Текст книги "Фартовый чекист"

Сидорчук хотел еще раз заметить, что не считает бывшего жандарма за своего, но ничего не сказал. Ему было противно повторять постылую фамилию.

Он еще раз попросил дать провожатого и добавил:

– Мы подъедем туда на машине. Нам еще кое-какие пожитки забрать надо. Остались в том доме, где мы ночевали. Туда и обратно. Думаю, беседа у нас с Балцетисом недолгой будет.

– Да уж, из него слова лишнего не вытянешь, – согласился Черницкий. – Даром что на прибалта не слишком похож, а по характеру – точно, он.

– Ты его вообще хорошо знаешь?

Черницкий пожал плечами.

– Нас всех сюда из Пензы перебросили. Там и формировались – с бору по сосенке. На месте притирались. Могу только сказать, что никого из своих упрекнуть не могу. Ребята геройские. Под пулями проверены. А в провожатые я тебе Макарова дам. Это мой заместитель. Он у нас в другом конце живет. Женился в прошлом году на местной. Вдова с двумя ребятишками. Ну а что? Зато всегда обед готов, постирать там, приголубить. Жена – это великое дело, между прочим. Да и дети вроде как с отцом. Одним словом, он вас проводит, а там уж сами.

– Нет вопросов, – сказал Сидорчук.

Скоро московские гости с проводником поехали к Балцетису. Видно было, что Макарову жуть как не хотелось отправляться туда. Он желал бы побыстрее оказаться с женой и детьми, но из уважения к столичным персонам старался не выказывать своего разочарования.

Сперва они заехали к учителю Талалаеву, забрали свои вещевые мешки и объемистый, перехваченный толстыми ремнями саквояж Ганичкина. Сидорчук смотрел на эту штуковину так брезгливо, точно она была предметом одушевленным.

Учитель был крайне взволнован. Его не отпускал ночной ужас. Кроме того, он предполагал, что чекисты могут заподозрить его в соучастии, и был готов к немедленному аресту. Узнав, что делать этого никто не собирается, он пришел в восторг, расслабился и принялся без остановки болтать. Среди словесной чепухи, которую он на радостях нес, попалось, впрочем, и кое-что интересное. Он неожиданно вспомнил, кто может свидетельствовать о том, что здесь творилось пять лет назад.

– Вспомнил, товарищи, кто способен вам помочь! – тараторил он, размахивая руками. – Вчера просто не сообразил. Все как снег на голову… Да и запамятовал, если откровенно. Столько всего навалилось. Эти ужасные годы, пожар Гражданской войны, так сказать!.. Войдите в положение старого человека. Одним словом, вот вам материал к размышлению. Адресок запишите или запомните. Тут рядом, через пяток дворов. Улица наша – Вишневая, а дом под номером четвертым. Хозяйка Надежда Ивановна Бокова, вдова аптекаря. Муж ее в Гражданскую сгинул бесследно, а она сама – женщина болезненная. Никуда уехать не смогла, так тут все годы и прожила. Красные, белые, бандиты!.. Голодала, конечно. Вот она может что-то знать про вашего товарища.

Макаров, слушая учителя, неожиданно глуховато рассмеялся. Странно было видеть улыбку на его желтом, суровом лице. Сидорчук покосился на него с удивлением.

– Интересно, – сказал Макаров. – Мы ведь как раз к ней сейчас и едем, к Надежде Ивановне. Это у нее Балцетис обосновался.

– Да, верно, комнату она сдает, – подтвердил Талалаев. – Все какое-то вспомоществование. Одинокой женщине теперь трудно.

– Всем трудно, – отрезал Сидорчук. – А вы думали, как новый мир строить, пока старый до конца не сломали? Еще немало крови прольется, учитель, уж извините! Но это ничего! Народ просыпается – вот что главное. Трудовой народ. Все по-нашему будет. Вы не глядите, что опять эти повылазили – в штиблетах. Это ненадолго. Эх, да что я вас агитирую? Сами должны понимать, раз учитель. А мы поедем. Мы вообще туда и направлялись. Получается, что вы нам вдвойне правильный адрес дали. И на том спасибо.

Побросав мешки в машину, они двинулись дальше. Дом номер четыре был самый обыкновенный, потемневший от дождей и снегопадов. Крыша кое-где прохудилась. У ворот буйно разрослись лопухи и одуванчики. Забор чуть наклонился в сторону улицы.

Сидорчук неодобрительно покачал головой и буркнул себе под нос:

– Все-таки мужик. Мог бы и руки приложить.

Толкнув покосившуюся калитку, он вошел во двор и поднялся на крыльцо. Ни собаки, ни какой другой живности при жилье не было. Вообще все здесь свидетельствовало о полной запущенности – сорная трава у самого дома, ступени, прогибающиеся под ногой, разбитая дубовая бочка, почему-то валяющаяся посреди двора. Запущенный сад за домом тонул в густом сумраке. Судя по всему, у хозяйки не было ни сил, ни желания сохранять порядок, а постоялец тоже ни во что не вмешивался.

Егор Тимофеевич еще раз сурово мотнул головой и постучал в окошко. Резкая дробь разнеслась, казалось, по всей улице. Однако в доме на стук никто не отреагировал.

– Вот и днем так же, – сказал Макаров за спиной Сидорчука. – Парнишка, которого за ним посылали, говорит – тишина, никого нету. А куда они могли деться? Старуха, у которой он живет, вообще никуда не ходит, слабая она, душа в теле едва держится. А ему куда? Может, пьяный лежит? Вообще в этом его не замечали, не подвержен такой слабости. Разве что, может, с этим зубом своим? В прошлом году у меня, помню, тоже зуб раздуло. Так я не то что водке – застрелиться был рад. Хорошо, дантист под рукой оказался и выдрал его, заразу, а то я бы точно пулю себе в лоб пустил!..

– Этот же был у дантиста, – напомнил Сидорчук. – Черницкий ваш говорит, что после обеда он уже нормальный к нему приходил. Вот как, значит. А мы сегодня, между прочим, не обедали даже.

– Ага, – вздохнул Чуднов, который с печальным видом терся рядом с Макаровым. – Ни крошки во рту не было. С самого утра. Ну до того кишки подвело, просто мочи нет! Кобеля непаленого сейчас съел бы, честное слово!

– Ты про кишку свою забудь! – цыкнул на него Сидорчук. – О деле думай! Между прочим, не один ты тут голодный. Вот разберемся насчет зуба, дисциплины и прочего, тогда про ужин будем думать. Ничего страшного, если натощак сегодня ляжем. Злее будем.

– Да не расстраивайтесь вы насчет ужина, – добродушно сказал Макаров. – Ко мне зайдем, жена покормит чем бог послал. Очень просто. Давайте уже и поедем! А то стемнеет скоро. Нету тут никого. Хотя куда они могли деться – ума не приложу.

– Вот и я тоже никак в толк не возьму, – озабоченно сказал Сидорчук. – То есть когда он позарез нужен, его нету. Я ему что тут, в игрушки играть приехал?

Он с удвоенной энергией заколотил в темное окошко. Тревожное дребезжание стекла отозвалось в доме паническим эхом. Где-то поодаль, в садах залаяла собака. Но в доме стояла тишина.

– Не нравится мне это, да и все тут! – заключил Сидорчук. – Куда они все подевались, черт их дери?

В сердцах он толкнул входную дверь. Она вдруг со скрипом наполовину отворилась и замерла, будто испугавшись чего-то.

– Во как! – удивленно произнес Макаров. – Вообще-то тут давно разучились с незапертыми дверями сидеть. Особенно по ночам. Странно.

– Так странно, что и не сказать, – заметил Сидорчук, обернулся к Чуднову и приказал: – Ну-ка, сгоняй к Егорову. У него фонарь в машине имеется. Обследуем, что у них тут творится, – и повторил, качая головой: – Не нравится мне это!

Чуднов сбегал. Чекисты зажгли фонарь и цепочкой, стараясь не шуметь, вошли в дом. В сенях ничего примечательного не было – все те же запустение и беспорядок. Дальше в комнате выделялась белым айсбергом русская печь. Здесь тоже все оказалось разбросано, стулья перевернуты. Было похоже, что кто-то учинил тут разгром. Неопределенно хмыкнув, Сидорчук поднял фонарь повыше и стал осматриваться.

Макаров тронул его за плечо и тревожно сказал:

– Гляди! На полу гляди!

Сидорчук посмотрел туда, куда указывал Макаров. Василий вдруг охнул и полез в кобуру за револьвером. По полу была густо размазана кровь.

Глава 8

– Постой, ты хочешь сказать, что Балцетиса убили, да?! – На лице Черницкого было написано полное недоумение. – Зарубили топором?! Но кто?! Нет, я понимаю, врагов у нас тут хватает, но у Балцетиса было оружие. Не такой он человек, чтобы позволить забить себя, как быка на бойне. Он стал бы отстреливаться! Просто так не дался бы. И потом… Никто же не видел его убитым, ведь так?

Они сидели в кабинете Черницкого вчетвером, расположившись кружком вокруг стола: сам начальник отдела, Сидорчук, Макаров и Василий Чуднов. Неверный свет закопченной керосиновой лампы выхватывал из темноты их лица, причудливо очерченные и желтые, как глина. В углах комнаты тьма лежала густо и тяжело, точно груды черного неподъемного войлока. Электрические провода по каким-то причинам были доведены только до входа, чтобы горел фонарь, даже ночью высвечивая гордую вывеску ГПУ. В здании для освещения по вечерам пользовались кто чем мог. В городе электричество приживалось плохо, да и телефонная связь работала с перебоями. Черницкий, который так и не полюбил Веснянск, называл его заколдованным местом.

– Я тебе русским языком говорю, – принялся повторно объяснять Сидорчук. – Дом пустой – раз, кровища кругом – два, топор валяется, лезвие в крови и в волосах – три. Разгром кругом, это, считай, четыре. Чего тебе еще нужно? Я прямо скажу, какие у меня подозрения. Очень просто вышло. Балцетиса убили, чтобы я от него ничего не узнал. Все сходится. Я понимаю, чьих рук дело. Опять эта жандармская сволочь!

– Постой, да он же сидит! – удивился Черницкий. – Заперт крепко, на два замка. Тут никаких сомнений быть не может.

– Мало ли что сидит, – хмуро сказал Сидорчук. – Мало ли… Не знаю. Сообщник у него – следит за нами.

– Какой к черту сообщник? – пожал плечами Черницкий. – Про то, что ты хотел говорить с Балцетисом, между прочим, знали только мы с тобой. Ты меня, что ли, в сообщники записать хочешь?

– Тебя мне подозревать не с чего, – сердито сказал Сидорчук. – Но ведь не зря же вокруг нас все время какие-то чудеса происходят. То банда лесная, то в учительском саду стреляют, то твоего бойца топором зарубили.

– Погоди, не горячись! – поднял руку Черницкий. – Ну не верю я, что Балцетиса убили. Не с чего, да и не было у нас последнее время таких открытых выступлений. Враг затаился, на прямое столкновение не идет, бережет силы. Зачем кому-то убивать рядового Балцетиса? Уж лучше бы они меня прикончили, если такой акт задумали, правильно?

– Он должен был со мной говорить, – упрямо повторил Сидорчук.

– Нашел причину! Да я тебе голову на отсечение даю, про это не знал никто, кроме нас с тобой. Да и кому это интересно?

– Ну, хорошо, тогда скажи мне, где этот твой Балцетис?

Черницкий замялся и пробубнил:

– А черт его знает! Расследовать надо. Вы там все хорошо осмотрели?

– Да где хорошо! Темнотища, хоть глаз выколи. Похоже, тела через сад волокли, а куда – непонятно. Может, к реке? Ты правильно говоришь, расследовать нужно. Утром этим и займемся.

Черницкий снял с носа пенсне, потер глаза и сказал, не пряча досады:

– Вот уж не было у бабы забот! Ну, не верю я в убийство! Глупость какая-то! Подождем до завтра, поглядим, может, вернется. Вдруг бабка к родственникам подалась? А Балцетис… Кто его знает? Может, он курицу резал?

– Курицу?! В доме? – рассердился Сидорчук. – Что-то не то ты говоришь, товарищ Черницкий!

– Что думаю, то и говорю! – тоже начиная злиться, ответил Черницкий. – И вообще, я до революции в политехническом учился – на инженера. Мосты строить хотел. А вот сижу теперь здесь, злодейства всякие расследую. Какой из меня следователь? Знаешь, что я тебе скажу, товарищ Сидорчук?

– Ну?

– Тебе из Москвы какой приказ был – отпустить жандарма? Сам говорил, что поступило такое распоряжение. Вот и я так же думаю. Отпусти его, и пусть он своим делом займется. Они, жандармы, в былые времена здорово наловчились студентов да революционеров ловить. Практика у них большая в этом смысле. Нам с ними не тягаться. Улавливаешь мою мысль?

Сердито сопя и сжав намертво челюсти, Сидорчук уставился на Черницкого тяжелым взглядом.

– Ну чего волком смотришь? – продолжил начальник райотдела. – Мне твой Ганичкин ни сват, ни брат. Можешь его хоть в котле сварить да на ужин съесть.

При этих словах голодный Василий нервно хохотнул. Все обернулись в его сторону, и Чуднов смущенно прикрыл рот ладонью. Тема ужина вызывала у него совсем уже болезненный интерес. Любое упоминание о еде заставляло внутренности трястись мелкой дрожью. Правда, шансов поужинать почти не осталось, и Василий изо всех сил старался свыкнуться с этой мыслью.

Убийство, случившееся совсем не ко времени, окончательно перепутало все карты. Чуднов был не менее Сидорчука убежден в реальности преступления – еще бы, столько крови, да топор с прилипшими волосами, б-р-р! Непонятно, куда делись убитые, но этот вопрос занимал Василия гораздо меньше, чем ужин.

– Я про другое говорю, – продолжил Черницкий, когда Чуднов справился со смехом. – Думаю, его к тебе все-таки неспроста приставили. Учли опыт царской ищейки. Пускай займется поисками Балцетиса, живой он там или мертвый. Мне некогда, да и нет у меня талантов на это. Я про сыщиков книжки любил, чего там! Пинкертон, Шерлок Холмс… Но сам не могу. Голова, что ли, не так устроена?..

– А если милиция? – вспомнил Сидорчук. – Уголовное преступление – их работа.

– А что милиция? – спокойно возразил Черницкий. – Федор Пастухов там у нас начальник. Он мужик хороший, спору нет, только сильно на самогонку нажимает. Есть такой грех за человеком. Скверно, конечно, но другого пока нет. Люди у него и вовсе не обученные – пацаны неграмотные, он их по деревням насобирал. Стрелять-то едва научились, а ты говоришь… Нет, прямая тебе выгода Ганичкина назад забирать. Все равно ведь неприятности, хоть с ним, хоть без него. А так, глядишь, поучит нас уму-разуму. Нет, в Москве знали, что делали, когда отправляли его с тобой. Ну, согласись, что я прав!

Сидорчук ничего не ответил, молча встал, отпихнул стул и тяжело протопал к окну. Там он остановился, насупился и стал смотреть вниз, на спящий городок. Электрический фонарь ярко освещал пространство перед входом в ГПУ. Все, что располагалось вне этого пространства – дома, верхушки деревьев, телеграфные столбы, – тонуло в непроглядной тьме. Пылали только звезды, щедро рассыпанные по черному небу. В садах заливались и щелкали соловьи.

– Да черт с вами! – сказал наконец Сидорчук. – Выпускай этого жандарма. Пускай себе ищет. Но если что, я на Москву не посмотрю, спущу с него три шкуры, и все дела!

– Вот и ладно! – обрадовался Черницкий. – А то мне тоже не с руки. Он в подвале баклуши бьет и жрать требует. А у меня для него паек не предусмотрен. Принесли ему сегодня булку из магазина, так он в претензии. Где, говорит, горячее?..

– Горячее? – мрачно осведомился Сидорчук. – Дождется он у меня… горячих!

Черницкий понимающе усмехнулся, кивнул своему заместителю и проговорил:

– Макаров, распорядись! Пускай приведут спеца. Прямо сюда. Пора ему включаться в работу.

Макаров кивнул и вышел. Было слышно, как стучат его сапоги в пустом коридоре.

Черницкий взъерошил волосы, мотнул головой, словно отгоняя наваждение, и изумленно сказал:

– Нет, ничего не понимаю! Балцетис убит! Как хотите, а что-то тут не так! Не разобрал ты что-то, товарищ Сидорчук.

– Я там не один, между прочим, был, – напомнил Егор Тимофеевич. – Ты своего Макарова спроси.

– Да все я понимаю, но все равно не верю! Мы тут, почитай, три года. Он в том доме тогда же поселился, и ничего не случалось. А ты приехал, и на тебе!

– Ты меня в контрреволюционеры записать хочешь? – недовольно спросил Сидорчук.

– Да что ты! Такая мысль мне в голову даже по пьяному делу прийти не может, – усмехнулся Черницкий. – Просто что-то не так стало после твоего приезда. Вот, к примеру, что за человек этот Постнов, ты мне можешь сказать? Чего это его все так упорно ищут?

Сидорчук насупился, закашлял в кулак и мельком взглянул в сторону Чуднова – не сболтнет ли чего лишнего словоохотливый Василий? Но тот всем своим видом показывал, что трепаться любит исключительно на посторонние темы. Службы, мол, это не касается.

– Обыкновенный человек, – сказал Сидорчук, глядя прямо в глаза Черницкому. – Преданный делу революции. Заслуженный, можно сказать. И вот исчез.

– Да за эти годы столько людей пропало! – Черницкий махнул рукой. – Что-то никто никого не ищет. Да ладно, не хочешь – не говори. Только тут и дураку ясно, разворошили вы какое-то гнездо своим появлением.

Сидорчук чувствовал себя сидящим на угольях. Раскрывать государственную тайну он не собирался, но ему было обидно, что перед своим братом-чекистом приходилось ломать комедию. Он даже обрадовался, что в критический момент в комнате появился Ганичкин в сопровождении Макарова и отвлек внимание на себя.

– Добрый вечер честной компании! – как ни в чем не бывало провозгласил господин из бывших, зорко оглядывая в полутьме лица собравшихся. – Скажу, не кривя душой, необыкновенно рад всех видеть! После той дыры, куда я попал волею обстоятельств, даже крокодилу обрадуешься. А позвольте спросить, это что же – допрос с пристрастием или все-таки освобождение?

– Вы свободны, гражданин Ганичкин! – строго сказал Черницкий. – На будущее хочу предупредить, если не хотите попадать в такие ситуации, носите с собой соответствующий мандат. Откуда мы могли знать, что вы выполняете задание ГПУ? На лбу у вас не написано. Тем более что вырядились вы не на пролетарский манер, прямо как чистый буржуа. Даже трость вон с собой таскаете.

– Потому и вырядился, что выполняю задание, – сказал Ганичкин и оглянулся в поисках стула. – Позвольте, я все-таки присяду? Благодарю. – Он зажал между ног трость, покрутил головой, остановил взгляд на Сидорчуке, сгорбившемся над столом, и добавил: – Признаться, я надеялся, что недоразумение разрешится быстрее, да. Но что же… Лучше поздно, чем никогда. Однако чем вызваны эти ночные бдения? Неужели моя скромная персона заставила всех выбраться из теплых постелей?

– Прекратите ваньку валять! – оборвал его Сидорчук. – Будь моя воля!.. Эх!.. Приступайте к работе! Говорите, сыщик? Вот и найдите человека. Тут без вас убийство произошло. Не знаю, чего это вокруг нас смертью запахло? Мыслей у вас на этот счет нет, господин бывший жандарм?

Последние слова он произнес весьма язвительным тоном, но Ганичкин ответил спокойно, будто ничего и не заметил:

– Мысли у меня, конечно, имеются, товарищ Сидорчук. Фактов вот маловато. А к работе я готов приступить хоть сейчас. Собственно, я давно уже ею занялся. Если бы не это странное задержание!.. А кого, простите, убили?

Видя, что Сидорчук испытывает невыразимые муки, разговаривая с бывшим членом жандармского корпуса, Черницкий пришел ему на помощь и в общих чертах объяснил, что случилось.

Под конец он счел нужным пояснить:

– Сам я не очень-то верю в смерть Балцетиса. Ну, не могу никак! Кажется мне, что тут недоразумение какое-то! Если так, то всем хорошо, а если все-таки мы имеем дело с убийством, то самое время вам показать свое искусство.

– Искусство, говорите?.. – Ганичкин покрутил головой.

– Да, чтобы снять некоторые сомнения. – Черницкий при этих словах выразительно посмотрел на Сидорчука.

– Сомнения? – Бывший сыщик будто удивился, но потом согласно и энергично закивал. – Разумеется, разумеется! Если возникают сомнения, то их лучше поскорее развеять. В этом и заключается, как вы изволили выразиться, искусство. Но в таком случае мы должны немедленно отправиться на место преступления! Необходимо тщательно осмотреть там все, собрать улики. Хорошо бы опросить соседей, но, пожалуй, этот этап придется отложить до утра.

– А не лучше ли вообще потерпеть до рассвета? – поинтересовался Черницкий. – Во-первых, сейчас темно, ну и вообще, утро вечера мудренее.

– У меня на это два возражения, – сказал Ганичкин. – До утра слишком много воды утечет. Мы можем упустить что-то крайне важное, какой-то след, предмет. И второе. По некоторым соображениям я предпочел бы не показываться в компании сотрудников ГПУ. В маленьком городе слухи распространяются быстро.

– Чем это вам не угодила наша компания? – презрительно спросил Сидорчук.

– Компания достойнейшая, – хладнокровно ответил Ганичкин. – Но ведь я сразу вас предупредил, что намерен действовать в некотором роде автономным порядком. Моя легенда – коммерсант из столицы. В таком качестве мне удастся завоевать доверие, гм, определенных кругов здешнего общества. Это необходимо. Знаете, отчего-то так складывается, что добропорядочные граждане бывают хуже осведомлены, нежели всякая шушера. Выдавая себя за одного из них, я рассчитываю таким вот образом выйти на информацию, которая недоступна широким массам. Я, конечно, сначала был несколько раздосадован арестом, но затем понял, что и это в конечном счете нам на руку. Ведь я как бы заработал дополнительные бонусы к своей репутации. Люди увидели, что я действительно свой. Поэтому теперь я никак не могу показываться в вашем обществе, иначе разрушу свою репутацию!

Возникла небольшая пауза, после которой Макаров не без юмора спросил:

– Так, может, вас тогда почаще под замок сажать, господин Ганичкин? Для убедительности образа?

– Товарищ! – мягко поправил тот. – Исключительно товарищ! Не называйте меня господином, прошу вас! Никогда себя им не чувствовал, между прочим. Согласен, ваше предложение не лишено остроумия, но по некотором размышлении я предпочту от него отказаться. Внезапные аресты могут спутать мои планы. Одного эксцесса пока вполне достаточно. Сейчас главное – не подчеркивать нашей общности. Поэтому давайте все-таки прямо сейчас отправимся на место преступления и все там осмотрим. Нам нужно человек пять с фонарями и двое, чтобы выставить там охрану. Полагаю, вы этого пока не сделали, не так ли?

– Что-то больно уж здорово вы тут раскомандовались! – сердито буркнул Сидорчук. – Интересно, кто вам полномочия на это давал?

– Определенную самостоятельность с товарищем Зайцевым мы оговаривали сразу, – твердо заявил Ганичкин. – Если у вас возникают сомнения, прошу связаться с Москвой.

– Ладно, черт с вами! Я просто хочу напомнить, кто здесь действительно командир. А вы у меня все равно на подозрении, Ганичкин! Помните, я с вас глаз не спускаю! А насчет того, чтобы часовых там поставить, это правильно. Признаюсь, не сообразил. Ну и прочее… Поехали, Черницкий! Возьми людей с фонарями. Пусть товарищ бывший жандарм своими глазами все увидит.

Через полчаса небольшой отряд, включавший в себя всю четверку Сидорчука и такое же число сотрудников местного ГПУ, прибыл на место.

Стояла уже глубокая ночь. В темных садах пересвистывались соловьи. Слабый порыв ветра изредка пробегал по верхушкам деревьев, листва начинала что-то ожесточенно шептать, но тут же затихала. Звук тяжело нагруженного автомобиля казался в этот час невероятно громким. Сидорчук ожидал, что они перебудят всю улицу, но, как ни странно, их появление прошло незамеченным. Люди спали в своих домах, не подозревая, какая драма разыгрывается совсем рядом.

Машина остановилась возле дома, где жил Балцетис. Все с облегчением выбрались из нее.

Ганичкин критически оглядел дом и сказал:

– Значит, это и есть то место? Так-так…

Никто ему не ответил. Сидорчук едва сдерживал раздражение, подогреваемое еще и чувством голода, от которого действительно сводило желудок. Ганичкину он по-прежнему не доверял и исподволь посматривал на тени, лежащие повсюду. Ему все казалось, что из этих теней сейчас возникнут пособники бывшего жандарма. Между тем сам этот господин чувствовал себя вполне хорошо.

Помахивая тросточкой, он направился к калитке, с любопытством заглянул во двор и вполголоса сообщил:

– Тьма египетская! Ну что же, наверное, пройдемте в дом, товарищи?

Присматриваться к деталям экс-ротмистр начал уже с порога. Он велел зажечь фонари и стал внимательно осматривать поверхность ступеней, досок пола, подоконников, стен. Бывший сыщик неодобрительно и долго качал головой, обнаружив страшные потеки крови на полу. Потом он задавал вопросы, на которые отвечал Макаров, потому что Сидорчук продолжал демонстративно не разговаривать с Ганичкиным.

– Ну вот так оно и было, – объяснил Макаров. – То есть мы вошли и увидели кровь. Да, везде. Прошли в комнаты, а там то же самое. Вот топор. На нем опять кровь, и волосы прилипли, рыжие, между прочим. Мы, собственно, ничего не трогали. Ну, почти.

– Посветите на топор! – распорядился Ганичкин.

Луч фонаря упал на окровавленное лезвие. Кровь уже запеклась, схватилась черным дегтярным струпом, из которого торчали рыжие волоски.

Ганичкин извлек из внутреннего кармана увеличительное стекло в оправе, присел возле топора на корточки и пробормотал:

– Волосы, да. В самом деле. Просто удивительно. Это, знаете, чистый Хакльберри Финн получается. Вкупе с прочими обстоятельствами. Скажите, а этот ваш Балцетис любил читать? Нет, не Маркса, а беллетристику? – Ганичкин не стал дожидаться ответа на свой странный вопрос, перешел в следующую комнату и поинтересовался: – Скажите, а он именно здесь и жил? Любопытно!.. – Мастер сыска пошарил взглядом по темным углам, провел ладонью по пустой полке, висящей в изголовье кровати, заглянул под нее, перевернул постель, порылся в сундучке, стоявшем рядом, потом спросил у Макарова: – Разумеется, у вашего сотрудника имелось оружие, не так ли?

– Само собой, – ответил тот. – Какой же чекист без оружия. Наган у Балцетиса имеется, да еще карабин. Но что-то я тут его не вижу.

– Ну вот и я не вижу, – согласился Ганичкин. – Это кажется мне очень любопытным. Говорите, зуб у него днем болел? К зубодеру он ходил, да? Думаю, адрес этого лекаря установить несложно. Поговорить с ним нужно. У зубодеров отличная память.

– У вас есть какие-то сомнения? – спросил Макаров, хмуря брови.

– Сомнения всегда имеют место, – ответил Ганичкин. – Даже когда дело кажется абсолютно ясным, следует оставлять место для них. А наш случай, я бы сказал, весь состоит из сомнений. Но давайте осмотрим остальные помещения. Нужно понять, что здесь произошло – ограбление, злодейское убийство сотрудника ГПУ или же что-то еще.

Осмотрев весь дом, Ганичкин пришел к заключению, что ограбления не было, и сказал:

– Итак, мы с вами склоняемся к мысли, что жертвой нападения был кто-то из обитателей дома. Или оба. Хотя что могло связывать двух таких разных людей? Жертвой покушения стал скорее кто-то один, а второй был убит просто как свидетель. Это я сейчас обсуждаю возможную версию, хотя мое мнение, что мы стали жертвой в некотором роде мистификации. Но, пожалуй, все-таки продолжим поиски вне дома. Кто-то говорил, что видел следы, по которым можно было предположить, что трупы отволокли в сад?

– Я говорил, – мрачно сказал Сидорчук. – Так оно и есть. Видно, что тело тащили по земле, но мы не стали искать в сумерках. Все равно в темноте да в листве ничего не видно. Но я думаю, что трупы отволокли к реке, за город, и там утопили.

– Да, вполне возможно, что так и было, – кивнул Ганичкин. – Только мне не совсем понятно, зачем взваливать на себя столь тяжкую задачу? Момент убийства никем не был замечен. Не проще ли было оставить трупы на месте? Ведь получается, что когда их тащили через сады, сумерки еще только начинались. Преступника могли заметить. Вот я и спрашиваю, зачем этот неоправданный риск? Поверьте, это очень непросто – таскать мертвецов! А расстояние здесь не маленькое, как я понимаю.

– Да, если до реки, то вполне приличное, – согласился Макаров. – Правда, места именно здесь не слишком людные. Некоторые дома стоят пустые, сады заброшены. Тут почти никто не ходит. Я думаю, что при определенной сноровке преступник мог бы это сделать.

– Однако я повторяю свой вопрос, – пытливо проговорил Ганичкин. – Зачем так важно было избавиться от тел? Вот задача, которую мы пока не разрешили.

Черницкий до этого момента молчал, но вдруг спросил:

– Так вы на все сто уверены в том, что здесь произошло убийство? Ошибки быть не может?

– Ну, а что мы можем предложить взамен убийства? – в свою очередь, спросил Ганичкин. – Ритуальное заклание невинного агнца? Обратите внимание, сколь обильно было кровопускание! Можно спорить, человеческая это кровь или животного, одного существа или же двух. Без специальных исследований тут не обойтись, но факт остается фактом. Кровь настоящая. Мы имеем дело с убийством или же с его имитацией. Я, пожалуй, выбираю второе.

– Ага! Значит, все-таки убийства не было! – обрадовался Черницкий.

– Я этого не сказал, – возразил Ганичкин. – Как раз наоборот. Кто-то был убит, это несомненно. Человек, животное – вот это нам и предстоит выяснить. Давайте попробуем пройти по следам убийцы, который якобы решил спрятать трупы в реке. Будем надеяться, это нам что-то даст.

Они отправились к реке. Пробираться через одичавшие сады в ночной темноте было не слишком приятно, тем более что никто, кажется, не рассчитывал найти там ничего существенного. Все в душе проклинали настырного жандарма, который не хотел ждать до утра.

Но Ганичкин отличался редким упорством. Он неуклонно обследовал каждый метр запущенной территории, вышел на след предполагаемого убийцы и так, шаг за шагом, вывел маленький отряд к реке.

Река была неширока – каких-нибудь двадцать метров, но, как пояснил Макаров, довольно коварна. Утонуть в каком-нибудь омуте здесь не составляло труда.

Пробраться к берегу, сплошь заросшему старыми ивами, высокой стелющейся травой и жесткой осокой, оказалось трудно. К тому же почва здесь была илистая, в ней вязли ноги. Однако Ганичкин пер вперед с упрямством носорога и частенько покрикивал на своих спутников, требуя светить хорошенько. Постепенно они добрались до самой воды. Бывший жандарм освидетельствовал место, где убийца избавился от своего мрачного груза: обломанные ветки, примятая трава, нечеткие следы сапог на почве.

– Ну что же! – провозгласил Ганичкин, ни к кому персонально не обращаясь. – Вот здесь, как мы выяснили, все и закончилось. Сюда действительно приволокли что-то тяжелое и спустили в воду. Думаю, завтра надо будет организовать поиски вниз по течению.

– Так кого же убили? – недоуменно спросил Черницкий. – Я полагал, что вы нам это скажете.

– Ответить на этот вопрос мы сможем, когда обнаружим тела, – объяснил Ганичкин.

– Так какого черта мы тычемся здесь ночью?! – возмутился Черницкий. – Вы же не сказали ровным счетом ничего такого, чего мы не знали раньше! Зачем мы сюда тащились, я вас спрашиваю?

– Мы выяснили, что кто-то очень серьезно подошел к делу и не поленился волочь предполагаемый труп в такую даль. Значит, для него это было очень важно.

Черницкий в ответ на это заявление только махнул рукой, повернулся и решительно зашагал назад.