Текст книги "Связной"

Штандартенфюрер фон Ризе понимающе кивнул.

– Мне известно, что вы человек большого мужества. Но дело весьма деликатное. Нужно переправить агенту деньги, а кроме того, следует удостовериться, действительно ли он работает самостоятельно…

– Вы полагаете, что он может работать под опекой советской контрразведки?

Барон Рихтер фон Ризе невольно поморщился. Слова прозвучали слишком откровенно. Мельнику все-таки следовало бы поучиться деликатности, ведь речь идет о его коллеге.

– Не то чтобы я ему не доверяю, но мы должны быть уверены в его абсолютной преданности рейху. Оказываясь на своей родине, наши агенты нередко ведут себя непредсказуемо… Даже те, в ком мы были совершенно уверены! А проверить его вам будет легче, чем кому-либо, вы ведь знаете его в лицо.

– И кто же это? – озадаченно спросил Антон Мельник, покосившись на бутылку коньяка.

– В разведшколе у него был псевдоним «Неволин».

– Геннадий? Хм… Неожиданно. Хотя, как знать… Кажется, он сам пострадал от Советов. Его отца раскулачили.

– Все так. Напомните, а какой псевдоним был у вас?

– «Золотарев». На мой взгляд, не самое подходящее.

– Вам с ним не жить… – улыбнулся барон. – Ваше мнение о Неволине?

– Мне кажется, что он надежен.

– Именно эту фразу я и хотел бы услышать после вашего возвращения.

– Куда меня сбросят?

– В Калужскую область. Места там довольно безлюдные, много лесов, глухих деревень, пустырей. Канал проверенный. Через этот коридор ушло немало наших агентов. Дальше направитесь в Люберцы, Неволин находится там. Приходилось бывать в этом городе?

– Лишь однажды. Но смогу свободно сориентироваться.

– Это хорошо. Документы у вас будут надежные, подлинные, на имя майора Красной Армии Хлопонина. Когда придете к нему на квартиру, назовете пароль: «Феликс Александрович здесь проживает?» Отзыв: «Вы перепутали подъезд». Если заметите что-то подозрительное или что-нибудь пойдет не так, немедленно уходите.

– Я понял. Когда вылетать? – по-деловому осведомился Мельник.

– Может быть, еще по одной? – предложил штандартенфюрер.

– Не возражаю.

Штандартенфюрер фон Ризе разлил коньяк по рюмкам. По кабинету распространился терпкий аромат, замешанный на смолах тысячелетнего дуба и на травах живописной Луары. Антон Мельник подержал немного рюмку в руках, будто размышляя, что же делать с этой каплей спиртного, а потом энергично запрокинул ее в рот.

Презабавно наблюдать за тем, как русские поглощают элитный коньяк стоимостью в тысячу марок за бутылку.

Штандартенфюрер, напротив, пил медленно, изысканно, наслаждаясь каждом глотком. Мельник лишь ерзал на стуле от нетерпения. Подобное поглощение спиртного он воспринимал как баловство. Наконец штандартенфюрер поставил рюмку на стол.

– Вам вылетать через два часа, так что у вас немного времени на сборы. Перед самым вылетом получите посылку, которую вы передадите Неволину. В ней деньги.

– Понял.

– А теперь можете идти. – Показав на бутылку, штандартенфюрер, улыбнувшись, добавил: – Этот коньяк мы допьем вместе после вашего возвращения.

– Надеюсь, что так оно и будет. Разрешите идти?

– Идите.

Глава 7
В машину его!

Забежав домой, Тимофей разогрел чайку. Попил с лимоном, получилось очень вкусно. Стрелки часов показывали половину шестого, следовало поторопиться. На улице шел сильный дождь.

С работы пришла Зоя: мокрая, раскрасневшаяся, желанная.

– Как хорошо, что ты дома! А я почему-то думала, что не застану тебя.

Тимофея с головой накрыла теплая нежность. Так случалось с ним всегда при виде любимой жены.

– Я ведь забежал всего-то на несколько минут. Просто хотел тебя увидеть. Думал, что ты придешь пораньше, – обняв ее за плечи, произнес он.

– У тебя какие-то дела? – упавшим голосом произнесла Зоя.

– Да. Срочные…

– Когда тебя ждать?

– Точно не знаю, скорее всего, где-то около часу ночи. Так что можешь ложиться спать.

– Я не буду спать до тех самых пор, пока ты не придешь, – пообещала Зоя.

– Хорошо, я проверю, – улыбнулся Тимофей.

Накинув плащ-палатку на плечи, он вышел и закрыл за собой дверь.

Два дня назад Тимофей Романцев распорядился, чтобы на поляне, где происходит радиосвязь, установили навес, под которым можно было бы укрыться от непогоды и спрятать от дождя рацию. И как в воду глядел! С утра заморосил небольшой дождь, который вскоре перерос в продолжительный ливень. Упругие струи с таким ожесточением дубасили по стеклам, словно намеревались расколотить их вдребезги. Небо заложило плотной сыростью в радиусе километров на двести, так что в ближайшие пару дней ждать улучшения погоды не приходилось.

Дождь то утихал, то вдруг начинал барабанить с новой силой. «Хорьх-108», стоявший недалеко от дома, спрятался за стену дождя, отчего его контуры выглядели размазанными. В подъезде Романцев увидел небольшого облезлого пса, изрядно продрогшего, трясущегося всем телом. Вот кому сейчас не по себе. Открыв дверцу, он плюхнулся в мягкое кресло и повернул ключ:

– Ну что, родимая, поехали!

Двигатель рассерженно заурчал на мерзкую погоду и на того, кто сейчас находился в салоне. Куда спокойнее было стоять, пусть даже под дождем, чем мчаться в неизвестность навстречу суровому ненастью. Разрезая широкими шинами лужи, автомобиль выехал на улицу. Через несколько минут подкатил к конспиративной квартире на Московской, коротко просигналил. Из подъезда с рацией в руках вышел Копылов под присмотром контрразведчиков.

– Может, переждем? – предложил он. – Льет как из ведра.

– Шутить изволите, сударь? – усмехнулся Тимофей. – Вижу, что у тебя хорошее настроение. Это неплохо! Будем надеяться, что балаган к удаче. Чего стоим? Загружаемся! Или есть желание пешком пройтись?

Покатили по мокрым улицам, разбрасывая по сторонам грязные брызги из-под колес. Через десять минут выехали из города и знакомой проселочной дорогой направились в сторону смешанного леса.

Дождь продолжал хлестать длинными тугими струями. Кроны деревьев съежились, выглядели унылыми. Повсюду чувствовалось приближение скорой осени. Трава на поляне примята, местами пожелтела, так и не сумев распрямиться от прошлых визитов. Лишь у самых деревьев она выросла по пояс, но сейчас, прибитая дождем, слегка наклонилась, будто бы в поклоне.

В самом центре поляны стоял срубленный наспех навес, продолжавший хранить запах свежеструганого дерева, – идеальное место, чтобы работать с рацией.

– Давай туда! – распорядился Тимофей, посмотрев на часы. До начала связи оставалось несколько минут.

Первым выскочил сержант Муртазин. За ним, зябко поежившись, вышел младший лейтенант Никифоров. По плащ-палатке нещадно барабанил дождь, но сам он, оставаясь сухим, чувствовал себя вполне комфортно, терпеливо подождал, пока Копылов, груженный рацией, выберется наружу, после чего закрыл за ним дверь, громко хлопнув ею. Сопровождаемый сотрудниками «СМЕРШа», Копылов зашагал под навес.

Тимофей неприязненно посмотрел на посеревшее небо. Обложило крепко, как бывает разве что в позднюю осень: ни одного светлого пятнышка на горизонте, нередко именно в такую погоду немцы сбрасывают десант.

Копылов, устроившись на толстом чурбане, уже распаковал рацию и вертел ручки, устанавливая ее в рабочее состояние.

– Готово, – сообщил он, продолжая вслушиваться в помехи.

Младший лейтенант и сержант стояли рядом и курили. Такое впечатление, что ненастная погода отпечаталась и на их лицах, сделавшихся унылыми. В глазах, прежде бесоватых и озорных, просматривалось минорное настроение. Казалось, что они не могли дождаться часа, когда вернутся домой, чтобы залечь до утра под толстые ватные одеяла. Придется вам потерпеть, парни: служба превыше всего!

– Передают, – оживился Копылов и, взяв лист бумаги, принялся записывать радиограмму. Когда передатчик умолк, он быстро расшифровал текст и передал написанное Романцеву, стоявшему рядом.

Тимофей прочитал текст:

«Бобру. Курьер находится в пути. С собой он везет 350 тысяч рублей. Курьер – человек надежный. Двести тысяч должны быть потрачены на расширение агентуры, а остальные – по вашему усмотрению. В этом вопросе следует соблюдать крайнюю осторожность и вербовать лишь проверенных людей. Юпитер».

– Значит, курьер в дороге, – хмыкнул он и, сложив радиограмму вчетверо, сунул ее в нагрудный карман. – Мы подготовим ему достойную встречу. А ты, значит, у нас теперь богатенький? Триста пятьдесят тысяч – это хорошие деньги!

– Что мне передавать? – не откликнулся на шутку Копылов.

– Передай, что курьера ждешь с нетерпением. И сделаешь все возможное, чтобы задержка помощи не отразилась на качестве работы, – сказал Романцев. – И еще вот что… Передай, что удалось сойтись с руководящим работником из московского железнодорожного ведомства и часть денег будет потрачена на его вербовку.

Геннадий утвердительно кивнул и застучал ключом.

– Передал, – наконец произнес он и, уложив рацию, щелкнул замками.

– Ну, чего стоим? В машину давай! Или по слякоти соскучились? – выкрикнул Романцев.

Младший лейтенант как-то сразу приободрился. Сержант тоже заметно просветлел. Копылов, сопровождаемый контрразведчиками, зашагал к машине. Дождь тем временем не переставал, наоборот, только усиливался.

Глава 8
Вы случайно не работали стюардом?

На взлетной полосе на специальной тележке стоял десантный планер «DFS-230» – бесшумная машина, зарекомендовавшая себя с наилучшей стороны в европейской компании. Под фюзеляжем длинная лыжа, служившая для приземления. Обычно в планер загружалось не менее восьми полностью экипированных десантников. Сейчас самолет будет перевозить только одного пассажира. По всей видимости, начальство его очень ценило, если не пожелало потеснить. А возможно, такой шаг связан с конспирацией.

Впереди планера стоял «Хейнкель», именно ему доверено буксировать планер – зрелище весьма забавное. И тем не менее эта «птичка» почти бесшумно сумеет пролететь тысячи километров.

Бортинженер распахнул дверцу перед подошедшим Мельником. Сбросил лестницу.

– Прошу вас! – Оценив медлительность Мельника по-своему, добавил: – Все пройдет хорошо.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся Антон. – Вы случайно не работали стюардом?

– Нет, – насторожился бортинженер. – Что-нибудь не так?

– Вы умеете успокаивать пассажиров.

– У меня жизненный опыт…

Антон Мельник, поднимаясь по металлической лестнице, никак не мог избавиться от дурного предчувствия. Он разместился в салоне, невероятно просторном для одного человека. С правой стороны в носовой части встроен пулемет пехотного образца. За кабиной пилота еще один пулемет: предназначенный для обороны и огневой поддержки при посадке. Вот только легче от этого не становилось.

Пилоты и штурман заняли свои кресла. Запустились двигатели у буксирующего самолета, а потом планер вдруг мягко тронулся и покатил по взлетному полю. Скорость увеличивалась с каждой секундой, и в какой-то момент планер вдруг задрал носовую часть и плавно взмыл в воздух. Слегка покачав двадцатиметровыми крыльями, канул в ночь и, набрав высоту, полетел на восток.

Мельник смотрел вниз. Земля выглядела темной и безжизненной. Лишь иногда вспыхивали огни – это сердито палили зенитки. Планер бесшумно пересек линию фронта и углубился на советскую территорию.

– Вам через пять минут десантироваться, – предупредил бортинженер, – будьте готовы.

– Понял, – кивнул в ответ Мельник.

Вскоре летчик подал знак, и бортинженер произнес:

– Ваше время. Мы пролетим над полем, и вы приземлитесь прямо на него.

Мельник посмотрел в иллюминатор: самолет пошел на снижение, внизу угрюмо и пугающе чернел лес, никакого поля видно не было. Впрочем, в делах десантирования следует уповать только на себя.

В салон самолета задул сильный ветер, остудив разгоряченные лица. Антон Мельник подошел к открытой двери, задержался на несколько мгновений, а потом прыгнул в неизвестность. Несколько секунд он просто падал вниз, ощущая в ушах свист ветра, после чего дернул за кольцо. Парашют с шумом раскрылся, и в следующую секунду он почувствовал, что как будто кто-то сильно дернул его вверх, заставив зависнуть в воздухе. Какое-то время ему казалось, что он просто висит неподвижно, но уже через несколько секунд осознал, что это не так – внизу произрастал редкий лес, вершины которого с каждой секундой увеличивались, приобретали законченность. Немного сбоку оставалось небольшое взрыхленное поле, и Мельник, потянув стропы, попытался приземлиться подальше от деревьев.

Ветер, подошедший на выручку, подхватил парашют и услужливо понес его в нужном направлении. Слегка согнув ноги, он стал ждать встречи с землей. Несильный удар, опрокинувший его на вспаханное поле. Антон почувствовал на зубах песок, в нос ударил запах прелой травы. Кажется, приземлился благополучно. Освободившись от строп, он сложил парашют и сунул его под корягу на краю поля. Закинул на плечи вещмешок и в форме майора Красной армии зашагал по проселочной дороге.

Несмотря на поздний час, Тимофей застал полковника Утехина на рабочем месте. Из соседнего кабинета раздавался стук печатной машинки, длинные коридоры деловым шагом рассекали офицеры, а с лестничной площадки доносилась чья-то громкая речь. Обхватив металлическую кружку обеими руками, полковник попивал чаек.

– Может, чаю будешь? С лимоном…

– Спасибо, товарищ полковник, я уже пил.

– Зря отказываешься. Ничто так не бодрит, как чай, в особенности такой крепкий, – поставил чашку на стол Утехин. – Порой думаешь, вот прямо сейчас уснул бы за столом от бессонницы. Ан нет! Заварил свежего чайку, сделал несколько глотков, и усталость как рукой снимает… Рассказывай, что там у тебя стряслось?

Романцев вкратце доложил о событиях прошедшего дня. Полковник выглядел задумчивым. Сделав еще один глоток, одобрительно крякнул:

– Интересную ты мне историю рассказал. Значит, немцы отбили радиограмму, что курьер уже в пути?

– Так точно, товарищ полковник, – откликнулся старший лейтенант.

– Вот только бы знать, в какой именно район он десантируется.

– Это можно только предполагать. Здесь не работают никакие схемы! Его могут сбросить и во Владимирскую область, и в Калужскую, и в Тульскую, и в Ярославскую – угадать сложно.

– Ты прав, – согласился полковник. – Предвидеть сложно… В последнее время немцы стали особенно изобретательны. Раньше они забрасывали к нам агентов пачками, не заботясь об их безопасности, а сейчас стараются работать поизворотливее, берегут своих людей, война их многому научила. Россия – это им не какая-нибудь Бельгия… Я все-таки предупрежу руководителей отделов «СМЕРШа» соседних армий. Если они обнаружат парашютиста, пусть тотчас дадут нам знать, а то возьмут и к стенке поставят курьера, не разобравшись! Такое уже случалось… К вам в горотдел НКГБ я пришлю своих опытных оперативников для усиления. Пусть подежурят! В совместной группе ты назначаешься старшим… Действуешь от моего имени. Передавай мне любую информацию по курьеру!

– Есть, товарищ полковник! Постараемся его выследить еще на подступах к городу.

– Это был бы идеальный вариант, не исключаю, что он окажется настоящим волком, – слегка нахмурился Утехин. – Возможно, ему удастся миновать все посты и добраться незамеченным до Люберец. Для этого случая нужно организовать в квартире засаду. Отправишь туда опытных оперативников, это усиление лишним не будет.

– Когда ждать подкрепления?

– Завтра утром они будут у тебя. Думаю, за ночь ничего такого серьезного не произойдет, но ты все-таки будь повнимательнее… Мало ли чего…

– Я уже распорядился на всех подходах к городу усилить посты. В самом городе и на дорогах будут дежурить наши сотрудники, переодетые в гражданское. Если он все-таки появится, то мы его не упустим. Разрешите идти?

Полковник поднял кружку и сделал небольшой глоток.

– Иди… Здесь мелочей нет. Докладывай лично мне.

Глава 9
Войсковая контрразведка

Лучшего места для переформирования, нежели Калужская область, отыскать сложно. Провинция, одним словом. Тихо. Спокойно. Леса вокруг. Равнины. А в летнюю пору особенно много грибов и ягод, так что небольшой отдых можно было воспринимать как некоторую передышку перед отправкой на передовую.

Село Коломенское было большое. Некогда богатое. А потому в хатах места хватило на всех. Благо, что командование за постой красноармейцев выделило хозяевам тушенку – редкий в этих местах продукт. Так что в обиде никто не остался.

Женщины, истосковавшиеся по мужской ласке, не без интереса посматривали на молодых и крепких парней, облаченных в солдатскую форму. В результате некоторые из красноармейцев получили не только кров, но и теплую бабью ласку.

Коломенское с приходом войсковой части вдруг как-то сразу преобразилось. Ожило. Зашумело. Голосисто зазвучал женский смех, столь редкий в этих местах в последние годы. А мужики, соскучившись по простой крестьянской работе, с охотой рубили дрова, подправляли покосившиеся плетни, перебирали засорившиеся печи. Отовсюду слышалось жужжание пил, стук топоров. Звучали бравые команды, к которым примешивался задорный девичий смех. Расслабились и командиры. Пули не свистят, снаряды не рвутся, так чего же гонять солдатиков по плацу!

Первейшее дело на селе, конечно же, баня! Обязательно жаркая, чтобы кожу обдирало, да с березовым веником. Особенно хороша задалась банька у бабы Дуни, так что, ублажая солдатиков, она топила ее с утра и до вечера.

Было уже далеко за полночь, когда из натопленной бани вышли трое красноармейцев. Вечерний воздух посвежел, однако бойцы этого не ощущали. Старший из них, сорокалетний сержант Степан Абросимов, вытащил расшитый бисером кисет и предложил бойцам самосад:

– Угощайтесь! Ядреный. Сделаешь затяжку, так до кишок пробирает. То, что надо!

Дружно угостились, закрутили цигарки и сладко пыхнули на полную серебристую луну, окутав ее, будто бы в облака, упругим дымом. Помолчали с минуту, оценивая крепость табака, а потом сержант, пихнув локотком приятеля, поинтересовался:

– Ефим, у тебя заладилось с Анастасией?

Двадцатипятилетний красноармеец, припомнив похождения прошедшей ночи, широко заулыбался:

– А то как же! Полный порядок…

– Как тебе удалось? Девка-то видная! Мы к ней едва ли не всей ротой подкатывали, а она всем от ворот поворот показывала! И вдруг тебя выбрала. Пойми меня правильно, Ефим, я против тебя ничего не имею. Парень ты геройский, этого у тебя не отнимешь, но хочу тебе сказать откровенно, в нашей роте и попригожее тебя найдутся.

– Это кто же? Уж не ты ли? – усмехнулся Ефим.

– А хоть бы и я! – задорно отозвался Абросимов. – Так как тебе удалось уговорить ее?

– А никакого секрета тут нет, – пожал плечами Ефим, сделавшись вдруг сразу серьезным. – Устала баба от одиночества. Сказала, что я на ее жениха чем-то похож. Его, бедолагу, под Киевом в первые дни войны убило. – Немного помолчали, думая каждый о своем. Ефим вдруг повеселел, видно вспомнив жаркие объятия Елизаветы. – Я и не делал ничего такого, чтобы ей понравиться… На крыльцо вышел, чтобы покурить, а она мне говорит: а может, ты лучше ко мне на печку пойдешь, дескать, замерз, наверное? Так чего же мне отказываться, братцы?

– И то верно… Нет в этом греха, если одинокую бабу приголубил, – сказал тридцатипятилетний широкогрудый старшина. Молчаливый и незаметный в быту, он выглядел на поле боя если уж не богом войны, так одним из его сподручных. Редкий сплав скромности и отваги.

– Это так, – согласился Степан.

– Кажись, самолет пролетел, – сказал старшина, задрав голову вверх.

– С чего ты взял? – засомневался Ефим. – Тихо, как у нас в деревне.

– Планер это, – запротестовал старшина, – летают как летучие мыши. На них диверсантов сбрасывают.

– Успокойся, старшина, – настаивал на своем Ефим. – Откуда здесь диверсантам взяться? Сам пойми, где мы, а где линия фронта!

– Вот как раз в такие места их и сбрасывают. Я ведь прежде в контрразведке служил, вот мы таких и отлавливали.

– А чего это вдруг тебя в таком случае на передовую отправили?

– Расстрелял одного из них, не разобравшись, вот начальство меня и наказало.

Неожиданно на фоне полной и яркой луны вдруг раскрылся купол парашюта. Зависнув, он предстал темным пятном, а затем, увлеченный ветром, стал приземляться на пашню.

– Взяли автоматы и бегом! – распорядился старшина. – Это где-то километр отсюда будет.

Сбивая дыхание и стараясь не шуметь, бойцы выбежали на край поля, где диверсант припрятывал парашют. Наконец он распрямился и, не заметив спрятавшихся в тени красноармейцев, зашагал по проселочной дороге.

– Перекрой ему дорогу, – посмотрел на Степана старшина, – а мы через поле. Прямо к нему!

Диверсант в форме майора Красной армии шел с беспечным видом. Оглянулся лишь однажды, когда отходил от места, где запрятал парашют. Так идти может только человек, уверенный в том, что впереди не шарахнет мина, не прозвучит автоматная очередь, а на дороге не будет заложен фугас. Человек, привыкший к тылу, или тот, кто уже давно не бывал на передовой и считал, что не попадет под шальную пулю.

– Стоять! – громко произнес старшина, направив автомат в грудь майору.

– В чем дело, товарищ старшина? – громко спросил тот, ничуть не смутившись.

Луна светила ярко, и с расстояния в несколько метров можно было рассмотреть лицо майора. Физиономия лощеная, самодовольная. Смотрел прямо и очень уверенно. В глазах ни капли страха.

– Куда направляешься?

– Извольте обращаться к старшему по званию по воинскому уставу, – строго сказал майор. – И опусти автомат, не ровен час, пальнешь еще сдуру!

– Потерпишь. Документы, майор!

Подошел Степан, заслонив дорогу. Ефим зашел с другой стороны, небрежно вскинув автомат. Теперь майору пробиваться только с боем. Но силы не равны, вряд ли отважится.

– А вы комендантский патруль, что ли? На каком основании я должен показывать вам документы? – Майор держался уверенно, поглядывая то на одного, то на другого красноармейца.

– Так ты нам еще вопросы задавать будешь? Поднял руки! – приказал старшина.

– Вижу, что вас не убедишь, но мы с вами еще поговорим в комендатуре. Там вас научат, как положено разговаривать с офицером. – Скинув вещмешок, майор поднял руки.

– Ефим, обыщи его!

Красноармеец, закинув автомат за спину, подошел к майору и проворно постучал по карманам. Вытащил из кобуры пистолет, передал его сержанту, затем достал какое-то удостоверение.

– А это, никак, документики.

– Прочитай, что там написано, – сказал старшина.

– Командировочное удостоверение… – зачитал сержант. – Майор Красной армии Хлопонин Виктор Петрович… Направляется в двести тридцать пятую особую военную часть одиннадцатой армии… Хм, вот только что-то я не слышал ни о какой такой отдельной части. А ведь мы сами из одиннадцатой армии. Неувязочка произошла… Сразу его пристрелим, старшина, или все-таки в контрразведку отведем?

– Что вы себе позволяете, старшина! – строго проговорил майор. – Я должен прибыть в особую часть не позднее завтрашнего дня. Если я задержусь хотя бы на час, вы пойдете под трибунал!

– Ты так сильно, майор, торопишься в эту свою особую часть, что решил даже на парашюте прыгнуть? – усмехнулся старшина. – Только ведь у нас, у пехоты, это как-то не принято. Мы в основном пешочком топаем. Иной раз на машине, если, конечно, повезет. Значит, говоришь, под трибунал пойду?.. Был я уже под трибуналом, и ничего, как видишь, живой остался. – Закинув автомат за плечи, он вплотную подошел к майору. Оказавшись ниже его на полголовы, посмотрел на него снизу вверх: – Расстреливать я тебя, гада, не буду, а вот по зубам получи! – И, размахнувшись, что есть силы ударил диверсанта в подбородок.

– Вы и за это тоже ответите! – произнес майор, поднимаясь. С разбитой губы сочилась кровь.

Осмотрев кулак, старшина неодобрительно покачал головой:

– Вот беда! Костяшки разбил о его зубы… Теперь нарывать станет… К фельдшеру придется обратиться. Лучше бы мне его сразу расстрелять. Ну, долго ли ты еще корячиться тут будешь? Поднялся и пошел! Контрразведка разберется, кто ты такой. Посмотрите, что у него там в вещмешке!

Сержант поднял вещмешок и развязал горловину:

– Ого! Да здесь деньги, целое состояние!

– Откуда деньги, гаденыш? Это тебя фашисты за хорошую работу премировали?

– Я не обязан перед вами отчитываться.

Ударом кулака старшина снова сбил майора с ног.

– Ладно, подняли его и поволокли, а то я за себя не ручаюсь! Второй раз в штрафную роту… это чересчур!

Отдел контрразведки «СМЕРШ» одиннадцатой армии размещался в пятиэтажном доходном доме, принадлежавшем прежде купцу первой гильдии. Здание считалось одним из красивейших в Калуге. Фасад был исполнен в неоклассическом стиле и украшен львиными головами и горгонами, а угол дома, находившийся на пересечении двух улиц, имел барельефную композицию «Битва гладиаторов». Под самой крышей прежде висел герб Российской империи, но лет двадцать назад он был сбит, и теперь на его месте оставалась лишь неровная кирпичная поверхность с торчащей арматурой. У входа в здание по обе стороны от двери гостей когда-то встречали каменные львы, но они исчезли примерно в то время, когда о гранитный порог разбился герб царствующей династии. Теперь это были всего-то два безликих постамента, воспринимаемые горожанами как скамейки, на которых можно было бы отдохнуть. Вестибюль был украшен стеклянными потолками, а по углам размещались ниши, где когда-то стояли античные скульптуры.

Немногим позже в этом здании размещалась районная администрация, а перед самой войной в особняк перебрался отдел НКВД, и подвалы были переоборудованы в камеры предварительного следствия. С приходом немцев в бывшем купеческом доме разместилось гестапо. А после того, как в город вернулась законная власть, здание вновь перешло в ведомство НКВД, предоставив для армейской контрразведки часть помещений. Так что при всех властях дом давал приют силовым ведомствам.

Майору Староверову он понравился сразу. Барельефами на стенах и внутренним убранством здание напоминало ему детский приют, в котором он оканчивал школу. Кто были его родители, Староверов не знал, лишь однажды директор детдома обмолвился о том, что он сын репрессированного военачальника. Получалось, что армейская служба у него в крови, а потому никто из его приятелей не удивился, когда он поступил в Ленинградскую военную школу, по окончании которой занимал должность оперуполномоченного. Немногим позже был переведен на службу в Московскую дивизию особого назначения НКВД. В начале войны был определен в контрразведку, где с сорок третьего года возглавил отдел контрразведки «СМЕРШ» одиннадцатой армии.

Несколько минут назад в его кабинет трое красноармейцев привели немецкого агента, задержанного за городом на пшеничном поле. По документам он был майором Красной армии Хлопониным. Заметно помятый, с разбитым лицом и рассеченной губой, он между тем не выглядел испуганным – смотрел прямо, совершенно не пряча взгляд, и, кажется, серьезно верил в свое скорое освобождение.

Что ж, придется его разочаровать.

Руки у Хлопонина были связаны за спиной тонким жгутом, приносящим большие страдания. Губы слегка кривились, наверняка от саднящей боли. Староверов невольно усмехнулся: «Придется тебе, майор, потерпеть, не к теще на блины прибыл».

Два сержанта, стоявшие в дверях, в ожидании посматривали на майора, только Староверов, имевший поразительную выдержку, никуда не торопился: ему нравился кабинет, нравилась обстановка с большим столом из красного дерева, вид из окна тоже радовал глаз – целая аллея каштанов, редкий сорт дерева для этих мест.

Майор сел за стол, пододвинул к себе командировочное удостоверение и произнес:

– Значит, майор Хлопонин…

– Так точно!

– … прибывший из Тульской области для дальнейшего прохождения службы.

– Я бы попросил наказать всех тех, кто обошелся со мной таким неподобающим образом.

– Вы их простите, майор, чего уж там… Сами поймите, красноармейцы только что прибыли с передовой, еще даже порох с кожи не смыли. За фашистского лазутчика они теперь кого угодно принять могут.

– Это их нисколько не оправдывает, они не должны были поднимать руку на офицера! За это их следует отдать под трибунал!

– Все так, майор, не оправдывает… Но вот только здесь одна неувязочка получается, парашют мы нашли. Это ведь твой парашют?

– Парашют не мой… Я не ответчик за то, что им померещилось в ночи. В сотый раз вам говорю: я – офицер Красной армии! Произошло какое-то дикое недоразумение. Нужно тщательно разобраться во всем этом деле… Я направлялся в свою часть, а тут ко мне подскочили трое автоматчиков – причем одетых явно не по уставу, как партизаны какие-то! – и потребовали предъявить документы. Потом избили меня и приволокли сюда.

– У меня еще такой вопрос, майор, а почему это у тебя командировочное удостоверение старого образца? Такие удостоверения уже полгода как не используются. И знаешь почему?.. Их отменили, чтобы таких мразей, как ты, ловить было легче! А теперь отвечай, сука, с каким заданием ты сюда прибыл?! – подался вперед Староверов. В какой-то момент показалось, что он ударит. Хлопонин невольно отстранился. Но нет, обошлось. Сдержался. Не подобает начальнику контрразведки руки марать о всякую мразь.

– Я не знаю, о чем вы говорите, – прошелестел Хлопонин разбитыми губами.

– Назови свою настоящую фамилию, фашистский выкормыш!

– Я вам говорю правду!

Староверов вздохнул и неожиданно спокойно заговорил:

– Что ж… Вынуждаешь пойти меня на крайние меры. Ну не люблю я всех этих зверств! А приходится! И ничего тут не поделаешь. А я ведь человек совсем не злой, можно даже сказать, добрый. Всегда хочется поговорить с человеком по душам, надеешься, что он сам все расскажет, а не получается. Ну, вот скажи мне, почему нужно добывать правду всегда через мордобой? – Хлопонин молчал. – Ладно, даю тебе последний шанс: как твоя фамилия? Твое звание у немцев?

– Я уже назвал свою фамилию. Я – офицер Красной армии…

– Эту сказочку я уже слышал. Сделаем вот что… Вы тут объясните немецкому диверсанту, что к чему, потолкуйте с ним немного, – обратился Староверов к сержантам, стоявшим за спиной Хлопонина. – Только поаккуратнее, все-таки у меня тут красота! Паркет. Можно испачкать. И потом, чего гостей пугать! У нас ведь серьезная организация, а не какая-нибудь там мясная лавка. – Выбив из пачки папиросу, он добавил: – Пойду покурю, – и вышел.

Этот Хлопонин оказался весьма крепким орешком. Красноармейцы приволокли его в отдел едва живого, он целую ночь истекал кровью в подвале. Казалось, что после всех злоключений, свалившихся на его голову, он будет вещать как Златоуст. Однако этого не произошло: с завидным упрямством диверсант твердил о том, что является офицером Красной армии, а все произошедшее с ним – всего лишь чудовищное недоразумение, которое немедленно следует исправить. Ничего, эти ребята способны развязывать даже самые крепкие языки!