Текст книги "На молитве. В тишине и в буре"

Обновление

Благоухающая, цветущая, счастливая весна; обрызганное золотыми лучами голубое небо с редко бродящими по нем перистыми облачками; реки, давно пронесшие весенний лед, уже вошедшие в берега, но еще многоводные; звонкие ручьи, текущие в зеленой мураве; недавние, свежие цветы в полной красоте, ярко блестящие среди невысокой еще травы; хлопотливая пчела, носящаяся от цветка к цветку, чтобы, повиснув на колеблющейся чашке, пить из нее хоботком сладкий мед; быстро подымающийся над землей урожай – озимое поле, готовое скоро колоситься, и спешно подымающаяся кверху щетина ярового посева; входящая в силу давно развернувшаяся и быстро увеличивающаяся в объеме листва; старые развесистые дубы, сменившие розово-нежную завязь на светло-зеленую, нежную, по тонкости своей кажущуюся прозрачной листву; долгие дни, светлые зори, теплые ночи, кудри берез, сережки цветущих тополей – это ты, Троицын день, это ты, благодать кончающейся весны, преддверие наступающего лета!..

И в церквах какое-то торжество во имя торжествующего, мир создавшего (Бог Отец), мир искупившего (Бог Сын), мир непрестанно возрождающего (Бог Дух Святый), в Троице славимого Божества, праздник, говорящий о торжестве жизни, о вечном обновлении, о незакатности бытия… Радостные гимны во имя Утешителя. И какое сплетение этих гимнов со свежими, зелеными гирляндами, вьющимися по колонкам золотых иконостасов, по этим кудрям берез, из свежих рощ внесенных во храмы, с этими весенними, свежими цветами в руках молящихся!..

Зеленый праздник, торжество, напор жизни: земля – для которой открылись небесные дали, небо – которое сошло вниз торжествовать и радоваться вместе с землей.

Вот, казалось бы, радость, которую надо продлить на все лето, на весь год, на все годы своей жизни, радость, в лучах которой надо просыпаться, в сиянии которой надо засыпать.

В самом деле, если только ежедневно, ежечасно напоминать себе: «Христос за меня пострадал, меня искупил, загладил мои грехи, победил для меня смерть, открыл мне двери рая и в этих дверях ждет меня; благодать Святого Духа неисчерпаемыми волнами ходит над миром, и надо только решиться броситься в эти волны, чтобы быть чистым, счастливым, оправданным, блаженным»,  – как от этого сознания станет прекрасна, легка и праведна жизнь!

Сравним.

Определенный на ежедневный, однообразный, скучный труд, горожанин никак не мог собраться за город и к вечеру, освободившись от своего труда, оставался в городе. Уныл был и отравлен его отдых. Порывы ветра разносили уличную пыль, перемешанную с частицами засохшего навоза, попадавшую в глаза и в легкие. Не было вокруг ни кустика, ни деревца. Как какой-то страшный змий, завораживавший свою жертву и влекший ее к себе, смотрел открытыми своими дверями ближний кабак, из которого доносились звуки дикой музыки и крики пьяного, безобразного разгула.

Бедно одетые, болезненные ребятишки играли в тесных дворах, и матери глядели на них, плохо одетые, изнуренные деторождением и жизнью в лишениях! И проходящая в беспокойстве о завтрашнем куске хлеба жизнь казалась лишенной радости, сплошной беспросветной каторгой.

И так тянулись для него день за днем, месяц за месяцем. И когда наступал праздник, праздник этот был не отдыхом, а временем тяжелого, хмельного забвения.

И вот как-то случайно он попал за город.

Все реже становились дома и все больше пространство между домами. Многоэтажные громады сменялись маленькими, приветливыми, деревянными домиками, из которых лишь иные выходили на улицу, а другие стояли, полуспрятавшись в зелени садов. Кусты акаций с маленькими, желтенькими цветиками, сирень с благоухающими белыми и лиловыми кустами высовывалась из-за решеток. Воздух был напоен запахом свежей, еще пахучей листвы, недавно смоченной дождем.

И как там, в городе, в его грустном быте все говорило о безотрадном труде, о возможности лучшей доли, так здесь все говорило о том, что жизнь может быть прекрасна, разнообразна и содержательна.

И вспоминался бедному рабочему рассказ более, чем он, образованного товарища о том, как в некоторых странах образуются рабочие поселки в сельских местностях, среди зеленых лужаек в уютных садах, как рабочему не за чем идти в разгул кабака, когда у него дома маленький рай.

И в мечтах о том, что такая жизнь когда-нибудь станет доступной если не ему, то его детям или внукам, он медленно шел по пути, где загородные дома – и те попадались все реже и реже, пока не вступил в область, где очутился один на один с природой. И шел он и шел все дальше, дальше и дальше.

То шел он прекрасным старым сосняком, верхушки которого там, высоко над головой его, перешептывались друг с другом непонятными словами, тогда как внизу, у корней, белые ландыши тихо кивали друг другу своими белыми, душистыми головками на стеблях, выходящих из крепкой, яркой, зеленой листвы.

То перерезал он лужайку с изумрудной травой, с золотыми чашечками блестящей куриной слепоты и с другими, не известными ему по имени, разноцветными цветами; то входил он в лиственный лес, где все казалось полным тайны, где странным свежим запахом пахнули разрезные папоротники и разливались своим прекрасным, рассыпчатым пением соловьи.

Бедный городской рабочий был удивлен и поражен разнообразием, богатством и красотой окружающей его жизни природы. Та жизнь – унылая, лишенная красоты, отрады, разнообразия, из которой он только что вышел и в которую должен был сейчас возвратиться, казалась ему какой-то дальней и чужой. А вот эта жизнь, с тихими уютными домиками в зелени, со старыми шепчущими соснами, крепко пахнущими папоротниками, лесными тенями и перекликающимися соловья ми, казалась ему в эти часы близкой и родной жизнью.

И он вернулся домой уже другим, принеся с собой постоянное тяготение к тем местам, где был короткое время так счастлив. И с тех пор, как только была ему малейшая возможность, он оставлял докучный город и бежал туда, под тень деревьев, на зеленую скатерть лужаек, к щебечущим птицам, к жаворонкам, сыплющим на подымающийся урожай серебро своего голоса.

И прежние удовольствия, которыми он себя одурманивал, стали ему противны. Разнообразные звуки природы казались ему милее и для души его нужнее, чем звуки человеческого голоса. Как бывал он счастлив теперь, уходя в праздники из города с утра, возвращаясь поздним вечером и не видя всего безобразия пыльного, душного города; ах, как душа его была вся насыщена виденными им за день красотами, которыми она питалась опять до новой своей прогулки.

И задался он мечтой брать от города только работу, а жить там, у полей и лесов. И, ограничив себя, перестав платить дань кабаку, он скопил достаточно, чтобы переехать за город, откуда за несколько копеек поезда всякий день доставляли его на работу.

И стал он жить новой свежей жизнью, поздоровел, почувствовал в душе новые силы, окреп волей, тратил на себя все меньше и меньше и стал копить быстро прибавляющийся капиталец, чтобы расстаться совсем с городом, купить землю для огорода и, выращивал на продажу дорогие овощи, содержать тем самым свою семью…

Не то же ли будет и с нашей душой, когда мы, отчаявшись от обычной мирской суеты, возродившись как-нибудь случайно упавшими на нас духовными впечатлениями, захотим продолжить их еще и еще и наконец очутимся в положении того горожанина, которому город опротивел до того, что он бежит от него и заглядывает в него лишь по крайней необходимости?

Пышный, но в то же время грешный, грязный и душный город для нашей души – это мир, который все у нас берет, все себе требует, которому мы служим, как рабы купленные, ничего от него не получая взамен, которому мы все отдаем, ничем от него не обогащаясь.

Сельская же уютная местность, освежающая душу, дающая наслаждение зрению, вливающая свой целебный воздух в нашу усталую грудь,  – это тот мир духовный, та жизнь духа, к которой нас призывал Христос, в которую Он широко распахнул перед нами дверь и в которую мы, к сожалению, так редко вступаем.

А ведь чем дольше мы загащиваемся в миру, тем более тесные связи нас с ним связывают, тем более верным путем идем мы на свою гибель, тем более удаляемся от своего счастья. Все то, что манит нас в миру, кажется нам прекрасным только оттого, что мы не попробовали другого. Если человек с глубокой душой переживает минуты высокого умиления, отрешенности от земного, ему покажутся пустыми, ничтожными и нестоящими всякие мирские удовольствия.

Нет, мы живем не так. Наша жизнь напоминает собой грустный образ, созданный поэтом Тютчевым в его описании одного нищего:

 
Пошли, Господь, Свою отраду
Тому, кто жизненной тропой,
Как бедный нищий, мимо сада
Бредет по жаркой мостовой.
 
 
Кто смотрит вскользь через ограду
На тень дерев, на злак долин,
На недоступную прохладу
Отрадных, светлых луговин.
 
 
Не для него гостеприимной
Деревья сенью разрослись;
Не для него, как облак дымный,
Фонтан на воздухе повис.
 
 
Лазурный грот, как из тумана,
Напрасно взор его манит,
И пыль росистая фонтана
Его главы не освежит.
 

И положение бедного нищего, в своей горькой жизни проходящего мимо уютного роскошного сада, ужасно тем, что на сад он прав не имеет и никогда в него впущен не будет. Но ведь мы – вольные изгнанники из благодатной жизни, мы ведь только сами себе возбранили вход в прекрасный рай духовный.

Рай этот открыт, только бы мы желали войти. Там столько отрады, столько тихого, безмятежного счастья, неиссякаемой нетленной радости! Там, в этом миру духовном, ждет нас Христос, Который падет нам на шею, как благой отец пал на шею вернувшемуся блудному сыну; там ждут нас святые, которые только и думают о том, чтобы весь мир спасся и стал верным Христу, как были верными Ему и спаслись они.

Так вот, в эту пору, когда все вокруг нас свежеет, зеленеет, развивается, поет и празднует, скажем душе своей:

– Довольно спячки, довольно жизни в неволе, в тесноте, в цепях большого и пыльного «града мирского!» На волю – к Богу, к Божьим цветам, к небу, к звездам, к добродетели, к счастью!..

Дух Святый, Утешитель! Повей на нас возрождающею благодатью и, взяв нас за руки, выведи из проклятого града сомнения, греха, равнодушная лени в свет счастья и Божьего рая!

Небесная охрана
(К открытию мощей святителя Питирима Тамбовского)

То событие, какое происходит теперь в Тамбове, принадлежит к радостнейшим событиям в жизни Православной Церкви и является удивительно ярким, осязательным, понятным и величественным доказательством бессмертия души человеческой и торжества нескончаемой небесной жизни.

Для того, кто бывал при открытии мощей, для того воспоминание о таком событии останется навсегда живым, властным, потрясающим…

Эти сошедшиеся со всех сторон родной земли толпы богомольцев, эта торжественность церковных богослужений, это затаенное ожидание чего-то необыкновенного, сверхъестественного, ясное предчувствие предстоящего несомненного чуда, и наконец на всенощной впервые возглашаемое за литией имя нового чудотворца, и потом – пред величанием – среди мертвенной таинственной тишины, в которой, чудится, слышно биение сердец человеческих,  – вдруг раздающийся легкий стальной звук замка от раки: переступленная грань между жизнью и смертью, осязательная весть о вчинении меж живых за много десятилетий или даже за несколько веков до того умершего праведника – и там – громы победной хвалы ему и открытая широко рака, и в ней возлегший на деятельный покой свой из земли вышедший к живой жизни, чтобы уж более не расставаться с ней и жить радостями и скорбями сменяющихся поколений, и прикладывающийся к нему нескончаемыми вереницами православный народ, для этого мига лобзания пришедший сюда в великом труде за сотни и тысячи верст,  – как все это переживается сильно и как глубоко!

Ведь это явление из загробного мира?

Ведь это тот приход к живым воскресшего мертвеца, каким немилосердный богач в евангельской притче мечтал спасти своих братьев, погрязших в суете житейской, и в каком ему было, однако, отказано…

Да, нашей слабой вере нужны эти осязательные доказательства, эти вести с неба. Ободренная, утешенная ими душа встрепенется от греховного сна, вспомнит о небесной отчизне и, почувствовав свою связь с ней, ослабит тяжесть цепей, что приковывают ее к земле.

Страх смерти является одним из самых грозных жупелов для всего человечества. И как развевает, обессиливает этот страх такая весть о непрекращаемости бытия – скажем больше: о поступательной силе этого бытия, начинающейся со днем земной смерти.

«Ты, еже съеши – не оживет, аще не умрет».

Всмотритесь, вдумайтесь, вчувствуйтесь в то, что отдается земле в минуту похорон праведника и что во славе восстает из нее во дни церковного прославления и ублажения его.

Предано было земле тело, обессиленное долгим подвигом, хотя до конца влиявшее на человека, склонявшее его делать не то доброе, к чему стремился человек, а то злое, чего он страшился, ненавидел, презирал; тело, которое было палимо лютыми страстями, требовало постоянных обузданий, чтобы не выходить из-под власти человека, тело немощное, страдавшее от движения стихий, болезновавшее болезнями, терпевшее от голода и жажды и, само томимое духом, в то же время томившее и угнетавшее этот дух…

Такое тело отдано было земле – и какое тело возвращает теперь эта земля?

Она возвращает облагодатствованные мощи, из которых течет чудодейственная сила, которые стали столь же нетленны, несокрушимы и неизменны среди общей тленности и изменяемости на земле, как неподвижные и неприступные горные вершины…

И как храм, в котором давно уже замолкло богослужение, все остается храмом, навевает на чуткого посетителя дивные ощущения, так и тот, оставленный духом, но продолжающий быть святыней и в безмолвии своем торжествующий, и в тишине своей громко проповедующий о величии Божием осененный мертвенным покоем храм души почившего праведного человека.

От этих рек умножающихся по Руси новых чудотворцев словно слышится шепот: «Бог Промыслитель сохранил в нетлении телесный состав наш для того, чтобы вы уверились в будущем бытии. И Он велит нам сиять пред вами чудесами, чтобы доказать вам и непрекращаемость бытия человеческого и общность двух миров, небесного и земного, в одной нескончаемой громаде непреходящего и вечно обновляющегося бытия…

Смотрите на нас такими глазами, как если бы мы вдруг воочию – живые – пришли к вам. И мы живем в никогда не прекращающейся жизни своей, как будете живы и вы. И мы посланы к вам, небесные друзья ваши, для того, чтобы утолять ваши скорби, чтобы внимать вашим воплям, чтобы осушать ваши слезы. Зовите нас, и мы готовы слушать вас, посылайте чрез нас молитвы ваши в небо – и мы с дерзновением представим их очищенными к Престолу Божиему»…

Люди, мало ознакомленные с канонизацией святых, позволяют себе говорить, что Церковь измышляет все новых и новых святых, тогда как в действительности люди, осведомленные в русском подвижничестве, знают хорошо, что Церковь не только не ускоряет прославление несомненных праведников, давно уже чтимых народом, но даже, напротив, задерживает его.

Долгие десятилетия тихого почитания народом святителя Питирима Тамбовского предшествовали в его епархии тому прославлению, в котором имя его в трубном гласе промчится теперь по родине.

Формы были другие. Вместо молебнов, какие поются канонизованному святому, служили по нем панихиды. Но это было все то же стремление войти с ним в духовное общение, это был все тот же к нему зов любви и вопль о помощи…

Церковному прославлению некоторых святых предшествует часто весьма долгое время крайне напряженного почитания праведника.

Саровский старец Серафим, признанный за святого современниками еще при жизни, был чтим в течение семидесяти лет, отделявших время кончины его и время прославления, с чрезвычайной горячностью.

При построении новых храмов случалось, что оставляли неосвященным один из приделов, с мыслью освятить этот придел, когда старец будет прославлен. Пред изображением его теплили лампадки. Эти изображения помещались обыкновенно с иконами.

Считались за великую святыню части камня, на котором старец совершил свой столпнический подвиг тысячедневного моления.

Бережно везли из Сарова бутыли воды из чудотворного источника старца Серафима. И непрославленный Церковью старец Серафим почитался горячей, чем большинство святых.

Не прошло и двух десятков лет со дня прославления святителя Феодосия Углицкого, архиепископа Черниговского, между тем как он чтился благочестивыми людьми уже давным-давно.

Черниговские старожилы помнят, что когда-то мощи святителя лежали открыто и к ним прикладывались как ко всяким открыто почивающим мощам.

Уже давно на Украине вы могли встретить в семьях изображение святителя Иоасафа Белгородского, висящее в красном углу вместо иконы.

Есть целый ряд святителей, которые ожидают своего прославления и давно уже чтимы народом.

Под Москвой, в Сергиево-Троицкой лавре,  – Московский митрополит Филарет, который по кончине своей многими делами доказал близость свою пастве.

Вблизи лавры, в Спасо-Вифанском монастыре,  – милостивый митрополит Платон; в Киеве – подвижник XVIII века митрополит Рафаил Заборовский и кроткий митрополит Филарет, современник Московского Филарета; в Иркутске – святитель Софроний; в Пензе – епископ Иннокентий; в Харькове – святитель Мелетий Леонтович; в Астрахани – митрополит Иосиф, «убиенный»,  – все эти праведники горячо чтимы народом, творят чудодеяния и ожидают, если только можно так выразиться, церковного прославления.

Народу дороги такие люди. Думало них, веруя в их заботу, в силу их молитв и предстательства, народ под их святым покровом чувствует себя как-то надежнее.

Сколько трогательных преданий нашли себе начало в этом убеждении народа в том, что прославленные святостью праведники охраняют «грады», в которых они покоятся.

К местночтимым святым земли Тверской принадлежат благоверные князь Феодор и супруга его Агриппина Ржевские… Им на раку клали всякое утро свежие лапотки, так как, по народному убеждению, они всякую ночь обходили свой «град» дозором и стаптывали свои лапти…

А эта привязанность святых к месту своих подвигов!

Благоверный князь Всеволод Псковский во Пскове встретил усердный и ласковый прием после того, как его изгнали из Новгорода своевольные новгородцы. По кончине князя новгородцы опомнились и снарядили посольство за гробом святого Всеволода. По гроб никакими силами нельзябыло сдвинуть из Псковского собора: князь желал почить там, где его любили при жизни. И он всегда оборонял своими молитвами Псков от его многочисленных врагов, как при жизни оборонял его своим могучим мечем.

И когда едешь по старым русским городам, с какой отрадой подходишь тогда к ракам святых покровителей этих градов, неусыпно стоящих на страже их.

«В благословении правых станет град».

Да процветает же тихий Тамбов под покровом прославляемого ныне святителя Питирима Тамбовского, нового чудотворца!

Духовная экономия

Один человек, имевший порядочный доход, совершенно не умел разумно расходовать деньги, и они текли у него зря. То он покупал дорогую вещь, котораяему понравилась и которая уже скоро начинала ему надоедать. Сколько он ездил без всякой нужды куда-нибудь в дорогих поездах и, истратив раньше времени свое содержание, потом унывал, так как ему приходилось съежиться. И живя так из месяца в месяц, из года в год, привыкши к широкому расходу, он ничего себе не копил на черный день, хотя к этому представлялась ему полная возможность.

Ему было уже за тридцать лет, когда он стал открывать секрет экономии. Прежде всего он заметил, что ему нечего делать с медью, которую он часто получает в сдачу, что она только тяжелит и портит его кошелек. Он стал ссыпать ее ежедневно, возвращаясь после деловых выходов, в особую коробочку. Он заметил, что ее скоплялось в месяц от трех до пяти рублей. Это были деньги, которые образовались, так сказать, сами собой, без всяких со стороны его усилий, которые раньше протекали сквозь руки. Эти деньги он откладывал и после первого года купил себе хороший новый фарфоровый сервиз, который стал для него постоянным напоминанием, к чему приводит здоровая экономия.

Потом довелось ему по случаю дешево получить прекрасную землю на Кавказе, которая в необыкновенном изобилии родила дорогие и доходные сорта фруктов. Так как у него был ум практичный, он сразу сообразил, что, сжимая себя во всем и обрабатывая эту землю как следует, он создаст себе в ней постоянный источник крупных доходов.

И вот он стал решительно во всем себя обрезывать для того, чтобы всякий сбереженный рубль употреблять на это дело.

Из человека, который ничего путного не производил, получился серьезный, рьяный хозяин, который изучил дело посадки и содержания плодовых деревьев, как говорится, назубок, ездил изучать его в разные страны, мог прекрасно разобраться в сортах разного рода плодовых деревьев и в том, как за каждым из родов нужно ухаживать, завел сношения с иностранными купцами для сбыта приготовляемых им всевозможных изделий из фруктов. Одним словом, этот человек в кипучей постоянной деятельности подвинул намного вперед культуру той земли, которую ему послала судьба.

И он говорил не раз, что он нашел в жизни свою дорогу, что это делает его вполне счастливым…

Этот случай представляет собой много поразительного сходства с вопросом о том, как люди разматывают по ветру свои духовные силы, пока не вступят в предназначенную им на самом деле область духовной жизни.

Как много наших восторгов тратим мы зря! Как много внимания уделяем мы вещам, ничего не стоящим; как мы глубоко погружаемся душой в то, что не дает ей удовлетворения, а только вредит, мешает, тогда как возможность счастья, возможность глубочайшего удовлетворения – тут, под рукой, около нас, и нам стоит только протянуть вперед руку, чтобы воспользоваться этим счастьем…

Мы ищем счастья во всем, кроме того, в чем оно действительно состоит. Христианство знало много людей, которые не были удовлетворены среди самой роскошной широкой жизни.

Вот утопающий в роскоши, превосходящий в ней вельмож пышного Царьграда воспитатель двух будущих императоров, Аркадияи Гонория, Арсений не удовлетворен этой жизнью, роскошью, славой и могуществом; тайно оставляет все и идет безвестным пришельцем в пустынную обитель и там назначается на самое черное послушание. И тут, в этой жизни, полной уничижения, он счастлив, счастливее, блаженнее, чем в пышном Царьграде.

Вот сын богатейшего царьградского боярина Евфимиана Алексий оставляет богатейший дворец отца, наполненный всеми предметами роскоши, бессчетным количеством слуг, и скрывается за море, в дальние края, куда приходит нищим, а потом, возвратясь в Царьград таким, что его никто не узнал, поселяется в куще, на усадьбе своего отца, и умирает не открывшись, оставив на груди подробную повесть своей жизни.

И наш Феодор Колычев – из семьи, бывшей исключительно приближенной к Московскому двору,  – тоскует, тоскует в широкой своей жизни. Не тешит его ни охота соколиная, ни радость свирепого боя. Он ищет только ничем не нарушаемого единения со Христом Распятым. В этом видит он свое счастье и познает его, когда уходит из Москвы безвестным простолюдином, в бедной одежде…

И вот надо спросить себя: в чем же найти истинное счастье? Как в области духа найти такой предмет, на который устремить все свои искания, на который были бы направлены решительно все наши душевные расходы?

И в чем же будет состоять та мудрая экономия, которая постепенно обогатит наш внутренний мир? Духовная экономия эта состоит в том, что не надо ничем брезговать для того, чтобы обогащать свою душу.

Многие совершенно неверно думают, что большую настоящую цену имеют только большие крупные дела, яркие добродетели, и не отдают себе отчета в тех больших ценностях, какие могут составляться из ряда маленьких подвигов и побуждений столько раз на дню. А вот эти самые дела, подобно той меди, которая у состоятельного человека расходуется совершенно незаметно и которая, вовремя прибереженная и постоянно приберегаемая, в общей сложности составляет немалую сумму.

Сколько раз на дню представляется возможность прикопить себе для пропуска в Царство Небесное добрых дел!

Вот если в толчее жизни, в каком-нибудь переполненном трамвае, я, как бы ни устал, уступлю мое место более еще, чем я, уставшему человеку, беспомощной девочке, еле стоящей на ногах старухе – вообще лицу, которому по своим силам стоять труднее, чем мне,  – я уже, так сказать, тем приберег себе духовную копеечку. Если я ласково отвечу входящему в вагон в суматохе человеку, спрашивающему меня о том, свободно ли место около меня; если я хотя бы взглядом моим буду приголубливать входящих людей, хотя мне лично и незнакомых, то это составит лишнюю копеечку в общий громадный счет, который ведется в небе делам нашим.

Если я способствую кому-нибудь устроиться в жизни, похлопочу, попрошу за него, дам добрый совет людям в недоумении; если я, насколько могу, не оставлю без помощи ни одного бедного, проходящего мимо меня; если я, видя, что знакомый мне человек погибает в том или ином отношении, заботливой, осторожной, мягкой рукой буду направлять его на другой путь; если человеку, который увлекся дурным развращающим чтением, я, хорошенько напрягши свое воображение, буду давать книги, которые сразу и развлекут его и наведут его на здоровые, отрезвляющие мысли; если я больному принесу слова сочувствия и цветы по своим средствам; если я поддержу поскользнувшегося предо мной на тротуаре человека; если я со всеми, с кем сводит меня жизнь, постараюсь быть приятным и полезным, насколько это от меня зависит; если все будут знать, что во всякой нужде они найдут во мне посильного помощника; если, готовый во всякую минуту к смерти, я буду всякую минуту полон того сознания, что ни одному человеку я не сделал зла; если всеми зависящими от меня средствами я старался в жизни исполнить высокие слова вдохновенного поэта:

 
Сейте разумное, доброе, вечное, —
 

вот все это грошики, копеечки, а может быть, серебро и золото, которое опускается в одну большую копилку, ту копилку, из которой, проводя меня через мытарства, приставленный ко мне ангел будет расплачиваться за мои злые дела…

Один великодушный боярин Шереметев, облыжно обвиненный в измене Грозному, был пытан насчет того, куда скрыл он свои сокровища.

– Руками нищих переправил их к Богу,  – был ответ этого великодушного человека.

Как счастливы и мы, если находим в религии приложение всех своих духовных сил; если с мыслью о Боге мы стараемся не пропускать, а исполнять одно за другим те, быть может, не блестящие добрые дела, творить которые случай представляется нам в жизни и в которых часто бывает больше великого, чем в более ярких и видимых подвигах.

Будем спешить делать добро. Выберем себе ту область угождения Богу, которая нам больше всего по душе, и этой области принесем в жертву решительно все. И тогда мы станем «в Боге богатеть» и готовить себе самую богатую духовную участь…