Текст книги "Идеалы христианской жизни"

И на того, кто изучал жизнь этого земного человека и небесного ангела, как только он глубоко над этой жизнью задумается, пахнет чем-то с неба и прозвучит душе с неба какое-то живое, покоряющее и влекущее слово.

Мы говорили до сих пор о таких людях, которых жизнь была одним ничем не удержимым, ничем не разделяемым порывом к Богу.

Но христианство знает много таких людей, которые приходили ко Христу после долгого равнодушия к Нему или даже вражды.

На первом месте из них стоит бывший лютым врагом Христа, ставший потом первоверховным апостолом Павел. Кто постигнет духовный мир этого глубочайшего и необыкновенного человека перед его обращением, когда, быть может, неодолимая сила влекла его уже ко Христу, и это влечение он хотел затопить в ненависти, являясь тем более жестоким преследователем Христа, чем более его к Христу тянуло? И вот по дороге в Дамаск слышит он этот укор: «Савл, Савл, что ты гонишь Меня!»

И вероятно, во всю его последующую жизнь часто, часто раздавался ему этот голос тихого укора, возбуждая в нем новый прилив ревности, ибо чем более враждовал он когда-то с Богочеловеком, тем более потом жаждал жертв для Него.

И конечно, счастливейшими минутами в жизни первоверховного апостола были те, когда он в муке запечатлел Христу свою не сразу пришедшую, но с тех пор уже неизменную, ни разу не дрогнувшую верность.

Он был и до обращения чист жизнью, возвышен чувствами, непорочен желаниями, будущий первоверховный апостол. Но сила христианства проявилась в полном блеске на тех людях, которые услышали Божественный призыв, валяясь во грехах, и, откликнувшись на этот призыв, стали возрождаться и достигли великой святости.

Вот потрясающая история дочери Египта Марии, которая с двенадцати лет жила в неизглаголанной мерзости, семнадцать лет предаваясь ужаснейшему распутству, не брала даже с друзей своих денег и только насыщалась с ними в клокотавшей в ней страсти.

Однажды в летний день она увидела толпу людей, направлявшихся к морю. На ее расспросы ей ответили, что эти люди отплывают в Иерусалим на праздник Воздвижения Креста. Так как у нее не было денег на переезд, она с бесстыдством пристала к молодым людям и с ними взошла на корабль, своими ласками оплачивая свой переезд.

Так же вела она себя и в Иерусалиме. Настал праздник Воздвижения Креста. Все шли в церковь. Пошла с другими и Мария, но у дверей невидимая Божия сила отбросила ее от входа. Три или четыре раза пыталась она войти в храм, и всякий раз невидимая рука не пускала ее дальше притвора.

И вдруг открылись в ней очи. Она поняла всю низость своего падения, всю свою мерзость, и стала она плакать, стонать, ударять себя в грудь и рыдать.

Наконец, рыдая, она утерла слезы. Перед нею на стене была икона Божией Матери. Долго молилась Мария небесной Заступнице рода людского, чтобы Она смилостивилась над нею, великой грешницей, и открыла ей вход в храм. Потом с трепетом и надеждой пошла она к дверям церкви. Никакая сила ее более уже не удерживала. Она могла вместе с другими войти и поклониться Животворящему Кресту. Так убедилась она, что Бог не отвергает кающегося, как бы грешен он ни был.

От Креста Господня Мария возвратилась к образу Пресвятой Богоматери и в молитве просила указать ей путь покаяния. И словно издалека раздался ей голос: «За Иорданом найдешь полное успокоение…»

«Владычица Богородица, не оставь меня», – со слезами на глазах воскликнула Мария, и тут же решила идти за Иордан.

Кто-то ей по дороге подал три монеты. На эти деньги она купила три хлеба. Когда пришла она к Иордану, к церкви Иоанна Крестителя, то помолилась в этой церкви и затем омыла себе лицо и руки водой этой священной реки. Потом, вернувшись во храм, приобщилась Животворящих Таин Христовых. К ночи, подкрепив себя одной половиной хлеба, она заснула на земле. Наутро в небольшой лодке переправилась на другой берег Иордана и углубилась в пустыню.

Семнадцать лет прожила она в пустыне. Кода съедены были два с половиной хлеба, у нее оставшиеся, она продолжала питаться растениями. Часто страдала она от голода и жажды, и тут вспоминалась ей и соблазняла ее память мясная пища и вино, которым она наслаждалась в Египте. Часто злой дух воскрешал в ее памяти блудные песни и нечистые дела, к которым она привыкла. И, бросаясь в молитве к Престолу Божиему, находила она себе успокоение.

Ее одежда истлела от ветхости и распалась, ее тело терпело все перемены времен года: зимой ее терзал холод, летом в этой знойной стране жег ее нестерпимый жар. Не раз она падала на землю, сожженная или обледенелая, в несказанной муке тела, в неизъяснимой душевной тревоге.

Не получив знания грамоты, она тем не менее в пустыне одна получила знание Священного Писания. Голос Божий, раздававшийся в ее сердце, был ее наставником.

История Марии известна из рассказа пустынника Зосимы, который встретился с нею за год до ее смерти. Через год по ее просьбе пришел приобщить ее, а вернувшись еще через год, нашел ее почившей. Так призвал глагол Божий, раздавшийся в сердце Марии, эту величайшую грешницу.

Исчадие, гнездилище и зараза греха, она возвысилась до такого целомудрия, что ангелы изумлялись ее чистоте. Старец Зосима видел, как на молитве она поднималась от земли на воздух более чем на локоть, так что казалась она ему приведением, и на его глазах она переходила по поверхности Иордана.

Вот история обращения к Богу злодея и душегуба Моисея Мурина, эфиопа родом. Вероятно, под эфиопами подразумевались жители Абиссинии с севера Африки. Моисей был разбойником и из разбойника стал великим подвижником.

Жизнеописатель его, приступая к жизни его, говорит: «Никто не исключен из Царствия Небесного – будь он низкого происхождения, как раб, и дик по природе, как скиф; черен, как эфиоп, или, наконец, величайший грешник – всем доступно Царствие Небесное, только бы люди были достойны его светлою своею жизнью или “искренностью своего покаяния”».

Вот эту «искренность покаяния» и показал Моисей. Высокий ростом, стройный Моисей был так силен, что один справлялся с четырьмя людьми. Его совесть была еще черней его тела. Будучи рабом одного господина, он высказывал склонность к всевозможным порокам, не исправлялся, несмотря ни на какие наказания, и наконец господин выгнал его из дома.

Тут он стал атаманом шайки воров и погряз в преступлениях и разврате. Смелость его не знала границ. Желая однажды отомстить пастуху, который не позволил ему произвести грабежа, он ночью переплыл разлившийся Нил, шириной более тысячи шагов, положив свою одежду себе на голову и взяв меч в зубы.

Пастух успел скрыться в пещеру, а Моисей убил четырех отборных баранов и опять переплыл Нил, влача свою добычу за собой.

Есть различные объяснения того, как он пришел к покаянию. Одни говорят, что на него сильно подействовало какое-то несчастье, им пережитое, хотя неизвестно, в чем это несчастье состояло. Другие говорят, что, преследуемый за одно совершенное им убийство, он укрылся в одном монастыре и здесь получил вкус к духовной жизни. Наконец, передают, что на него сильное впечатление произвели слышанные им слова о будущей жизни.

Как бы то ни было, Моисей пришел в монастырь в разорванной одежде, с сердцем, проникнутым скорбью, с лицом, омытым слезами, и принес покаяние, не щадя себя. Монахи с ужасом на него смотрели, так как слух о его злодеяниях проник и в их уединение.

Несколько дней простоял он у врат монастыря, прося о приеме, и наконец настоятель облек его в иноческие одежды.

Моисей стал питаться лишь хлебом и водой, оставаясь по три или по четыре дня вовсе без пищи, целую ночью проводил он без сна, со стонами оплакивая в слезах свои былые преступления. Так как часто приходили люди смотреть на него, Моисей удалился в глубину пустыни на восемь дней пути от обитаемых мест. Здесь он вынес страшную борьбу за свою телесную чистоту.

Бог питает млеком Своей благодати людей, когда они только что приступят служить ему, дает им вкусить сладость благочестия и ведет их, как слабых детей, которых надо приучить к отрадным сторонам духовной жизни. Тут люди как бы летят на крыльях благодати, но вскоре приходят испытания. Прежние страсти начинают яростно волновать человека. И тогда представляется душе случай явить Богу в тяжкой борьбе свою верность.

Искушения прежней телесной нечистоты были так сильны, что Моисей чуть было не отказался от своего намерения жить благочестиво. Борьба его была жестока.

От старца своего он слышал, что привычка телесной нечистоты подобна собакам, которые привыкают ходить в мясные лавки, пока им бросают там кости. Но если несколько раз ничего им оттуда не бросили, они перестают ходить. Так и демон нечистоты возвращается туда, где ему подают, и уходит оттуда, где его запирают.

Шесть лет Моисей, чувствуя особые искушения ночью, простаивал посреди кельи на ногах, не закрывая глаз, в постоянной молитве.

Мы вернемся еще впоследствии к жизни Моисея как образца великого покаяния и святости, приобретенных с величайшими усилиями. Он ждал от Бога одной величайшей милости, чтобы собственной кровью омыться от былых своих душегубств.

Однажды он предсказал нашествие на скит, в котором жил, варваров и советовал другим монахам бежать.

– Я, – сказал он, – уже давно жду этого дня, чтобы оправдалось на мне слово, сказанное Господом Иисусом Христом: «Вси приимшие меч, мечом и погибнут».

Свидетелем смерти Моисея был один инок, спасшийся под пальмовыми циновками. Он видел оттуда, как семь венцов сошли с неба и опустились на голову Моисея и шести убитых с ним иноков, которые не хотели оставить его в опасности.

Столь же замечательна история разбойника Варвара.

Однажды, после особенно удачного разбоя, он позднею ночью с дикой радостью любовался своей добычей, и в эту минуту вдруг благодать Божия коснулась его сердца. Он понял всю низость своей жизни, все милосердие Господа, слезы полились из его глаз, и он решил оставить свое страшное ремесло.

Едва забрезжил день, он уже стоял перед священником на исповеди и говорил:

– Я убил до трехсот человек, и среди них двух священников, осквернил себя грабежом и другими грехами и теперь хочу покаяться. Прими меня на исповедь или этим мечом моим умертви меня.

Священник призвал его к себе в дом, и тут Варвар в тоске покаяния, наполнявшей его сердце, решил с тех пор ходить ползком, как собака, и с собаками стал жить. У священника он пробыл со псами три года, а потом двадцать лет жил в соседней роще, не вставая с земли и питаясь, как скот, травами целых двадцать лет.

Перед концом его жизни ему было откровение о прощении его грехов и о предстоящей мученической его смерти. Охотники, остановившись в той роще, где ходил блаженный Варвар, приняли его в высокой траве за зверя и застрелили его. Умирая, Варвар утешил их, рассказав им о своей жизни.

После смерти тело умершего разбойника просияло, и по его погребении на могиле его стали совершаться чудеса, а тело его оказалось нетленным, источающим благодатное миро.

Если эти люди долгим покаянием искупали свои прегрешения, то Церковь знает замечательный пример, когда душа, низко падшая, силою покаяния одной ночи была не только прощена, но и увенчана венцом святости. Правда, это была душа, раньше всеми силами послужившая Богу и впавшая было во временный грех.

Дева Таисия, жившая в Александрии, в молодости потеряла своего отца и мать и на доставшееся ей наследство устроила в своем доме странноприимницу для скитских иноков, которые приходили в этот квартал города для продажи своих рукоделий. Но потом, склоненная лукавыми советниками, она стала тяготиться своей странноприемницей, вступила на путь широкой мирской жизни и предалась греху.

Иноки, которым она раньше благотворила, были поражены этой переменой и молили Бога спасти душу Таисии. Они выбрали из своей среды инока святой жизни Иоанна и послали его к Таисии.

С трудом допущенный до нее, инок спросил ее, за что она недовольна Иисусом Христом, что оставила Его, обрекая себя на печальное положение, в котором теперь находится.

Эти слова потрясли Таисию, а преподобный Иоанн залился слезами.

– Что ты плачешь, отец? – воскликнула Таисия.

– Как не плакать мне, видя, как демон тебя обманул и надругался над тобою.

– Отче, разве для меня возможно покаяние?

– Да, ручаюсь за это.

– Отведи же меня туда, где мне можно будет покаяться.

Не взяв с собою ни одного предмета, ни с кем не прощаясь, Таисия вышла с Иоанном из дома. Они стали пересекать пустыню. При наступлении ночи Иоанн насыпал возвышение из песка вроде подушки, перекрестил ее и предложил Таисии лечь и отдохнуть. Сам он после молитвы прилег на некотором расстоянии.

В полночь он проснулся. С неба над Таисией спускался луч света и образовывал как бы путь для нескольких ангелов, которые возносили ее душу на небо.

Инок тотчас встал и, подойдя к деве, увидел, что она лежит мертвая, и в это время неземной голос сказал ему: «Ее краткое покаяние было Богу более угодно, чем покаяние, которому другие предаются долгое время, потому что те люди не оказываются так искренни, как она».

Церковь знает еще поразительный пример немедленного перехода от греха к святости.

Знатная и очень богатая римлянка Аглаида не вышла замуж, а отдала свою любовь своему рабу Вонифатию.

Несмотря на беззаконную жизнь свою, они оба были набожны. А у Вонифатия, при склонности к разгулу и пьянству, были некоторые невидные, но ценные в очах Божиих добродетели. Он был сострадателен, не оставлял без помощи нуждающихся, давал приют странникам и рад был услужить. Сознавая, что живет нехорошо, он часто просил Бога помочь ему справиться со страстями.

В то время на Востоке шли гонения на христиан, и Аглаида мечтала о том, чтоб достать мученические мощи, веруя, что благодать поможет ей достичь спасения. Она рассказала о своей мечте Вонифатию и просила его съездить на Восток и привезти мощи одного из мучеников, который сделается их покровителем и руководителем.

Было ли то вдруг мелькнувшее в душе Вонифатия предчувствие, порыв к мученичеству, или только шутка, но на эти слова Аглаиды Вонифатий ответил:

– А что, госпожа, если я не найду мощей, а сам пострадаю за Христа, примешь ли ты мое тело с честью?

Аглаиду раздражил этот вопрос.

– Теперь не время для глумления, – ответила она. – Ты отправляешься на великое дело. Мы не только коснуться мощей, но и глядеть на них недостойны. Иди с миром. Бог же ценою крови Своей да простит нам наши грехи и пошлет ангела Своего в путь с тобой.

Был снаряжен под начальством Вонифатия целый караван, вручено ему было много золота, так как язычники по дорогой цене продавали тела замученных христиан. Были приготовлены благовония для умащения мощей, полотна и все нужное для обвитая и перевозки их.

Все время пути Вонифатий был очень сосредоточен. Укоры совести мучили его. В ушах его звучали слова Аглаиды о том великом деле, исполнять которое он так недостоин. И быть может, над ним витала затаенная невысказанная мечта…

Когда они приехали в богатый город Таре, Вонифатий, отделившись от своих спутников, пошел на площадь, где мучили христиан. Глядя на страдания их и дивясь их терпению, он сам был схвачен и после пыток двух дней замучен. При посечении его мечом, из него текла кровь и молоко, и это чудо обратило ко Христу полторы тысячи язычников.

Не видя Вонифатия, спутники его думали, что он где-нибудь загулял, и поздно узнали о его славном конце. Они выкупили его тело, умаслили его благовониями и повезли в Рим. Перед возвращением их ангел Божий явился Аглаиде и сказал: «Готовься принять того, кто раньше был твоим рабом, теперь же стал нашим братом и сослужителем. Прими того, кто раньше тебе служил, а теперь станет твоим господином. Почитай его всею душою, ибо он хранитель твоей души и защитник твоей жизни!..»

И встретила она Вонифатия, возвращавшегося к ней в святыне мученических мощей. В десяти верстах от Рима, на даче своей, Аглаида воздвигла великолепный храм и поставила в нем мощи Вонифатия, от которых источалось множество чудес. Отрекшись от мира, раздав имение бедным, Аглаида прожила еще восемнадцать лет, стяжала дар чудес и положена рядом с Вонифатием… Память их празднуется в один день – 19 декабря… Ободряющая, утешительная повесть.

Мученику Вонифатию приписывают благодать избавления от пьянства.

Вот еще потрясающий случай обращения к Богу одного из великих русских святых, преподобного Никиты Столпника, переяславского чудотворца.

Уроженец Переяславля-Залесского (ныне уездный город Владимирской губернии), преподобный Никита заведовал сбором податей в те годы, когда устройство многих городов требовало усиленных сборов. Сборщик Никита был беспощаден к народу не столько для князя, сколько для своей корысти: грабил бедных, теснил слабых, беззаконно наживался, и так прожил много лет. Однажды в церкви услышал он чтение из книги Исайи-пророка: «Измыйтеся и чисти будете, отымите лукавства от душ ваших»…

Поразили эти слова Никиту, не спал он от них всю ночь. Утром, чтобы развлечься, пригласил он к себе приятелей, а жене велел готовить обильный обед. Но когда она стала варить, то сперва увидела кровь на поверхности воды, потом разные члены человеческого тела. Бросилась она к мужу, привела его – он видит то же самое. «Горе мне, много согрешившему», – сказал Никита и ушел из дому.

Он явился к игумену монастыря, прося принять его в обитель, а тот велел стоять ему три дня у врат. Никита сделал больше: он сел нагой в тростниковое болото, и его облепили комары и мошки. По нему текла кровь, а ему эта пытка казалась сладкой, заглушая внутреннюю боль от сознания того, как сам он сосал кровь людскую.

Никита отмаливал грехи свои в каменной шапке и веригах, и взошел для удручения плоти на столп. Он погиб мученически, кровавую жизнь свою отмыв своей кровью: его убили родственники, думая, что блестевшие на нем вериги сделаны из драгоценного металла.

Вспомним обращение к Богу и совершенное ради Бога отвержение мира величайшим подвижником и иноком, преподобным Арсением Великим.

Одно имя его невольно напоминает нам полное уединение, обособление от людей ничем не развлекаемой, сосредоточенной души, в никогда не перестающей молитве в нерушимом молчании, что-то суровое, всецело отрешившееся от земли, воспарившее еще в оболочке и в узах тела в небесную высоту к бесплотным духам.

Арсений воистину отвергся от мира и от всего, что в мире. Вознесенный на высоту почестей, один из первых лиц Византийской империи, он изорвал своими руками, затоптал свое земное благополучие, как будто стремясь за всякую минуту своего прежнего роскошного образа жизни заплатить ценою вольного мучения.

Римлянин родом, родившийся в семье, блиставшей знатностью и богатством, он получил глубокое образование, которое было в нем еще возвышено его способностями и трудолюбием.

Слава о нем дошла до императора Феодосия Великого, и он призвал его в Константинополь, чтобы ему поручить воспитание своих сыновей.

Арсению в это время было всего двадцать девять лет.

Положение Арсения в Царьграде было совершенно исключительное. Он занимал место непосредственно после лиц императорского дома. Для поддержания своего достоинства или по любви к пышности, он был при дворе самым блистательным лицом, был богаче всех одет, имел роскошную обстановку. Он взял привычку сильно душить себя самыми дорогими духами и держал у себя в доме тысячу слуг, богато одетых.

Достигнув высоты почестей, превосходя, быть может, всех людей в мире пышностью быта, Арсений не был счастлив и покоен. Он чувствовал, что его возвышение и его богатство были проходящими благами, что их придется покинуть вместе с жизнью, когда при нас остаются одни наши дела.

Благодать Божия начинала действовать в его сердце, и его пронимал страх за свою душу. Время от времени он на коленях в слезах умолял Бога открыть ему, что делать, чтобы спастись. Так молился он неотступно и наконец получил непосредственный ответ. Он услышал таинственный голос: «Арсений, бегай от общества людей, и ты спасешься».

После этого призыва Арсений не стал колебаться. Он решил разом порвать с привычною жизнью; тайно сел на корабль, отплывавший в Александрию, и из Александрии направился в суровую пустыню, скит, чтобы начать отшельническую жизнь. Ему было тогда сорок лет, значит, он провел при дворе из них одиннадцать.

В монастыре, где думал оставаться Арсений, он сразу был подвергнут тяжелому испытанию. Когда все иноки сели за трапезу, отшельник с братией не обратил на него ни малейшего внимания, и он один стоял у стены. Через некоторое время отшельник бросил ему хлеб, лежавший на столе, сказав с пренебрежением: «Ешь, если хочешь».

Тогда Арсений стал на четвереньки и, как зверь, подошел к тому месту, где он был брошен.

– Этот человек годен для монашеской жизни, – сказал отшельник.

В пустыне Арсению снова был голос:

– Арсений, бегай людей, храни молчание и пребывай в покое – это первое, что ты должен достичь, чтобы воздвигнуть здание своего спасения.

Он дошел до такого сосредоточения, что всякое посещение людское тяготило его. Святой Иоанн Дамаскин, ставивший Арсения образцом для иноков своего времени, говорит:

– Вы, живущие в пустыне, помните об этом ангеле (так он называл Арсения) и обратите внимание на то, как он отстранялся от людей, приходивших посещать его в его уединении, как он даже избегал говорить с ними из боязни упустить свое духовное настроение, которое ему было дороже всяких отношений с людьми.

Он избегал разговоров, потому что боялся при разговоре впасть в какую-нибудь ошибку, и выработал знаменитое изречение:

– Я часто раскаивался в том, что говорил; но никогда не раскаивался в том, что промолчал.

Конечно, обращение к Богу человеческой души, которая раньше ходила вне путей закона Божиего или для которой Бог не был раньше единой целью жизни, – такое обращение составляет настолько сокровенную историю человеческого существования, что она редко вполне обнажается при жизни. Но какая высочайшая поэзия скрыта в этих моментах…

Представьте себе всю сказочную роскошь Византийского двора, и среди этой роскоши в годах почти юности достигшего величайшего для подданного земного величия Арсения.

Кубок земной славы им был испит до дна. Роскошь, которою он себя окружал и которая была так велика, что казалась даже маловероятною, была, возможно, последней вставкой, последним усилием, чтобы привязать себя к миру, испытать миг всепоглощающего, довлеющего душе счастья…

Но нет, нет, душа тоскует. Душе тягостно среди условий этого широкого быта, и отовсюду из-под этой безумной роскоши выглядывает страшный глаз смерти. Все звуки роскошного пиршества заглушены доносящимся до слуха свистом косы, скашивающей все, что живет и красуется на земле.

К Нему, к Нему одному Бесконечному, среди общего стремления к крушению; к Нему, к Нему единому Неизменному, среди общей изменяемости людей и миров. Только Он наполнил пустоту той души, которая создана, чтобы вместить Его. Только Он утешит скорбь души, которая всегда будет тосковать без Него… И все, что не напоминает о Нем, – это все будет лишнее, это все путы на ногах, цепи, оковывающие невольников мира…

Со всем разом покончить, пренебречь, сократить до последней степени телесные потребности свои. Избрать пиршеством себе пост; во имя Его и тех, которые гибли за Него, жить отреченною жизнью, принять на себя подвиг ежедневного, вольного мученичества – вот цель, вот путь.

И в глубокой пещере, в одежде, хуже которой не было ни у одного инока, в суровом посте, до степени невообразимой сократив все свои потребности, Арсений чувствовал себя счастливее, чем на вершине земной славы, в роскошных покоях среди роскошного Константинополя.

Так Божественный призыв способен изменить человеческую природу.

Вспомним русского подражателя Арсения Великого святителя Филиппа, митрополита Московского.

Происхождением из знатного московского боярства, юный Федор Колычев с детства был взят ко двору, и государь-отрок Иоанн IV оказывал ему особенное расположение. Но знатность его рода, блестящий жизненный путь, богатство не удовлетворяли его. В те лета, когда знатная молодежь бывала уже отцами семейств, он оставался еще холост, точно боясь связать себя с миром неразрушимой связью.

И вот на тридцатом году его жизни, когда в одно воскресное летнее утро возгласили во время литургии слова Спасителя: «Никто же может двума господинома работати», – в этих словах он услышал последний Божий призыв среди давно совершавшейся в нем душевной работы. Он понял в тот миг, что нет ему выбора между миром и Богом. Или он должен увязнуть в мирских тенетах, или разом порвать их и пойти за Христом.

И вот тайно, в одежде простолюдина удаляется он из Москвы, чтобы скрыться незамеченным во время вероятных поисков; живет некоторое время среди крестьян у Онежского озера, потом является в Соловецкую обитель, где принимает на себя суровые работы: рубит дрова, копает в огороде землю, работает на мельнице и на рыбной ловле, через полтора года принимает постриг. После многих трудов выбран братией в игумены, и через тридцать лет после своего бегства из Москвы возвращается в нее, чтобы вступить на митрополичий престол.

Всем известно бесстрашное печалование митрополита Филиппа перед Иоанном Грозным за московский народ, закончившееся мученической его смертью. Но едва ли не выше, чем это печалование, чем эта смерть, был его первоначальный подвиг и его вольное оставление мира для служения Богу в безвестности и уничижении…

До сих пор мы говорили о переломе в жизни святых, о тех священных минутах, когда люди светлой жизни, не отдавшиеся еще Богу всецело, совершенно порывали с миром, чтобы все свои силы, помыслы, чувства направлять на служение одному своему Творцу.

Но сколько переломов менее поразительных совершалось и совершается в жизни людей обыкновенных, которые после такого перелома если не пылают перед Богом ярким пламенем, как те великие, о которых только что было говорено, то начинают светиться перед Ним, как малые, тихие огоньки зажженных усердной рукой восковых свечей.

Как часто бывает, что человек во всем разуверится, жизнь в глазах его потеряла всякий смысл, ему некому довериться, во всех людях ему приходится видеть своих врагов, все мечты его поруганы, все иллюзии рушились… В жизни остается ему одно отчаяние, одни стоны и желание скорейшей развязки.

И вот в эти минуты вспоминается ему забытый им великий Друг, Который только того и ждет, чтобы человек о Нем вспомнил. И человеку вспоминается Тот Сын Человеческий, Который ради него сошел с небес, родился в бедной пещере, понес жизненную тяготу и за новое учение Свое был распят, омыв его, отчаявшегося теперь человека, в потоке Своей чудотворной и животворящей крови.

Неужели изменит ему Тот, Кто за него умер? Неужели не поймет его Тот, Кто его создал? Неужели не ждет его и ответит ему холодностью Тот, Кто купил его такой ценой?.. И исстрадавшаяся душа с криком, в котором слышится и прощание с прежней, ничего не давшей и обманувшей жизнью, и приветствие новому счастливому существованию, бросается к ногам Христовым.

Конечно, нельзя не только описать, но даже приблизительно представить себе всех разнообразий этих обращений души человеческой к Богу. Такое обращение бывает всякий раз, когда человек почувствует в себе такое святое призвание, которое, как все благое, подсказывается человеку Духом Святым.

Лет десять тому назад умер в Англии доктор Барнардо, который получил трогательное имя «отца ничьих детей». Будучи молодым студентом-медиком, доктор Барнардо встретился однажды с несколькими покинутыми малышами, которые рассказали ему, что, не имея пристанища, живут на лондонских крышах. Он приютил их в своей студенческой комнате и с помощью их разыскал других таких же детей.

Вид детского беспомощного горя маленьких человеческих существ, ведущих звериную жизнь, так потряс Барнардо, что он тут же решил отдать этим бесприютным несчастным детям всю свою жизнь.

Сотни тысяч заброшенных, беспомощных детей прошли через руки Барнардо за его последующую жизнь. Не имея своего состояния, не имея субсидии от правительства, он собирал частными пожертвованиями громадные суммы для своих детей. Он посылал их в Америку, пристраивая их по фермам, и многие из них были усыновлены в Канаде, и в настоящее время они – счастливые земельные собственники.

Из детей богатых классов он основал кружок юных сотрудников и убеждал их делиться их детскими деньгами с маленькими своими питомцами.

Его жизнь – одно из прекраснейших проявлений человеколюбия, которое блеснуло миру со времен Христа. Его жизнь есть оправдание человечеству за последний век.

Так вот, та минута, когда Барнардо пожалел несчастных бездомных питомцев и дал себе в душе клятву служить им всю свою жизнь, была моментом его обращения к Богу.

Есть пословица: «Все приходит вовремя к тому, кто умеет ждать».

Благодать Божия всегда сторожит человека, и, как бы кто низко ни пал, несомненно, не раз на пространстве его жизни раздается призывающий Божий глагол. Только бы уловить этот глагол, только бы внять ему и идти по велению его покорно туда, куда он указывает…

Говорят, что у всякого непременно человека бывают такие моменты в жизни, когда ему улыбается счастье, что у всякого бывает своя полоса удач, и люди с волей, с развитым характером умеют использовать эту минуту, схватить цепко представляющийся им счастливый случай и положить начало своему житейскому благополучию.

Несомненно, еще вернее будет утверждать, что у всякого решительно человека в жизни бывают такие минуты, когда человека призывает Бог. Разница между святыми и грешниками, между людьми большого благочестия и людьми хотя и не преступными, но безразличными, состоит в том, что святые и праведники умеют этот момент использовать и с решимостью идти по тому пути, к которому их призывает Бог. Люди же духовно слабые или равнодушные даже тогда, когда над ними прогремит этот Божий призыв, не внимают ему, уподобляясь тем ленивым людям, которые имеют спешные дела и, разбуженные вовремя заботливыми помощниками, поворачиваются на другой бок, чтобы вновь предаться своей спячке.

Если бы проницательным взором рассмотреть жизнь человека, то мы увидели бы, что вся она состоит из людских падений и постоянных Господних воззваний к падшему человеку. В какой бы греховной жизни ни погряз человек, как бы ни была ослаблена его воля, постоянно в жизни его выдаются такие минуты, когда он чувствует себя свежим, когда в нем пробуждается жажда чистой хорошей жизни.

Бывает так, что после ночи, проведенной в безумном угаре, человек поздним утром просыпается освеженным. Та грязь, в которую он по горло погрузился, кажется ему отвратительной. В нем готовится решимость зажить иной жизнью, но эту светлую решимость он в себе поддерживать не имеет силы.