Текст книги "Фартовый чекист"

Сидорчук и Чуднов вернулись довольно скоро.

– Наповал! – авторитетно объявил Василий. – Это Степан его… Под левую лопатку. Слышь, Степан? Твоя пуля его нашла!

Егоров только пожал плечами. Он как раз отходил от автомобиля, вытирая руки ветошью.

– Можно ехать, – сказал водитель. – В городе механика найти надо бы, по крайности лудильщика. А то далеко не уедем.

– Будет тебе лудильщик, – пообещал Сидорчук. – Все равно в милицию надо. Хочу в этом безобразии разобраться. Как это они себе тут позволяют в уполномоченных среди бела дня шмалять?! Только мертвяка придется с собой захватить. Личность чтоб опознали.

Путешественники расселись по местам, выехали на дорогу. Оружие все держали наготове. Возле тела притормозили, кое-как приткнули труп на сиденье. Это был тот самый наглый мужичонка, каких-то пятнадцать минут назад ведший разговоры. Теперь он оказался бок о бок с Ганичкиным, но тот даже бровью не повел, словно и не заметил неприятного соседства. Такая твердость духа даже в Сидорчуке вызвала что-то похожее на уважение.

Путники не без опаски углубились в лесную чащу. Но под сенью дубравы было тихо. Никаких звуков, кроме пения птиц и жужжания мотора, слышно не было. Дорога петляла между деревьев, а где-то на середине леса перекрещивалась еще с одной. Сидорчук приказал остановиться и внимательно осмотрелся по сторонам.

– Вот так, значит, – сказал он. – Хочешь направо, хочешь налево. Ищи ветра в поле. Ну да сейчас это не наша забота. Пусть местные власти разбираются.

Они поехали дальше и через полчаса оказались на центральной площади города Белогорска, прямо у дверей отдела милиции. Это учреждение располагалось в добротном одноэтажном доме с вывеской, написанной от руки. Пока приезжие сгружали на землю бездыханное тело, к автомобилю набежала целая толпа босоногой ребятни, а на крыльцо отдела вышел высокий скуластый милиционер с наганом на поясе. Сидорчук представился ему и объяснил суть дела.

Павел Шеболданов – так звали милиционера – суть дела ухватил быстро и посетовал:

– Правда ваша, у нас сейчас беспокойно. Завелся тут один такой – атаманом себя кличет. Атаман Пахом! Народу у него не сказать чтобы много, но все отпетые, не дай бог! Леса у нас густые, так они там сидят и, главное, ничего не боятся. Хотя, если подумать, чего им тут бояться? Я вот начальник милиции, так это ж одно название! Помощник мой всегда хворый. Чахотка у него, что ли. Поэтому все одному приходится. И с населением работать, и бандитов ловить. Я, если честно признаться, не столько на них охочусь, сколько сам уворачиваюсь. Они уж раз пять мне смертный приговор объявляли. Дважды ночью в меня стреляли, но повезло, не попали.

– Подмоги не просил, что ли? – недовольно поинтересовался Сидорчук. – Запрос по команде делал?

– Сколько раз! А чего? Говорят – терпи. На других местах, мол, обстановка еще сложнее. А я чего? Вот я и терплю. Мне можно. Один я. Ни жены, ни отца с матерью. Подстрелят – никто плакать не станет. Обидно только, что торжества коммунизма не увижу из-за этих тварей.

– А вообще они что тут творят? Не только же на представителя власти покушаются, да?

– Да все, что им угодно! Агитацию срывают, речи всякие ведут. Школу в прошлом году подожгли. Насилу мы ее потушили. Бывает, грабят. Убийства тоже случаются. И главное, никто ничего не видит. Свидетелей ни одного. Это оттого, что запуган народ, еще не до конца верит в Советскую власть. Еще я думаю, что есть у бандитов тут, в городе, родственники.

– Ну а этот, которого мы привезли, – он тебе знаком? – поинтересовался Сидорчук.

– Трудно сказать, – почесал в затылке Шеболданов. – Вроде видел где-то, но не поручусь. Рожи у них больно одинаковые, дикие. А вы, товарищи, к нам в Белогорск надолго? – с надеждой спросил он.

– Переночуем и поедем, – сказал Сидорчук, отворачиваясь. – У нас свои дела. А ты с председателем Совета решай этот вопрос – доколе у вас тут кулацкие выродки хозяйничать будут? Отряд вызывай, своих комсомольцев поднимай. Отпор давайте. Они тоже, как видишь, не бессмертные.

– Да какие тут комсомольцы! – махнул рукой милиционер. – В городе старичье одно. Все царский режим забыть никак не могут. А которые были хорошие ребята, так те давно в Красную армию ушли. Один я тут, – с тоской закончил он.

Сидорчук мрачно посмотрел на него, но ничего больше не сказал. Он не любил, когда люди подчеркивали свою обособленность, хотя бы даже и вынужденную. Что значит один? Люди кругом – убеди, заставь! Уж он-то управился бы, не слез бы с этого Пахома, пока не задавил бы гадину. Но сейчас Егор Тимофеевич не мог помочь этому недотепе-милиционеру. Дело государственной важности, не терпящее ни малейших отлагательств, звало его дальше.

Егорову нашли механика, с которым он сумел столковаться насчет починки маслопровода. Почувствовав, с кем имеет дело, жестянщик даже согласился сделать все на чистом энтузиазме, бесплатно.

Переночевать договорились в милиции. Сидорчук распределил дежурства на ночь.

– Автомобиль караулить придется, – объяснил он. – Да и вообще поостеречься нужно. Кто знает, что у этого отребья на уме? Может, на месть решатся?

Глава 3

Пахом мстить не стал. Может быть, смерть одного из бандитов послужила ему уроком, или же у него просто были другие планы. Сидорчук, который обстоятельно побеседовал накануне с некоторыми горожанами, в том числе и с самим председателем здешнего Совета, пришел к выводу, что не так страшен черт, как его малюют. Самозваный атаман Пахом и в самом деле наводил страх на городок и окрестные деревни, но в последние месяцы активность его банды шла на спад. Судя по всему, батька испытывал трудности с кадрами. Часть его соратников погибла, другие благоразумно отсеялись, вернулись к мирному труду. В лесу остались самые забубенные, самые отчаянные, которым нечего было терять. Председатель полагал, что бандитов осталось не более десятка. Сидорчук поинтересовался, какова обстановка в соседних уездах.

– По-разному, – пожал плечами председатель. – Где совсем тихо, а где еще хуже, чем у нас. Народ просвещать необходимо, горизонты открывать людям. А то некоторые все надеются, что вот-вот вернутся господа. Есть такая мыслишка в народе, чего греха таить.

– А что дальше творится? – закинул удочку Сидорчук. – Вот в Веснянске, к примеру. Не бывал там?

– Не приходилось, – мотнул головой председатель. – Но думаю, что сложностей и там хватает. Городок вроде нашего, маленький, значит, гарнизона своего нету. Леса вокруг, стало быть, элемент всякий возможен. Ну и вообще, если так посмотреть, оттуда до Польши рукой подать, выходит, вдвойне сложнее. А вы туда следуете?

– И туда тоже, – уклончиво ответил Сидорчук.

Они выехали ранним утром. Дорога на юго-запад шла среди заливных лугов, зеленеющих полей, вилась вдоль прихотливых речных русел. Таинственная громада леса темнела далеко в стороне, и это обстоятельство невольно облегчало всем настроение. Никому не хотелось еще раз ввязаться в нежданную перестрелку на дороге.

– Что думаете о деле, Егор Тимофеевич? – первым прервал молчание Ганичкин. – С чего предполагаете начать поиски? Мое мнение, что прежде всего нам с вами надо бы…

– А меня ваше мнение не интересует, – прервал его Сидорчук, даже не повернувшись в сторону Ганичкина. – Я согласен терпеть, раз уж товарищи из коллегии решили вас зачем-то привлечь к этому делу, но вашим мнением интересоваться не собираюсь. И вообще ведите себя потише, чтобы я меньше вас замечал. Сказать по правде, не верю я вам, думаю, при первой же возможности побежите вы к своим.

Василий Чуднов при этих словах командира хохотнул и с большим любопытством уставился на своего соседа, ожидая, как тот будет выкручиваться из затруднительного положения. Уж больно точным залпом накрыл его Сидорчук. Вот уж мужик так мужик! Ни бога, ни черта не боится и правду-матку режет безо всяких. А что – имеет право. Теперь пришло время рабочих и крестьян. Бывшим только и остается забиться подальше в щель и слушать голос трудового народа. Вот только непонятно, а какого все-таки рожна товарищи из ГПУ остановили выбор на бывшем жандарме или полицейском. Ладно, не важно, кто он там на самом деле.

– Напрасно вы так, Егор Тимофеевич! – нисколько не смутившись, мягко сказал Ганичкин. – В сыскном деле одного мнения никак быть не может-с. Необходимо рассматривать все версии, иначе велика вероятность допустить ошибку. Был в тысяча девятьсот девятом году такой случай. Вели мы слежку за одним мутным человечком. Подозрения были, что работает он на германскую разведку. При этом нечист на руку был, шулер высшей марки, вдобавок связи имел с социал-революционерами, ну и прочее все в таком же роде. И вот в одно прекрасное утро находят его в номере с револьверной пулей во лбу. Первая мысль – расправились с ним его сообщники по грязным делам. Пошли по этому следу – тупик. Долго бились, все перешерстили, в какие только материи не забирались, и ничего! А потом одному подпоручику, новичку, мысль в голову пришла – женщина. Представьте себе, так оно и оказалось! Оказывается, закрутил этот негодяй романчик с одной весьма экзальтированной особой. Для него это было мимолетное приключение, водевиль в одном действии. Он эту дамочку на другой день из головы выбросил, а она, изволите ли видеть, не стерпела – взяла у мужа револьвер, приехала в номера и хладнокровно застрелила изменника! Дамы, знаете ли, иногда проявляют такую выдержку, что не всякой особе сильного пола доступно. А мораль сей басни такова: рассматривай все версии, прислушивайся к каждому мнению. Жизнь иной раз такие фортеля выкидывает, странные, знаете ли, коленца…

– И чего с ней потом сделали? – с любопытством спросил Василий Чуднов. – С бабой этой?

– Каторга ей грозила, – сказал Ганичкин. – Убийство есть убийство. Одно ее спасло. Супруг этой женщины большой пост занимал в империи, да и любил ее безумно. Ну, шепнули ему вовремя, так он свою мадам за границу сразу и вывез. Конечно, сам претерпел по службе, в опалу попал, по тем временам скандал очень большой получился. Что там дальше сталось – это мне неведомо. Потом уже совсем другие дела начались. Подпольщики, прокламации, революции, трон шататься начал. Кстати, ваш покорный слуга, Егор Тимофеевич, к расправам над вашим братом-большевиком ни с какого боку не причастен. Оттого ваша партия мне и доверилась, я полагаю. Да и опыт, конечно, востребован оказался. Я в своей профессии не последним был.

– Начхать мне на ваш опыт! – грубо сказал Сидорчук. – Будете делать, что я скажу, понятно? Нету больше вашей империи, вся вышла. И лучше бы, если бы вы тоже, вслед за этой бабой!.. Антанта и вас приютила бы. А коли остались тут, то и не лезьте в глаза со своим опытом. Мы здесь хозяева – сами и разберемся во всем. Прекратите эти свои разговоры, пока до греха не довели. Это мой вам приказ.

Они замолчали и весь оставшийся путь проделали, не проронив ни слова. Для самого Сидорчука, а также для Егорова молчание никогда не было в тягость. Ганичкин, конечно, был несколько озадачен, но держал паузу так же уверенно, как вообще делал все на свете. С его умением приспосабливаться к обстоятельствам это не составляло никакого труда.

Один Василий мучился необычайно. Он любил побалагурить, потравить истории, послушать хорошую выдумку или анекдот, и ехать в одной машине с тремя молчунами ему было тяжело. К тому же его страшно интриговала история решительной бабы, которая вот так запросто застрелила любовника, а потом и наказания сумела избежать. Он надеялся, что Ганичкин все-таки знает, чем все кончилось, и просто скрывает это, чтобы подогреть интерес к рассказу. Но при Сидорчуке возобновлять расспросы по этому поводу Василий никогда бы не решился. Новый командир не был похож на человека, любящего хорошую шутку, а кулак у него даже навскидку весил не менее полупуда.

К вечеру чекисты и господин из бывших наконец-то достигли цели своего путешествия. К счастью, больше никаких происшествий с ними за целый день не случилось. Автомобиль бежал легко, бодро вертел колесами, окрестные леса встречали их только шелестом листвы и пением птиц.

Сидорчук долго ожидал нового предательского выстрела из-за кустов, но к вечеру все-таки отошел, успокоился. После заката в долине нарисовались аккуратные домики и сады Веснянска, и душа его вдруг наполнилась странным щемящим чувством, которое не было знакомо ему прежде, каким-то необычным теплом и ожиданием, будто подъезжал он к родному дому. На мгновение Сидорчуку даже показалось, что ничего плохого со старым товарищем не случилось. Постнов ждет его здесь, живет себе спокойно, как в ни в чем не бывало.

Но эту непрошеную мысль Сидорчук сразу отогнал куда подальше. Тешить себя побасенками не имело смысла. Слишком серьезные люди послали его сюда, и чересчур значительные ценности были на хранении у Постнова, чтобы ожидать, что все легко разрешится.

Сидорчук снял с головы фуражку, тщательно вытер изрядно вспотевший лоб и приказал Егорову:

– Дуй теперь под горку, вон туда, правее, где березки. Въедешь на улицу, я скажу, у какого дома остановиться.

Егоров кивнул и молча направил автомобиль к городским окраинам. Пассажиры с любопытством рассматривали незнакомое местечко сквозь запыленные стекла. Кривые улочки разбегались во все стороны. Сады буйно цвели и уже начинали осыпаться. Пожарная каланча выглядывала из-за крыш. Тихие стены полуразрушенного монастыря, церковные купола без крестов, пышные кроны берез и рябин, растущих возле каждого домика. Воздух над городом в лучах заходящего солнца пылал червонным золотом.

Картина представлялась совершенно мирной, даже благостной. Поверить, что каких-то два-три года назад по этим местам прокатилась война и что кипели здесь тогда нешуточные страсти, было сложно. Но ничего другого не оставалось. Ведь московский курьер не обнаружил в городке даже следов Постнова.

Автомобиль медленно катился по смутно знакомой улице. Сидорчук вспоминал, какая была скверная погода, когда он появился здесь в первый раз. Он не забыл грязь и сырость, печальные облетевшие березы, небо, затянутое мрачными тучами. На этот раз все выглядело куда веселее, вот только радости на душе Сидорчука не было и в помине.

– Вот здесь, – сказал он шоферу, всматриваясь в тускло отсвечивающие окна дома. – Да, тут он и жил. Снимал квартиру.

Егоров затормозил. Все повернули головы и стали рассматривать дом. Без команды старшего никто не осмеливался выходить из машины.

– Однако не сказал бы, что здесь слишком оживленно! – хмыкнул Ганичкин, переводя взгляд на другие дома и рассматривая перспективу улочки. – Такое впечатление, что все добропорядочные обыватели уже отправились в объятья Морфея.

– Взяли мы как-то раз в Туле связного, – сухо поведал Сидорчук. – На белогвардейское подполье работал. Так у него кроме оружия кокаин нашли и морфий. Без дряни этой он и дышать уже не мог.

– Прошу прощения, – деликатно сказал Ганичкин. – Ничего плохого в данном случае я не имел в виду. Морфей – это такой древний бог сна и сновидений, с вашего позволения. В объятия Морфея означает отправиться спать. Так я в том смысле, что все уже легли…

Сидорчук испытывал досаду от собственной неловкости, но не пожелал молча выслушивать объяснения этого господина.

– А с религией мы тоже боремся, – немного невпопад, но грозно сказал он. – Уничтожим всех ваших богов, будьте уверены! И будет у нас на первом месте трудящийся человек, понятно?

– Совершенно с вами согласен, – покорно ответил Ганичкин.

Довольный тем, как он утер нос этому недобитку-жандарму, Сидорчук повеселел и приказал сгружаться.

– Первым делом поинтересуемся, кто тут теперь обитает, – сказал он. – И куда, значит, делся прежний жилец. Хозяйка здесь – дамочка с прошлым. Дворянских кровей. Может, и она на юг подалась. Как волка ни корми, а он все в лес смотрит.

– Выходит, Постнов этот вот так у дворянки и жил? – оживился Чуднов. – Со всеми драгоценностями? Дворянки, я слышал, до камешков дорогущих падки. Неосторожно это! – Он осуждающе покачал головой.

Сидорчук покосился на Ганичкина. При нем он старательно избегал заводить речь о драгоценностях, будучи убежден, что суть дела жандарма не касается.

– А ты, что слышал, про себя держи! – строго сказал командир Чуднову. – Язык не помело, чтобы им по каждому случаю махать! Помалкивай, пока старшие не велят разговаривать.

– Слушаюсь, товарищ Сидорчук! – со вздохом ответил Чуднов.

Молчание было для него несусветной мукой, а нынешнее положение не оставляло ему вообще никаких шансов. Сидорчук как собеседник отпадал, Егоров по характеру был злостным молчуном. Выходило, что поддержать беседу в этой компании мог только Ганичкин. Но тот числился «бывшим» и, возможно, являлся скрытым врагом Советской власти, на что, кстати, то и дело намекал Сидорчук. Поэтому водить с ним дружбу Василию было совсем не с руки. Оставалось стиснуть зубы и терпеть.

Как настоящий революционер и партиец, Чуднов мог заставить себя вынести любую муку, но не на шутку опасался, что долгое молчание может запросто вызвать у него какую-нибудь тяжелую болезнь. Обидно было вдвойне, потому что болтать Василий любил на посторонние темы, не касающиеся служебной тайны и прочего. Про драгоценности он упомянул только лишь потому, что совершенно точно знал – все в группе посвящены в эту тайну, и опасаться нечего. Сидорчук, выходит, думал по-другому, скорее даже показывал свой вредный характер.

Егор Тимофеевич и не подозревал о страданиях Василия. Он медленно входил в калитку, отмечая про себя изменения, которые произошли здесь за прошедшие годы.

Перемены были не к лучшему. Покосился забор, болталась на петлях калитка, некоторые окна в доме были выбиты и заделаны фанерой, во дворе повсюду валялся какой-то мусор. Даже сам дом как будто стал меньше, врос в землю, потемнел и облез.

Сидорчук попытался вспомнить, как выглядела хозяйка этого дома в момент их первой встречи, но не смог. В памяти всплывало только какое-то нежное, пушистое облако с ароматом цветов, и все. Слишком много крови видел он за эти годы.

Командир оглянулся. Его спутники стояли в ряд возле машины, готовые в любую минуту прийти на помощь. Егор Тимофеевич взошел на крыльцо и сильно постучал кулаком в дверь. Он по-прежнему невольно ожидал появления того воздушного, нежного существа в сером платьице, подчеркивающем хрупкую точеную талию. Его грубая душа странно волновалась даже теперь, после стольких лет и невзгод.

Сидорчук злился на себя за эту слабость, но ничего не мог поделать. Ему до зуда хотелось снова увидеть ту женщину. Этому не было никаких оправданий, конечно. Он и тогда подозревал, что она враг. Жизнь это подтверждала почти наверняка. В бедах, случившихся здесь, эта дамочка непременно должна была поучаствовать. Как ее звали-то? Дай бог памяти!.. Кажется, Анастасия Сергеевна.

Кого бы ни ждал Сидорчук, но на его стук явился совсем иной персонаж.

После долгого кряхтения, громыхания, звяканья цепей за дверью послышался испуганный срывающийся тенорок:

– Кто там?

– Открывайте, ЧК! – рявкнул Сидорчук, вспоминая магическое слово недавних времен, перед которым отворялись все запоры. – Поживее!

– Господи, что же это за напасть такая! – плачущим тоном запричитал тенорок. – Ночь на дворе! Что опять? Мы мирные обыватели, ни в чем таком…

Человек возился с засовами гораздо дольше, чем это было на самом деле необходимо, но открывать все-таки пришлось. Наконец дверь подалась, слегка ушла внутрь, и в образовавшейся щели возникло бледное напряженное лицо тщедушного гражданина лет сорока. Он был одет в подштанники и выцветший китель, наброшенный на узкие плечи. Жидкие волосы на голове встрепаны так, точно мужчина только что выбрался из-под перин. Он смотрел на громадную фигуру Сидорчука снизу вверх, и в глазах его плескался неприкрытый ужас. К чести гражданина надо сказать, что он изо всех сил старался держаться.

– Ну, в самом деле, товарищ! – воззвал он к Сидорчуку. – Поимейте совесть! Жена нездорова, дети… Час поздний, не знаешь, что и думать. Бумаги у нас в порядке, я служу, никаких посторонних элементов в доме не имеется…

– Не части! – оборвал его Сидорчук. – Доложи по порядку. Кто такой? Давно здесь обитаешь?

– Бухгалтер я, фамилия – Баранов, – сказал мужчина. – В потребкооперации служу. Бумаги в порядке. В дом заселен как обремененный наследниками. Семеро их у меня. Сыновья и три девочки. Одеть, обуть надо. Жена хворает. По ордеру губисполкома, все как полагается. Можете проверить…

– Я тебя не про то спросил, – опять перебил его Сидорчук. – Давно здесь?

– А год уже, – пояснил Баранов. – До этого, говорят, старушка тут жила с сыном. Но я их уже не застал. Пустовала квартира. Между прочим… – Он вдруг понизил голос до шепота, вытянул, как черепаха, шею и сообщил: – Говорят, это вроде и не сынок был, а офицер! Золотопогонник!

– Старушка? Офицер? – переспросил Сидорчук. – Ты ничего не перепутал?

– Не поклянусь, конечно, – ответил Баранов. – Я сам не местный, с Поволжья, а люди говорят…

– Ясно. Тут к тебе уже приезжали раньше. Что спрашивали?

– А, точно, было дело. Был серьезный такой мужчина. Тоже из ваших. Интересовался, знаю ли я какого-то Постнова. А я ни сном ни духом. Все рассказал ему, он и отстал. Выходит, этот Постнов и есть тот офицер? Только я, честное благородное…

Сидорчук хмуро посмотрел на него, повелительно мотнул головой и заявил:

– Ты дай-ка пройти! Мне дом осмотреть нужно!

– Вот! – с горечью сказал бухгалтер Баранов. – Тот серьезный мужчина тоже дом осматривал. Что искал – не знаю. Все перевернул. Вы тоже обыск делать будете?

Сидорчук не ответил, просто отодвинул в сторону нового хозяина дома и прошел в комнаты. Нельзя сказать, что увиденное сильно поразило его, но неприятный осадок на душе остался. Он еще помнил уют и порядок того гнездышка, которое соорудила здесь красавица Анастасия. Ничего похожего сейчас тут не наблюдалось. Разномастная покалеченная мебель, грязное белье, тараканы, неубранная посуда. Пахло застарелой пылью и испарениями человеческого тела. Отовсюду из-за шкафов и дверей на Сидорчука таращились встревоженные глаза детей Баранова. В дальней комнате на продавленной кушетке лежала бледная худая женщина с повязкой на голове. Она с ненавистью посмотрела на незваного гостя. Уксусный запах резал глаза.

Гремя сапогами, Сидорчук вышел из дома.

Баранов, придерживая кальсоны, семенил за ним, вопросительно заглядывал в лицо и спросил:

– Так как, товарищ, мы можем больше не беспокоиться? Вам показать ордер?

– Значит, ты ничего о прошлых жильцах не ведаешь? – спросил Сидорчук. – А кто может знать?

Баранов сложил руки, словно собирался помолиться, и ответил:

– Честное слово, не знаю! Я весь день на службе. Родни у меня тут нет. Домашние дела донимают. С соседями стараюсь общаться как можно меньше. Сами понимаете, неизвестно, что за люди. В Гражданскую здесь такое, говорят, творилось!.. Вам лучше в исполкоме навести справки.

– Ладно, наведем, – буркнул Сидорчук и вдруг спохватился: – Где бы нам тут переночевать, а? Четверо нас.

– Совершенно ничем не могу помочь, – поспешно сказал Баранов. – Семь детей, извиняюсь. Жена нездорова. В городе в центре гостиница имеется. Номера Кормилицына. Сдает он их, значит, в соответствии с новой экономической политикой. Там и ресторан с музыкой. Цены немалые, конечно, а что делать?

Сидорчук махнул рукой и пошел к своим.