быть может, за это завидуете.

И, забыв людей, вы попробуйте жить иначе и, не найдя друзей на земле, найдите их себе в небе. Найти же их там легче и скорей, потому что они только и ждут того, чтобы их позвали, для того, чтобы откликнуться и начать любить нас, думать о нас и заботиться о нас.

Зовите прежде всего Христа, Христа кроткого, всепрощающего, все нам отдавшего и так мало от нас требующего, Христа, Который пострадал за всех людей с такой силой, как будто Он страдал в отдельности и нарочно за каждого из нас.

И вот тогда, как мы увлекаемся людьми, от которых очень редко что-нибудь получаем, а в большинстве случаев испытываем короткую вспышку счастья, сменяющуюся затем долгими годами равнодушия, разочарования, забвения, Он, Он, вместилище всех совершенств, лучезарная святыня, неописуемая красота, стоит, ожидая того, что мы о Нем вспомним, готовый откликнуться нам, излить на нас неоценимые сокровища Своей любви, Своей Божественной благодати.

Так вот, чем сильней и больше оскорбили нас люди, чем мы дольше искали их, чем глубже и сильней были те страдания, которые они нам причинили, с тем большей искренностью кинемся на поиски Христа.

Но искать-то Его нам нечего, потому что прежде чем мы стали бы искать, Он Сам уже ищет нас. Сколько бывает минут в жизни человека, когда он с особенной яркостью, с особенной болезненностью ощущает свое одиночество, свою покинутость, свою ненужность другим людям…

Вот картина одного из известных русских художников, кажется Ярошенко… Вокзал железной дороги после отхода поезда. Курьерский поезд из немногих вагонов мелькает своим хвостом, уносясь вдаль. От этого поезда понуро идет пожилой человек… Кого проводил он: больную ли жену, которую не мог сам везти в теплый климат и которую, быть может, никогда уже не увидит живой? Дочь ли, которая вышла замуж и, прилепившись к мужу своему, невольно изменой ответила отцу на все его долговременные и неусыпные о ней заботы?.. Но холод одиночества разлит по всей этой фигуре, на которую нельзя смотреть без жгучей жалости.

И казалось бы, как этому человеку, придя домой и взглянув на те кресла, в которых какой-нибудь час назад сидели любимые им люди, унесенные вдаль, унесенные, быть может, навсегда, задрожав тут холодом одиночества, от которого временами физически цепенеет и дрожит тело,  – как тогда не вспомнить о Том, Кто всегда готов разделить с человеком его одиночество, и своим сердцем, своим одиноким сердцем Ему, Который все понимает, Который слышит всякий несущийся к Нему стон страдания, сказать так: «Ты одинок в Своем тернии перед народом, который Ты учил, исцелял, миловал, которому Ты пригоршнями раздавал и минуты духовного счастья, и просветление разума, и внешние блага. Ты одинок перед этой толпой, которая ревом своим требует Твоего распятия, и я безнадежно одинок… Мое сердце рвалось к великой любви и было готово на самые тяжелые жертвы, только чтобы эти жертвы приняли с любовью и оценили. Но такой зрячей и заботливой любви я не сыскал. Сколько сил души потрачено даром! Сколько невидных тайных оскорблений я вынес! И вот теперь я прихожу к Тебе и прошу, чтобы Ты меня принял, чтобы Ты мне откликнулся».

И немедленно дан будет ясный душе ответ от невидимого страдальца Христа. И безглагольная речь польется от Божества к измученной и прильнувшей к Божеству душе человеческой.

«Вот ты наконец приходишь ко Мне. Я долго ждал тебя и тосковал по тебе. Я со скорбью смотрел, как ты бродил по стремнинам мира; сколько раз Я заботливо поддерживал тебя, когда ты готов был рухнуть в пропасть. Я видел, каким сочувствием к человечеству и к отдельным людям горело твое сердце, и эту любовь к отдельным людям Я принимал, как любовь к Себе.

И они были люди, и потому доставляли тебе одни только страдания, потому что не может быть совершенства чувства среди несовершенных людей. Только Моя любовь бескорыстна, сильна и чиста. Только Моя любовь доставляет душе одно лишь величайшее утешение.

Я любил тебя не словом, не языком. А из-за того, что тебя Я возлюбил для твоего спасения, Я оставил Мое небо и Мой вековечный престол и сошел на землю, чтобы за тебя распяться.

И всякая Моя жертва тебе, всякий подвиг Моего прощения тебе, который Меня забывает, но который Мною никогда не был забыт, вся Моя забота о тебе – все это меньше, чем великий Мой подвиг твоего искупления, чем те часы, когда Я, Предвечный Бог, Царь Славы, висел, избичеванный, на распростертых и пронзенных руках с раздирающейся тканью тела, вознесенный на крест, и страдал за тебя. Между нами такая тайна, между нами столько связей из Моей к тебе любви и Моей для тебя заботы, из Моей для тебя страшной, кровавой жертвы, что это счастье, которое Ты так часто расторгаешь, спаивается, как неразрушимая железная цепь, всякий раз, как ты ко Мне приходишь…

Не отходи же больше от Меня! Прости людям людские их прегрешения и забудь свои былые страдания в тех радостях, которые даст тебе Моя любовь и непрерывное общение со Мной. Приходя ко Мне, ты почувствуешь себя как нищий, который, лежа на куче сора, вымаливал взглядом и робким видом сочувствие у проходящих богачей, даже не глядевших на него, и которого потом взыскал и поселил в своем дворце земной царь.

Я на всяком шагу твоей жизни буду напоминать о Себе и о том, как близко мы с тобой связаны. Когда ты будешь ходить по земле, помни, что это Я вызвал для тебя в бытие мироздание, что для тебя Я повелел солнцу сиять своими горячими лучами, для тебя бросил звезды в бездну, повелев им гореть над твоей главой в ночи и трепетными лучами своими вести с душой твоей безглагольную речь обо Мне, твоем таинственном Боге…

Я дам тебе почувствовать веяние Мое во всяком прекрасном звуке, который ты услышишь на земле, во всяком всплеске той красоты, в которой Я бледно и слабо отразил красоту, царствующую и сияющую у Меня, в Моем незаходимом Царстве Славы.

Всем, что Я создал прекрасного, отрадного, светлого, наслаждайся тем полнее, тем шире, что это дал тебе Я. И пусть происхождение дара возвысит для тебя цену этого дара. Вместо непостоянных, ветреных, пустых, равнодушных, ослабевающих, поглощенных собой, черствых, грубых, себялюбивых, насмешливых людей получи во Мне преданного, заботливого, все понимающего, крепкого, нетребовательного, всепрощающего, сильного друга. Как быстро залечишь ты свои раны! Как будешь удивляться тому ослеплению, которое заставило тебя долго дорожить людьми и держаться вдали от Меня!

Смотри: пред тобой все то мироздание, которое Я дал тебе в пользование, перед тобой в будущем вся громада Моей вечности, тебе открыто счастье всей бесконечной Моей любви…»

Вот какими речами успокоил бы Господь ту мятущуюся, оскорбленную, озлобленную, изнемогшую в своем одиночестве душу человеческую, которая бы кинулась к Нему после всех несчастий.

Когда после шумного и утомительного дня, перевидав многих людей, из которых одни говорили вам ласковые вещи, бывшие у них только на языке и не прошедшие через их сердце, другие обратились с вами не с той внимательностью, с какой вы хотели бы, а затем после суеты дневной или каких-нибудь вечерних удовольствий остался у вас в душе неприятный осадок неудовлетворенности и вы лишний раз почувствовали, как пуста наша жизнь и как мало подводит она нас к тому, к чему вы очутитесь лицом к лицу в вечности; когда, вернувшись к себе, вы готовы ломать руки от съедающей вас тоски,  – тогда вспомните, что есть Кто-то, ждущий вас и готовый рассеять вашу тоску и дать душе вашей то счастье, которого она так жадно и так долго искала…

Встаньте тогда без слов с пустым, может быть, сердцем и с тяжелой головой под иконой Христа в терновом венце и, смотря на этот лик, озаренный тихим сиянием лампады, которую вы теплили неугасимо пред Божественным страдальцем как символ того, что вы желали бы никогда не переставать думать о Нем и хотели бы всегда поклоняться Его страдающей святыне, встаньте в тишине и ждите того, что скажет душе образ за вас терзаемого Богочеловека.

И мало-помалу что-то благодатное станет вливаться в вашу усталую, израненную душу. И тот мир, который вас так измучил, останется там, за вами, как что-то ненужное и чуждое.

В вашей душе будет все сильнее предчувствие того, что есть какая-то другая область, к которой вам надо обратиться и в которой вас ждут счастливые и прекрасные неожиданности.

И все ближе будет становиться для вас образ Страдальца, и оживут в памяти все бесчисленные Его призывы, с которыми Он и со страниц Своей Божественной, завещанной миру книги и в разных обстоятельствах вашей жизни так часто обращался. И тогда, не сокрушаясь о земле и чувствуя, что вам возможно владеть небом, вы упадете пред Ним ниц и, простирая к Нему руки, воскликнете в слезах: «Христос мой, Христос!»