Текст книги "Записки кинорежиссера о многих и немного о себе"

Новый фильм, старая команда

Главная газета Советского Союза, «Правда», напечатала громадную статью. Она состояла из двух частей. Одна о том, какие нужно снимать детективы, и это была «Золотая мина», а другая – про фильм «Где ты был, Одиссей», там снимался Банионис, играл разведчика…

Я был обласкан центральной партийной прессой, поэтому центральное телевидение тут же предложило мне работу.

– Снимите для нас что-нибудь еще!

Но «что-нибудь еще» все не подворачивалось. Однако однажды подвернулось! Я пришел в редакцию телевизионного объединения «Ленфильм» сыграть в шахматы с редактором Никитой Борисовичем Чирсковым. Мы сидели, передвигали фигуры в свободное от его работы время. А я был вообще безработный…

Передвигали фигуры, а рядом лежал сценарий, я говорю:

– Никита, а это что у тебя?

– Ой, кстати, возьми почитай! Мы тут делали сценарий для одного режиссера, но он не захотел, ему не понравилось. Возьми, может, тебе понравится.

Я сказал:

– Хорошо! – и взял.

Мы доиграли партию. Я поехал домой.

Дома сел, открыл сценарий и ахнул – так мне это понравилось, и пока читал, придумал фильм! Я ничего не перевираю, так оно и было!

Я уже почти решил, кто будет сниматься в какой роли, пока читал. Вот настолько это был мой сценарий, бывает такое! Одному режиссеру предложили – ему не понравилось. Я знаю этого режиссера, знаю, почему ему предложили… А мне сценарий очень понравился!

На следующий день я пришел, говорю:

– Я беру! Мне нравится!

– Отлично!!!

Все были счастливы – сценарий не болтается, режиссер при деле. В общем, все сошлось, все замечательно. Все роли расписаны. Например, в «Золотой мине» снималась Полищук, так почему мадемуазель должна быть какая-то другая? Пускай будет Полищук. Естественно, принцем в советском кино, может быть не единственным, но, во всяком случае, точно принцем, был Олег Даль. Так что это не обсуждалось.

Обсуждали, кто будет его другом и соратником – полковником Джеральдином. Но тут должен быть знакомый артист, с ним легче работать… короче, это оказался Игорь Дмитриев!

Я позвонил Олегу. Вот такая-то и такая-то работа.

– Пришли сценарий.

Я прислал сценарий. Олег приехал в Ленинград и сказал:

– Ну все, берем… Делаем… А кто будет играть полковника?

– Игорь Дмитриев!

– Женюра, а давай сделаем так, чтобы во всех ролях играли наши друзья!

Я говорю:

– Давай! А кого ты предлагаешь?

– Полковника сыграет Юра Богатырев!

– Нет, мне хочется, чтобы это был Игорь Дмитриев!

Он артист «Студии киноактера», а значит, свободный человек. Олег тоже был более-менее свободный. И тогда у меня развязаны руки, мы можем снимать каждый день без перерыва.

Однажды меня пригласили к себе художники Капланы:

– Слушай, Женька, Приходи!

Я работал с Исааком очень много как с художником.

– Приходи… У нас тут будет обед небольшой, и Олег Даль будет.

Я пришел, кроме Олега Даля еще был Юра Богатырев. Олег хотел меня познакомить с ним поближе, чтобы я пригляделся, чтобы я понял. Я Юру знал по фильмам, достаточно знал. Нет, не он… а Игорь Дмитриев!

Те, кто видел фильм «Приключения принца Флоризеля», согласятся со мной, что Юра замечательный артист, но так же, как Глузский из «Золотой мины», – не тот типаж. Я с самого начала решил, и это уже устоялось. Я уперся, и Олег не сильно настаивал. Не произошло, и не произошло.

Из «Золотой мины» попал в картину Женя Киндинов, к которому я очень тепло относился и сейчас отношусь… С ним тоже такой поворот-переворот был. Он тоже такой положительный герой был в то время, да еще герой-любовник советского кино. И он такой внешне презентабельный и вроде бы обаятельный и благородный, а в «Приключениях принца Флоризеля» он играл чуть-чуть застенчивого священника Ролса, который приворовывает. Под сутану – раз алмаз, и все в порядке!

Очень хотела сниматься Удовиченко и даже попросила Аркадия Тигая, они были дружны, поговорить со мной. Тигай исполнил ее просьбу, говорит:

– Слушай, а давай Лариску возьмем! На роль дочки Председателя.

– Нет! – сказал я. – Она взросло выглядит!

Мне нужна была актриса более юная. В результате я не взял Ларису, хотя как актриса она меня абсолютно устраивала, да и барышня она милая и симпатичная.

Потом, когда мы снимали в Каунасе, дошло до смешного… Мы снимали на центральной площади днем, а когда уходили, точно на наше место ставила камеру группа Михаила Швейцера «Маленькие трагедии», где снималась Удовиченко!

Хотел я снимать Леночку Цыплакову, но она в то время была занята. И я взял другую актрису, студентку 1 курса ленинградского Театрального института, и снял с ней все, что должен был снять в городе Сочи, и что-то еще в павильоне. Но посмотрел и понял, что это провал. Не идет, не тянет. Нет шарма, нет обаяния, ну нет…

В результате я извинился перед этой девочкой. Она порыдала, я сказал:

– Ты не плачь, ведь фильм не вышел, и никто не знает, что ты не сыграла ничего. Только я и ты знаем. Будем считать, что ничего не произошло. Я все это пересниму, а у тебя чистая биография, чистый лист. Ты еще будешь сниматься.

Я даже не знаю – снимается она, не снимается.

Прошло три месяца, и освободилась Цыплакова. Я ей позвонил, говорю:

– Лена, а вот так и так.

Она говорит:

– Давайте!

Снялась Леночка Цыплакова, и замечательно, я считаю, снялась.

Что было героическим поступком, скажу без ложной скромности. Это на телевизионном фильме, с очень незначительным бюджетом, мы напряглись и поехали еще раз в Сочи, и за несколько дней пересняли все, что касается этого персонажа – дочери Председателя.

Леночка совершенно замечательная девочка, и очень хороший дуэт получился с ковбоем – Валерием Матвеевым.

Такой принц не нужен!

Хочу сказать, что я купался в этом материале. Я сознаюсь перед читателями, секретом не будет, я чуть-чуть пародировал фильмы, разных персонажей, могу раскрыть это. Например, я одел всех слуг принца одинаково. Черные камзолы, сюртуки, черные котелки, и они «незаметно» сопровождали принца по Парижу. Это ведь прямая цитата из фильма «Римские каникулы».

Был текст, который очень понравился:

– Пришлите сыщиков в штатском!

И из самолета выходят человек сорок одинаково одетых людей – сыщики, которые должны сопровождать принцессу. Смешно, очень смешно!

Еще в экспедиции в Сочи гигантское количество материала было отправлено в Ленинград в проявку. И когда проявили, напечатали – отсылали нам в экспедицию, чтобы мы могли тоже посмотреть материал. Но первой смотрела редактура телевизионного объединения…

И вот я получил вместе с материалом сопроводительное письмо. Авторства я не знаю. Но я догадываюсь. В общем, они камня на камне от материала не оставили. Много было замечаний. Но одно я хорошо помню:

– Где это вы видели, чтобы принцы открывали отмычками двери гостиниц?

Там был такой эпизод:

– Откройте, Марк!

У Марка не получалось. Тогда принц полез в карман, достал какие-то отмычки, открыл дверь, и они вошли в комнату, в которой была записка.

Я был очень расстроен…

Ко мне подошел Даль и спросил:

– Женюра, а что пишут?

Я говорю, Олег, вот так и так… Ужас какой-то!

Олег никогда не просил разрешения посмотреть рабочий материал. Он любил смотреть сложенную, смонтированную работу на озвучании в первый раз. И он говорит:

– Скажи, а можно я посмотрю вместе с вами материал?

Я говорю:

– Ну конечно, Олег!

После окончания всех сеансов в кинотеатре города Сочи мы сели в зале и смотрели часа два этот материал. Когда мы выходили, в городе Сочи действительно были темные ночи…

Олег, я хорошо помню, обнял меня за плечо и сказал:

– Женюра, не обращай ни на кого внимания, я считаю, что все ты делаешь правильно и продолжай так, как ты хочешь, снимать! Не обращай на них внимания!

Я должен сказать, что он меня очень поддержал в тот момент. Дух мой, честно говоря, был сломлен этим письмом, и я уже другими глазами смотрел на материал, и мне уже казалось, а может быть они правы, а не я… Потому что, если вы помните этот фильм, нельзя сказать, в каком жанре он снимался. Это такое междужанровое кино. Поэтому трудно было отстоять его сходу…

Но эти слова Даля очень меня вдохновили. И я подумал: все к черту, буду делать так, как я хочу, а там разберемся! И я сделал кино.

Я показал его худсовету телевизионного объединения. В воздух чепчики не бросали. Пощипали меня так чуть-чуть, и главный редактор объединения Алла Борисова спросила:

– А что скажет автор?

Надо сказать, что автор присутствовал на сдаче проб…

В Ленинграде утвердили всех, поскольку я не снимал пробы механически, кусок из сценария, а пытался в пробах уже обозначить жанр, тональность и всякое-всякое такое. Но автор – Эдгар Борисович Дубровский – сказал, что вообще-то он представлял картину по-другому, но если режиссер видит так, то так тому и быть. Спорить он не будет.

И когда на сдаче картины Алла Борисова спросила «что скажет автор?», то автор уже все сказал, когда принимали пробы, что ему не очень все это понятно, не очень нравится:

– Все, что вы сегодня видели, режиссер уже все это показал на стадии проб… все, что я могу сказать!

Ну, ничего. Я был убежден, что фильм получился, я взял его и поехал сдавать его в творческое объединение «Экран». Но там, очевидно, уже разговаривали с Ленинградом, поэтому были готовы. Они сказали, что картину они не принимают, что им такой принц не нужен…

Тут надо вернуться к кинопробам. Когда я привез кинопробы, мне сказали:

– Не надо такого принца!

Я говорю:

– Почему?

– У Даля глаза пустые! Не надо Дмитриева!

Я снова спросил:

– Почему?

– Потому что надоел уже!

Надо сказать, что я отвечал сразу, не ждал окончания всего обсуждения.

Про «глаза у Даля пустые» я ответил:

– Вы неправы! Даль – замечательный артист, и глаза пустыми у него не могут быть по определению, если только он не будет играть человека с пустыми глазами, и то они все равно абсолютно пустыми не будут!

Когда сказали: «Дмитриев надоел», я ответил:

– Ну, может быть, он вам надоел! Вы смотрите все подряд по телевидению, он много снимается. А я думаю, зрителям он не надоел!

– Полищук не нужно… Один раз сняли, и хватит!

Один раз – это «Золотая мина».

И вот так они подряд по каждому персонажу высказывались.

И я сказал:

– Знаете что, тогда снимайте фильм сами!

В ответ я не скрытую, а явную угрозу услышал из уст директора объединения «Экран», господина Хесина (тогда еще «товарища»):

– Вы с нами так не разговаривайте!

Продолжение можно додумать. Но весь фокус был в том, что в этом кабинете стоял большой хрустальный глобус – мой приз за фильм «Пожар во флигеле». И про газету «Правда», я хорошо знал, они помнили, я был в этом убежден, потому что далеко не по каждому фильму были рецензии в газете «Правда», а уж тем паче такие положительные рецензии.

Поэтому в ответ на его угрозы я сказал:

– А как вы прикажете с вами разговаривать? Вы что-то знаете про этот сценарий? Вы знаете, кого можно снимать? Снимайте сами! Я не угрожаю, просто так будет лучше! Я придумал, очевидно, этот фильм по-другому, не так как вы. И я считаю, что вот эти артисты годятся на эти роли!

Я посмотрел на глобус… Про газету «Правда» я не сказал, но они помнили, конечно. Хесин вздохнул и сказал:

– Хорошо, снимайте, как хотите! Но мы вас предупреждали!

Когда они посмотрели фильм, то сказали:

– Ну… нет, мы не можем принять этот фильм… – пауза. – Мы вас предупреждали, не нужно было брать Даля. Советскому зрителю не нужен принц – положительный герой. Понимаете? Принц – положительный герой!

Я говорю:

– И что вы предлагаете?

– Знаете, что!.. Вы наймите Гердта, артиста Зиновия Гердта. Попросите написать закадровый текст, развенчивающий принца Флоризеля, и пусть он сам его прочитает. Может быть, так вы поправите картинку? А пока мы ее не принимаем!

Автор закадрового текста

Надо вам сказать, что я, оглушенный совершенно, оплеванный, уехал из Москвы и приехал в Ленинград. Три серии непринятого фильма. Это вся киностудия «Ленфильм» без зарплаты, это убытки студии на довольно большую сумму. И что с этим делать и как быть, я не знал!

Я приехал в субботу. Чтобы отдышаться у меня было два дня: суббота и воскресенье, прежде чем я приду, оплеванный, в киностудию «Ленфильм».

Так в субботу и в воскресенье я сидел дома на кухне, подперев щеку. У меня над столом висел репродуктор, и тут чей-то знакомый голос иронично так рассказывает. Кто же это говорит? Господи, это же Дмитриев! Я впервые услышал эту передачу, которая шла на Ленинградской городской трансляции и называлась «В легком жанре».

Вел ее Игорь Борисович Дмитриев. «Господи! – подумал я, – если и писать какой-то текст, то говорить этот текст должен Дмитриев, и от своего лица!» Важно было только начать. Я попросил жену стереть крошки со стола, взял несколько листов бумаги и сел писать закадровый текст, благо, фильм я знал наизусть и понимал, как и куда будут вставлены эти реплики. Первую фразу было никак не придумать, но потом она неожиданно возникла сама: «Про наши похождения с принцем в Лондоне пресса писала много чепухи и глупостей…» и дальше все по порядку до фразы: «И тут, вернемся…»

Фильм «Папа, мама, служанка и я» смотрели многие, но немногие помнили, какой там хороший закадровый текст от лица персонажа де Фюнеса:

– Это не я! Это наш племянник! Вот это я! – говорил де Фюнес.

– Нет, это не я! – говорил Дмитриев. – Это наш попугай Фери! Вот это я!

Я имел право на эту фразу, потому что Дмитриев был одет во все белое с золотом, с орденом на левой стороне, и все время красовался. Он был самовлюбленный, как попугай.

Этой фразой и тональностью был задан обертон всего фильма и всего закадрового текста. Дальше писалось проще.

– Ваше Высочество! – говорит Дмитриев.

– Нет, нет, мы в походных условиях, – отвечает Даль.

– Ваше Высочество, но обед?

– Хорошо, поедим, но без аппетита!

Это не авторская фраза, ее придумал я. Вот так, по кусочкам, по кусочкам… Вечером я позвонил Игорю Борисовичу:

– Игорь, надо кое-что озвучить! Приходите завтра после трех, мы сделаем это!

С утра я приехал на студию, попросил монтажера кое-где расставить кадры, а где-то уплотнить, чтобы помещался текст. Это были элементарные технические проблемы, которые мы решили за 2–3 часа с прекрасным монтажером Тамарой Александровой Гусевой. С Тамарочкой Гусевой мы начали работать «ноздря в ноздрю» в одно и то же время. Она была ассистентом монтажера Стеры Гораковой, а я был вторым режиссером у Венгерова, у Хейфица. Она работала с ними, я работал с ними.

И когда я смог себе позволить снять дипломную работу на двадцать минут, то я подошел к ней и сказал:

– Хочешь, мы с тобой поработаем вместе?

Она ответила:

– Давай, Женя, конечно!

Для нее это была первая самостоятельная работа. Фильм был принят, и мне, и Тамаре включили зеленый светофор. Все двери в большое кино были открыты! Само собой разумеется, что, когда я снимал большое кино, то монтировали мы его с Тамарой, и «Золотую мину», и «Флоризеля».

В три часа дня мы пришли в ателье озвучания, и я дал тексты. Дмитриев очень мило и симпатично все сделал, но я считал, что картина от этого лучше не стала. Там все по-другому было задумано: для меня ирония в фильме была заложена в приключениях принца. Но чиновники решили, что я всерьез восхищаюсь принцем. Какое тут любование, какой там положительный герой? Он трус, просто трус! Это было прямо заложено.

Например, когда мы снимали эпизод в клубе самоубийц, и Председатель отправлял принца на верную смерть, Даль говорил:

– Женя, давай кого-нибудь попросим принести иголку, и в момент, когда выпал туз пик, я уколю себя, а вы снимайте крупно-крупно, как у меня расширяются зрачки.

– Давай!

Правда, фокус с расширяющимися зрачками не прошел, но зато у него отклеились усы…

– Ой, Марк, как хорошо! – говорит принц, когда его спасают слуги.

Я считаю, что чиновники были неправы, а я был прав. В конце концов, я привык к этому закадровому тексту, благо, он был написан мной.

Когда нужно было написать текст, я позвонил автору сценария Дубровскому, с которым у меня дружеские отношения.

Я сказал:

– Слушай, Гарик, они требуют переделать то-то и то-то… Давай напишем закадровый текст?!

– Напиши! – сказал Гарик. – Тебе это так нравится. Ты сделал, ты и выкручивайся.

Вот так это было сказано. Больше на эту тему я никогда с ним уже не говорил. Очень только жалею, что не вписал себя в титры как автор закадрового текста. Я легкомысленный был, молодой еще, мне еще пятидесяти не было. Я об этом жалею сейчас. Это было действительно мое творчество, и этот текст живет уже самостоятельной жизнью. И даже однажды спас мне жизнь. Я расскажу об этом.

Хирург

Был такой горький период в моей жизни – в 2002 году я свалился с мощнейшим инсультом, с кровоизлиянием в мозг. После долгих мытарств и переездов по всей Ленинградской области, сначала из деревни в Приозерск, потом снова в деревню, меня привезли в Петербург. Потом долго ездили по Петербургу в поисках больницы, в которой могли бы меня прооперировать. Все это происходило под нажимом бывшего директора киностудии «Ленфильм», режиссера и моего доброго товарища Виктора Анатольевича Сергеева. Он нажимал на администрацию Петербурга, администрация на главврача больницы, главврач на хирурга, на которого указали:

– Он может сделать эту операцию!

Надо сказать, что мне уже было за 60 лет, в глубоком инсульте, без сознания меня возили семь-восемь часов по области и по городу, и тогда один знакомый врач позвонил Сергееву и сказал:

– Грузи его на самолет и отправляй в Германию!

Он договорился, что в Германии сделают операцию.

Но Витя ему сказал:

– Боря, я его не довезу! Надо искать кого-то в Петербурге!

И меня отвезли во 2-ю Городскую больницу.

Со мной был сын. Он передал меня с рук на руки врачам. Меня оперировал замечательный человек Юрий Алексеевич Шулев. Как иначе я могу охарактеризовать этого человека, если я сейчас сижу, разговариваю и помню все, что было вчера, и что – 40–50 лет назад?! Помогал ему Вадим Наильевич Бикмуллин. Эти два хирурга делали мне многочасовую операцию ночью во 2-й Городской больнице.

Шулев утром должен был улетать в Париж на какой-то симпозиум, а тут ему подсовывают такую операцию. Потом он сказал:

– Знаете, Евгений Маркович, эту операцию в вашем возрасте и в том положении, в котором вас привезли, выдерживает один из десяти. И вы этот билет счастливый вытянули!

Я говорю:

– Спасибо, спасибо, профессор…

– Нет, это вам спасибо! – отвечает он.

– Как мне? Я был без сознания…

– Нет, это больные так думают, а нейрохирурги знают, что на девять десятых все зависит от больного. Если он хочет жить, он будет жить!

Я говорю:

– Я не мог хотеть…

– Это так кажется на уровне сознания, а в подсознании – хотел!

Я ему поверил.

Я пережил эту операцию. Потом было две недели коматозного состояния. Я был подключен к аппарату искусственной вентиляции легких, не узнавал сына в течение семи-десяти дней. Он был единственный, кого пускали ко мне в реанимацию, и спрашивали:

– Евгений Маркович, кто это?

А я отвечал:

– Я не знаю.

Я этого не помню, мне рассказывал сын. Потом сына спросили:

– А кого он любит больше всех в семье?

Сын, стесняясь, сказал:

– По-моему, внука…

– Принесите фотографию внука. Есть?

– Есть!

Мне принесли фотографию внука:

– Евгений Маркович, это кто?

– Марик! – сказал я.

– О-па! Узнал!!! Замечательно все!

А когда на следующий день сын с утра пришел в больницу, навстречу вышел дежурный врач, хлопнул Витю по плечу:

– Витя, ну все!

Витя посмотрел на него и разрыдался… Он подумал, что все…

Надо же было такое сказать парню! А оказывается, «все» – означало, что в этот день отключили искусственную вентиляцию. Я задышал сам.

Витя потом мне пересказывал беседу с Шулевым. Ночью, перед операцией, Шулев посмотрел на сына и спросил:

– А кто ваш папа?

Он понимал, что кто-то, раз так давят, так жмут… Витя сказал:

– Кинорежиссер!

Это было неожиданно для Шулева. Он военный врач, прошел Афганистан. Он, человек похожий на боксера-средневеса, который всегда собран, всегда кулаки сжаты и всегда готов отвесить.

Очевидно, Юрий Алексеевич Шулев определенным образом относился к советскому кино, и он сказал:

– Да? И что снимал ваш папа?

Витька сказал первое, что пришло в голову:

– «Приключения принца Флоризеля».

– Это ваш папа снимал?!

– Да.

– А-а-а… Этому человеку я буду делать операцию! – сказал Шулев, то ли себе, то ли окружающим.

– Так, зовите реаниматора из 3-й Городской! – он засучил рукава…

К утру закончили операцию.

Хорошо помню, что, когда дней через десять нас познакомили и я стоял на дрожащих ногах, не зная, буду ли я ходить, умею ли я ходить, я спросил:

– Юрий Алексеевич, а почему вы, когда услышали, что я снимал «Приключения принца Флоризеля», то сказали, что этому человеку вы будете делать операцию?

– Я скажу! – ответил он. – Это вы писали тексты к картине?

– Не все, а только закадровый.

– Это вы написали: «Он решил сыграть с принцем в прятки! Не знает, дурачок, что у нас в стране прятки – национальный вид спорта»?

Я сознался:

– Я!

– Вот из-за этого я вам сделал операцию. Вы в каком году это написали?

– Вы увидели картину в 81-м, а я снимал ее в 79-м году.

– В 81-м… Я-то хорошо помню это время – сказал он, – время, когда мы шепотом безобидные анекдоты под одеялом жене рассказывали. Я подумал: «Господи, есть же люди, которые так ощущают себя в обществе и пространстве, что могут заявить „У нас в стране прятки – национальный вид спорта“»!

Я сказал:

– Юрий Алексеевич, самое смешное, что я фигу в кармане не держал и ничего не имел в виду, я только хотел сказать то, что я хотел сказать… Прятки можно объявить видом спорта, а в такой стране, как Баккардия, можно сделать национальным видом спорта.

– Вы мне не рассказывайте, не рассказывайте! – погрозил пальчиком Юрий Алексеевич.

Вот почему он сделал мне операцию: ему понравился человек, который мог позволить себе так высказываться!

Надо сказать, что чиновники не обратили внимания на это, а он обратил. С той поры у нас с ним очень хорошие отношения. Я с удовольствием, дорогие читатели, как вы понимаете, встречаюсь с ним и даже могу выпить…

После того как пришел в себя, я его спросил:

– Как я дальше-то жить буду?

Я стоял на дрожащих ногах, и меня в буквальном смысле учили ходить.

– Так же, как и раньше жили, – без запинки ответил он.

Я думаю: «я сейчас тебя проверю». И спросил:

– А я смогу водить машину?

Он посмотрел так на меня:

– Сколько лет водите?

– Сорок…

– Вы ее водите спинным мозгом, а не головой! Сядете и поедете, когда легче станет.

Потом я спросил про водку:

– А сколько я могу выпить?

Для меня это вопрос неактуальный, но мне нужно было знать.

– А вы что пьете?

– Водку, виски!

– Грамм семьдесят, Евгений Маркович, больше вам сейчас не надо! Знаю я ваши компании… – сказал он.

Вряд ли он знает мои компании!

– Все наливают, – продолжает он, – а вы себе водички налейте, и…

Я помню, как потом проделывал это. Но это были не все вопросы.

– А барышни? – спросил я.

– Это в неограниченном числе… Это даже помогает!

Так шутя, он меня успокоил.