Текст книги "Полвека с небом"

– Служим Советскому Союзу!

Но разговор, как выяснилось, еще не был закончен. Сталин чуть приметно улыбнулся и, теперь глядя только на меня, сказал:

– А вас, товарищ Савицкий, мы решили назначить командующим истребительной авиацией ПВО. Она будет перевооружаться на реактивные истребители, и там нужен человек, который сам владеет этой техникой и верит в ее возможности.

Говоря это, Сталин слово «сам» подчеркнул скупым жестом руки, как бы желая привлечь к нему особое внимание.

О войсках ПВО я знал только понаслышке и не очень отчетливо представлял себе смысл своего нового назначения, но тем не менее сказал, что постараюсь оправдать оказанное доверие.

– Вам все разъяснят, – словно прочтя мои мысли, усмехнулся Сталин. – А теперь отдыхайте, товарищи летчики. Работали вы красиво. Желаю успехов.

На этом разговор закончился. И хотя продолжался он каких-то несколько минут, нам показалось, что времени прошло значительно больше.

Спустившись с трибуны, мы отошли в сторону, решив дождаться главкома. Парад подходил к концу, и через четверть часа правительственная трибуна опустела. Наконец спустился вниз и Вершинин.

– Поздравляю! – сказал он, подойдя, и по очереди крепко пожал каждому из нас руку. Видно было, что у него прекрасное настроение. – Думаю, не ошибусь, если скажу, что буквально у всех осталось от вашего полета неизгладимое впечатление.

Я поблагодарил Вершинина за добрые слова и, не удержавшись, спросил:

– Товарищ маршал, а что прикажете делать мне? Каковы будут ваши указания?

Вершинин улыбнулся.

– Ну, прежде всего, ты уже не мой подчиненный.

– Как так? – совсем растерялся я. – В чьем же и теперь подчинении?

– Подчиняться будешь маршалу Говорову.

Видя мою растерянность, главком пояснил:

– Леонид Александрович только что назначен командующим Войсками ПВО страны. А ПВО – это не только зенитная артиллерия, там и многочисленная истребительная авиация. А ей впредь предстоит стать не только многочисленной, но и полностью перевооруженной за счет самой современной реактивной техники. Вот и займешься этим.

Вершинин рассказал, как Сталин, наблюдая за нашим пилотажем, неожиданно спросил:

– Так кого мы планируем назначить на должность командующего истребительной авиацией ПВО?

Вершинин ответил, что есть две кандидатуры: оба командующие воздушными армиями, оба опытные военачальники.

Но Сталин решил иначе.

– А я думаю, нужно назначить его – Савицкий, кажется? – сказал он, продолжая внимательно следить за пятеркой. – Предлагаю решить вопрос не откладывая: все, кто нужен для этого, находятся здесь. Я голосую «за»! Кто против?

Вершинин сделал паузу, обвел взглядом наши лица и закончил рассказ:

– Сами понимаете, «против» никого не нашлось. Все присутствующие поддержали предложение Сталина.

– А вы, товарищ маршал? – брякнул я, мало чего соображая от охватившего меня волнения.

– Напрасно тревожишься! – успокоил меня Вершинин. – Сегодня, пожалуй, кроме вашей пятерки да летчиков-испытателей, никто в реактивной технике так здорово не разбирается. Жалею, что сам об этом заранее не подумал.

Мы молчали, будто набрав в рот воды. Рассказ главкома подействовал на всех одинаково ошеломляюще. Слишком близко все это от нас было. Каких-то четверть часа назад сами стояли на правительственной трибуне. А там, значит… Смысл проделанной нами работы постепенно открывался для нас с новой, неожиданной стороны. Оказывается, проблема перевооружения авиации на новую реактивную технику была куда актуальнее и глубже, чем это нам представлялось. А мы еще не знали, что в те дни уже готовилось специально посвященное этим вопросам постановление Центрального Комитета партии. Желая, видимо, прервать затянувшуюся паузу, Вершинин спросил:

– Ты на чем сюда прилетел?

– На По-2, – сказал я.

– Хочешь, подброшу на своей машине?

Быстро сообразив, куда направлен намек, я даже слегка обиделся.

– Неужели же, товарищ маршал, вы думаете, будто все это настолько выбило меня из колеи, что я сейчас даже с По-2 не справлюсь? Какой же после этого был бы из меня летчик…

– Вижу, профессиональную жилку задел! – рассмеялся Вершинин. – Летите, раз так, на своих По-2. А ты завтра приходи ко мне, все и обговорим. Хотя ты уже и не мой подчиненный…

В преддверии сверхзвуковых

На другой день, я, как договорились накануне, пришел к Вершинину. От него узнал, что в войсках ПВО много новых назначений. Среди них – генерал-полковник Москаленко, генерал-майор Батицкий, генерал-полковник Шафранов, генерал-лейтенант Щеглов… Большинство из общевойсковых командиров.

– Так что не один ты именинник, – пошутил Вершинин. – А сейчас тебе надо представиться маршалу Говорову.

Говоров принял меня в прежнем своем кабинете в том доме на набережной, где размещалась инспекция Министерства обороны СССР. Вступив в должность командующего Войсками ПВО страны, он одновременно продолжал исполнять обязанности главного инспектора Вооруженных Сил СССР.

Маршал Говоров, поздравив меня с новым назначением, спросил:

– Вы знакомы со структурой ПВО?

Я честно признался, что не имею ни малейшего представления. Никогда прежде в этих войсках не служил и все, что знаю о них, знаю с чужих слов.

– А об авиации войск противовоздушной обороны имеете представление?

Похвастать и тут было нечем. Правда, на прежней своей должности я имел некоторое отношение к вопросам боевой подготовки авиации ПВО, но какие стоят перед ней задачи, где она базируется, какова ее материальная часть – все это оставалось для меня тайной за семью печатями.

Неловко как-то было обо всем этом говорить, да куда денешься! И хотя никакой вины за собой я, естественно, не чувствовал, тем не менее сознавать себя чем-то вроде незваного гостя было неприятно.

– Что ж, будем разбираться вместе. Я и сам плохо знаю эти войска, – с присущей военному человеку прямотой подвел итоги Говоров. – Командующий авиацией ПВО у нас генерал-лейтенант Пестов. Он на первых порах введет вас в курс дела. Кстати, я бы рекомендовал вам оставить Пестова своим заместителем – он человек знающий. И имейте в виду: мне хотелось бы через две, максимум через три недели заслушать доклад о ваших конкретных соображениях. Я, как вам, наверное, известно, командир общевойсковой. А вы как-никак летчик.

Пестов уже знал о моем назначении. И когда я оказался у него в кабинете, он вышел из-за письменного стола мне навстречу и отрекомендовался несколько неожиданным образом:

– Генерал-лейтенант Пестов, бывший командующий авиацией ПВО страны.

– Почему же бывший? – спросил я, обменявшись с ним рукопожатием. – Ведь письменного приказа еще нет.

– Но есть постановление ЦК, о котором меня поставили в известность.

– Как вы смотрите на то, если я попрошу вас остаться моим заместителем? – не откладывая дела в долгий ящик, предложил я. – Ваша помощь для меня будет весьма ценной.

Пестов задумался. А потом сказал:

– Думаю, вы ошибаетесь. Дело в том, что я не летаю ни на одном самолете, даже на По-2. А вы летаете на всех типах. И на реактивных тоже. Видел вас на параде в Тушино. Вот и получается: плохой я для вас буду помощник.

– А мне кажется, что ошибаетесь именно вы, – возразил я. – Вам вовсе необязательно самому летать. Не та должность. А вот многолетний ваш опыт работы в войсках ПВО наверняка нам обоим крайне пригодится.

На этот раз Пестов задумался надолго. Зато, когда принял решение, высказал его прямо и недвусмысленно:

– Согласен. Буду помогать, сколько хватит знаний и опыта.

– Вполне хватит, Серафим Александрович, – заключил я. – Во всяком случае, маршал Говоров в этом нисколько не сомневается.

Мне не хотелось говорить сразу о рекомендации начальства. Это могло повлиять на решение Пестова. А так его выбор оказался совершенно свободным и ни от чего независимым, продиктованным лишь интересами дела, сознанием ответственности за него. Ведь принять мое предложение означало для Пестова понижение по службе. А он, конечно, мог рассчитывать на должность не ниже той, которую занимал до сих пор.

В тот же день Пестов познакомил меня с начальником штаба генерал-майором Н. А. Кабишовым. Старый штабной работник с богатейшим опытом, дело свое он знал, и, чтобы не терять времени даром, я предложил ему подготовить доклад о состоянии авиации войск ПВО.

– За неделю справитесь? – поинтересовался я. Но Кабишов на приманку не клюнул.

– Вкратце готов доложить теперь же. А обстоятельный доклад со схемами и картами базирования представлю через два дня.

Я удовлетворенно кивнул. Неделя для подобного доклада – срок вполне разумный. Но, как говорится, при умении да желании… Именно этот аспект мне и хотелось прояснить.

– Договорились, – не скрывая одобрения, сказал я. – А сейчас, раз уж мы нашли общий язык, предлагаю поговорить без официальностей. У кого, словом, что на душе накопилось. Нет возражений?

И Пестов, и Кабишов охотно приняли мое предложение. Разговор получился и впрямь откровенный – без недомолвок и околичностей. Причем оба моих новых помощника, как выяснилось, видели недостатки и трудности там, где их видел и я.

Благодаря помощи Пестова, Кабишова и других сослуживцев я быстро вошел в курс дел и вскоре мне стало ясно, что представляла собой в то время авиация ПВО страны. Она, с моей точки зрения, явно не отвечала в таком виде требованиям дня. В частях летали только на поршневых самолетах, причем, как правило, устаревших типов. Не лучше обстояло дело и в тех полках, которые за последнее время были переданы в войска ПВО из ВВС. Особую тревогу вселяло положение дел с летным составом. Как уже говорилось, в большинстве своем это были бывшие фронтовики, люди, по меркам авиации уже перешагнувшие оптимальный для своей профессии возраст. Летчик-истребитель – профессия молодых. А многим командирам эскадрилий в частях ПВО было 35 – 38 лет. Не могли похвастать молодостью и большинство рядовых летчиков-истребителей. Весь этот контингент в силу специфики летной работы имел ограниченные перспективы на будущее, особенно с учетом того, что медицинские требования к здоровью при переходе на реактивные самолеты становились значительно строже. Приходилось также учитывать и психологический фактор возраста. Летный ресурс летчика-истребителя, то есть запас времени, отпущенный ему его профессией, к сожалению, и так невелик. У многих он был если не на исходе, то по меньшей мере и не таким, когда сильна тяга к новому, к углублению и обогащению летного мастерства. Без особых усилий, без внутренней борьбы отказываться от того, в чем силен, чтобы учиться чему-то заново, обычно свойственно тем, кому двадцать пять. Естественный удел молодости. Но тот, кому перевалило за тридцать, как правило, крепко держится за освоенное, за накопленный опыт и навыки. Ломать себя в таком возрасте тяжело. Тяжело, да и просто не хочется. Зачем лезть на рожон, искать на свою голову приключения: мне, мол, и на своем месте неплохо. Тем более вдруг не достанет сил, вдруг не получится? С такого рода настроениями мне уже приходилось сталкиваться в частях ВВС. В ПВО, как я понимал, с этим обстоит не лучше…

Сомнениями своими я поделился с Пестовым.

– Так оно все и есть, – подтвердил тот. – Возраст у многих и в самом деле критический. Ну и настроения соответствующие. Кое-кто из «стариков» откровенно говорит, что вряд ли есть смысл продолжать службу, если придется переучиваться на реактивную технику.

Учить летать на реактивных самолетах стали гораздо позже; в ту пору не учили, а действительно переучивали. А это вещи разные.

Словом, предстояла большая работа. Причем без ссылки на объективные трудности, а с пониманием реалий времени. Того же требовали и последние постановления Центрального Комитета Коммунистической партии и Советского правительства, касавшиеся практических мер совершенствования противовоздушной обороны страны. В их числе, в частности, намечалось массовое перевооружение истребительной авиации и зенитной артиллерии ПВО новейшей современной техникой, переход к более устойчивой и гибкой организационной структуре войск, укрепление их командными, политическими и инженерными кадрами.

Необходимость коренной перестройки войск ПВО диктовалась обострившейся военно-политической обстановкой в мире. Страну все плотнее окружало кольцо американских военно-воздушных баз, росло число случаев нарушения воздушных границ базировавшимися на них самолетами. Ответ здесь напрашивался сам собой – надежный заслон от агрессивных устремлений извне могла дать только тщательно продуманная, организованная с учетом новых возможностей и требований система противовоздушной обороны страны.

Все эти вопросы обсуждались на разных уровнях. Нашли они свое отражение и на совещании у маршала Говорова, на котором собрался весь командно-руководящий состав войск ПВО.

– Работы много, – подводя итоги, сказал Говоров. – Задачи, поставленные перед нами, решить старыми методами нельзя. Начинать приходится практически на голом месте. Мы знаем, что нужно сделать. Но не знаем пока, как этого быстрее и эффективнее добиться. Необходима теория противовоздушной обороны, ведения противовоздушных операций в масштабе страны. Такой теоретической базы у нас пока нет. Разработать ее – первостепенная задача ближайшего будущего. Время не ждет. Оно настоятельно требует от нас практической отдачи уже сегодня. И каждому надлежит сосредоточить усилия на том участке, куда он поставлен.

Забегая вперед, скажу, что ведущую роль в разработке основ теории противовоздушной обороны сыграл Говоров. Обладая глубоким аналитическим умом, обширными разносторонними знаниями, огромным опытом руководства крупными контингентами войск, способностью верно чувствовать все новое, передовое, а вместе с тем необходимой настойчивостью и высокой работоспособностью, он блестяще справился с этой сложнейшей задачей.

Конечно, жизнь не стоит на месте. Теория противовоздушной обороны, в разработке которой наиболее крупный вклад принадлежит маршалу Говорову, постоянно дополнялась, обогащалась вновь накопленным опытом, вбирая в себя достижения научно-технической революции и передовые идеи военной мысли. Однако такие ее положения, как соответствие построения войск характеру решаемых боевых задач, основы боевого управления войсками, основы взаимодействия между частями, соединениями и родами войск, маневр силами и средствами и многое другое – остаются в силе и по сей день.

А меня волновали вопросы повседневной практики. И первый среди них – вопрос переучивания летного состава частей. Проблема эта быстро обрела первостепенное значение, затрагивая, понятно, не одного меня; ею занимались военачальники на самых различных уровнях.

Промышленность, как мы говорили, вовсю клепала реактивные истребители. А летчики продолжали летать на поршневых. И если в частях ВВС постепенно втягивались в работу с реактивной техникой, то в ПВО перспектива подобной перестройки многим казалась весьма отдаленной. И не только рядовым летчикам, но и определенной части командного состава полков, соединений. Дело доходило до того, что поступавшие с заводов новехонькие Як-15 или МиГ-9 загонялись на специально выделенные, отдельные стоянки, а в воздух поднимались машины, выпускавшиеся в годы войны.

Суть, разумеется, сводилась не к одной психологии. Немало имелось и других причин. Не хватало аэродромов с нужной длиной взлетно-посадочных полос. Если для поршневых самолетов достаточно было восьмисот – тысячи метров, то реактивные требовали вдвое-втрое больше. Грунтовые аэродромы – а их тогда было большинство – вообще оказались малопригодными. Требовались полосы с бетонным покрытием. При разбеге Як-15 и МиГ-9 засасывали в сопло мелкие камешки и земляную крошку, в результате чего нередко выходили из строя двигатели. Осложняло дело и отсутствие учебно-тренировочных самолетов; реактивные истребители-спарки появились позднее, а пока приходилось обходиться без провозных полетов. А новая техника между тем многих отпугивала. И своей сложностью. И высокими скоростями. Ходила, к примеру, молва, будто летать на реактивных самолетах не только трудно, но и вредно для здоровья: дескать, и скорости сумасшедшие, и перегрузки чрезмерные… Вот и простаивали кое-где без дела новые реактивные истребители.

Мириться и дальше с подобным противоестественным положением вещей было просто нельзя. Требовалось что-то срочно предпринять.

Необходимого количества инструкторов, знакомых с реактивной техникой, в то время в стране не было. Приходилось в основном рассчитывать на самих себя. Впоследствии нам удалось наладить учебу по так называемой цепочке, причем метод этот оказался достаточно эффективным, а главное – быстродействующим. В начале цепочки стояли летчики-испытатели, всесторонне владевшие новыми истребителями. У них учились офицеры нашего управления, а мы в свою очередь передавали опыт руководящему составу строевых частей. Так, например, в числе первых овладели навыками пилотажа на реактивных истребителях командиры соединений генерал Подгорный и генерал Зимин, ставший впоследствии маршалом авиации. Не отставали от них и командиры других соединений. Они как бы по эстафете передавали полученные знания своим подчиненным. Таким образом цепочка, идя сверху вниз, расширялась, охватывая на каждом следующем звене все большее и большее число людей, вплоть до рядовых летчиков. Огромную роль сыграли также и специально организованные части по боевому применению, где проводилось массовое переучивание летного состава на реактивную технику. Во главе их стояли знающие энергичные люди, такие, как генерал Акуленко; они прекрасно понимали важность порученного им дела и отдавали себя без остатка.

Но все это было позже. А начинать приходилось с малого, чуть ли не на голом месте. И личный пример здесь оказался как нельзя кстати. Мы с полковником Середой и подполковником Соловьевым, которых мне удалось перетащить с собой на новое место, решили для начала устроить своего рода показательное турне в те части, где дело обстояло особенно плохо. С чего-то надо было начинать. А наглядная демонстрация надежности и широкого диапазона возможностей реактивных истребителей, по нашему глубокому убеждению, могла стать началом перелома в настроениях летного состава.

И Пестов, и Кабишов идею нашу поддержали. Работу спланировали по срокам, наметив на первом этапе соединения, дислоцированные на наиболее ответственных направлениях. Подходящие адреса долго искать не пришлось. Одним из первых в наш список попал бывший фронтовик и боевой летчик Герой Советского Союза полковник Погребняк. Новых реактивных истребителей у него хватало, а летать на них никто не умел. Включая и самого командира.

Нагрянули мы к нему на собственном транспорте – летели на Як-15 с двумя посадками. На них и приземлились: дескать, гляньте, на чем в служебные командировки летаем – и быстро, и удобно, и безопасно. Никакого сравнения с гражданской авиацией, особенно с точки зрения сервиса.

– На них и цирк свой показывать собираетесь? – грубовато поинтересовался у Соловьева Погребняк.

Самолюбие его было задето. Фронтовик, геройски отвоевал всю войну… А тут, мол, пилотяги столичные уму-разуму учить собираются. Обидно.

Кстати сказать, слово «пилотяга» употребляется среди летчиков отнюдь не по грамматическим концепциям словаря Даля. Никакой иронии или снисходительности. Наоборот – дань уважения, признание высшего летного мастерства. Пилотяга – не лихач, не ухарь в небе, готовый ради дешевых трюков шею себе свернуть. Пилотяга – подлинный мастер летного дела, профессионал в самом высоком смысле. Виртуоз, если хотите. И работать на показуху, для чужих глаз он не станет. Просто он привык и научился делать свое дело по высшему счету своей профессии.

И когда Погребняк назвал нас пилотягами, он просто таким образом выразил свою досаду: куда уж, дескать, нам с такими асами равняться.

Соловьев именно так и понял. А потом ответил Погребняку в том же тоне.

– Зачем на них? Работать будем на ваших МиГ-9. Иначе летчики, не ровен час, могут подумать, будто мы с собой своих призовых жеребцов возим. А цирк вы без нас для себя устроили. Смешно сказать: новые машины на стоянках простаивают, а в полках на старье летают…

– Ну-ну! – только и сказал Погребняк, отходя в сторону. Крыть ему больше было нечем.

Со мной Погребняк разговаривал уже по-другому. Видно, отповедь подполковника Соловьева сыграла свою роль. Попросил перед полетом сказать летчикам несколько слов.

– Не верят они в реактивную технику. Овчинка, говорят, выделки не стоит. Мороки много, а проку чуть.

– А вы, полковник, сами верите? – глядя в глаза Погребняку, спросил я.

– Куда стадо, туда и пастух, – все еще хорохорясь, ответил тот. – Устами масс глаголет истина.

– Может, и глаголет. Да не то, что нужно! – отрезал я. – А что касается вашей просьбы, собирайте летчиков. Я хоть и не оратор, но несколько слов наберу.

Когда все было готово к полету, а летчики собрались на аэродроме, я, выполняя обещание, выступил перед строем с краткой речью. Правда, речью, думается, это можно было назвать только с большой натяжкой.

– Мне сказали, что вы не верите в реактивную технику, – начал я. – Реактивный истребитель – хотя и сложная, но надежная техника. Верить в него можно и летать на нем надо. Если, конечно, вы летчики. А вы летчики. И обязаны овладеть новой техникой, которую для вас наши конструкторы разработали, а рабочие на заводах построили.

Я сделал паузу и оглядел ряды: слушают ли? Слушали. Причем, кажется, задело за живое. Значит, бью в точку. Надо продолжать.

– Не скажу, что летать на реактивном истребителе не труднее, чем на поршневом. Труднее. Есть свои сложности. Но кто захочет – полетит. Обязательно полетит. А потом на поршневой его и палкой не загонишь. По собственному опыту знаю. Сейчас мы покажем вам групповой пилотаж звеном вокруг оси ведущего. И вовсе не для того, чтобы доказать, какие мы молодцы. Мы хотим одного: доказать, что не так страшен черт, как его малюют. А у вас, как я понял, его размалевали так, что он бы сам себя в зеркале не узнал.

На том я и закончил свое короткое вступительное слово.

А потом мы поднялись и открутили весь каскад высшего пилотажа над аэродромом. Когда сели и летчики окружили нас со всех сторон, лица у многих выражали откровенное восхищение.

– Вот это машина! – сказал кто-то из них. – Аж дух захватывает.

– А они у нас на стоянках без дела стоят, – отозвался другой. – Как вкопанные. Вперед выдвинулся Погребняк.

– Что воду в ступе толочь! – бросил он в сторону тех, кто успел высказаться. А затем повернулся всей своей грузной фигурой ко мне: – Если не устали, товарищ генерал-лейтенант, объясните, как эту самоварную трубу в воздух поднимают. Хочу попробовать.

– С удовольствием объясню. Затем и приехал, – сказал я, делая вид, что не замечаю нарочитой грубоватости Погребняка, под которой тот пытался спрятать свое смущение. – Непривычно, конечно, когда вместо пропеллера перед тобой сопло. Да вся штука в том, что именно труба эта и дает высокую скорость. Без нее ни сегодня, ни в будущем нам, летчикам, не обойтись.

Через час Погребняк уже был в воздухе.

Летчик он отличный, с большим опытом, схватывал все с полуслова. Посидели мы с ним перед взлетом в кабине МиГ-9, рассказал ему все, что нужно, подчеркнул особенности пилотирования. Под конец сказал, что буду поддерживать с ним постоянную связь по радио, подскажу, если что, выход из положения. Вот и весь инструктаж! А что делать? Спарок нет. О провозных полетах и думать нечего. А летать надо…

Взлетел Погребняк хорошо – полдела сделано. Взлет и посадка – самое сложное.

Спрашиваю со стартово-командного пункта:

– Как себя чувствуете?

– Сказал бы здорово, да не хочу врать, – донесся в наушниках голос Погребняка. Но голос, чувствую, бодрый.

– Что беспокоит? Взлетели хорошо, чисто.

– Взлететь-то взлетел, – усмехнулся в ответ Погребняк. – Да ведь еще садиться придется. А при взлете, как вы и предупреждали, уже прочувствовал: реактивный – не поршневой. Совсем другой работы требует.

– Сядете как надо, – заверил я. – Деваться-то все равно некуда.

Погребняк рассмеялся.

– С вами не соскучишься. А если серьезно, машина и впрямь отличная. Где только у меня раньше глаза были…

– Отставить разговоры! – распорядился я. – Еще одни круг – и идите на посадку.

Настроение, чего и добивался я, Погребняку поднял. А теперь шутки в сторону: первая посадка на реактивном истребителе – дело серьезное для любого летчика. Погребняк, видимо, меня понял, тоже замолчал.

Стою на СКП, а сам переживаю: ну кто же так людей к полетам готовит? Да еще на такой сложной технике… Через секунду сам же себе другой вопрос задаю: а как? Как надо готовить, если в соединении Погребняка новых истребителей полный комплект, а толковых инструкторов – ни одного. И спарки неизвестно когда появятся. Не сидеть же и не ждать сложа руки более подходящих времен, более благоприятных обстоятельств! И захочешь ждать, так те, что за кордоном, не дадут…

Погребняк выполнил последнюю коробочку – круг в зоне – и теперь заходил на посадку. Тискаю микрофон в руке, но пока молчу. Зачем зря мешать?! Пока все идет правильно. Молодец, командир! Кажется, не промажет…

Погребняк точно выполнил заход на посадку, хорошо рассчитал и сел. Практически почти без помарок. Значит, подумалось облегченно, ничего не пропустил мимо ушей, все понял. Ну и большой опыт на поршневых сказался.

Погребняк вылез из кабины совсем другим человеком. Будто его там, в воздухе, подменили. Куда девалась напускная мрачность, бравада видавшего виды вояки, которому, мол, все, и столичные вояжеры в том числе, нипочем и главное для которого – правду-матку в глаза резать. Все разом слетело, будто ветром сдуло. Обошел вокруг самолета, похлопал по крылу, а физиономия оживленная, веселая, в глазах откровенная радость человека, преодолевшего себя и не ударившего лицом в грязь в трудную минуту. Час назад даже и представить его таким было бы трудно.

Наконец Погребняк отмяк немного, напустил на себя деловую сосредоточенность. Подошел к нам, ждет, что я ему скажу. Середа шепчет:

– Похвали, командир! Звездный час человек переживает.

Я в ответ:

– И так переживет!

А вслух сказал, будто ровно ничего особенного не произошло:

– Ну вот и слетали. Инструктируйте людей, опыт у вас теперь есть. Кого намерены выпустить следующим?

Погребняк несколько опешил. Не того, видно, ждал. Но сориентировался, впрочем, быстро: понял, что я специально не хочу ничего заострять, делать из обычного полета событие. Сообразив, видимо, все это, Погребняк нашелся:

– Как прикажете, товарищ генерал-лейтенант. Выпускать так выпускать. Только вот не лучше ли будет, если для начала командира полка не я, а ваши коллеги – полковник Середа и подполковник Соловьев – выпустят? Чтоб не обидно было, не даром же из Москвы ехали. Да и опыт у них. А у меня что – один полет…

– Не возражаю! – согласился я, понимая, что дело, по существу, сделано.

Погребняк был, конечно, прав. С одной стороны, железо надо ковать, пока горячо. А с другой – зачем перегибать палку. Истина, подумалось мне, лежит не с краю, а как раз в середине – между двух поговорок.

В тот день, пока не кончилось летное время, мы с Середой и Соловьевым выпустили командира полка и его заместителей.

– Может, нам в инструкторы податься? – пошутил Середа уже ближе к вечеру. – Дело-то как по маслу идет.

– Не сглазь, – откликнулся я. – Пятеро слетали, но шестой еще в воздухе.

Шестым был заместитель командира авиаполка, майор Петренко. Пятеро летчиков, не считая самого Погребняка, неплохо справились со своей задачей и стояли теперь, оживленно переговариваясь между собой. Тема, как я понимал, была одна: не боги горшки обжигают!

Не боги, думал и я, следя за тем, как заканчивал свою коробочку Петренко. Но и не сопляки. При такой предполетной подготовке, если ее так можно назвать, необходим настоящий опыт. Без него пока никак не обойтись. Молодых, недавно выпущенных из училища летчиков допускать к полетам при таком инструктаже, конечно, нельзя. И как бы в подтверждение моих мыслей заходивший на посадку майор поспешил и неверно рассчитал посадку – промазал метров четыреста. Полосы не хватило и истребитель выкатился на грунт. По счастью, площадка за полосой оказалась довольно ровной, и МиГ-9, слегка подпрыгнув пару раз, благополучно остановился. Впрочем, общего впечатления это нисколько не испортило. Промазать можно и на поршневом. Куда важнее, что семь летчиков за один летный день навсегда избавились от собственной предубежденности.

Вечером в столовой разговор зашел о настроениях в соединении. О том, почему летчики не стремились летать на новой технике. Новехонькие машины пылятся на стоянках. Чепуха какая-то…

– Ну ладно, инструкторов нет. Это я понимаю, – говорил, прихлебывая из кружки крепко заваренный чай, Середа. – Но ведь все соединение! Нет инструкторов, но есть инструкции. Почему же не проштудировать эти самые инструкции и не попробовать свои силы? Вот тут я, извините, понимать отказываюсь.

Погребняк согласно кивал, но сдаваться не собирался:

– Во-первых, о настроениях. Настроения эти в данную минуту уже вчерашний день. Теперь залетают. Как пить дать, залетают! – с жаром уверял он. – Во-вторых, инструкции. Читали мы их, штудировали всем миром. Говорят, от теории до практики один шаг. Может, и так. Только не в нашем летном деле. По матушке-земле шагать легко, твердь под ногами. А в воздухе одна опора – навыки летчика, опыт. Один-единственный неверный шаг запросто может оказаться и первым, и последним.

– Но ведь сегодня семеро взлетели, семеро же и сели, – напомнил я. – Даже Петренко сел, хотя и промазал слегка. А ведь все, что мы вам объясняли да показывали, есть и в инструкциях.

– Инструкции – бумага, – стоял на своем Погребняк. – А тут личный пример. Живые люди. Вы летаете, а мы что – хуже?! Из другого теста, что ли, сделаны?! Вон мы с подполковником Соловьевым поцапались было сперва. Общий язык искали… Смотрю на него, а сам думаю: ну пилотяга, ну из столицы прибыл. А мы, выходит, тут лаптем щи хлебаем? Да ничем, думаю, ты, Соловьев, не отличаешься от меня, Погребняка. Раз ты можешь, значит, и я смогу… А вы – инструкция! Инструкция, она лежит под сукном и помалкивает. А Соловьев всю душу мне разбередил…

Погребняк, ясно, кое-что преувеличивал, а кое-что и передергивал. Но в одном он, бесспорно, был прав. По инструкциям да методикам легко переучиваться с одного типа самолета на другой, близкий ему тип: например, с истребителей конструкции Яковлева на истребители конструкции Микояна или Лавочкина. А когда речь идет о принципиально новой технике, тут и разговор другой.