Текст книги "Балет Большого. Искусство, покорившее мир"

Дама и кавалеры

Виктор Семёнов был её венчанным мужем. Они решились на церковный брак в самое «богоборческое» время – на рубеже двадцатых и тридцатых. Семёнова всегда была независима от стандартов эпохи. Но вскоре союз однофамильцев распался, пути двух артистов разошлись: новый город, новый театр, новые соблазны…

Сердце царицы русского балета завоевал Лев Карахан, который считался одним из талантливейших советских дипломатов первого – чичеринского – призыва. Большевик, в недавнем прошлом – революционер. Трудно было устоять перед таким кавалером: Карахан умел ухаживать с размахом, к тому же был остроумным, увлекательным и мудрым собеседником. Дипломат оказался тонким знатоком Востока, его культуры и политики, а ещё – страстным театралом и меломаном. Карахан с первых лет советской власти занимал пост заместителя наркома иностранных дел, возглавлял советские миссии в Польше, в Китае, в Турции… Соратник Георгия Чичерина впервые увидел Семёнову в Мариинском, а после её переезда в Москву окружил своим вниманием… Вскоре они стали гражданскими мужем и женой. Союз с Караханом открывал перед Семёновой «международные» перспективы. Она блистала на дипломатических раутах. Меха, бриллианты, поездки в Италию, Грецию и Турцию – в аскетических условиях тридцатых годов тогдашняя жизнь Семёновой выглядела сказочно. Как важно было для Семёновой увидеть древнегреческое искусство – ведь она стремилась в балете приблизиться к скульптурному идеалу классической Эллады, к гармонии и выразительности жестов, которую мы видим в изваяниях Афродиты и Артемиды…

С 1934-го они подолгу жили в разлуке: Карахан работал в Турции, Семёнова танцевала на сцене Большого и гастролировала… А в мае 1937 года Карахана срочно вызвали в Москву под предлогом нового ответственного назначения. Ему прочили место советского посла в США. Но, вместо Вашингтона, Карахан угодил на Лубянку, с клеймом «врага народа». Семёнова собрала чемодан с бельём на случай, если придут за ней. Несколько лет этот чемодан стоял наготове в квартире балерины. И… через месяц после ареста мужа Семёнову удостоили звания Заслуженной артистки РСФСР. Тем самым власть вроде бы давала ей понять: отвечать за мужа не придётся. Но положение Семёновой в театре изменилось. Отныне «на неё» всё реже ставили балеты, Семёнова танцевала блистательно, но… во втором, в третьем, в четвёртом составе. Отныне в её жизни нечасто случались праздники настоящих больших премьер.

Семёнова, пожалуй, единственная из великих прим Большого ХХ века – стала мамой, а потом и бабушкой, и прабабушкой… Отцом её дочери был Всеволод Аксёнов – знаменитый актёр, один из корифеев чтецкого искусства. Красавец, обладатель чарующего голоса, на сцене он был Дорианом Греем и Пером Гюнтом. В кино играл князя Мещерского в «Суворове» и честного американского журналиста Гарри Смита в «Русском вопросе». За последнюю роль он получил Сталинскую премию первой степени. Аксёнов ушел из жизни в 1960-м, не дожив до шестидесяти.

Их дочь Екатерина Аксёнова продолжила традицию, пошла в балет, стала заслуженной артисткой России. Семёнова всегда была главой семьи, истинной хозяйкой просторной квартиры на улице Горького. Ею восхищались, её любили, никогда она не была одинока…

Перемена участи

Казалось бы, в роковом 1937-м году её карьера развивалась вполне благополучно: Семёнова получила звание заслуженной артистки РСФСР и орден Трудового Красного знамени. В то же время, в официальной иерархии советского балета она утратила первое место. На ответственных спектаклях, в присутствии вождей и иностранных гостей, «жена врага народа» не танцевала. «Меня выживали, даже травили», – говорила Семёнова о том времени.

Счастливым исключением стал «Щелкунчик» в постановке Вайнонена, в котором Семёнова танцевала Машу на главной премьере. Маша у неё получилась светлая, рождественская. Это был настоящий праздник классического танца в эпоху, когда драматические перипетии в балете ставились на первое место.

В 1941-м Семёнова получила Сталинскую премию. Но не первой, а второй степени. Первой степени удостоили Лепешинскую и Уланову. Профессионалы признавали несправедливость такого расклада. Сама Лепешинская всегда ставила на первое место двух гениальных балерин – Уланову и Семёнову.

Чтобы свыкнуться с новым положением вещей и не сложить оружия, нужен характер Семёновой, стальной и несгибаемый. На удары судьбы, как и на все разговоры о том, что «Семёнова потяжелела», она отвечала танцем – пусть и в «четвёртом составе», но с прежним успехом. «В «чистом танце», в танцевальном академизме она так и осталась балериной непревзойденной и по сей день» – утверждал в те годы дирижёр Юрий Файер.

«У Семеновой был гипноз присутствия на сцене. Когда она выходила, никого больше не существовало… Она была крепостной, но с царственной статью… Танцевала ослепительно… У нее бывали волшебные спектакли, я их застала», – писала Майя Плисецкая по впечатлением именно тех тяжёлых для Семёновой времён.

Балерина Победы

С конца тридцатых годов в Москве и Ленинграде ходила шутка: поклонники балета делятся на два полка: семёновский и уланский. В настоящих полках советские офицеры тоже преклонялись перед великими балеринами.

В Генштабе на совещаниях, проходивших в дни спектаклей с Семеновой, маршалы, генералы передавали записки друг другу: «Вы сегодня идете смотреть Божественную?». И старались не пропускать Семёнову в «Лебедином», в «Раймонде». В годы войны именно «Раймонда» особенно полюбилась военным. Есть в этом балете рыцарский воинский дух, а Семёнова представала прекрасной дамой, за которую шли в бой…

В 1945-м году, на волне Победы, Семенова танцевала «Раймонду» для офицеров, вернувшихся из Германии. Этот вечер вошёл в историю: победители, бросавшие цветы Семёновой на том спектакле, писали ей восторженные письма и пятьдесят лет спустя! «Раймонду» офицеры восприняли как метафорическую историю своей победы. Крестоносец Жан де Бриенн (в этой роли партнёрами Семёновой много лет были Владимир Голубин и Михаил Габович) спасает прекрасную Раймонду от сарацина Абдерахмана, побеждая его в поединке. В финале – победа и свадьба. Апофеоз, о котором мечтали на фронте.

Овации длились около часа, командные голоса фронтовиков громко выкрикивали фамилию Семёновой…

Из новых послевоенных спектаклей самым важным для Семёновой была «Золушка». Её не готовили к премьерным спектаклям, Семёнова танцевала Золушку в четвёртом составе, но успех был не меньший, чем на премьерах. Сложная музыка Прокофьева её не испугала. В праздничном спектакле с роскошными декорациями Семёнова излучала жизнелюбие.

Семёнова танцевала в Большом до 44-х лет. 29 июня 1952 года Семёнова последний раз танцевала на сцене Большого – в опере «Иван Сусанин», в которой её танец на балу всегда вызывал овации.

Символично, что последней новой партией Семёновой в Большом театре была Царица бала в «Медном всаднике» Рейнгольда Глиэра. Царица!

Педагог

В «Евгении Онегине» есть строки:

 
Узрю ли русской Терпсихоры
Душой исполненный полёт?
 

Пушкинское определение – «Душой исполненный полёт» – повторяла Агриппина Ваганова, а позже Марина Семёнова говорила своим ученицам: «Подними душу!». В этих словах – высокие идеалы русского балета. Любимая ученица Вагановой стала лучшим московским балетным педагогом. Преподавать начала увлечённо, страстно ещё до того, как ушла со сцены. И не бросала педагогическую работу почти до ста лет. Класс Семёновой в Большом по праву считали академией балета. Одна из учениц Марины Тимофеевны вспоминает о том, как это было…

Хочу дожить до ста лет!

Азарт не покидал Семёнову до последних дней… Она и на девятом десятке любила путешествовать, с удовольствиям ездила в дальние гастроли со своими учениками, набиралась новых впечатлений. Не только в театры и музеи, даже на корриду заглядывала. После занятий в классе шла домой с прямой спиной, не показывая усталости – в пример молодым.

В 96 лет она перестала служить в Большом. Передала свой класс любимому ученику – Николаю Цискаридзе. В те годы она часто повторяла: «Очень хочу дожить до ста лет!». Почему же так важен был именно этот рубеж? Оказывается, это тоже вопрос азарта. Во время триумфальных выступлений в Париже «на Семёнову» пришла вся русская эмиграция и вся парижская балетная элита. Нельзя было не заметить отсутствие одной персоны – Матильды Кшесинской. Поговаривали, что Кшесинская посчитала ниже своего достоинства «идти к Семёновой»: «Я – жена великого князя, а она – жена посла». Кшесинская шести месяцев не дожила до ста лет. «Я хочу её в этом победить!», – говорила Семёнова, разумеется, с долей иронии. И победила, превзошла долгожительский рекорд Кшесинской на два с половиной года.

Но пришло время последних аплодисментов. 9 июня 2010 года, когда балерина ушла из жизни, информационные агентства сообщали: «Марину Семёнову похоронят на Троекуровском кладбище». Трудно забыть возмущение, даже «ярость благородную» Цискаридзе, который добивался для великой балерины места на Новодевичьем. Говорят, чиновники Мэрии затребовали видеоматериалы, которые бы подтверждали значение Семёновой для искусства. Увы, киноплёнка сохранила только считанные минуты танца Семёновой… И всё-таки поклонники настоящего искусства, во главе с Николаем Цискаридзе, пробили бюрократическую стену. Семёнову похоронили на Новодевичьем. Похоронили непобедимую женственность, истинную красоту. Да, достойных видеозаписей её спектаклей не осталось. Остались ученики и, самое главное, навечно осталась легенда, в которой – нескончаемый гул аплодисментов, запах роз и кулис, образ царственной балерины. Первой балерины СССР — этот громкий титул останется за ней навсегда.

Глава 4
Планета Ольга Лепешинская

Ольга Лепешинская – праздничное имя балета. Русского, советского, мирового. Время жестоко: всё меньше остаётся преданных поклонников, которые видели Лепешинскую на сцене. Она прекратила выступления в 1962-м году, сразу после смерти мужа – генерала армии Алексея Иннокентьевича Антонова, одного из лучших штабных стратегов Второй Мировой.

Всю артистическую жизнь она отдала Большому. Лепешинская в Большом театре родилась. Нет, физически она появилась на свет в Киеве, но, как артистка – несомненно, в Большом. Её называют самой московской балериной. Уланова подписала ей свой портрет: «Пламенной москвичке Лепешинской от ленинградки Улановой». Каждое слово в этой подписи – осмысленное.

Истоки

Дед первой в балете народной артистки СССР – Василий Павлович Лепешинский – считался вольнодумцем: участвовал в «Народной воле», за что был арестован, а позже построил в своем имении школу и обучал в ней грамоте крестьянских детей. Отец – Василий Васильевич – в 1905 году блестяще окончил Институт инженеров путей сообщения в Санкт-Петербурге и уехал в Харбин, где стал одним из руководителей строительства Китайско-Восточной железной дороги. Революционное прошлое стало для дворян Лепешинских охранной грамотой в годы репрессий.

Илл.17: Ольга Лепешинская на фоне своего портрета кисти Александра Герасимова

С началом Первой мировой войны Лепешинские вернулись на родину, в Киев. За буйный темперамент Ольгу называли мальчишеским именем – Лёшей и даже «Лёшкой-Лепёшкой». Бегать, прыгать и танцевать она научилась раньше, чем ходить. По крайней мере, так гласит семейная легенда. Но девочка и не думала о своем увлечении как о будущей профессии: она мечтала стать, как отец, инженером и строить мосты. Любила фантазировать, как первой ступит на только что построенный по ее проекту мост. Но судьбу решил случай.

Летом 1925 года Лепешинские отдыхали в Крыму. Маленькая непоседа Лёшка, когда внизу играла музыка, выходила на балкон и пыталась танцевать. По соседству отдыхала семья художника Большого театра Фёдорова. Однажды его жена, в прошлом балерина, увидела «выступления» девочки и уговорила маму, Марию Сергеевну, отдать дочь в хореографическое училище. К тому времени Лепешинские уже жили в Москве: отец будущей балерины был инженером-метростроевцем.

Поколебавшись, Мария Сергеевна решилась показать Олю приемной комиссии Московской балетной школы (вскоре её переименуют в техникум). Девочку внимательно просмотрели и… не приняли. Тут проявился характер Лели. Все свободное время она занималась хореографией, несколько раз в неделю ездила брать уроки у балерины О.Н. Некрасовой. И случай подоспел. Одна из принятых девочек заболела, и на освободившееся место взяли Олю Лепешинскую.

Меловой круг

В России всегда любят рекорды, а уж в тридцатые годы… О рекордных фуэте и па-де-басках Лепешинской рапортовали газеты. Между тем, в балетной школе 32 фуэте ей долго не удавались. «Представляете весь ужас моего положения? Головкина может, а я не могу!». Приходилось подкупать ключника Кузьму папиросами «Казбек», чтобы он после занятий пускал Ольгу в зал. Она до позднего вечера запиралась в зале, прихватив школьные учебники и любимые конфеты «Мишка». Рисовала мелом на полу круг и в одиночестве приступала к дополнительным занятиям. «Я вылетала в сторону после шести фуэте. Потом вылетела после восьми. А потом, на спор, – шестьдесят четыре. Так же на спор, когда стоишь на одном носочке, съедаешь бутерброд. Но это всё по глупости только можно». А сорок фуэте, с учётом двойных, Лепешинская делала и на сцене Большого, под овации, которые не уступали футбольным.

Птичка и птица

На сцену Большого она, как и подобает «самой московской балерине», выбегала уже в десятилетнем возрасте. Шла опера Н.А.Римского-Корсакова «Снегурочка». Ученицы второго класса балетного техникума изображали птичек, приветствующих приход весны. Вскоре «озябшая птичка» из «Снегурочки» расправила крылья и стала волшебной птицей балета. Ещё учась в техникуме, Ольга Лепешинская станцевала в «Щелкунчике» Фею Драже. «Щелкунчик» в Большом – это всегда чудо. Партия Феи Драже пленительна. После дебюта Ольга получила корзину цветов – от отца. И записку, в которой, по домашней традиции Лепешинских, был весёлый экспромт: «В здоровом теле – здоровый дух. Пирожных ешь не больше двух». Современным балеринам такая диета, пожалуй, не покажется строгой. Хотя, если вообразить себе пирожные из Филипповской булочной на заварном креме – удержаться от «двух» сложно.

Так заканчивался счастливый пролог для театральной легенды.

Суок, Жанна и другие

Это была не первая большая роль Лепешинской. Она уже танцевала в «Тщетной предосторожности» на сцене филиала Большого. Но появление Лепешинской в роли Суок стало сенсацией и безоговорочной победой. «Три толстяка» в Большом ставил Игорь Моисеев – будущий основатель всемирно известного ансамбля народного танца СССР, который проявил себя как талантливый хореограф и в классическом балете. Моисеев был не только постановщиком, но и автором либретто «Толстяков». Их многое объединяло: как и Лепешинская, Моисеев родился в Киеве, как и она, был переполнен планами, излучал энергию. Иногда они разговаривали по-французски: оба владели этим языком, как и языком танца.

Музыку написал Виктор Александрович Оранский – ныне позабытый композитор. Он работал в Хореографическом училище, тонко чувствовал природу балета.

Что такое «Три толстяка»? Сказка про классовую борьбу, про революцию. Юрий Олеша – писатель удивительный, и его прихотливая фантазия превратила «актуальный» поучительный сюжет в таинственную и притягательную сказку ХХ века. В сказке есть героическая девочка Суок, которая притворяется куклой. Выигрышный сюжет для балета! В первом составе Суок успешно танцевала Суламифь Мессерер. Но зрителям понравилась и Лепешинская.

Так бывает нечасто: роль в детском спектакле сделала Лепешинскую знаменитой. Её заметили, узнали. Суок была и смешной, и героичной. Впечатляющий сплав! Юмор и отвага навсегда стали излюбленными мотивами Лепешинской. Шесть лет оживала кукла Суок на сцене Большого. Началась война – и этот балет исчез, уступил место другим. К тому времени у Лепешинской были новые роли.

Огромной победой балерины в предвоенные годы стала Китри из «Дон Кихота». Её энергия наполняла зрительный зал электричеством. Говорили: от Лепешинской прикуривать можно. Вся Москва знала, что за кулисами костюмеры держали балерину за юбку, чтобы она раньше времени не выскочила на сцену. Так она рвалась танцевать: музыка Минкуса действовала на неё магически. Темперамент зашкаливал. Много лет спустя Лепешинская откровенничала: «А ведь радость – единственное, чем я была интересна на сцене! Я ведь всю жизнь летела на спектакль как на праздник!»

Илл.18: Ольга Лепешинская – Китри

С 1940-го фамилию Лепешинской знала вся страна. Не имея выигрышных внешних данных, она стала звездой советского балета, любимицей публики. В ней пылал огонь! Что с того, что ростом она была ниже других балетных прим? «Отлично понимая это сама, она всегда держала в руках на сцене какой-либо театральный атрибут. Зонтик, веер, платочки, цветочки. Но у неё был азарт, напор, бесстрашие, динамичное вращение. Она без оглядки кидалась с далёкого разбега «на рыбку». – в руки партнёру… Публике была по душе авантажность Лепешинской, её бесстрашие», – такой увидела Лепешинскую Майя Плисецкая. Бесстрашие – важное слово. Кураж. Роль Китри требовала именно этих качеств. Премии и награды не всегда являются показателем истинного успеха. Но Сталинская премия первой степени, которую Лепешинская получила за Китри, была заслуженной, хотя и неожиданной. Слишком молода была Китри. Хозяин премии лично вписал её фамилию в список лауреатов. А ведь то были первые Сталинские премии – престижные неимоверно. Считалось, что денежный фонд премий составляли гонорары Сталина, которые он получал за многотиражные издания своих книг по всему миру. Вместе с Лепешинской Сталинскую первой степени получили тогда Уланова и Чабукиани. Лауреату первой степени полагалось 100 тысяч рублей, второй – 50 тысяч. Но дело не в деньгах! Жизнь в СССР была иерархична, а звание Сталинского лауреата означало официальное признание и высокий статус. Считалось, что премия – гарантия неприкосновенности: сталинских лауреатов редко подвергали арестам. Это подороже денег.

Большой театр остро конкурировал с Кировским. И многие ленинградские балетоманы свысока смотрели на звёздочек из Белокаменной. Весной 1941 года решено было пригласить одну из московских балерин для выступлений в Ленинградском театре имени Кирова. Выбор пал на Лепешинскую. И… надменная ленинградская публика встретила её Китри бурной овацией. Ленинград был покорён.

Героини Лепешинской – стайка революционерок и комсомолок, а ещё – образы классической литературы в новых балетных интерпретациях. Советские композиторы поставили на поток сочинение балетов. Каждый год в Большом и в Кировском проходили «мировые премьеры» новых сочинений Сергея Прокофьева, Бориса Асафьева, Рейнгольда Глиэра, Владимира Юровского и других. Разумеется, в ходу были идеологически выдержанные темы, но и классические сюжеты Пушкина, Гоголя, Шарля Перро интересовали советских композиторов.

Илл. 19: Ольга Лепешинская в балете «Красный мак»

Лепешинская уверенно чувствовала себя в современных балетах, отзывчивых на злобу дня, как эстрада. Ассоль в «Алых парусах» композитора Юровского – самая романтическая героиня советской мифологии. Заглавная героиня в шпиономанском балете Дмитрия Клебанова «Светлана» задерживает диверсантов на Дальнем Востоке. Лепешинская наградила свою героиню, выросшую в лесном краю, природной диковатой грацией. Ещё была Татьяна из балета Александра Крейна «Дочь народа» – комсомолка, партизанка, совершившая подвиг.

Одним из главных балетов Лепешинской было «Пламя Парижа» Асафьева – представление из истории Французской революции. Семь раз бывал на «Пламени Парижа» Сталин и всякий раз с воодушевлением аплодировал Лепешинской – пламенной Жанне. Сталин не демонстрировал публично своё появление в театре, садился не в «императорскую» ложу, а в ложу «А» – если стоять лицом к сцене, она слева. Там легко было скрыться от посторонних глаз, задёрнув занавеску. Но артисты, если видели, что за кулисами во множестве появлялись молодые люди крепкого сложения в добротных тёмных костюмах, сразу понимали: Сталин в ложе.

Он любил посмотреть, как революционные марсельцы разжигают в Париже пламя революции. Иногда он заглядывал в Большой только на один акт – штурм Тюильри. Эту сцену любил не только вождь: балетмейстер Василий Вайнонен поставил её изобретательно, с размахом в духе полотен Делакруа.

Жанна была богиней революционной стихии – Свободой, ведущей народ. Снова сплелись озорство и героика. Она то пародирует жеманных аристократок, то патетически ведёт французов на штурм королевского дворца. А была ещё Полина в «Кавказском пленнике» того же Асафьева – тоже озорная, кокетливая и бесстрашная.

А вот Одетта-Одиллия в «Лебедином озере» победой не стала. Лепешинская остро чувствовала, что ботичеллиевские лебединые линии ей недоступны. И обратилась к дирекции Большого с письменной просьбой освободить её от участия в «Лебедином». Между прочим, это тоже неординарный порыв – в духе Жанны из «Пламени Парижа».

Другое дело – Мирандолина. Композитор Сергей Василенко написал балет по классической комедии Гольдони «Трактирщица». Эта пьеса на русской сцене прижилась, пожалуй, навсегда. По сцене и кино многим запомнились Комиссаржевская, Марецкая, Викландт, Гундарева в роли неотразимой хозяйка гостиницы. Но как перевести на язык танца комедию, в которой на первом месте – игра слов, остроумие, репризы в диалогах? У Вайнонена и Лепешинской получился спектакль-праздник, на который послевоенная Москва ломилась, позабыв о тяготах разрухи. Лепешинская превратилась в экспансивную итальянку. Лукавая, хитрая со своими знатными поклонниками и страстная с любимым Фабрицио, она пленяла зал. Зал хохотал, как это нечасто бывало в балете: комедия состоялась! С бубном в руке Лепешинская выходила в тарантелле – и зрители с трудом сдерживались, чтобы не пуститься в пляс. Среди зрителей было немало офицеров и солдат, прошедших через госпиталя: «Мирандолина» врачевала фронтовые раны. Это была одна из лучших ролей Лепешинской.