Текст книги "100 великих катастроф на море"

Стихия против Великой армады (1588 г.)

Когда Елизавета I (1533–1603; правила с 1558 г.) – дочь Генриха VIII от его второй жены, обезглавленной Анны Болейн, – взошла на престол, в ее распоряжении были всего 27 исправных военных кораблей, да еще один в ремонте; на момент ее кончины английский флот насчитывал 42 боеспособные единицы – вполне прилично, если учитывать постоянные потери в Испанских войнах.

Столкновение Англии с Испанией наступало неминуемо, и «корни» этого конфликта произрастали еще со знаменитого первого развода короля Генриха с Екатериной Арагонской. Но был момент, когда, казалось, Англия попадет в полное подчинение самой могущественной тогда державе мира (не будем забывать, что испанской короне Габсбургов, помимо собственно Испании, принадлежали земли в Италии, Германии, Нидерландах и, главное, неиссякаемые золотоносные источники Америки; в 1580 г. на основании унии она еще поглотит Португалию с не меньшими владениями в Индии и т. п.). В 1554 г. 26-летний наследный испанский принц Филипп стал мужем 39-летней старшей дочери Генриха Марии, королевы Англии (1516–1558; правила с 1553 г.), оставшейся в истории под говорящим прозвищем «Кровавая». Она вернула страну в лоно католической церкви, и по острову запылали костры с «еретиками». Народ был недоволен, опасаясь, что принц-фанатик, провозглашенный в 1556 г. королем Испании, станет заодно и официальным королем Англии, и все вздохнули с облечением, когда Кровавая Мария умерла, так и не родив наследника, и престол перешел к протестантке Елизавете. Филипп пытался было сохранить свое «приданое», женившись на сестре своей покойной жены, но Елизавета ему отказала (войдя в амплуа «королевы-девственницы», она так из него и не выйдет, высокопарно заявив, что обручилась с Англией; эффектно, но вряд ли разумно, учитывая династический кризис), и можно сказать, родственные счеты весьма скоро переросли в межгосударственные.

Славные английские пираты (Фрэнсис Дрейк (1540–1596), Ричард Гренвилл (1542–1591), Джон Хокинс (1532–1595) и др., все – будущие участники разгрома Армады) постоянно, с попустительства Елизаветы, грабили испанские галеоны, доверху набитые вывозимыми из Америки золотом и серебром, при этом не было особым секретом, что королева сама спонсировала эти экспедиции, приносившие ей 4000 % прибыли. Это также сыграло свою роль в решении Филиппа вторгнутся в Англию, вернуть ее в лоно католической церкви, ну а участь королевы-еретички должна была быть весьма печальной… Тем более что она деятельно поддерживала восставшие в 1566 г. против короля протестантские Нидерланды.

Задуманное Филиппом грандиозное предприятие требовало долгих сборов, начатых в 1586 г., и изрядной подготовки, отчего стало быстро известно в Англии. Поскольку военная мощь империи Габсбургов была неисчерпаема, было очевидно, что высадка ее армии в Англии означает захват королевства со всеми вытекающими последствиями: оставалось одно-единственно посильное решение – не допустить этой высадки. По указу королевы строятся новые боевые корабли, реквизируются торговые суда, усиливается сложившаяся много веков назад «береговая стража» – как воинскими подразделениями, так и новыми укреплениями. Более того, дерзкий Дрейк в 1587 г. напал на испанский порт Кадис и уничтожил стоявшие там на якоре 30 кораблей врага, тем самым задержав карательную экспедицию на год.

Но нашествие было неотвратимо: в итоге Филиппом была собрана Великая (иначе – Непобедимая) армада, о которой говорили, что ее было тяжело нести ветру и под тяжестью ее стонал океан. В нее входили порядка 130–141 судна, из них тяжелых галеонов, увенчанных кастлями, – 33. Свои контингенты выставили не только Испания и Португалия, но и иные подвластные королю земли – Италия (4 галеаса), некоторые германские государства, а также союзники, например Рагуза (Дубровник; вряд ли читатель ожидает увидеть среди кораблей испанского короля такой, со славянским названием, – «Sveti Nicola»). Эти корабли несли порядка 2430 орудия при 5000 зарядах пороха и 124 000 ядер, 1389 офицеров, 18 973 солдата, 8050 матросов, 2088 галерных рабов-гребцов, 180 священников, различный гражданский – чиновнический, медицинский, обслуживающий и прочий – персонал. Мало того, достигнув Испанских Нидерландов, Армада должна была принять на борт 30-тысячную армию герцога Алессандро Пармского, после чего высадить все воинские части на английском побережье. Далее – на Лондон.

Командовал Армадой Алонсо Перес де Гусман, герцог Медина-Сидония, кузен короля, – хороший организатор, но посредственный флотоводец; впрочем, вина короля в разгроме Армады была больше. Гусман предупреждал, что предприятие подготовлено плохо и все может кончиться плачевно, но Филипп послал ее на бойню с точно таким же ослиным упрямством, с которым Николай II послал на убой флот З. П. Рожественского к Цусиме, несмотря на то что Зиновий Петрович доносил с Мадагаскара о невозможности решить поставленную задачу после падения Порт-Артура. Аналогия полнейшая.

Армада, разделенная на несколько дивизионов (эскадры Португальскую, Кастильскую, Бискайскую, Гипускоанскую (Баскскую), Андалузскую (Кадисскую) Левантийскую (Средиземноморскую), а также наемную Немецкую, Неаполитанскую эскадру галеасов, эскадру галер и эскадру паташей и забар), добиралась из Лиссабона до Англии порядка двух месяцев – с 29 мая. В Ла-Манше ее уже поджидал английский флот примерно из 90 кораблей под командой лорда-адмирала барона Чарлза Говарда (1536–1624). Восставшие Нидерланды также послали корабли «врагу своего врага»: в те времена отношения между Англией и Голландией были весьма доброжелательными и трогательными, Голландию помпезно именовали «протестантской сестрой Англии», что позже, из-за торговой конкуренции, не мешало любезным сестрам, фигурально выражаясь, драть друг дружке волосы в нескольких войнах. Сама королева прибыла к театру военных действий, облаченная в доспехи и шлем с белым плюмажем на голове, и на берегу обратилась к воинству и флоту с такими словами: «Знаю, выгляжу я слабой и хрупкой женщиной, но у меня сердце и дух короля, короля Англии. Защищая мое королевство, клянусь честью, я сама возьмусь за оружие, стану вашим военачальником».

Гравелинское сражение. Художник Николас Хиллиард. Начало XVII в.

Первые боевые столкновения начались 31 июля и длились несколько дней. Сразу стало явным преимущество английских кораблей и пушек: суда были легкие, маневренные, орудий – много, причем скорострельных и дальнобойных, но удача улыбнулась англичанам только 7 августа. Испанский командующий сделал большую ошибку, затащив всю Армаду в Ла-Манш и поставив на якорь у Кале, где она должна была принять на борт армию герцога Пармского, – и тут англичане подожгли часть вражеского флота с помощью брандеров. Другие капитаны в панике рубили якорные канаты, что имело важные последствия: во-первых, Армада не могла принять на борт десант, во-вторых, ее корабли в беспорядке начало сносить на север. На следующий день англичане дали знаменитое победоносное сражение у Гравелина; оно было бы для испанцев еще печальнее, если б к вечеру не разыгрался шторм, разъединивший противоборствующие стороны. Вот теперь, как говорится, и начнется сказка, а то всё присказка была: мы ж описываем не хронику военных действий, а кораблекрушения.

Первоначально испанский флот помчало к голландским берегам, на которые, казалось, он их все и выбросит, и некоторые действительно погибли, но затем внезапно переменился и понес суда обратно к Англии, на север. Зная, что отход по направлению к Кале ему совершить не удастся из-за поджидавшего его там английского флота, герцог Медина-Сидония решил вывести свой потрепанный флот из игры, обведя его вокруг Шотландии и мимо Ирландии. Это решение стало поистине роковым.

21 августа герцог писал (пер. с англ. – Е.С.): «Долгая плохая погода, резко меняющаяся… 4 ночи подряд – страшная буря с сильнейшими ветрами, густым туманом и дождем… Божией милостью, вчера в полдень ветер сдвинулся на запад, что более нам благоприятно: таким образом, мы можем плыть по направлению к югу… Теперь ветры переместились к вест-норд-весту… Все несчастье Армады заключилось в этом ужасном путешествии». Главный казначей Армады Педро Коко Кальдерон свидетельствует (пер. с англ. – Е.С.): «С 24 августа по 4 сентября мы плыли, невесть куда, сквозь постоянные штормы, туман и шквалы. Следовало держаться в открытом море, чтобы корпус судна мог выдержать все это с наветренной стороны, отчего мы не могли отыскать основную часть флота до 4-го числа, когда наконец соединились с ней… С 5-го числа, проплывая мыс Клиар (посреди побережья Ирландии. – Е.С.), продолжали держаться с наветренной стороны, такелаж рвался, мы приняли много воды… У западного побережья Ирландии наш корабль оказался совсем рядом с островом, и там было сильнейшее течение, представлявшее серьезную опасность для судна. Тогда казначей Кальдерон (он, словно Цезарь, пишет о себе в 3-м лице. – Е.С.) приказал следовать курсом норд-вест, что позволило кораблю отойти [от берега] на 30 лиг; хотелось бы верить, что и прочая Армада поступила таким же образом. Если нет – она наверняка потеряет множество кораблей, поскольку берег скалист, море тяжко бьет, а ветры сильно дуют с моря».

Казначей оказался хорошим предсказателем. Существует карта западного побережья Ирландии с обозначением расположения мест крушений 25 кораблей Армады. С севера на юг лежат: «Герона» (или «Жирона», неаполитанский галеас), «Ла Тринидад Валенкаре» (нао, он же «Санто Спирито», Левантийская эскадра), «Джулиана» (нао, Левантийская эскадра), неизвестный, «Дукеза Санта Анна» (нао, он же «Дукеза Медина Седония», Андалузская эскадра), 4 безымянных, «Сан-Хуан» (вице-флагман Португальской эскадры, галеон либо нао или паташ – известны три судна в составе Армады с таким названием), «Лабия» (нао, вице-флагман Левантийской эскадры), 2 безымянных, «Ла Рата Энкоронада» (или «Санта Мария Рата и Коронада», нао, Левантийская эскадра), безымянный, «Эль Гран Грин» (нао, вице-флагман Бискайской эскадры), 2 безымянных – вместе с «Грином» они лежат посреди побережья, у мыса Клиар; далее к югу: «Корабль Фландрии», «Корабль Святого Себастьяна» (паташ Бискайской эскадры; такие формы встречались и на русском флоте XVIII в., например «Корабль трех иерархов»), «Сан Маркос» (галеон Португальской эскадры), «А Забра», бискайский корабль, «Сан Хуан де Фернандо Нарра» и «Нуэстра Синьора де ла Роза» (нао, вице-флагман Гипускоанской эскадры).

Франциско де Куэллар, капитан галеона «Сан-Педро» из Левантийской эскадры (водоизмещение – 530 тонн, 24 орудия; на борту – 90 матросов и 184 солдата), год спустя писал из Антверпена (пер. с англ. – Е.С.): «Верю, вас изумит это письмо, ибо у вас мало надежд, я полагаю, на то, что я остался жив. Чтоб уверить вас в этом, я сейчас и пишу, дабы поведать о тех великих испытаниях и несчастьях, которые я испытал с того дня, как Армада отправилась из Лиссабона в Англию, и от которых Господь Своей неисчерпаемой милостью меня избавил. Более года у меня не было возможности написать вам, и не мог я сделать этого прежде, чем Бог привел меня в Штаты Фландрии, куда я прибыл 12 дней назад со всеми теми испанцами, которые спаслись с потерпевших крушение кораблей в Ирландии, Шотландии и Шетландии (имеются в виду Шетландские острова, именно пишущиеся через «е» – крайняя северная точка Великобритании. – Е.С.), бывших среди более чем 20 самых крупных в Армаде. На них прибыла великая армия блестящих пехотинцев, много капитанов, прапорщиков, квартирмейстеров и прочих военных офицеров, также много дворян и отпрысков знатных семей; из числа последних – а их было более 200 – лишь 5 едва спаслись, прочие утонули или, доплыв до берега, были изрублены на куски английскими гарнизонами, поставленными королевой в Ирландии. Искренне предав мою душу Господу и Пресвятой Деве, Его Матери, я был избавлен из моря и от врагов моих, с компанией в более чем 300 воинов, спасшихся и доплывших до земли. С ними я разделял все трудности, более 7 месяцев, скитаясь нагим и босым по горам и лесам, среди дикарей, населяющих те области Ирландии, где мы потерпели крушение».

Далее капитан сообщает, что во время продвижения Армады на север он был вызван на борт «Лабии» – вице-флагмана Левантийской эскадры, обвинен ее командующим Мартином де Бертендоной в неисполнении приказов и приговорен к смерти. Затем он пишет (пер. с англ. – Е.С.): «Я остался на борту его корабля, где все мы вскоре оказались в смертельной опасности от поднявшегося шторма: швы разошлись, и вода прибывала час от часу, мы не успевали откачивать ее помпами. Мы уже отчаялись в спасении, пока Бог не послал его, ибо герцог (Пармский с войсками. – Е.С.) так и не появился, и вся Армада настолько была раскидана штормом, что некоторые корабли направились к Германии, прочие к островам Голландии и Зеландии, где они попали в руки врагов, другие к Шетландии (Шетландским островам. – Е.С.), в то время как все прочие – к Шотландии, где они утонули или сгорели. Более 20 были потеряны у берегов королевства Ирландии – самые храбрые и лучшие в Армаде.

Я, как уже сказал, был на борту одного из левантийских кораблей, и еще двое больших плыли рядом с нами, чтобы в случае необходимости оказать помощь. На борту одного из них был квартирмейстер дон Диего, горбун; будучи не в силах из-за сильного встречного ветра обогнуть мыс Клиар в Ирландии, он был вынужден направиться к земле с этими тремя кораблями, которые, как я сказал, были очень большими, и мы встали на якорь примерно в полулиге от берега, и там мы оставались 4 дня без провизии и каких-либо возможностей достать таковую. На пятый день на нашем траверзе (направлении, перпендикулярном диаметральной плоскости корабля; быть на траверзе – значит находиться к кораблю под прямым углом в 90 градусов. – Е.С.) на нас обрушился такой сильный шквал, что море запрыгало до небес, канаты не могли держать натяжение, паруса оказались совершенно бесполезны, и корабли вынесло на песчаный пляж, по сторонам которого стояли высокие утесы. Ничего подобного я никогда не видел: в течение одного часа все три корабля были разбиты вдребезги, и менее 300 человек спались, более же 1000 утонули, и среди них – много важных лиц, капитанов, знатных людей и иных.

Дон Диего Энрикес встретил свою смерть наиболее презренным способом из всех возможных: в страхе из-за могучего моря, разбивающего корабли, он, сын графа Виллафранка и два других португальских дворянина, забрав с собой драгоценностей и монет на сумму более чем в 16 000 дукатов, заняли шлюпку с крытой палубой и спустили ее, приказав прочим закрыть за ними спусковой люк и законопатить его. Однако порядка 70 остававшихся в живых на корабле бросились на эту лодку, надеясь добраться на ней до суши, и большая волна накрыла и потопила ее, сметя всех [людей]. Потом она еще долго болталась взад-вперед по морю, пока ее не выбросило на сушу вверх килем, отчего люди, скрывавшиеся под палубой, и приняли смерть. Полтора дня спустя ее обнаружили и вытащили местные дикари; перевернули ее, чтобы вытащить гвозди и прочие металлические изделия, прорубили люк и извлекли трупы. Дон Диего испустил дух у них на руках, они раздели его, взяли все драгоценности и деньги, что были [у погибших], и бросили тела на землю непогребенными.

Поскольку происходившее было необычайным и истинным, я хочу рассказать вам обо всем так, чтоб вы знали, как погибли эти люди; но справедливо описать и мое собственное спасение и как я достиг земли; я забрался на самый верх кормы моего корабля и, вручив мою душу Богу и Богоматери, смотрел, какие великие и ужасные сцены разворачивались перед моими глазами. Многие утонули внутри кораблей; другие бросались в море и шли на дно, не показываясь более; иные цеплялись за плоты, бочки и плававшие обломки древесины; прочие громко кричали со своих кораблей, умоляя Бога помочь им; капитаны бросали свои [золотые] цепи и деньги в море; иных волны смывали не только с кораблей, но даже [вымывали] изнутри судов. Я смотрел до отвращения на это торжество [смерти] и не знал, что делать и как попытаться спастись, ибо я не умею плавать, да и ветер на море был очень велик. Более того, побережье и пляж были преисполнены врагами, танцующими и прыгающими от восхищения при виде наших горестей, и кто бы из наших ни ступил на берег, 200 дикарей и прочих врагов окружали его, обнажали, грубо обращались и серьезно ранили. Все это ясно видели с терпящих крушение кораблей, и опасность с одной стороны казалась мне не меньшей, чем с другой.

Я направился к военному прокурору, да простит его Бог (видимо, тот самый судейский, который приговорил автора письма к казни. – Е.С.), который был удручен горем и несчастен, и сказал, чтоб он попытался спасти свою жизнь прежде, чем корабль развалится на части, ибо ему осталось держаться не более нескольких минут – и так на самом деле и случилось. Большая часть команды уже утонула или погибла [иным способом], включая всех капитанов и офицеров, когда я вознамерился спастись, забравшись на [почти] отвалившийся кусок корпуса; военный прокурор последовал за мной, отягощенный кронами, зашитыми в его дублете и чулках. Но мы не нашли способа отделить [этот] кусок борта, так как его держали толстые железные цепи, и волны и обломки, бившиеся об него, сильно нас поранили. Я попробовал найти другой путь к спасению и схватил большой [деревянный] люк размером с хороший стол, который Бог в Своей милости послал мне; но когда я попробовал забраться на него, то погрузился в воду на шесть фатомов (фатом – морская сажень, 1,8288 метра. – Е.С.) и, нахлебавшись, чуть не утонул. Когда я снова оказался на поверхности, я позвал военного прокурора и помог ему вскарабкаться ко мне на люк, но, когда мы оттолкнулись от корабля, нас накрыл удар такой волны, что прокурор не смог удержаться, его смыло, и он утонул. Он громко взывал к Богу, пока тонул. Я не мог помочь ему, потому что люк, не уравновешиваемый более с одной стороны [смытым прокурором], начал переворачиваться, и в этот момент кусок дерева сильно ударил мне по ногам, и с большим усилием я удержался на люке, моля Богоматерь Онтанарскую спасти меня. Одна за другой меня накрыли четыре больших волны, и не знаю, как я, не умея плавать, оказался на берегу. Я был окровавлен, слишком слаб и изранен, чтобы стоять.

Враги и дикари на пляже, раздевавшие каждого выплывавшего на берег человека, не тронули меня и даже не подошли ко мне, видя, как я уже сказал, что случилось с моими ногами, руками и что все мое белье было запятнано кровью. Так, я медленно полз мимо окоченевших нагих испанцев, оставленных без клочка одежды и дрожащих от холода, особенно сильного в тех обстоятельствах. Когда настала ночь, я лег в уединенном месте, подстелив на землю камыш, ибо я ужасно страдал от боли. Вскоре ко мне подошел красивый молодой человек в чем мать родила и в состоянии такого ужаса, что он не мог не только [вообще] говорить, но даже и сказать мне свое имя. Было, должно быть, 9 часов ночи, ветер улегся, море стало спокойнее. Я промок до самой кожи и был полумертв от боли и голода, когда внезапно показались двое людей, один вооруженный, а другой нес в своих руках огромный железный топор; когда они достигли места, где мы с моим компаньоном мирно пребывали, не показывая виду, что что-то происходит, они, увидя нас, прониклись к нам жалостью и, не говоря ни слова, нарезали камышей и травы и прикрыли нас. Затем они отправились на побережье вскрывать сундуки и все, что могли найти, вместе с двумя сотнями дикарей и англичан из расположенных поблизости гарнизонов.

Я постарался немного отдохнуть и действительно заснул, но около часу был разбужен от своей глубокой дремы большим шумом, производимым более чем 200 всадниками, спешащими на грабеж и для того, чтоб уничтожить корабли. Я повернулся и заговорил с товарищем, чтоб проверить, спит ли он, и, к моему глубочайшему сожалению и горю, обнаружил, что он мертв. Впоследствии я узнал, что он был человеком значительным. Там он и лежал на траве среди прочих 600 мертвых тел, выброшенных морем, и их пожирали вороны и волки, ибо некому было похоронить их, даже бедного дона Диего Энрикеса.

Когда рассвело, я начал медленно идти в поисках какого-нибудь монастыря (Ирландия – доныне страна по преимуществу католическая. – Е.С.), где я мог бы неплохо оправиться от ран; после великих волнений и страданий я все же нашел его, но он оказался покинутым, храм и изображения святых сожжены, все разрушено, а внутри храма 12 испанцев повешены английскими протестантами, которые рыскали по окрестностям, разыскивая нас, и вешая тех, кто спасся из моря. Все монахи в ужасе бежали в горы от своих врагов, которые предали б их смерти, если поймали бы, ибо таков был обычай, не оставлять в целости ни [почитаемой] гробницы святых, ни кельи отшельников, но все уничтожать, обращая в поилки для коров и свиней. Я пишу так подробно, чтобы вы могли представить все опасности и несчастья, которые свалились на меня, и прочесть это письмо в качестве развлекательного послеобеденного чтения, ибо может показаться, что оно взято из какого-нибудь романа о странствующих рыцарях.

Не обнаружив в монастыре никого, кроме висевших на железных решетках храма испанцев, я поспешил наружу и пошел по пути, ведущему в большой лес, и, пройдя по нему примерно милю, встретил грубую дикарку возрастом более 80 лет, которая вела в лес 5 или 6 коров для того, чтоб спрятать их от англичан, расквартировавшихся в ее деревне. Когда она увидела меня, понимая, кто я есть, спросила: «Ты испанец?» Я знаками показал, что она права и что я спасся с потерпевшего крушение корабля. Она начала причитать и сильно плакала, показывая знаками, что ее дом разорен и что я не должен идти туда, где много врагов, которые режут глотки испанцам. Все это были ужасные и печальные для меня новости, одинокого, с ногами, почти сломанными плававшим куском дерева. В итоге того, что мне сказала старуха, я решил вернуться к берегу, где лежали разбитые три дня назад корабли и где местные торопливо разбирали все наши пожитки по своим хижинам. Я не решился ни показаться им, ни самому подойти к ним, чтоб они не содрали с меня моих лохмотьев или даже не убили бы, но вот, я увидел двух испанских солдат, голых, как в момент рождения, направлявшихся ко мне, с плачем призывая Бога помочь им. У одного из них была на голове глубокая рана, полученная от тех, кто раздел его. Я позвал их из своего укрытия, они подошли ко мне и все рассказали о жестоких убийствах и прочих карах, учиненных над более чем сотней испанцев, попавших в плен к англичанам. Это были довольно печальные новости, но Бог дал мне сил, и, вверив себя Ему и Его Благословенной Матери, я сказал этим двум солдатам: «Пойдем к кораблям, которые разоряют эти люди; может, мы найдем там что-нибудь поесть и выпить». Ибо я воистину умирал от голода.

На нашем пути мы находил тела мертвецов, печальное и жалостное зрелище; их все еще выносило морем, и более 400 их лежало распростертыми на пляже. Мы узнали некоторых из них, например дона Диего Энрикеса, и даже в том печальном состоянии, в котором я пребывал, я не смог пройти мимо него, чтобы не похоронить его в яме, которую мы выкопали в песке у края воды. Рядом с ним мы положили еще одного достойного капитана, моего большого друга, и прежде, чем мы закончили их погребать, 200 дикарей подошли посмотреть, что мы делаем. Мы показали им знаками, что хороним этих людей потому, что они были нашими братьями, и чтобы их не склевали вороны; затем мы ушли и искали пропитание на берегу, например выброшенные морем галеты. Тут ко мне подошли четыре дикаря, намереваясь раздеть, но был и другой, который пожалел меня и заставил их отойти, увидя, что они плохо обращаются со мной. Должно быть, это был их вождь, потому что они подчинились ему. Этот человек, по благодати Божией, защитил меня и моих двух товарищей; он отвел нас прочь и был с нами какое-то время, пока не вывел нас на дорогу, ведущую от берега к деревне, в которой он жил, сказав нам ожидать его там, а когда вернется, направит нас в безопасное место».

Де Куэллар и еще 18 спасшихся испанцев были переправлены «на негодном судне» в Шотландию, где его злоключения продолжились; 22 октября 1589 г. он прибыл в Дюнкерк, «вновь ободранный донага». Как это случилось – читаем далее (пер. с англ. – Е.С.):

«В то время во Фландрии жил шотландский купец; он предложил Его Высочеству (герцогу Пармскому, занимавшему в то время Южные Нидерланды, включая Антверпен и Дюнкерк. – Е.С.) свои услуги, чтобы приплыть за нами в Шотландию, разместить на четырех судах (явно там собралось к тому времени достаточно испанцев. – Е.С.) вместе с необходимой провизией и доставить Его Высочеству во Фландрию [за вознаграждение] по пять дукатов за каждого привезенного испанца. Договор был заключен, и он прибыл за нами, взял нас на борт, безоружными и нагими, какими мы были, и повез через порты, принадлежавшие королеве Елизавете, что обещало нам безопасное плавание меж флотами и кораблями ее королевства. Но все это оказалось обманом, так как [враги Испании] договорились с кораблями Голландии и Зеландии, чтобы они вышли в море и ожидали нас у отмели Дюнкерка, где всех нас предали бы мечу до единого человека. Голландцы исполнили этот договор и поджидали нас полтора месяца у вышеозначенного порта Дюнкерк и, не будь Божьей помощи, захватили бы нас там. Но Божьей благодатью, два из четырех наших кораблей бежали и выбросились на отмель, где разбились в щепы. Тогда враги, видя наши усилия спастись, подвергли нас сильному артиллерийскому огню, так что мы вынуждены были броситься в море, полагая, что настал конец. Из Дюнкерка не могли послать лодки, чтобы помочь нам, ибо слышали частую канонаду врага; уровень моря был высок, дули сильные ветры, так что мы были в крайней опасности. Однако мы уцепились за обломки древесины, в то время как некоторые шотландские солдаты и капитан утонули. Я достиг берега в одной рубахе, и некоторые из солдат Медины, бывших там, пришли ко мне на помощь. Печальное зрелище представляли мы, входя в город, вновь низведенные до наготы, в то время как прямо перед нашими глазами голландцы рубили в куски 270 испанцев, прибывших на судне, привезшем нас в Дюнкерк, из них осталось в живых не более трех человек. Сейчас они расплачиваются за это злодеяние, ибо с того времени более 400 пленных голландцев были обезглавлены. Вот все, что я хотел написать вам касательно этих событий.

Из города Антверпена, 4 октября 1589 г.».

Вот так испанцы попытались завоевать Англию. Англичане говорили об Армаде так, пародируя слова Цезаря: «Пришла, увидела, бежала». Потери в кораблях составили более половины (порядка 80, из них 15 – пленены), из них три четверти – от бурь; людские потери оценивались примерно от двух третей до трех четвертей экипажей (более 20 000 человек). Англичане лишились от 6000 до 8000 человек, но не потеряли ни единого корабля (исключая 8 брандеров, обреченных самим своим назначением поджигать собой вражеские суда). Философ и писатель Фрэнсис Бэкон изрек: «Бог, видимо, все-таки предпочитает англичанин» – возможно, по поводу того, что обе стороны до схватки признали Вседержителя своим верховным главнокомандующим. Елизаветинские пираты получили рыцарские звания и адмиральские чины; великая победа 1588 г. поистине сделала Англию «Владычицей морей». Нет, морское могущество испанцев было далеко не сломлено, и они вскоре не раз это доказали, однако англичанами было достигнуто главное: разработаны принципы владения морем. Оставалось их воплотить!