Текст книги "Умирающие и воскресающие боги"

Есть другой вариант поэмы, более древний и пространный, созданный шумерами, – «С великих небес к великим недрам»; она намного интереснее и драматичнее, действующие женские лица – те же: Эрешкигаль и Инанна (вавилонская Иштар). Однако отличия поразительны: в роли умирающего и воскресающего божества выступает сама Инанна. Она спускается в преисподнюю вовсе не из-за Думузи, а из-за смерти своего мужа Гугальанны – либо, как трактует это М. Элиаде, для того чтобы захватить царство смерти (тогда этот «фальшивый муж» – лишь предлог, тем паче что потом окажется, что муж у Инанны уже есть и жив себе здоров; однако об этом позже). Дело доходит до того, что адская царица убивает сестру, после того как ее раздевают так же, как в вышеприведенной поэме (очевидно, этим процессом богиня «разоружалась» от какой-то своей волшебной силы; это было ясно древним и дополнительных пояснений в тексте не требовало):

Древневавилонское изображение Эрешкигаль (по другой версии – Инанна-Иштар)

 
На Инанну взглянула – взгляд ее смерть!
Слова изрекла – в словах ее гнев!
Крик издала – проклятья крик!
Ту, что вошла, обратила в труп.
Труп повесила на крюк.
 

(«С великих небес…», 164–168).

Далее боги, к которым Инанна обращалась за помощью перед своим схождением, вступаются за нее, насылая муки на подземную царицу:

 
Эрешкигаль лежит и страждет!
Ее белые бедра не покрыты одеждой,
Ее груди, как чаши, ничем не прикрыты,
Ее голос как звонкая медь звенит,
Растрепаны косы, как лук-порей.
 

(«С великих небес…», 228–232)

Посланцы богов требуют одного – труп с крюка, который Эрешкигаль им в итоге отдает, и Инанну оживляют. Но Эрешкигаль согласна выпустить ее при одном условии:

 
«Кто из спускавшихся в мир подземный
выходил невредимо из мира подземного?
Если Инанна покинет “Страну без возврата”,
За голову голову пусть оставит!»
 

(«С великих небес…», 275–277)

Свита адских демонов следует за Инанной, и она упрашивает их не трогать нескольких своих благодетелей и друзей, пока не встречает Думузи – и с легкостью им жертвует!

 
Думузи в одежде власти в царском покое сидит на троне,
Демоны-«галла» его схватили.
Семеро их – его грудь разодрали, его кровь излили,
Семеро их – словно в горячке на него напали,
Пастушью флейту, свирель его на глазах его разбили!
Она на него взглянула – взгляд ее смерть!
Закричала она – в словах ее гнев,
Крик издала – проклятья крик:
«Его, хватайте его!»
Светлая Инанна пастуха Думузи отдала в их руки.
 

(«С великих небес…», 333–342)

Объяснения этому акту в тексте нет никакого, недоумение особенно усиливается, когда позже узнаем, что Думузи – муж Инанны. М. Элиаде остроумно, но вряд ли убедительно предполагает: «Удивляет в шумерской версии психологическая, то есть человеческая, мотивировка осуждения Думузи: все, похоже, объясняется гневом Инанны, когда она обнаружила своего супруга торжественно восседающим на ее троне». Со своей стороны можно предположить, что Думузи – возможно, бывший муж богини, отчего та так зла на него, ведь сходит в преисподнюю она ради мужа, которого зовут Гугальанна. Даже если допустить, что это разные имена оного человека, – не выходит! Тот – в царстве мертвых, а Думузи – на земле, да еще и на троне. Помнится, она и к герою Гильгамешу присватывалась, да только тот ее и укорил не только ежегодным плачем по Таммузу, но и преизрядным «послужным списком» (мы к нему еще вернемся).

Но возвращаемся к тексту. Преданный Думузи явно был не согласен отправляться в ад вместо жены, возопил к богам, помянув свои жертвоприношения, и тогда они обратили его в ящерицу, и он спасся от демонов. Те в ярости закричали, чтоб Инанна возвращалась в преисподнюю, она вновь «сдает» им Думузи, и из его очередной жалобы богам выясняется, что он, оказывается, был мужем Инанны (видимо, некогда, иначе при чем тут тогда Гугальанна?):

 
И юноша к Уту на небеса руки воздел:
«Уту, я же друг тебе! Меня, героя, знаешь ты!
Твою сестру я в жены брал,
А она в подземный мир ушла,
Она в подземный мир ушла,
Меня заменою отдала!
Уту, ты справедливый судья, да не схватят меня!»
 

(«С великих небес…», особый раздел «Малые демоны открывают пасти, большим демонам молвят слово», 23–28)

Другое произведение на ту же тему, «В жалобах сердца», приводит слова Думузи в следующем виде:

 
«Уту, ты мой шурин, а я твой зять!
В храм Эану я травы носил,
Свадебный дар в Урук приносил!
Светлые губы я целовал!
Светлое лоно Инанны ласкал!»
 

(«В жалобах…», 165–169)

Боги вновь спасают Думузи, обращая его в змею, затем в сокола, он спасается у своей сестры Гештинанны. Демоны ищут его там, подвергая Гештинанну пыткам: «Сорвали одежду, а она молчит! Смолу на лоно ее излили, а она молчит!» («С великих небес…», особый раздел «Малые демоны открывают пасти, большим демонам молвят слово», 62–63). В итоге Думузи ловят в загоне для скота, и поэма заключается следующим образом:

 
Дева Инанна [так решила]
По приговору Инанны свершилось.
[Дева Инанна] горько рыдает.
«Герой мой ушел, [погублен!]
Как теперь [решать судьбу?]
Твой срок – половина года, твоей сестры – половина года!
[День твой] да придет, и в день тот [вернешься!]
День твоей сестры придет, и в день тот она [вернется!]
Светлая Инанна за свою голову отдала голову Думузи!
Светлая Эрешкигаль!
Хороша хвалебная песнь тебе!»
 

(«С великих небес…», строки послесловия 3, 6—15)

Вот такой сюжет, сильно смахивающий на низкопробное индийское кино. Он абсолютно противоречит «официально устоявшейся версии» мифа об Иштар и Таммузе, но он, несомненно, является его прямым предшественником, что особенно подчеркивается текстуальными совпадениями. Да и мотив предательства переходит с Инанны на Иштар, о которой говорится: «Владык владычица, богинь богиня! Иштар, ты царишь полновластно, ты защитница людская! <…> Пожинаешь все сущее, словно колосья, тебя венчали тиарою власти! <…> Ты – предавшая друга подруга, владычица распри, ты ровняешь горы!»

Кроме того, шумерская концовка гораздо более логична, объясняя своеобразное «разделение по времени», проводимое Думузи на земле и в преисподней. К сожалению, произведение слишком большое, чтоб целиком помещать его в данную работу, да вдобавок существуют еще и параллельные тексты, описывающие лишь отдельные части сюжета, хотя и более детально, но их все можно найти в 1-м томе «Библиотеки всемирной литературы»: «Поэзия и проза Древнего Востока».

Брак Иштар и Таммуза. Шумерский рельеф

Как в случае с Осирисом, есть основания предполагать реальное существование Таммуза (Думузи), поскольку отрывочные древние надписи («Царские списки») упоминают двух исторических персонажей с этим именем, один из них был рыбак, другой – пастух (единственное свидетельство о последнем – Ниппурский царский список), и оба закончили жизнь царями: рыбак – властителем города Урука (XXVII в. до н. э.), пастух – властителем Бад-тибира (XXX в. до н. э.). Некоторые считали его сыном Семирамиды.

Анализируя сказания о Таммузе, видим, что на него наложили отпечаток те же аграрно-культовые представления, что и на Осириса. День его рождения, как всякого уважающего себя умирающе-воскресающего бога, – 25 декабря. Как и Осирис, Таммуз ассоциировался с зерном – интересно отметить сведения арабского писателя конца Х в. н. э. Эн-Недина о праздновании жителями Харрана еще в его время «праздника плачущих женщин» в середине месяца, именуемого Таммузом: «Женщины оплакивают его (Та-уза, как передает его имя автор. – Е.С.), так как господин жестоким образом его умертвил, кости его смолол на мельнице и развеял по ветру. В течение этого праздника женщины не вкушают ничего смолотого (мучного), а питаются лишь размоченной пшеницей, стручками, финиками, изюмом и тому подобными вещами». Явно бога постигла судьба зерна, коль скоро его перемололи! Это зерно «умирает» в земле, для того чтобы дать всход, и вместе с тем, естественно, «хлебный» Таммуз становится залогом воскресения и людей. О нем так пели вавилоняне: «Пастырь, царевич Таммуз, жених Иштар, государь преисподней, владыка могилы!.. Он идет, он уходит в земную грудь, наклоняется он к земле мертвецов, полный жалобы, в скорбь повергнутый». Еще более роль Таммуза в воскрешении людей прослеживается в поверье, что, когда он воскресает, души прежде умерших выходят из подземного мира на Землю – вроде как на побывку. Этих духов чествовали на особом празднестве, веря, что мученическая смерть Таммуза обеспечивает им прощение грехов, посмертное существование и, в итоге, воскресение. М. Элиаде видит в культе Таммуза этакое народное самоутешение: «Плач и ликование народа, отмечающие страдания, смерть и воскресение Таммуза или любого другого аграрно-космического божества, запечатлялись в сознании народов Древнего Востока в такой степени, масштабы которой еще не получили должной оценки. Ибо дело было не только в предчувствии воскресения, которое должно последовать за смертью человека, но в равной мере и в утешительной силе страданий Таммуза для каждого отдельного человека. Любое страдание можно было вытерпеть, если вспомнить о драме Таммуза… Таммуз, как и любой другой вариант того же архетипа, оправдывает, делает переносимыми страдания праведника. Бог – как (столько раз!) праведник, невинный – страдал без вины. Его унижали, избивали до крови, бросали в “колодезь”, то есть в ад. Там его навещала Великая богиня (или, по более поздним гностическим версиям, “посланец”), ободряя и оживляя его. Этот столь утешительный миф о страданиях бога долго оставался в сознании народов Востока».

А пока нищета себя утешала, царь развлекался, используя, как ни парадоксально, тот же самый миф. Как известно, в вавилонский Новый год (1—11-го числа месяца нисану, начинавшемуся по нынешнему календарю между 18 марта и 12 апреля) Таммуз возвращался из царства Эрешкигаль (наступала весна, все плодоносило), и Иштар спала со своим воскресшим сыном – вот и царь-батюшка воспроизводил этот сакральный брак с богиней, исполняла обязанности которой храмовая проститутка. Местом имения была особая потайная комната в храме. Многие вавилонские цари именовали Иштар своей супругой, хотя и в этом они шли весьма проторенной дорогой: Инанна была женой всех шумерских царей. Р. Патай сравнивает их следующим образом: «Трех-четырех примеров хватит, чтобы представить богиню, которая играла центральную роль и в религиозном ритуале, и в народном сознании Древнего Ближнего Востока. У разных народов ее зовут по-разному: у шумеров Инанной, у аккадов Иштар, у ханаанеян Анат, и все-таки в веках и даже тысячелетиях она не менялась. Вначале она объявила себя богиней любви и войны, и везде для нее были характерны целомудрие и распутство, материнская забота и кровожадность. Самой старшей из них была Инанна, великая шумерская богиня любви и войны, божественная хранительница Урука (библейского Ерхона), чье положение в шумерском пантеоне стало прочным около III тысячелетия до н. э. То, что ее считали девственницей, очевидно из двух эпитетов-приставок к ее имени: в мифах и других текстах ее чаще всего называют “девственная Инанна” или “чистая Инанна”. У шумеров она в первую очередь отвечала за сексуальные отношения, произведение потомства и плодовитость и безотказно отдавалась Думузи (Таммузу), древнему мифическому правителю шумеров, а потом становилась женой всех шумерских царей по очереди. Не оставалась она безответной к домогательствам простых смертных: в старой шумерской легенде рассказывается о садовнике, который однажды ночью воспользовался усталостью Инанны и овладел ею. Проснувшись утром, Инанна пришла в ярость, и ее месть, на современный взгляд, превзошла все разумные пределы. Однако она вела себя в соответствии со своим характером, потому что она была богиней безграничного гнева и безжалостного разрушения, “госпожой битв”, которая “хранила в своем гневливом сердце великую ярость”. Это она вооружила царя Хаммурапи (1728–1686 гг. до н. э.) и стала его “прекрасной хранительницей”. Более чем через тысячу лет, в дни Набонида (555/6—539 гг. до н. э.), ей все еще поклонялись в Уруке в выложенном золотом святилище, где Инанна была изображена на колеснице с впряженными в нее семью львами. Прямой наследницей Инанны в Месопотамии была Иштар, великая богиня любви и войны в аккадском пантеоне. Идентичность обеих богинь подтверждается тем фактом, что в некоторых аккадских текстах имена Инанна и Иштар взаимозаменяемы. Однако в вавилонской Иштар не соблюден баланс между девственным и распутным полюсами в ее природе: ее девственный аспект почти не упоминается, тогда как распутность подчеркивается до такой степени, словно она божественная шлюха. Во многих текстах об Иштар говорится как о “Корове бога Луны Сина”, и в этой ипостаси она властвовала над растениями, поливала их и взращивала. В заклинании, касающемся родов, сказано о “Корове Сина”, которую обрюхатил “молодой бычок” и которой трудно пришлось, пока ей не помогли два небесных духа. Когда она принимала человеческое обличье, то легко меняла любовь на ненависть: она любила и уничтожила очень много божеств, мужчин, зверей, включая льва, коня, птицу, садовника, несколько пастухов, героя Гильгамеша, Таммуза и так далее. Еще она перебывала женой многих земных царей, таких как Саргон Аккадский. Ее влияние распространялось на все человечество и на все звериное царство: когда она уходит в Нижний мир, люди и звери перестают совокупляться, а когда она вновь появляется, людей и зверей охватывает сексуальный голод. Но она также мать человечества, которая сказала о себе: “Это я дала жизнь людям”, – и еще она мать нескольких богов, среди которых бог огня, ее первенец. Ее называли “подругой богов с нежным голосом”. И еще она была “самой грозной богиней”, “Иштар поля битвы”, окруженная огнем, в военном головном уборе, поливающая огнем врагов. Она помогала побеждать своим возлюбленным, вавилонским царям, отдавая им свои могучие воинства. Среди воинских искусств ее особенно привлекала езда на колеснице: на ранней стадии ее “карьеры” она пыталась завоевать любовь Гильгамеша, обещая ему “колесницу из ляпис-лазури и золота”, а более чем через тысячу лет, во времена Птолемеев, ее все еще знали как “госпожу коней, владычицу колесницы”. Когда она не любила и не воевала, то восседала, внушая страх, на своем львином троне».

Обратимся к первоисточнику и вспомним слова Гильгамеша, обращенные к сватающейся к нему Иштар:

 
Гильгамеш уста открыл и молвит, вещает он
государыне Иштар:
«Зачем ты хочешь, чтоб я взял тебя в жены?
Я дам тебе платьев, елея для тела,
Я дам тебе мяса в пропитанье и в пищу,
Накормлю тебя хлебом, достойным богини.
Вином напою, достойным царицы,
Твое жилище пышно украшу
Твои амбары зерном засыплю,
Твои кумиры одену в одежды —
Но в жены себе тебя не возьму я!
Ты – жаровня, что гаснет в холод,
Черная дверь, что не держит ветра и бурю,
Дворец, обвалившийся на голову герою,
Слон, растоптавший свою попону,
Смола, которой обварен носильщик,
Мех, из которого облит носильщик,
Плита, не сдержавшая каменную стену,
Таран, предавший жителей во вражью землю,
Сандалия, жмущая ногу господина!
Какого супруга ты любила вечно,
Какую славу тебе возносят?
Давай перечислю, с кем ты блудила!
[…………………………….]
Супругу юности твоей, Думузи,
Из года в год ты судила рыданья.
Птичку-пастушка еще ты любила —
Ты его ударила, крылья сломала;
Он живет среди лесов и кричит: “Мои крылья!”
И льва ты любила, совершенного силой, —
Семь и семь ему ты вырыла ловушек.
И коня ты любила, славного в битве,
Кнут, узду и плеть ты ему судила,
Семь поприщ скакать ты ему судила,
Мутное питье ты ему судила,
Его матери, Силили, ты судила рыданья.
И еще ты любила пастуха-козопаса,
Что тебе постоянно носил зольные хлебцы,
Каждый день сосунков тебе резал:
Ты его ударила, превратила в волка —
Гоняют его свои же подпаски,
И собаки его за ляжки кусают.
Ишуллану, садовника отца, ты любила,
Что тебе постоянно носил фиников,
Каждый день тебе стол украшая, —
Подняла ты очи, к нему подошла ты: —
“О мой Ишуллану, твоей зрелости вкусим,
И, рукою обнажась, коснись нашего лона!”
Ишуллану тебе отвечает:
“Чего ты от меня пожелала?
Чего мать не пекла моя, того не едал я —
Как же буду есть хлеб прегрешенья и скверны?
Будет ли рогожа мне от стужи укрытьем?”
Ты же, услышав эти речи,
Ты его ударила, в паука превратила,
Поселила его среди тяжкой работы, —
Из паутины не вылезть, не спуститься на пол.
И со мной, полюбив, ты так же поступишь!»
Как услышала Иштар эти речи,
Иштар разъярилась, поднялась на небо
Поднявшись, Иштар пред отцом своим, Ану, плачет,
Пред Анту, ее матерью, бегут ее слезы:
«Отец мой, Гильгамеш меня посрамляет,
Гильгамеш перечислил мои прегрешенья,
Все мои прегрешенья и все мои скверны».
 

(«О все видавшем», таблица VI, 22–86)

Несколько комментариев к приведенному отрывку: Шарль Виролло считает, что Иштар всех своих неверных любовников (интересное уточнение!) превращала в птиц, но мало этого – ломала им крылья, и эти-то птицы кричали: «Каппи! Каппи!» – «О, мои крылья!» Так, видимо, древние пытались объяснить крик некоторых видов птиц. Расправа с козопасом есть и в другом варианте – там его превращают не в волка, а в леопарда, которого рвут на части собственные собаки, – а это уже прообраз греческой истории Актеона и Артемиды. Превращение богиней людей в птиц, зверей и т. д. (т. е. намек на то, что конь – не конь, а превращенный человек, также и лев) рассматривается Виролло как аллюзия к истории гомеровской Кирки (Цирцеи), обратившей в зверей спутников Одиссея (см.: «Одиссея», песнь Х). Может, и так, но всем известная Семирамида, на полубаснословные рассказы о которой перенесены многие сказания об Иштар, любила коня в его естественном виде. И. Ефремов в «Часе Быка» так толкует древний миф о гомеровской волшебнице: «Цирцея – великолепный миф незапамятных времён, возникший ещё от матриархальных божеств, о сексуальной магии богини в зависимости от уровня эротического устремления: или вниз – к свинству, или вверх – к богине. Он почти всегда истолковывался неправильно. Красота и желание женщин вызывают свинство лишь в психике тех, кто не поднялся в своих сексуальных чувствах выше животного. Женщины в прежние времена лишь очень редко понимали пути борьбы с сексуальной дикостью мужчины, и те, кто это знал, считались Цирцеями. Встреча с Цирцеей была пробным камнем для всякого мужчины, чтобы узнать, человек ли он в Эросе. Сексуальная магия действует лишь на низкий уровень восприятия Красоты и Эроса».

Впрочем, Иштар была не только «божественной шлюхой», но и покровительницей свадеб:

 
Когда супруг на ложе возляжет,
Да спит жена с супругом вместе!
Во время замужества и женитьбы
Пусть Иштар в доме свекра ликует!
 

(«Когда боги, подобно людям…», таблица I, 298–301)

Об Астарте можно было бы писать еще много, но это, пожалуй, уведет нас от основной темы, поэтому, памятуя о Таммузе, «священном браке» и т. д., остановимся немного лишь на священной проституции. Архимандрит Никифор (Бажанов) отмечает: «Идолослужение Астарте велось с древних времен и было очень распространено. Даже Соломон ввел поклонение этому идолу в самом Иерусалиме (III Цар. 11: 5—33). Думают, что 400 пророков дубравных, питающихся от стола Иезавели (III Цар. 18: 19), состояли на служении означенной богине… Священное Писание называет Астарту мерзостью Сидонскою (IV Цар. 23:13), так как служение ей сопровождалось самыми гнусными оргиями и развратом».

Действительно, большая часть обнаруженных статуэток и культовых медальонов Астарты изображает ее нагой, поддерживающей руками свои аппетитные груди. Д. Харден оставил интересное описание финикийско-пунической статуэтки Астарты из Испании: «Статуэтка представляет Астарту, сидящую на троне, с расположенными по бокам сфинксами. Астарта держит на вытянутых руках большую чашу, ее груди проколоты. Это явно чудотворная статуэтка. В голове есть отверстие, через которое наливалось молоко. Отверстия в грудях затыкались воском, тающим при легком нагревании. В нужный момент религиозной церемонии молоко вытекало из грудей в чашу». Что и говорить, во все века самым ценным элементом женского молока была все-таки тара.

В Греции Астарту довольно быстро отождествили с Афродитой – мы неслучайно упомянули Элладу, ибо скоро предоставим слово Геродоту, однако отметим здесь, что это – не совсем верно, и к этой теме мы еще вернемся в другой главе, посвященной Адонису. Здесь же процитируем «отца истории» и посмотрим, как азиатская богиня заразила священной проституцией Грецию:

«Самый же позорный обычай у вавилонян вот какой. Каждая вавилонянка однажды в жизни должна садиться в святилище Афродиты и отдаваться [за деньги] чужестранцу. Многие женщины, гордясь своим богатством, считают недостойным смешиваться с [толпой] остальных женщин. Они приезжают в закрытых повозках в сопровождении множества слуг и останавливаются около святилища. Большинство же женщин поступает вот как: в священном участке Афродиты сидит множество женщин с повязками из веревочных жгутов на голове. Одни из них приходят, другие уходят. Прямые проходы разделяют по всем направлениям толпу ожидающих женщин. По этим-то проходам ходят чужеземцы и выбирают себе женщин. Сидящая здесь женщина не может возвратиться домой, пока какой-нибудь чужестранец не бросит ей в подол деньги и не соединится с ней за пределами священного участка. Бросив женщине деньги, он должен только сказать: “Призываю тебя на служение богине Милитте!” Милиттой же ассирийцы называют Афродиту. Плата может быть сколь угодно малой. Отказываться брать деньги женщине не дозволено, так как деньги эти священные. Девушка должна идти без отказа за первым человеком, кто бросил ей деньги. После соития, исполнив священный долг богине, она уходит домой, и затем уже ни за какие деньги не овладеешь ею вторично. Красавицы и статные девушки скоро уходят домой, а безобразным приходится долго ждать, пока они смогут выполнить обычай. И действительно, иные должны оставаться в святилище даже по три-четыре года. Подобный этому обычай существует также в некоторых местах на Кипре» («История», I, 199).

Иштар. Вавилонский рельеф

Кипр вообще находился под сильнейшим финикийским влиянием, вместе с греческим и создавшим неповторимую культуру этого острова, но об этом – позже, в своем месте. Пока лишь отметим слова греческого писателя Периклиса Хаджикириакоса о том, что культовая проституция, «…которая практиковалась в храмах Афродиты на Кипре… это восточный религиозный обычай, принятый на острове задолго до того, как в эпоху эллинизма по всему острову было установлено господство греческих богов».

Ф.Ф. Зелинский отмечает наличие культа Афродиты-Астарты в Коринфе: «[У эллинов] культы безнравственные, сопряженные с жестокой или развратной обрядностью, были запрещены; но все же встречаются исключения, и мы не можем не посетовать на коринфян, что они, владыки международной торговли в VII–VI вв. до Р.X., допустили в свой приморский город, под именем Афродиты, семитскую Астарту с ее “иеродулией”, т. е. с религиозной проституцией. “Мы соперничали с финикиянами, – сказали бы они в свою защиту, – которых и победили; не могли же мы отказать в почете богине, которая так явно покровительствовала им на море”. Все же было нечестиво вводить у себя отвратительный варварский обычай и пятнать им чистый образ древнеэллинской богини красоты и любви. Афиняне, счастливые соперники коринфян в VI–V вв. до Р.X., в этом за ними не последовали – и были, разумеется, правы». Отметим, кстати, что священных коринфских проституток упоминает, например, уже Пиндар (517–443 гг. до н. э.) в V в. до н. э. в частично сохранившемся энкомии Ксенофонту Коринфскому:

 
Девицы о многих гостях,
Служительницы богини Эова,
В изобильном Коринфе
Воскуряющие на алтаре
Бледные слезы желтого ладана,
Мыслью уносясь
К небесной Афродите, матери любви,
И она вам дарует, юные,
Нежный плод ваших лет
Обирать без упрека с любвеобильного ложа:
Где вершит Неизбежность, там все – хорошо.
…
…
Но что скажут мне правящие над Истмом,
Запев этой песни, сладкой, как мед,
Слыша общий с общими женами?
Мы познали золото пробным камнем…
…
…
О владычица Кипра,
Сюда, в твою сень
Сточленный сонм юных женщин для пастьбы
Вводит Ксенофонт,
Радуясь о исполнении своих обетов.
 

Греко-египетский автор поздней Античности Афиней (170–223 гг. н. э.) в своем «Пире мудрецов» так комментирует сочинение Пиндара: «Ксенофонт Коринфский, отправляясь на Олимпийские состязания, дал обет подарить в случае победы в храм богини [50] гетер» («Пир мудрецов», XIII, 33). Иногда считают, что 100.

Закольцуем наше обозрение доказательством того, что Иштар была Таммузу не только женой/любовницей, но и матерью:

«Увы, мужественный мой Думу (Таммуз)! Увы, чадо Нинги-шзиды!.. Бурный вихрь сломил его… Он сокрушен, как тростник… Мужественный, он оставил свое поле, пастырь Таммуз, и утеснен. Да возгласит над ним его мать плач, плач, стенание да возгласит по нем. Идя, она жалобно рыдает; сидя, она простирает руки к сердцу. Она издает стоны, стоны жалобные; она испускает крики, крики жалобные. Таммуз, ты – в месте пустом, ты исторгнут, куда ты взят? Ты – в месте печали, ты пребываешь там без радости, а ты озарял радостью мрак Белит-цери».

Есть еще один интереснейший миф, который связывает Таммуза, с одной стороны, с египетской Исидой, известной в Финикии, как Баалат-Гебал – «Владычица Библа», а с другой – с легендами об умерщвленных кабанами консортах богинь Адонисе и Аттисе, о которых мы будем говорить особо позже. Суть мифа такая: в поисках трупа Осириса Исида добралась до финикийского Библа, о чем мы уже знаем из трактата Плутарха, где в итоге и нашла тело мужа в деревянной колонне царского дворца. Из-за этого Библ стал пользоваться ее особенной любовью. Далее сюжет начинает развиваться по-своему, в отличие от версии Плутарха. Баалат-Гебал становится царицей Кипра и женой бога войны (это во многом сближает ее с Афродитой). Далее она влюбляется в финикийца Таммуза, направляется в Библ, где и отдается ему. Ревнивый супруг последовал за Баалат-Гебал в Финикию и, выждав, когда Таммуз отправится на охоту, предстал перед ним, обратившись в дикого кабана, завлек в чащу, где и растерзал. Баалат-Гебал собрала его останки, погребла их в Афаке у истоков протекавшей к югу от Библа реки Адонис (!) и, постоянно пребывая на его могиле, умерла с горя. Боги сжалились над влюбленными и воскресили обоих, вручив богине власть над Библом.

Другая версия тоже любопытна, ибо связана все с той же упомянутой ранее темой «утопления» Таммуза. На этот раз речь идет о Балаат-Гебал и ее маленьком сыне, которые, спасаясь от боевых действий меж тамошними богами, бросились в реку. Две рыбы приняли их на свои спины и вынесли на берег, за что он их отблагодарил тем, что взяли на небо (так объясняется появление соответствующего зодиакального созвездия). Сын Баллат-Гебал стал богом любви, а ей самой, как и в предыдущем мифе, ставший верховным богом победитель Эл вручил власть над Библом.

Помянув Эла, скажем несколько слов и о нем – как-никак, супруг Иштар. Более того – и наш Всевышний, и мусульманский Аллах, еще и Илья-пророк. Нет, автор не сваливает все в одну корзину, просто такая вот эволюция произошла, основные вехи которой мы кратко и представим. Финикийский Эл, известный также как творец всего сущего, был верховным богом, причем отстраненным ото всего старцем, «делегировавшим» часть своих полномочий по управлению отдельными народами, землями и городами богам помельче, так что сами финикийцы называли его богом «далеким и равнодушным» (что отчасти сближает его с иудейским Яхве); иногда изображался с четырьмя глазами – по два спереди и сзади, и четырьмя крыльями, два из которых сложены. Сыном Эла и Астарты был быкорогий Ваал (Вал, Бел).

У ветхозаветного иудейского Бога много имен, и наиболее распространенные (после Яхве) – Эл или Ил (не будем вдаваться в тонкости еще одного имени – Элохим, которое, по ходу дела, является формой множественного числа!). И уже давно не секрет, благодаря папирусам Элефантины и иным археологическим находкам, что у Яхве тоже когда-то была жена, Анат-Яху, путешествовавшая вместе с ним в переносном ящике – прообразе Ковчега Завета, или Ашера, или Шехина, как убедительно доказали И.А. Крывелев и Р. Патай, и только в целях выстраиваемого евреями строгого монотеизма ее «следы» были в Писании подчищены – хотя не очень тщательно и не до конца, что и позволило говорить об этой первой супруге Яхве (а то и целом гареме). В Египте еще до середины IV в. до н. э. существовал иудейский храм в Элефантине, где поклонялись не только Яхве, но и его супруге, и более мелким божествам.

Нелишне привести две цитаты из Нового Завета, в которых распятый Христос обращается к своему Отцу: «А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лама савахфани? то есть: “Боже Мой, Боже Мой! – для чего Ты Меня оставил?” Некоторые из стоявших там, слыша это, говорили: Илию зовёт Он» (Мф. 27:46–47); «В девятом часу возопил Иисус громким голосом: Элои! Элои! ламма савахфани? – что значит: “Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?” Некоторые из стоявших тут, услышав, говорили: вот, Илию зовёт» (Мк. 15:34–35). Пожалуйста, обе формы божьего имени налицо, особенно если реконструировать придыхательное «х» во втором случае – Эло(х)и.

Аллах ислама – фактически тот же финикийско-иудейский Эл, само созвучие имен (Аллах-Элохим) более чем очевидно, да и, кстати, христианское богословие гласит, что Аллах мусульман – это Бог Отец.

Что же до Илии-пророка, то библейской критикой давно доказано, что он, как и Моисей (об этом мы упоминали ранее), – древние израильские (или даже ханаанские) божества воды и огня, впоследствии «очеловеченные» при утверждении иудейского монотеизма, «жертвой» которого стала упоминаемая выше Шехина – мы уже упоминали, что Моисей («из воды взятый») прославился такими «чудесами», как разделение вод Красного моря при исходе евреев из Египта, источение воды из скалы в пустыне во время того же исхода и т. д. Чудеса же Илии-пророка, естественно, связаны с огнем, регулярно сводимым им с неба, – можно вспомнить попаление жертвы при состязании с жрецами Ваала (причем проигравших, в количестве 500, грозный Илия обезглавил собственноручно), истребление небесным огнем же двух отрядов посланных за Илией воинов, ну и, наконец, широко известное «огненное» вознесение пророка заживо. Да и на Руси он «заведовал» молнией. Посему далеко не случайно их совместное явление «новому» Богу – Иисусу Христу, при Его Преображении…

Но возвратимся к Элу и Иштар. Предложенная выше реконструкция их отношений – наиболее признанная, но далеко не единственная. Рафаэль Патай вот дает несколько отличную реконструкцию ханаанской тетрады божеств – старшая пара – Эль (Элкунирса), творец земли, бог-бык, и его жена, богиня моря (могла при этом быть и сестрой, и даже самозарожденной дочерью) Ашерту (еврейская Ашера); младшая пара – их дети-супруги Хадад (тот же Ваал), бог бури, дождя и плодородия (самое интересное с точки зрения нашей книги – мог иметь способность периодически умирать и воскресать, на то он и символ урожая; как сказано у Христа: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12:24), и Иштар (она же Астарта и/или Анат), богиня любви и войны, девственница и крайняя распутница, зачинающая, но не рожающая. Иногда Ваал считается верховным мужским божеством, в то время как Астарта – женским (здесь налицо сходство с частью реконструкции Патая). Опять же «Ваал» в переводе – всего лишь «господин», даже «Господь», поэтому именоваться так мог любой верховный бог того или иного племени или города, почему потом, для большего удобства «идентификации», к «общему» добавлялись топонимы – например, Ваал-Гад, Ваал-Пеор и др.