Текст книги "Умирающие и воскресающие боги"

Иштар в ипостаси Анат – то еще явление! Р. Патай пишет: «Ханаанейская Анат… очень близка характером и обличьем Инанне и Иштар, так что ее можно считать западным вариантом великой богини Месопотамии… В угаритской мифологии Анат чрезвычайно важная фигура, богиня любви и войны, девственная и распутная, влюбчивая, подверженная неконтролируемым приступам ярости и чудовищным приступам жестокости. Она – дочь Эля, небесного бога, и его жены Ашеры Морской. У нее так много общего с шумерской Инанной и аккадской Иштар, что можно подумать, она наследница или родственница этих великих месопотамских богинь. Однако, вместо того чтобы озаботиться в первую очередь поиском новых возлюбленных среди божеств, людей или животных, как, считается, делала Иштар, Анат большую часть своей энергии тратила на поле битвы. Она тоже, в этом нет сомнений, была типичной богиней любви, одновременно целомудренной и неразборчивой в связях. Ее характер точно описан в египетском тексте XIII в. [до н. э.], в котором она и Астарта названы “богинями, которые зачинают, но не носят”, что означает их плодовитость с сохранением девственности. В угаритских мифах ее постоянно называли девственной Анат или девицей Анат. И даже Филон Библиус, живший в начале II в. н. э., все еще упоминает о девственности Анат, которую он идентифицирует с Афиной, знаменитой богиней-девственницей греков. Подобно Иштар, Анат называли “хозяйкой небес, госпожой всех богов”, и, подобно Иштар, она любила богов, людей, зверей. Больше других она любила своего брата Ваала. При ее приближении Ваал прогонял других жен, и она, готовясь к уединению с ним, купалась в росе и натирала себя кашалотовой амброй. “Реальное” единение Анат и Ваала описано с графической четкостью, что уникально даже для незастенчивых описаний, обычных в ближневосточных текстах. В месте, называвшемся Дубром, Ваал семьдесят семь раз возлежал с Анат, которая принимала для такого случая образ нетели, и похоже, что дикий бык – сын Ваала – плод этого союза. Смертным возлюбленным Анат был Акат… В качестве матери Анат, по-видимому, была одной из двух кормилиц богов и кормила грудью царя Керета, отчего одним из обращений к ней было “прародительница людей”. В Египте Анат рассматривается как супруга бога Сета, и в египетском магическом тексте XIII в. до н. э. в неожиданно садистских выражениях описывается, как Сет на морском берегу лишает девственности Анат. И все же эти приключения на полях любви бледнеют по сравнению с великими достижениями Анат на войне и в бою. В самом деле, ни одна древняя ближневосточная богиня не была более кровожадной. Ее было легко спровоцировать, и едва она начинала драться, как доходила до неистовства и крушила-убивала всех направо и налево. Очевидно, что ей нравилось драться: она уничтожала народы и Востока и Запада, так что головы людей летели как снопы, а руки – как саранча. Не удовлетворенная этим, она привязывает отрубленные головы себе на спину, а руки – за пояс, после чего стоит по колено в крови и по пояс среди трупов героев. Вот так она достигает своего: ее печень переполнена смехом, а сердце – радостью (в этом явно есть уже что-то от индийской Дурги, если не Кали! – Е.С.). Поклонение кровожадной и воинственной Анат пришло в Египет еще до XIII в. до н. э. Для египтян она тоже была “Анат, хозяйкой небес и госпожой богов”, богиня-воительница, которая ассоциировалась с лошадьми и колесницами и которая со щитом и копьем защищала фараона. Действительно, из-за ее воинственной натуры Анат в Египте звали “богиней, победительницей, женщиной под стать мужчине, одетой как мужчина и обнимаемой как женщина”. При этом Анат опускается до ритуального каннибализма, поедая труп Ваала, своего брата и мужа».

Иштар. Древневавилонская статуэтка

М. Элиаде отмечает исторический курьез, когда поклонявшиеся Ваалу гиксосы завоевали Египет, а ведь этого бога они отождествляли с Сетом – таким образом, «выдвижение убийцы Осириса в высший разряд определенно означало жестокое унижение для египтян».

Далее мы поведем рассказ об очередном умирающе-воскресающем боге Междуречья, причем в этом отношении у нас будет полная чехарда и мешанина – как и вся мифология Месопотамии, этого своеобразного плавильного котла народов и их культур и верований. Ваал – он же Вил, он же Бэл (все это понятно по созвучию имен), но в итоге Бэл уже ассоциируется с Мардуком! А это уже иного рода божественная личность. Некогда он был одним из многочисленных местных богов природы, такой же умирающе-воскресающий, как все они. Почитали его в Вавилоне. Но затем, в связи с историческими условиями – возвышением Вавилона и поглощением им прочих окрестных городов-государств – возвысился и Мардук, став из «обычного» бога верховным. Хитрые жрецы быстро изготовили соответствующую легенду, дошедшую до нашего времени в поэме «Энума элиш» («Когда вверху»). Из изначального хаоса проглядывают смутные фигуры изначального Апсу – творца, его советника Мумму и «родившей всех» Тиамат. Порожденные Апсу и Тиамат боги беспокойны, они тревожат «чрево Тиамат», и Апсу с Мумму решают уничтожить их, но Тиамат заступается за них – на свое же горе. Новое поколение богов стремится упорядочить хаос, отделив влагу от тверди и воздух от огня (знакомые по греческой натурфилософии 4 элемента). Эйа усыпил Апсу и расчленил его, пленил и связал Мумму, но оставшаяся на свободе Тиамат плодит чудовищ и склоняет на измену бога Кингу, ставшего ее любовником, полководцем и главным советником:

 
Они вокруг Тиамат столпились,
Днем и ночью, взбешенные, помышляют о мести,
Львы рычащие, они готовятся к бою.
Держат совет, дабы устроить битву.
Матерь Хубур, что все сотворяет,
Неотвратимое множит оружие, исполинских
делает змеев!
Остры их зубы, их клыки беспощадны!
Она ядом, как кровью, их тела напитала,
В ужас драконов свирепых одела,
Окружила нимбами, к богам приравняла.
Увидевший их падет без силы!
Если в битву пойдут, то уже не отступят!
Гидру, Мушхуша, Лахаму из Бездны она сотворила,
Гигантского Льва, Свирепого Пса, Скорпиона
в человечьем обличье,
Демонов Бури, Кулилу и Кусарикку.
Безжалостно их оружие, в битве они бесстрашны!
Могучи творенья ее, нет им равных!
И еще сотворила одиннадцать этим подобных!
 

(«Когда вверху…», таблица I, 129–146)

Боги в ужасе, никто не решается сразиться с полчищами Тиамат, и тогда лишь Мардук, четырехглазый и четырехухий сын Эйи и Дамкины, идет на бой, предварительно вырвав у деморализованных богов согласие на то, что в случае победы он станет главным:

 
Если я мстителем за вас стану,
Чтоб Тиамат осилить и спасти ваши жизни, —
Соберите совет, возвысьте мой жребий!
В Убшукине радостно все вместе воссядьте!
Мое Слово, как ваше, да решает судьбы!
Неизменным да будет все то, что создам я!
И никто приказ моих уст не отменит!
 

(«Когда вверху…», таблица II, 123–129)

Небожители радостно согласились:

 
Все великие боги, что решают судьбы.
К Аншару пришли, Убшукину заполнили.
Поцеловали друг друга, обнялись в совете.
Повели беседы, на пиру воссели.
Вкусили хлеба, вина испили.
Сладкое питье в нутро их бежало.
Отяжелели плотью они от пива.
Взвеселились весьма, взыграла их печень,
И Мардуку, мстителю, вручили судьбы.
 

(«Когда вверху…», таблица III, 130–138)

 
Друг на друга пошли Тиамат и Мардук, из богов
он мудрейший,
Ринулись в битву, сошлись в сраженье.
Сеть Владыка раскинул, сетью ее опутал.
Злой Вихрь, что был позади, он пустил пред собою,
Пасть Тиамат раскрыла – поглотить его хочет,
Он вогнал в нее Вихрь – сомкнуть губы
она не может.
Ей буйные ветры заполнили чрево,
Ее тело раздулось, ее пасть раскрылась.
Он пустил стрелу и рассек ей чрево,
Он нутро ей взрезал, завладел ее сердцем.
Ее он осилил, ей жизнь оборвал он.
Труп ее бросил, на него наступил он.
Как убил он предводительницу Тиамат,
Рассеялось войско ее, разбежались отряды…
На ноги Тиамат наступил Владыка.
Булавой беспощадной рассек ей череп.
Он разрезал ей вены, и поток ее крови
Северный ветер погнал по местам потаенным,
Смотрели отцы, ликовали в веселье.
Дары заздравные ему послали.
 

(«Когда вверху…», таблица IV, 93—106, 129–134)

Убив Тиамат, Мардук рассек ее тело пополам:

 
Усмирился Владыка, оглядел ее тело.
Рассек ее тушу, хитроумное создал.
Разрубил пополам ее, словно ракушку.
 

(«Когда вверху…», таблица IV, 135–137) —

и сотворил из одной половины землю, из другой – небо. Этот же момент – победа Бога над морским чудовищем (а именно так большая часть исследователей представляет себе Тиамат) – есть и в Ветхом Завете, причем неоднократно: «Ты владычествуешь над яростью моря: когда воздымаются волны его, Ты укрощаешь их. Ты низложил Раава, как поражённого; крепкою мышцею Твоею рассеял врагов Твоих» (Пс. 88:10–11). «В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея, прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское» (Ис. 27:1). «Боже, Царь мой от века, устрояющий спасение посреди земли! Ты расторг силою Твоею море, Ты сокрушил головы змиев в воде; Ты сокрушил голову левиафана, отдал его в пищу людям пустыни» (Пс. 73:14). И еще: «Это – море великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые с большими; там плавают корабли, там этот левиафан, которого Ты сотворил играть в нем» (Пс. 103:26). «Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его?» (Иов. 40:20).

Мардук побеждает Тиамат. Древневавилонское изображение

Бог-предатель Кингу был казнен Мардуком, и далее – весьма интересный момент: боги сотворили человека из глины с примесью крови бога-изменника. Здесь видна интересная параллель с трагической историей греческого Диониса-Загрея (о нем подробно – в соответствующей главе), которого разорвали и съели титаны, коих, в свою очередь, испепелил Зевс, и из этого праха был создан человек, сочетающий в себе природу бога (Диониса) и диких необузданных тварей (титанов).

Так верховный бог Вавилонии Мардук совместил в себе черты восточного деспота-царя и жертвенного бога плодородия. Одно явно противоречило другому, и вот тогда, видимо, для преодоления этого логического разрыва, и возник обычай этакого «шутовского царя», о котором мы имеем достаточно информации из различных источников. Как и большая часть древнего шутовства, оно было довольно кровавым и, опять же, вероятно, относит нас к совсем уже древним временам и обычаям, о которых мы упоминали ранее – о выборе ритуального царя, консорта богини, по прошествии определенного времени убиваемого ради поддержания плодоношения природы.

Смерть Бэла-Мардука, равно как и некоторые детали «праздника», приводятся в следующем ассирийском документе, опубликованном в 1918 г. археологом Циммерном: «Это – Бэл, когда он удерживается в скале. Это – дом на краю скалы, внутри которого допрашивают его. Это раны, которыми он изранен, сочатся его кровью. Вот как он вступает в скалу. Это – голова преступника, которого уводят с ним и затем умерщвляют. После того как Бэл вошел в скалу, город приходит в смятение… Это – его одежды, которые уносятся… Вот почему она (богиня) своей рукой смывает кровь сердца, которую пролили. В темницу, прочь от света и солнца, заставили его спуститься. Это – его стражи, их поставили над ним, они стерегут его. Там ищут Бэла: где он томится? Это – дверь гроба; она (богиня) входит туда, она ищет его. Она взывает: О, мой брат, мой брат! И вот происходит… что он снова выходит из внутренности скалы».

Итак, намек на кровавую трагедию, приключившуюся с Мардуком, вполне ясен, равно как и то, что в мистерии его смерти и воскресения принимали участие как минимум два подневольных человека, одного из которых убивали, второй же представлял Бэла воскресшего (после чего отпускался на свободу; Н. Румянцев видит в этом обычае параллель с историей осуждения Иисуса и освобождением разбойника Вараввы).

Больше ясности в ином – как именно проистекали празднества и какое участие принимал в них «фальшивый царь», именуемый Зоганом, замещавший не только реального властителя Вавилона, но и бога-страстотерпца Мардука. Празднование проводилось в первые дни месяца нисана – то есть как раз в момент воскресения Таммуза и совокупления с ним Иштар; более того, читатель, знакомый с чеканными словами из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» («В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат»), тут же вспомнит, что и распятие Христово произошло именно в этом месяце – явно это не совпадение.

2-го числа верховный жрец Мардука, омывшись речной водой, входил в храм и начинал череду богослужений. 3-го числа вечером он выдавал двум мастерам ценные породы дерева (кедр и тамариск), драгоценности и т. д., чтобы к 6-му числу они изготовили, не отлучаясь из храма, две ритуальные статуэтки. 4-го числа жрец молился перед статуями Бэла (Мардука) и его супруги Бэлтии (Сарпаниту) и зачитывал поэму о сотворении мира – ту самую «Энума элиш», фрагменты из которой приведены ранее; что интересно, зачастую борьба Мардука с Тиамат показывалась в своего рода священной театральной постановке, мыслилась же не как прошлое (разовый акт творения), но как нечто, разворачивающееся именно сейчас (недаром жрец возвещал: «Да продолжает он (Мардук. – Е.С.) побеждать Тиамат и сокращать ее дни!»). В 5-й день жрец вновь молился перед божественными супругами, причем, обращаясь к Мардуку, говорил: «Господь мой – бог мой, господь мой – владыка мой; есть ли господь иной, кроме него?» Человек, знакомый с христианством, сразу вспомнит библейскую заповедь «Шма Исраэль» («Слушай, Израиль»): «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть» (Втор. 6:4). А кого нелегкая заносила в церковь за богослужение на Троицу, припомнит и иное, еще более подходящее: «Кто Бог велий яко Бог наш? Ты еси Бог, творяй чудеса…»

5-го числа имело место ритуальное очищение храмов, которое совершал особый маг типичными шаманскими способами – окроплением водой, окуриванием, ударами в тимпан, помазанием дверей храма кедровым маслом и т. д., после чего отрубал голову барану, тушкой которого обтирал храм, сопровождая данное дело молитвословием. Затем и тушка, и голова выкидывались в реку Евфрат. Утром 6-го числа извлекалось на свет особое покрывало – «золотое небо»; Мардук приглашался в храм изгнать всю скверну, ему накрывали роскошный стол (к этому моменту мы вернемся позже), в святилище приглашался царь, который исповедовался у статуи Мардука следующим образом. Он слагал с себя все атрибуты власти, жрец складывал их у подножия статуи, после чего давал царю пощечину, проводил перед статуей и, взяв за уши, ставил на колени. Царь исповедовался; вот пример исповеди Междуречья, который был бы вполне уместен в устах любого христианина, если исключить из него упоминание «неведомого бога» и богини: «О, Господь, велики грехи мои! О, бог, которого я не знаю, велики грехи мои!.. О, богиня, которую я не знаю, велики грехи мои!.. Человек не знает ничего, он не знает даже, грешит он или творит добро… О, мой Господь, не отвергай своего слугу! Грехов моих семижды семь… Изгладь мои прегрешения!» Известно, что на «исповеди» царь оправдывался: «Я не совершал греха, о Господь моей страны, я не оставлял заботу о твоей божественности», а жрец ритуально отвечал ему: «Не бойся… Мардук услышит твою молитву. Он расширит твое царство…» По очистке совести жрец возвращал царю его инсигнии, причем второй раз давал пощечину и внимательно наблюдал: если текли слезы – бог простил царя, если нет – значит, еще гневался. Так или иначе, формальный процесс отречения от власти завершался ее возвращением и благословением божества на продолжение правления после очередного поистине скоморошного «обнуления». Порой царь брал статую за руку, словно физически принимая власть. 40 трехфутовых тростинок связывались пальмовой веткой и помещались в храмовый ров, туда же добавлялись мед, молоко и масло, приводили белого быка, которого, надо полагать, с молитвами там и сжигал царь, собственноручно запаливая огонь. Вечером того же дня обезглавливались и сжигались две ритуальные статуэтки из кедра и тамариска (до того им предлагали ритуальные хлебцы). К этому моменту М. Элиаде привязывает отпущение козла, аналогичное иудейскому, – на него возлагали все грехи и изгоняли в пустыню (см.: «И возьмет двух козлов и поставит их пред лицом Господним, у входа скинии собрания; и бросит Аарон об обоих козлах жребии: один жребий для Господа, а другой жребий для отпущения; и приведет Аарон козла, на которого вышел жребий для Господа, и принесет его в жертву за грех, а козла, на которого вышел жребий для отпущения, поставит живого пред Господом, чтобы совершить над ним очищение и отослать его в пустыню для отпущения… И совершив очищение святилища, скинии собрания и жертвенника, приведет он живого козла, и возложит Аарон обе руки свои на голову живого козла, и исповедает над ним все беззакония сынов Израилевых, и все преступления их, и все грехи их, и возложит их на голову козла, и отошлет с нарочным человеком в пустыню: и понесет козел на себе все беззакония их в землю непроходимую, и пустит он козла в пустыню» (Лев. 16:7—10, 20–22).

8-го числа статуи Мардука и его жены перевозили в ритуальной лодке на колесах в загородный храм, Бит Акиту, именуемый «чертогом богов». Туда же свозились статуи иных богов, бог старого года (зимнего солнца) передавал власть богу года нового (Мардуку), божественный совет решал судьбы грядущего года, затем Мардук возлежал со своей женой (исполнял это действо, опять же, царь-батюшка с храмовой проституткой, причем М. Элиаде считает, что это было лишь кульминацией коллективной оргии), и 11-го числа богов развозили обратно по их храмам.

Тот же румынский автор дает следующую трактовку всего происходившего, видя в нем ежегодное повторение космогонии, т. е. рождения мира: «В Вавилоне во время церемонии акиту, которая проходила в последние дни старого и первые дни Нового года, торжественно декламировали Энума элит (так в тексте. – Е.С.) – «Поэму о Сотворении». Ритуальная декламация воспроизводила бой Мардука с морским чудовищем Тиамат. Бой происходил ab origine и положил конец Хаосу в результате победы бога. Из останков Тиамат богом создан Космос, а из крови демона Кингу – главный союзник Тиамат – человек. В том, что это воспевание Сотворения было именно восстановлением в настоящем космогонического акта, нас убеждают как ритуальные действия, так и тексты, произносившиеся в ходе церемонии. В самом деле, бой Мардука с Тиамат имитировался борьбой двух групп исполнителей. Эту церемонию, включенную в сценарий празднеств по случаю Нового года, мы встречаем у хеттов, египтян и в Рас-Шамра. Борьба между двумя группами исполнителей повторяла переход от Хаоса к Космосу, т. е. воспроизводила в настоящем космогонию. Мифическое событие вновь становилось настоящим. «Можно ли продолжить побеждать Тиамат и сократить ее дни!» – восклицал отправлявший богослужение. Бой, победа и Сотворение происходили именно в этот момент, hic et nunc. Новый год, представляя собой восстановление космогонии в настоящем, предполагает возобновление Времени с самого Начала, т. е. реставрацию первичного, чистого Времени, существовавшего в момент Сотворения. Поэтому по случаю Нового года предпринимались различные акты очищения и изгнания грехов, демонов или просто-напросто какого-нибудь козла отпущения. Ведь это было не просто цикличным завершением какого-то временного отрезка и началом нового (как представляет это себе, например, современный человек), но и повержением старого года, ушедшего времени. В этом, собственно говоря, и заключался смысл ритуальных актов очищения: сожжение, уничтожение грехов и ошибок человека и всего общества, а не просто «очищение». Навруз – персидский Новый год – это празднование дня Сотворения Мира и Человека. Именно в день Навруза происходило, по выражению арабского историка Бируни, «возобновление Сотворения». Царь провозглашал: «Вот новый день нового месяца нового года: нужно обновить то, что истерто временем». А истертыми были человеческое существо, общество, Космос. Это разрушающее время было мирским временем, собственно длительностью. Необходимо было свернуть его, чтобы воссоздать мифический момент начала существования Мира, погрузиться в «чистое», «сильное» и Священное Время. Истекшее мирское время ниспровергалось с помощью обрядов, означавших нечто подобное концу света. Тушение огней, возвращение душ умерших, пренебрежение сословными различиями, как например, во время сатурналий, эротические вольности, оргии и т. п. символизировали погружение Космоса в Хаос. В последний день старого года Вселенная растворялась в первичных Водах. Морское чудовище Тиамат, символ мрака, аморфности, непроявленности, воскресало и вновь становилось страшным. Мир, существовавший в течение всего года, реально исчезал, потому что Тиамат вновь была там, Космос был низвергнут, и Мардук старался вновь сотворить его после новой победы над Тиамат… (Во время этого празднества) человек символически становился современником космогонии. Он присутствовал при Сотворении Мира».

Прежде чем продолжить разговор о праздновании, приведем рассказ из библейской книги Даниила о том, как иудейский пророк, бывший советником вавилонских и персидских царей, изобличил «трапезу Вила» (читатель помнит, что он же Бэл, он же Мардук): «Царь Астиаг приложился к отцам своим, и Кир, Персиянин, принял царство его. И Даниил жил вместе с царем и был славнее всех друзей его.

Пророк Даниил. Роспись Сикстинской капеллы. Художник Микеланджело

Был у Вавилонян идол, по имени Вил, и издерживали на него каждый день двадцать больших мер пшеничной муки, сорок овец и вина шесть мер. Царь чтил его и ходил каждый день поклоняться ему; Даниил же поклонялся Богу своему. И сказал ему царь: почему ты не поклоняешься Вилу? Он отвечал: потому что я не поклоняюсь идолам, сделанным руками, но поклоняюсь живому Богу, сотворившему небо и землю и владычествующему над всякою плотью. Царь сказал: не думаешь ли ты, что Вил неживой бог? Не видишь ли, сколько он ест и пьет каждый день? Даниил, улыбнувшись, сказал: не обманывайся, царь; ибо он внутри глина, а снаружи медь, и никогда не ел, не пил.

Тогда царь, разгневавшись, призвал жрецов своих и сказал им: если вы не скажете мне, кто съедает все это, то умрете. Если же вы докажете мне, что съедает это Вил, то умрет Даниил, потому что произнес хулу на Вила. И сказал Даниил царю: да будет по слову твоему.

Жрецов Вила было семьдесят, кроме жен и детей. И пришел царь с Даниилом в храм Вила, и сказали жрецы Вила: вот, мы выйдем вон, а ты, царь, поставь пищу и, налив вина, запри двери и запечатай перстнем твоим. И если завтра ты придешь и не найдешь, что все съедено Вилом, мы умрем, или Даниил, который солгал на нас. Они не обращали на это внимания, потому что под столом сделали потаенный вход, и им всегда входили, и съедали это. Когда они вышли, царь поставил пищу перед Вилом, а Даниил приказал слугам своим, и они принесли пепел, и посыпали весь храм в присутствии одного царя, и, выйдя, заперли двери, и запечатали царским перстнем, и отошли.

Жрецы же, по обычаю своему, пришли ночью с женами и детьми своими, и все съели и выпили. На другой день царь встал рано и Даниил с ним, и сказал: целы ли печати, Даниил? Он сказал: целы, царь. И как скоро отворены были двери, царь, взглянув на стол, воскликнул громким голосом: велик ты, Вил, и нет никакого обмана в тебе! Даниил, улыбнувшись, удержал царя, чтобы он не входил внутрь, и сказал: посмотри на пол и заметь, чьи это следы. Царь сказал: вижу следы мужчин, женщин и детей. И, разгневавшись, царь приказал схватить жрецов, жен их и детей, и они показали потаенные двери, которыми они входили и съедали, что было на столе. Тогда царь повелел умертвить их и отдал Вила Даниилу, и он разрушил его и храм его» (Дан. 14: 1—22).

Кстати: Даниил, если отвлечься от христианского догматизма (из «надписанной» его именем книги ему как пророку заявленной эпохи в лучшем случае принадлежит лишь малая часть – Апокалипсис Даниила относится к эпохе эллинизма, а рассказы о Сусанне, Виле и драконе – александрийского происхождения) как персонаж, Междуречью вовсе не чужой. Там его знали как Данниилу, правителя и «ранаита» («посвященного»), и сохранилась угаритская поэма XIV в. до н. э., в которой описывается, как он на старости лет вымолил у богов себе сына, богатыря Акхата, однако его губит богиня-охотница Анат за отказ отдать чудесный лук бога Кусар-и-Хасиса («Лук – [оружие] смелых; с этим ли будет охотиться бабье?»), хотя она предлагала ему и свою любовь и бессмертие. О ее кровожадном характере мы уже сообщали ранее; чтобы получить от отца, верховного бога Илу (Эла), согласие на убийство Акхата, она угрожает даже ему:

 
«[Длинной] рукой своею я поражу твое [темя].
Я окрашу [седину твою кровью],
[седину бороды] твоей – потоком крови!
И [пусть защищает тебя] Акхат,
и пусть спасает тебя сын Данниилу,
пусть избавляет тебя от руки девы Анат!»
И отвечал Благостный, Илу милосердный:
«Я знаю тебя, дочь моя, что мужественна ты,
и [нет среди богов] презирающих тебя.
Иди, дочь моя, наполнено злом сердце [твое],
[ты возьмешь] то, что задумала,
ты устроишь [желание] сердца твоего.
Поражением поражен будет, кто попирает тебя пятой!»
 

[Интересный момент, позволяющий провести параллели с единственным уязвимым местом греческого богатыря Ахилла и божьим проклятием нарушителям заповеди в Эдеме: «И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей; и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту» (Быт. 3:14–15)].

Данниилу готовится с помощью своей дочери Пагат отомстить, но на этом сохранившийся текст поэмы обрывается.

Возвращаемся к кровавому вавилонскому шутовству. Писатель, философ и оратор Дион Хризостом (40—120 гг. н. э.) сообщает о том, откуда вавилоняне «добывали» ритуального царя: «Они избирают одного из осужденных на смерть преступников, сажают его на царский престол, облачают в царские одежды и позволяют ему отдавать приказания, управлять, наслаждаться, пользоваться даже царскими наложницами в продолжение этих дней праздника. Вообще ему разрешается все, что он захочет, и никто ему в этом не препятствует. Затем с него снимают все царственные украшения, подвергают бичеванию и вешают-распинают».

Н. Румянцев приводит просто умопомрачительный случай из нововавилонской летописи: «(Царь) Урра-Имитти посадил на трон в качестве своего “заместителя” своего садовника Эллиль-Бани и возложил на его голову свою корону. Урра-Имитти в своем дворце… умер. Сидевший на троне Эллиль-Бани не встал и сделался царем».

Более того, тот же исследователь видит своего рода «шутовского царя», убиваемого после оказанных ему почестей, в Амане из библейской книги Эсфири – мы уже упоминали о вавилонском на нее влиянии, ее главные герои – Эсфирь (Астарта) и Мардохей (Мардук). Сюжет вкратце таков: прекрасная еврейка Эсфирь – жена царя Артаксеркса. Злой советник Аман решает истребить всех евреев в Персидском государстве, но благодаря мудрости Эсфири и ее родственника Мардохея[1]1
  В цитатах сохраняется первоначальный вариант написания имен. – Е.С.


[Закрыть] план Амана срывается, а его самого вешают. Мысль Н. Румянцева интересна, и хотя сюжет ее как бы опровергает, в данном отрывке можно предположить именно отражение почестей обреченному «шутовскому царю»:

«И сказал царь: кто на дворе? Аман же пришел тогда на внешний двор царского дома поговорить с царем, чтобы повесили Мардохея на дереве, которое он приготовил для него. И сказали отроки царю: вот, Аман стоит на дворе. И сказал царь: пусть войдет. И вошел Аман. И сказал ему царь: что сделать бы тому человеку, которого царь хочет отличить почестью? Аман подумал в сердце своем: кому другому захочет царь оказать почесть, кроме меня? И сказал Аман царю: тому человеку, которого царь хочет отличить почестью, пусть принесут одеяние царское, в которое одевается царь, и приведут коня, на котором ездит царь, возложат царский венец на голову его, и пусть подадут одеяние и коня в руки одному из первых князей царских, и облекут того человека, которого царь хочет отличить почестью, и выведут его на коне на городскую площадь, и провозгласят пред ним: “Так делается тому человеку, которого царь хочет отличить почестью!” И сказал царь Аману: тотчас же возьми одеяние и коня, как ты сказал, и сделай это Мардохею Иудеянину, сидящему у царских ворот; ничего не опусти из всего, что ты говорил. И взял Аман одеяние и коня и облек Мардохея, и вывел его на коне на городскую площадь и провозгласил пред ним: “Так делается тому человеку, которого царь хочет отличить почестью!” И возвратился Мардохей к царским воротам. Аман же поспешил в дом свой, печальный и закрыв голову… Пришли евнухи царя и стали торопить Амана идти на пир, который приготовила Есфирь. И пришел царь с Аманом пировать у Есфири царицы. И сказал царь Есфири также и в этот второй день во время пира: какое желание твое, царица Есфирь? оно будет удовлетворено; и какая просьба твоя? хотя бы до полуцарства, она будет исполнена. И отвечала царица Есфирь и сказала: если я нашла благоволение в очах твоих, царь, и если царю благоугодно, то да будут дарованы мне жизнь моя, по желанию моему, и народ мой, по просьбе моей! Ибо проданы мы, я и народ мой, на истребление, убиение и погибель. Если бы мы проданы были в рабы и рабыни, я молчала бы, хотя враг не вознаградил бы ущерба царя. И отвечал царь Артаксеркс и сказал царице Есфири: кто это такой, и где тот, который отважился в сердце своем сделать так? И сказала Есфирь: враг и неприятель – этот злобный Аман! И Аман затрепетал пред царем и царицею. И царь встал во гневе своем с пира и пошел в сад при дворце; Аман же остался умолять о жизни своей царицу Есфирь, ибо видел, что определена ему злая участь от царя. Когда царь возвратился из сада при дворце в дом пира, Аман был припавшим к ложу, на котором находилась Есфирь. И сказал царь: даже и насиловать царицу хочет в доме у меня! Слово вышло из уст царя – и накрыли лицо Аману. И сказал Харбона, один из евнухов при царе: вот и дерево, которое приготовил Аман для Мардохея, говорившего доброе для царя, стоит у дома Амана, вышиною в пятьдесят локтей. И сказал царь: повесьте его на нем. И повесили Амана на дереве, которое он приготовил для Мардохея. И гнев царя утих» (Есф. 6:4—12, 14; 7:1—10).