Текст книги "Тайна рубинового креста"

Все порты древности были чем-то похожи и существенно отличались друг от друга разве что размерами. В этом отношении Афины могли уступить, пожалуй, только Остийской гавани Рима.

Каких только кораблей не было здесь! Каких товаров не сгружали!..

Крисп ошеломленно оглядывался по сторонам, а отец с неожиданным воодушевлением говорил:

– То, что ты видишь сейчас, лишь жалкое напоминание о былом величии Афин! Так ли здесь было, когда не Рим, а они были столицей всего мира? Купцы со всех концов Ойкумены[7]7
  Ойкуменой в древности назывался весь известный тогда грекам и римлянам мир.


[Закрыть] почитали за честь доставлять в этот порт свои лучшие товары. А сейчас сюда привозят то, что остается от покорившего Элладу, а следом и весь мир – Рима!

Но и то, что «оставалось», впечатляло.

Отец с сыном шли по огромной портовой площади, следом за охранником, который, как мог, расчищал путь. Второго охранника Марцелл оставил сторожить каюту.

Со всех сторон их теснил народ.

Торговцы съестным и разными заморскими диковинками на все голоса зазывали покупателей.

Оборванный моряк, держа в руках обломок корабельной доски, жаловался всем, что потерпел кораблекрушение, и просил милостыню.

Надсмотрщики, следуя за важным купцом, вели на городской рынок-агору привезенных с далекого Эвксинского порта рабов.

Несмотря на весь этот шум и толкотню, настроение Криспа стало постепенно подниматься. На ходу он приценивался к знаменитым греческим пирожкам – на меду, с козьим сыром и маслом, которые, горячие и действительно необыкновенно вкусные, тут же покупал ему Марцелл. Ему приглянулась красивая раковина с морских глубин, отец подарил ему и ее…

Единственное, что еще тяготило Криспа, это невнятное ощущение какой-то потери… Оно усиливалось с каждым шагом, росло в груди и наконец стало таким острым, что он даже приостановился, пытаясь вспомнить, что же… что он потерял? Раковина была на месте… Он ничего не брал с собой с корабля… «А не золотой ли ауреус, что немудрено в такой толчее?!» – вдруг испугался он. Но монета была на месте. Он еще крепче сжал ее, и тягость притупилась. А после этого волнующие мысли, что он может теперь купить, если не всё, то многое, очень многое, вытеснили её совсем.

Он мог купить себе даже рабов! А что? Хотя бы вон тех: мальчика лет семи и девушку в грязном дырявом платке и с деревянной игрушкой в руке, которые, держа за руки высокого мужчину, очевидно их отца, ожидали своей участи в месте продажи рабов.

Крисп сказал об этом отцу и тут же устыдился собственного желания. Но было уже поздно. Обрадованный Марцелл тут же направился к торговцу рабами. Тот начал было возражать и что-то объяснять, показывая рукой на город. Но Марцелл назвал такую сумму, что купец сразу же перестал спорить, и надсмотрщики стали вырывать мальчика с девочкой из рук в отчаянии обнявшего их мужчины…

Только теперь Крисп понял, что он натворил….

– Отец! – умоляюще взглянул он на Марцелла.

– Хорошо! – поняв состояние сына, улыбнулся тот и высыпал в ладонь купца еще одну горсть серебряных монет. – Мы берем их – всех!

Крисп в порыве благодарности схватил отца за руку и поцеловал её… Тот ласково улыбнулся ему и велел охраннику отвести рабов на корабль, где сдать под надзор Гилару.

Воин знаками приказал рабам следовать за ним, но тут заплакал и стал упираться мальчик… Девушка что-то сказала ему, показывая глазами на Криспа. Он успокоился, и рабы наконец, с какой-то отчаянной надеждой оглядываясь на Афины, направились в сторону их корабля.

– Идем? – приветливо обратился к сыну Марцелл. Крисп радостно закивал и, не выпуская руки отца, пошел рядом, доверчиво прижимаясь к нему плечом. Такого в их отношениях не было уже несколько лет…

Толпа еще больше напирала на них, и теперь, растроганный едва ли не до слез, Марцелл сам зорко следил за тем, чтобы кто-нибудь не толкнул сына.

Так они добрались до здания, где размещался начальник порта.

У входа во дворец стояли высокие, ладные воины в красных плащах и красивых шлемах с оперением.

– Странно! – удивился Марцелл, увидев их. – Откуда здесь преторианцы?

– Кто? – не понял Крисп.

– Личная гвардия императора! – с уважением в голосе объяснил Марцелл и, приказав подождать его, исчез за дверью.

Вернулся он неожиданно быстро, сопровождая невысокого полного военного с еще более пышным оперением на шлеме и маленьким золотым мечом на груди. Почтительно кланяясь и благодаря, он довел его до лошади, помог забраться в седло, и только когда тот ускакал, вернулся к сыну.

– Сам Валериан, префект претория! – почтительно прошептал он и заявил: – Всё, наши планы меняются!

– Мы… возвращаемся на корабль? – не зная, радоваться или огорчаться такой новости, ахнул Крисп.

С одной стороны, он всем сердцем сопротивлялся тому, что предложил ему на корабле отец, а с другой, не менее жадно хотел этого…

Марцелл посмотрел на вытянувшееся лицо сына и подмигнул ему:

– Видно, не зря я старался, царапая на монете пожелание удачи. Она явно приносит тебе счастье!

– Мне? Почему?.. – удивился Крисп.

– Сегодня в Афины прибывает сам Деций! – значительно поднял указательный палец Марцелл и заговорщески шепнул: – И мне удалось выпросить у Валериана приглашение на торжества, связанные с приездом императора! На двоих! Да, да, сынок! Ты идешь вместе со мной! Но… – Он придирчиво оглядел сына с ног до головы и нахмурился: – Сначала я должен достойно подготовить тебя к этому!..

Стас уныло сидел на кухне, оказавшись между двух огней. Он не мог пойти в свою комнату, потому что теперь там находился крест, а на улице был Макс. Раза три тот уже проезжал мимо их дома, и вряд ли сделал это случайно.

Конечно, надо было убрать сумку с середины комнаты, но он откладывал это, успокаивая себя тем, что всегда успеет проскользнуть туда раньше отца. К тому же пока в этом не было никакой необходимости.

Очередной посетитель, а им был дед Капитон, принесший огромного копченого леща, жаловался на боли в давным-давно отнятой у него руке. А раз руки не было, то и осматривать отцу было нечего.

Вместе с дедом Капитоном зашла Нина. Она кивнула Стасу как старому знакомому, и от этого ему почему-то стало неловко перед родителями.

«И чего в ней такого Ленка нашла?» – скашивая глаза на девушку, не мог понять он. У них в классе были девчата куда красивее! А эта… Нос как нос, глаза как глаза… И имя какое-то странное, совсем немодное – Ни-на! И все-таки почему-то ему не хотелось, чтобы она уходила. Правда, он понял это только после того, как Нина, посидев у них минут пять, сказала дедушке, что скоро вернется, и убежала… Это тоже удерживало Стаса на кухне. И, если раньше он не мог идти в свою комнату и на улицу, то теперь не хотел, чтобы не пропустить возвращения Нины.

Не мог… не хотел… Прямо почти, как в книге про Криспа!

«Неужели всё повторяется, и всё одно и то же, будь то третий век или двадцать первый… в древнем Риме или нынешней России?..» – удивился Стас и, вспомнив про Криспа, крикнул в окно идущей по двору маме, чтобы она принесла ему тетрадь.

– Какую еще тетрадь? – удивилась та.

– Ну ту, что на подоконнике!

– А ты что, сам не можешь?

– Да я это… у меня нога… затекла! – Стас хотел соврать, что болит, но, снова вспомнив про Криспа, сказал правду. Нога, у него действительно онемела от долгого сидения в одной позе.

Мама принесла тетрадь и начала восторгаться занимавшим едва ли не треть стола лещом.

– Где вы такой купили? – нюхала она золотистую рыбину, прикрывая глаза от наслаждения.

– Как где? Сам коптил!.. – даже удивился такому вопросу дед Капитон.

– Вы?! – недоверчиво посмотрела на пустой рукав его рубашки мама.

– Да, и ловил тоже!

– Так вы еще и рыбак? А я думала, только пастух…

– Ну! – теперь уже чуть приобиделся гость. – Я, не глядите, что однорукий, много чего могу делать. И дом построить, и в огороде полоть, и сено косить…

– Косить?! – изумилась мама.

– Да, – с гордостью подтвердил дед Капитон. – Видели перед домом у магазина два стога сена и во дворе еще один? Всё сам!

– Молодец, дед! – похвалил гостя отец Стаса. – Руки-то давно нет?

– Да уж без малого лет сорок, пожалуй. Да… – подумав, ответил тот. – Сколько, бывало, резался, кололся, хоть бы что – ни разу зеленкой или йодом не мазал. А тут… Такая гангрена пошла, что врачи её чуть вместе с головой не отхватили! И все-то ничего, давно уж привык без нее, да болит, проклятая. Вот вы, доктор, – испытующе поднял он глаза на отца Стаса. – Ученый, сразу видать, человек. Может, хоть вы объясните мне, темному – как это так: руки нет, а она – болит? Каждый палец, хотя его нет, ноет? Локоть чешется? Ногти саднят?

– Давайте я лучше вас осмотрю! – вместо ответа предложил отец.

Стас напрягся в готовности немедленно сорваться с места, но дед Капитон решительно отказался:

– Раз руки нет, то и смотреть нечего. А остальному – по возрасту болеть положено!

К счастью, отцу не пришлось осматривать и двух других посетителей – мужчину и женщину, которых Стас видел ругающимися у ворот. Тех самых, мимо которых он шел с пустыми ведрами.

– На что жалуетесь? – привычно спросил отец мужчину, и тот, не задумываясь, ответил:

– А на жену!

Дед Капитон согласно кашлянул, а отец недоуменно уставился на мужчину:

– Простите… что?

– На жену! – не улыбаясь, подтвердил мужчина. – Осмотрели бы вы её… Может, с нервами не в порядке, или еще что… – Стас снова собрался, было, бежать в комнату, но то, что услышал дальше, заставило его мигом забыть о своем намерении. – Она уверена, – сказал мужчина, – что у нас в доме живет домовой! Да ты сама всё расскажи! – толкнул он локтем жену.

– А что рассказывать? – словно очнулась та. – Сижу я как-то дома зимой одна. Окна закрыты. Дверь на запоре. Никого больше нет. Муж на работе. Вдруг на кухне – бух! Я туда, а там ведро с мусором по полу раскидано. Я мусор собрала, опять сижу и опять – бух! Опять собрала, унесла в сени. Только села – ба-бах! Полка со стены упала. Вместе с посудой. Шурупы, на которых она висела, как ножом кто срезал. С тех пор, что ни день – дома что-то неладное творится…

– Ну… а я тут при чем? – недоуменно пожал плечами отец. – Судя по вашей речи, жестам, глазам, психика и нервы у вас в полном порядке…

– Тогда в чем же дело? – не отступал мужчина.

– Видите ли… – замялся отец. – В мире существуют еще некоторые явления и вещи, которых не может пока объяснить наука.

– А что их объяснять? Домовой – он и есть домовой! – подал голос деликатно молчавший до этого дед Капитон и посоветовал мужчине: – Вы лучше к отцу Тихону, что в медпункте сейчас лежит, сходите. Ох, и прозорливый, скажу я вам, монах! Этот поможет.

– Да вы что! – замахал на него руками отец. – Даже и думать не смейте! Я прописал ему покой, полный покой! Малейшее волнение может убить его!

– Конечно-конечно! – согласно закивала женщина и, тихонько уточнив у деда Капитона: «Так в медпункте, говоришь, лежит?», тут же засобиралась уходить.

Она уверяла, что ни в коем случае не станет беспокоить отца Тихона, но по ее лицу, походке, а главное, усмешке мужчины, Стас понял, что эта не то что пойдет, а помчится сейчас же в медпункт.

– Па! – недоумевая, спросил он, как только женщина с мужем ушла. – Значит, оно все-таки есть?

– Что оно? – не понял отец.

– Ну то, чего нет! Неужели это действительно правда?

– Не знаю, – то есть, наука пока не знает! – поправился отец.

– А как это: наука не знает, а отец Тихон знает?

– Не знает, а верит. Это – две больших разницы!

– А если он выгонит этого домового? – продолжал допытываться Стас.

– Ну тогда это будет уже «может»! – машинально ответил отец и, спохватившись, вспылил: – Да что ты мне этими глупостями голову морочишь?

«Ничего себе глупости! – удивился про себя Стас. – Если то, чего я всегда считал нет, есть, то что же это тогда получается? Что есть что-то такое, что…»

Он не успел додумать эту мысль до конца, как в дверь легонько постучали, и на кухне опять появилась Нина.

Стас, невольно подчиняясь какому-то незнакомому чувству, внутренне вспыхнул, радостно засуетился и снова начал стесняться родителей… Но всё это продолжалась совсем недолго.

На этот раз Нина пробыла у них еще меньше. Почти не замечая его, она сразу же заторопила деда и ушла с ним куда-то на огород.

И Стасу почему-то сразу стало не до интересных мыслей, не до копченого леща, за которого сразу же с аппепитом принялись отец с мамой, ни даже до того, что за окном продолжалось прекрасное лето, и, возможно, уже завтра утром его снова выпустят гулять!..

Крисп с отцом шли по улочкам древних Афин, по направлению от порта к центру былой столицы эллинского мира. Погода была солнечная, но не жаркая, наверное, это был один из прекраснейших дней в этом году.

Марцелл, всегда гордившийся тем, что в его жилах течет не только римская, но и греческая кровь, с жаром говорил, что по этим самым камням, где идут сейчас они, ступала когда-то нога великого Солона, мудрого Сократа, ученейшего Аристотеля. Здесь гремел своими речами красноречивый Демосфен. Высекал из мрамора неповторимые статуи Фидий. Учился и учил Платон. Бывали тут и Геродот, Гиппократ, Александр Македонский…

Криспу льстило, что он идет сейчас по стопам таких великих людей. Не всякий взрослый из его города удостаивался этого, не говоря уже о его ровесниках. Он все с большей благодарностью поглядывал на отца и уже понемногу поддакивал ему.

Словно по какому-то негласному соглашению, они ни слова не говорили о языческих богах, о которых все напоминало и говорило в этом городе, и о его вере. Лишь раз, увидев бродячего философа-киника, одетого в лохмотья и нагло просившего милостыню, согласились друг с другом, что самые несчастные люди те, у которых вообще нет веры. Счастье, что таких во времена величия Афин, и теперь в Риме, – было один-два на целый город, а то и народ, и, вполне по справедливости, они всегда вызывали общее недоумение и сожаление…

Время от времени Марцелл заводил Криспа в торговые лавки, где выбирал лучшую одежду для сына и потом уже – для себя. Затем они пришли в термы. Здесь отец приказал смуглым сирийцам-банщикам привести их в такой вид, чтобы им не стыдно было показаться перед самим императором.

Поначалу Криспу было как-то неловко, что они так старательно скребли, натирали душистыми благовониями его тело, то самое, которое он совсем недавно собирался отдать на мучения, а теперь почти что забыл об этом… Потом привык, и уже сам с удовольствием подставлял то руку, то ногу, пока неосторожный сириец случайно не порезал его…

– Ай! – вскричал, почувствовав острую боль, Крисп.

Марцелл, вскочив с места, так сильно ударил банщика, что тот полетел в бассейн. А Крисп, хоть кровь почти сразу остановилась, долго не мог прийти в себя. И совсем не от боли или страха. Его поразила мысль: как же он собирался пойти на пытки, мучения, казнь, если не мог перенести даже такого пустяка! А может, всё это – не для него?..

Прямо из бассейна банщики перевели Криспа в небольшую комнату. Здесь, приятно щекоча голову, над ним защелкал ножницами умелый цирюльник.

Потом портной, придавая значение каждой складке, принялся облачать его в новую одежду…

Наконец, помытый, постриженный и одетый по последней моде, Крисп вышел в прохладный вестибюль терм. Когда его подвели к большому бронзовому зеркалу, то он не сразу узнал себя. На него глядел красивый стройный юноша с большими серьезными глазами. Рядом с ним, в белоснежной тоге с узкими всадническими полосками, стоял как-то разом помолодевший отец.

Нежная одежда приятно ласкала тело. Ароматные мази придавали легкость и свежесть. Крисп шел и с изумлением замечал, что, оказывается, в мире была и другая жизнь. Она бурлила, кипела, радовала всех вокруг. И, может, прав отец – для чего-то ведь дал её Бог людям?..

Единственным недостатком всего этого было только то, что оно почему-то не насыщало его до конца…

Сам Марцелл степенно вышагивал рядом, то и дело поправляя наградной браслет на руке и знак принадлежности ко второму по значимости всадническому сословию – золотой перстень на указательном пальце…

Они выглядели так, что встречные прохожие почтительно расступались и кланялись, уступая им дорогу.

Так они дошли до огромного дворца из белого мрамора, перед которым стояли вооруженные преторианцы.

Здесь уже им пришлось пропускать вперед важных господ в сенаторских тогах и золоченых доспехах.

Распорядитель пира отвел их почти в самый угол огромной залы. Место далеко не самое почетное, но зато отсюда очень хорошо была видно круглое возвышение-сцена, а самое главное – императорская ложа, вся утопавшая в пышных цветочных гирляндах.

Немедленно к ним подбежали рабыни и надели на головы праздничные венки.

Помещение быстро заполнялось гостями.

А вскоре, в сопровождении префекта претория Валериана, появился и сам император. Вместе с ним был его младший сын, которого Крисп сразу узнал по изображениям на серебряных монетах – цезарь Геренний Этруск. Это был болезненного вида юноша, чуть старше Криспа, судя по скучавшему взгляду, явно тяготившийся всеми этими торжествами.

После долгих оваций и криков гостей, славящих императора и цезаря, Деций произнес короткую энергичную речь. Он заверил, что варвары, на войну с которыми он отправляется, будут беспощадно отброшены, истреблены, проданы в рабство, и дал знак распорядителю пира.

В зале тотчас появились многочисленные слуги и повара, накрывая столики перед ложами всевозможными яствами.

Пир начался.

На помост в центре залы один за другим выбегали фокусники, акробаты, певцы и танцовщицы. Они показывали чудеса ловкости и силы, грации и красоты.

Крисп с интересом смотрел на них, хлопал вместе со всеми и с аппетитом пробовал все новые блюда, которые придвигал к нему отец. Единственное, от чего он решительно отказался – это от паштета из соловьиных языков. Он очень любил этих невзрачных с виду птиц с их удивительным пением и не смог заставить себя отведать традиционного блюда императорских пиров.

А в остальном, ему все больше и больше нравилось тут.

Когда на сцену вышел известный поэт и нараспев стал читать посвященную императору поэму, в зале воцарилась благоговейная тишина. Сам Деций слушал невнимательно Он то и дело перешептывался с Валерианом и подзывал к себе кого-нибудь из легатов. Было видно, что император чем-то озабочен и лишь отдает положенную дань чествующему его городу.

Геренний Этруск уже откровенно зевал. Крисп, заметил это и, как это часто бывает в таких случаях, тоже невольно зевнул. Причем как раз в тот момент, когда на него посмотрел цезарь. Затем их взгляды встретились еще раз… еще… Цезарь недовольно покачал головой, давая понять Криспу, что ему надоела поэма, и тот согласно кивнул, но тут же, спохватившись, – стихи ведь посвящены императору! – сделал серьезное лицо. Цезарь улыбнулся и что-то сказал стоявшему за ним императорскому слуге в красном одеянии…

В это самое время поэт закончил свое чтение и раздались новые рукоплескания и восторженные крики гостей.

Крисп хлопал, кричал вместе со всеми и даже не сразу понял, почему кто-то пытается его остановить. Оглянувшись, он увидел распорядителя пира, который почтительным тоном сказал, что его зовет к себе сам цезарь.

– Меня?! – изумился Крисп и вопросительно посмотрел на отца.

– Иди-иди! – подтолкнул его Марцелл. – Сама Фортуна улыбается тебе, сынок!

«А может, и мне в награду за всё, что я пережил за последние годы…» – прошептал он, с надеждой и тревогой глядя в след сыну, направившемуся за распорядителем пира к императорскому ложу…

По улице снова проехал и остановился где-то совсем близко с домом мотоцикл.

«Надо было тетрадь на подоконник положить!» – вспомнил Стас, но тут же подумал, что теперь это уже все равно: блистательно придуманная им операция «Сложный след», благодаря Ваниной глупости, бесславно провалилась. Махнув на все рукой, он продолжил, было, чтение, но тут в дверь снова постучали. На этот раз как-то особенно громко и нагло.

– Заходите, открыто! – крикнул Стас и позвал: – Папа, к тебе!

Дверь открылась, и на пороге появился тот, кого он меньше всего ожидал увидеть у себя дома – Макс!

Этот не стал, как другие, начинать издалека, а сразу же выложил цель своего визита.

Со словами: «Вот, бабка велела вам передать! Сказала, отнеси, может, помогут тебе от армии отмазаться?» – он протянул маме ощипанную курицу, поставил на стол корзинку, доверху наполненную крупными яйцами, и обратился к вышедшему из комнаты отцу:

– Поможете?

– Ну… – даже растерялся тот от такой прямоты. – Для этого надо сначала хотя бы осмотреть тебя!

– Пожалуйста! Сколько угодно!

Макс с готовностью потянул с себя футболку. Но отец остановил его:

– Не здесь! Пойдем лучше в комнату Стаса!

– Я тоже! Мне нужно кое-что взять у себя… – забормотал тот, бросаясь к себе впереди них.

Оказавшись в своей комнате, Стас заметался, не зная, куда спрятать сумку отца Тихона. Не придумав ничего лучшего, он просто толкнул ее ногой под кровать. Но сделал это не совсем удачно. Макс, выглянув из-за спины отца, сразу принялся обшаривать комнату хищным взглядом. А на полу… предательски змеилась торчавшая из-под кровати плечевая лямка. Стас пяткой задвинул и ее. Но, кажется, было уже поздно…

Расстроенный, он вышел в родительскую комнату и стал прислушиваться к доносившимся до него голосам.

– Постой-постой! Где это тебя так? А это еще что? – то и дело спрашивал отец, и Макс не без гордости отвечал:

– Это я в городе, по глупости на тренировке удар пропустил. А этот – уже по делу, в Москве на соревнованиях. Да я что? Посмотрели б вы на того, против кого меня там выставили, ну, на то, что я после этого с ним сделал…

– Мне хватит и того, что я у тебя вижу! Здесь больно? А здесь? Здесь?.. Д-да… Ну вот что… по моей части, что касается сердца, у тебя все в порядке. Но в остальном…

На кухню отец вернулся хмурый и явно чем-то озабоченный. Таким его Стас видел, когда у него в клинике появлялся какой-нибудь новый трудный больной. Макс, напротив, был как всегда вызывающе весел.

– Ну так я пошел? Спасибо! – ухмыльнулся он.

– Не за что. Себя благодари… – как-то нехотя отозвался отец, и Макс, бросив на Стаса быстрый, цепкий взгляд, вышел.

Отец принялся молча мыть руки под рукомойником.

– Злой он какой-то, а глаза – красивые! – глядя на дверь, покачала головой мама и упрекнула отца: – Что же ты не помог ему? Хоть бы совет какой дал… Смотри, какие он нам хорошие яйца принес! А курица? В городе, знаешь, сколько такая стоит? Да и нет таких в городе…

– Что ему мой совет? – отмахнулся отец. – Его и так в армию не возьмут. Он ведь больной насквозь!

– Кто! Макс?! – изумился Стас.

– С виду и не скажешь… – тоже удивилась мама.

Но отец с неожиданным раздражением сказал:

– Что вы можете понимать? «С виду!..» – передразнил он. – Да он изуродован своим боксом так, что живого места нет. Печень отбита, головной мозг как минимум после двух сотрясений. А правая почка такова, что ткни его сзади пальцем – и наступит шок, из которого даже «скорая» может не вывести!..

«Вот это новость! – мысленно ахнул Стас. – Макс-то, оказывается, ткни – и развалится?! Вот Ванька обрадуется, когда узнает про это… А может, наоборот, огорчится? И не он один. Ведь раз Макса в армию не возьмут, то придется теперь всей деревней терпеть его… до конца!»