Текст книги "Военный Петербург эпохи Павла I"

Глава десятая
ПАВЕЛ И СУВОРОВ

Суворов и Павел… Едва ли можно представить себе двух более непримиримых антагонистов во взгляде на военное дело в России конца XVIII в.! Здесь мы постараемся кратко рассмотреть взаимоотношения Павла Петровича и полководца и глубину возникшего между ними конфликта.

Первая встреча А. В. Суворова и Цесаревича произошла в марте 1765 г., когда командир Суздальского пехотного полка полковник Суворов был представлен Великому Князю во время очередного приезда в столицу из Новой Ладоги. Следующая встреча произошла летом того же года, во время маневров в Красном Селе ¹. Но тогда Павел был еще ребенком. Наибольший интерес представляет развитие отношений Павла Петровича и Суворова в последующие годы, когда Александр Васильевич не раз бывал в Петербурге. Кстати, во время таких приездов он, бывая в Гатчине, видел и Гатчинские войска, но особого восторга они у него не вызвали ².

«Отношения между Цесаревичем Павлом Петровичем и Суворовым были постоянно удовлетворительные, – писал А. Ф. Петрушевский. – Приезжая в Петербург и представляясь Императрице Екатерине, Суворов непременно являлся на поклон и к Цесаревичу и неизменно оказывал ему знаки почтительной преданности, как наследнику престола. Правда, он не удерживал своих странностей и причуд в присутствии Павла Петровича, особенно в последние годы, когда сделался чудаком по преимуществу, и это было неприятно Павлу, который не любил вообще никаких отклонений от общепринятой колеи обычаев, приличий и проч. Но он не имел причины видеть в дурачествах Суворова что-нибудь специальное, лично для него, Цесаревича, предназначенное, так как Суворов никогда не принимал участия в интригах большого двора против него, Цесаревича, и вообще держал себя вне сферы дворской деятельности.

^{А. В. Суворов}

Цесаревич писал Суворову письма по разным случаям… получал от него почтительные поздравления, пожелания и проч. в подобном роде. Существовали причины и к холодности Павла: глубокая преданность Суворова Екатерине и сочувствие его многим нововведениям Потемкина. Павел Петрович ненавидел их сплошь, не признавал в них ничего хорошего и всех, кто был на их стороне, считал сообщниками Потемкина, своими противниками и людьми вредными для общего блага. Стало быть, к числу таких лиц Павел Петрович относил отчасти и Суворова, который расходился с ним еще и в том, что был творцом своеобразного военного искусства, по мнению Павла– дикого, беспорядочного, противоречащего единственно верным принципам великого прусского короля.

Таким образом, не имея против Суворова ничего прямо неприязненного, Государь, однако, не чувствовал к нему расположения. Почти то же самое, по рефлексии, происходило и в Суворове, помимо преданности верноподданного Государю. Но, живя почти всегда в провинции… Суворов не представлял себе Павла Петровича таким, каким его олицетворяли другие, стоявшие ближе к центру дел и закулисных тайн. Оттого первое время по вступлении Павла на престол Суворов находил в новом царствовании даже немало хорошего, и лишь по прошествии нескольких недель вся новизна получила настоящее освещение»³.

Но рассмотрим взаимоотношения Павла и Суворова подробнее.

Вот что писал Император полководцу 15 декабря 1796 г.: «Что было прежде, того не воротишь…; кто старое помянет, тому глаз вон… Поздравляю с Новым годом и зову приехать к Москве, к коронации, если тебе можно. Прощай, не забывай старых друзей. Павел. Приводи своих в мой порядок пожалуй» ⁴.

Обратим здесь внимание на последнюю фразу. Император не приказывает, а дружески просит Суворова привести вверенные ему войска в соответствие с новыми требованиями службы. Мало к кому строгий Павел обращался подобным образом! И эта дружеская просьба не есть ли знак симпатии Павла к Суворову? Г. И. Меерович и Ф. В. Буданов усмотрели в тоне письма лишь проявление фамильярности ⁵, но Павел фамильярности не терпел ⁶, и это утверждение можно оставить на совести авторов.

Но что же Суворов? В написанном 29 декабря 1796 г. ответе на письмо Павла он обещает Императору «самопоспешнейше» реорганизовать по новым правилам вверенную ему Екатеринославскую дивизию ⁷. Но тут же допускает несколько нарушений вновь установленных правил службы (присылка в Петербург с частной корреспонденцией капитана вместо фельдъегеря, оставление при себе в прежнем виде штаба, который приказано было распустить, и т. д.), за что несколько раз Император выражал ему свое неудовольствие ⁸. Впрочем, фельдмаршал, несмотря на данное Императору обещание, оставляет в своей дивизии все по-старому, за исключением переобмундирования войск и введения предусмотренного новым уставом аршинного шага. 14 января 1797 г. Павел прямо пишет ему: «Вообще же рекомендую поступать во всем по уставу»⁹.

Суворов, явно обиженный, просится в годичный отпуск, на что получает отказ, а чуть позднее – повеление прибыть в Петербург. 3 февраля Суворов отправляет Павлу прошение об отставке, мотивируя ее тем, что поскольку войны нет, то ему в армии делать нечего. 6 февраля отставка была дана ¹⁰.

«Отставка была Суворовым получена перед половиной февраля, но не вследствие его прошения, а по инициативе Государя», – писал А. Ф. Петрушевский ^п. Но здесь автор явно лукавит. Вслед за вышеприведенной фразой он цитирует Высочайший приказ, отданный при пароле 6 февраля 1797 г.: «Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь Его Императорскому Величеству, что так как войны нет и ему делать нечего, за подобный отзыв оставляется от службы» ¹².

«Высочайшие приказы Императора Павла отличались редкой точностью формулировок. То, что говорилось в них, обыкновенно соответствовало истине – все называлось своими именами», – писал В. А. Томсинов, кстати, в качестве примера подобной точности приведший прошение Суворова и Высочайший указ Павла от 6 февраля ¹³. Так что, как следует из текста Высочайшего указа, инициатором отставки выступил именно Суворов, а не Павел, который, наоборот, стремился оставить фельдмаршала на службе.

«Новый Император Павел I… никогда не был предубежден по отношению к Суворову. Вопреки утверждениям позднейших авторов, он относился к полководцу с уважением, но оставлял за собой право преобразовывать армию согласно новым ее задачам. Государь хотел соединить таланты преуспевшего в польских и турецких войнах Суворова с лучшими уставами Западной Европы… Но старый фельдмаршал, привыкший к большой свободе действий, упорно поступал вопреки субординации, несмотря на просьбы, а затем и приказания Монарха, посему и оставлен был от службы… „Великий Суворов, но как человек – со слабостьми“, по выражению поэта Г. Р. Державина, он, обладавший немалым честолюбием и раздраженный ограничением привилегий фельдмаршалов, фактически сам оказался виновником своей размолвки со справедливым, хотя и вспыльчивым Императором Павлом», – отмечали В. А. Локтющенков и А. Ю. Егоров ¹⁴. И это утверждение, на наш взгляд, справедливо. Ведь Александр Васильевич, пусть и в силу объективного неприятия военных реформ Павла, но тем не менее фактически саботировал распоряжение Императора, с чем тот в конце концов не захотел мириться.

Год спустя Павел вновь пригласил Суворова в Петербург, желая помириться с фельдмаршалом и вновь призвать его на службу. Государь с величайшим нетерпением ждал приезда прославленного полководца. После первой аудиенции Император и фельдмаршал отбыли на вахтпарад, который специально для Суворова был проведен не по обычному сценарию: солдаты на разводе ходили скорым шагом в атаку. Несмотря на радушный прием и внимание Павла, Суворов лишь дурачился и капризничал. Своему племяннику А. И. Горчакову, флигель-адъютанту Павла, он говорил, что согласен вернуться на службу лишь в случае предоставления ему тех полномочий, какие он имел в екатерининское время ¹⁵.

«…Государь не раз приглашал Суворова к своему столу и на развод, обращался с ним милостиво, наводил разговор на прежнюю тему о поступлении на службу, но получал в ответ уклончивые заявления о старости и болезнях, – писал А. Ф. Петрушевский. – Мало того, Суворов не переставал „блажить“, не упуская случая подшутить и осмеять новые правила службы, обмундирование, снаряжение не только в отсутствие, но и в присутствии Государя… Между проходившими церемониальным маршем взводами Суворов бегал и суетился, что считалось крайним нарушением порядка и строевого благочиния… Через несколько дней последовал приказ о благочинии на разводах, которым строго подтверждались правила порядка, нарушенные Суворовым, но имя его в приказе не упоминалось.

Государь переламывал себя и оказывал Суворову необыкновенную снисходительность и сдержанность, но вместе с тем недоумевал о причинах упорства старого военачальника» ¹⁶. Вскоре Суворов, испросив разрешения Павла, вновь уехал в деревню ¹⁷.

Обратим внимание: ив 1797, и в 1798 гг. Павел первым протягивает Суворову руку, желает видеть его на службе. Но тот категорически не соглашается на сближение, выдвигая для возвращения на службу условия, для Павла абсолютно неприемлемые.

Безусловно, военные реформы Павла имели ряд негативных моментов. Столь же бесспорно, что Суворов крайне отрицательно оценивал эти реформы. Но здесь есть одна интересная деталь: Суворов фактически не пытался объяснить Павлу Петровичу негативные моменты его преобразований в военной сфере, не пытался помочь Императору направить реформы в русло продолжения традиций русского национального военного искусства, гениальнейшим представителем которого являлся. Вместо этого он встал на путь откровенного дурачества и простого поношения действий Государя, иногда, как в случае с Екатеринославской дивизией, даже обманывая его. В письмах полководца этого периода – беспощадная критика павловских нововведений и откровенная обида за себя, доходящая порой до по-детски наивного сравнения себя с пруссаками и с самим Фридрихом Великим, с подчеркиванием своего превосходства над ними ¹⁸.

Обида и беспокойство Суворова – не только за себя, но в первую очередь за судьбу русской армии – понятны. Но, критикуя павловские порядки в армии в письмах к родственникам и сослуживцам, с самим Павлом в переписку на эту тему полководец не вступил. А Император, возможно, ждал от него таких писем и вряд ли оставил бы их без внимания… Вероятно, он разговаривал с Суворовым о военных реформах с глазу на глаз, но, увы, содержание их бесед нам не суждено узнать…

Вообще следует признать, что в большинстве случаев полководец вел себя с Императором просто-напросто некорректно. Никоим образом не хочется осуждать здесь Александра Васильевича, но при всем восхищении суворовским военным гением необходимо отметить его крайне нелегкий характер – те самые «слабости», о которых писал Г. Р. Державин и которые отмечали другие современники ¹⁹.

6 февраля 1799 г. Суворов получил от Государя следующий рескрипт: «Граф Александр Васильевич! Теперь нам не время рассчитываться. Виноватого Бог простит. Римский Император требует вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на сие согласиться, а ваше спасти их. Поспешите приездом сюда и не отнимайте у славы вашей времени, а у меня удовольствия вас видеть. Павел» ²⁰. 9 февраля 1799 г. фельдмаршал вновь прибыл в Петербург – на сей раз для того, чтобы встать во главе русско-австрийских войск в Италии. Теперь фельдмаршала будто подменили – никаких чудачеств. При встрече Император и полководец обнялись. Несколько дней спустя, 13 февраля, Павел возложил на коленопреклоненного Суворова знаки большого креста ордена Св. Иоанна Иерусалимского. И напоследок сказал ему знаменательную фразу: «Веди войну по-своему, как умеешь» ²¹. Таким образом, Павел предоставлял Суворову полную свободу действий. Кстати, встречающееся во многих изданиях о Суворове утверждение о том, что, не доверяя полностью полководцу, Император отправил к нему в качестве своего соглядатая генерал-лейтенанта И. И. Германа, как показал Б. В. Галенко, не имеет оснований ²².

^{Большой крест ордена Св. Иоанна Иерусалимского}

Не будем здесь описывать Итало-швейцарский поход А. В. Суворова – это увело бы нас далеко от исследуемой темы. Отметим лишь, что из-за предательства австрийцев и англичан политические результаты кампании 1799 г. для России свелись к нулю ²³. Но это нисколько не отнимает лавров и славы у русских солдат и у гениального их предводителя!

«Лейтенская кампания Фридриха II красива, Итальянская кампания Бонапарта блестяща, Швейцарский поход Суворова бессмертен. Такой яркой, торжествующей победы духа над материей не выпадало на долю ни одного народа, ни одной армии в мире», – писал А. А. Керсновский ²⁴.

Гремели на весь мир суворовские победы, и Император жаловал полководца все новыми наградами. 14 мая 1799 г. Суворов награжден перстнем с портретом Павла, 13 июля – его портретом для ношения на груди, 8 августа возведен в княжеское достоинство Российской империи с титулом князя Италийского, 24 августа приказал отдавать Суворову воинские почести «подобно отдаваемым особе Его Императорского Величества», 29 октября он произведен в Генералиссимусы всех российских войск, 1 ноября Военной Коллегии повелено вести переписку с Суворовым не указами, а сообщениями, и, наконец, 4 ноября Павел повелевает изготовить статую Суворова ²⁵. Список внушительный, и это без учета иностранных наград. После пожалования полководца в Генералиссимусы Павел сказал графу Ф. В. Ростопчину: «Это много для другого, а Суворову мало: ему быть Ангелом» ²⁶.

^{Памятник А. В. Суворову и российским солдатам у Чертова моста в Швейцарии}

Весьма интересна история с княжеским титулом А. В. Суворова. Впервые в России княжеский титул, пожалованный за заслуги, передавался по наследству. Но многие ставили в вину Павлу то, что, даровав Суворову княжеский титул, Император велел именовать его не «светлостью», как обычно в России именовали князей, а лишь «сиятельством» – как баронов и графов. Но серьезно исследовавший вопрос о княжеском титуле Суворова К. Л. Козюренок отметил, что в России до конца XVIII в. не существовало четкой регламентации в вопросе княжеского титулования, впервые она была четко оговорена лишь при Павле. До того же именование «светлость» в России бытовало лишь по примеру Священной Римской империи. При возведении в княжеское достоинство А. А. Безбородко в 1797 г. было специально оговорено, что он жалуется с титулом «светлости»; пожалованный князем в 1799 г. П. В. Лопухин получил право пользоваться титулом «светлости» лишь через месяц после пожалования, а последний из пожалованных Павлом в князья, Иосиф Аргутинский-Долгорукий, разрешения титуловаться «светлостью» так и не получил. К. Л. Козюренок приходит к обоснованному выводу о том, что Павел рассматривал титул «светлости» как следующую ступень после пожалования в князья Российской империи, а автоматически этой формой титулования могли пользоваться лишь князья Священной Римской империи (А. В. Суворов был лишь имперским графом, а Сардиния, князем которой являлся полководец, в состав империи не входила, и этот титул права на «светлость» не давал). Исследователь также высказывает не лишенное оснований предположение о том, что пожалование титула «светлости» готовилось Суворову в Петербурге в качестве составной части триумфальных мероприятий, ожидавших его в столице ²⁷.

Суворов действительно возвращался в Россию с триумфом. «Русское общество гордилось своим героем и восторженно ему поклонялось. Император Павел был настоящим представителем национального настроения; все свои рескрипты он сопровождал изъявлениями самого милостивого расположения к Генералиссимусу, говорил о своем с ним единомыслии, спрашивал советов, извинялся, что сам дает наставления», – писал А. Ф. Петрушевский ²⁸. Суворова в столице ожидала чрезвычайно пышная и торжественная триумфальная встреча ²⁹.

Но на пути в Отечество фельдмаршала постигла новая опала. 20 марта 1800 г. Суворов получил от Императора рескрипт с выговором: «Господин генералиссимус, князь Италийский, граф Суворов Рымникский. Дошло до сведения моего, что во время командования войсками моими за границей имели вы при себе генерала, коего называли дежурным, вопреки всех моих установлений и Высочайшего устава; то и удивляясь оному, повелеваю вам уведомить меня, что вас понудило сие сделать»³⁰. По единодушному мнению исследователей биографии А. В. Суворова, этот рескрипт был для полководца тяжелым ударом ³¹.

Что же послужило причиной этой опалы и, как следствие, отмены триумфальных торжеств в Петербурге? Исчерпывающего ответа на этот вопрос нет до сих пор, эта тема нуждается в серьезном и глубоком исследовании. Мы здесь выскажем лишь некоторые соображения, на наш взгляд обоснованные и могущие хотя бы отчасти прояснить этот вопрос.

К. Л. Козюренок, специально и подробно изучавший причины последней опалы А. В. Суворова, писал, что «в начале 1800 г… Суворов совершил ряд шагов, которые вполне могли раздражить Павла… Как известно, в декабре 1799 – январе 1800 г. Россия совершила резкий поворот в своей внешней политике, выйдя из войны и второй коалиции против Франции. В период с января по апрель 1800 г. Император фактически разорвал отношения с бывшими союзниками. Более того, уже в январе Павел говорил о своей готовности откликнуться на мирные предложения Бонапарта. Однако Суворов в это же время вел в Чехии переговоры с английским посланником в Вене Минто и австрийским представителем Бельгардом, а также неаполитанским дипломатом Гало, которые пытались предотвратить выход России из коалиции. Хотя Генералиссимус, судя по всему, держался в рамках данных ему из Петербурга инструкций, не было тайной, что он ждал возобновления войны и, возможно, „был против выхода России из коалиции“…

Еще одной характерной чертой Павла являлось то, что „лица, уличенные в отступлении от установленного порядка, сурово наказывались, вне зависимости от тяжести проступка и прошлых заслуг“. В этой связи мы бы не рискнули считать „вздорными“ возможные причины недовольства Императора Суворовым из-за состояния российских войск, возвращавшихся на родину. Кроме того, Генералиссимус в половине марта 1800 г. „отказался выполнить переданное ему пожелание Павла I сложить с себя звание австрийского фельдмаршала“ и даже высказывал желание появляться в Петербурге в этом мундире. Это последнее тоже могло быть расценено Императором как непозволительная дерзость и открытая демонстрация против его политики» ³².

Из вышеприведенной большой цитаты видно, что причины для недовольства Суворовым у Павла все-таки были. И за границей полководец продолжал своевольничать, причем вплоть до дипломатических сфер…

Еще один важный аспект изменения отношения Павла к Генералиссимусу, который нельзя сбрасывать со счетов, – действия петербургских недоброжелателей Суворова. Более всего в этих интригах старался и преуспел печально известный граф П. А. фон дер Пален. Именно он, вероятнее всего, распространяя перед Павлом клеветнические слухи о Генералиссимусе, добился отмены торжественных мероприятий по случаю возвращения Суворова в столицу ³³.

И еще один важный момент. Не следует забывать, что к моменту прибытия в Петербург Александр Васильевич был уже тяжело болен. «Отправился в столицу не Суворов, а скорее его призрак или тень; ехал он в дормезе, лежал на перине, заблаговременно сообщив по пути вперед, чтобы не было никаких торжественных встреч и проводов», – писал А. Ф. Петрушевский ³⁴. Едва ли умирающему полководцу было до триумфальных встреч. Вечером 20 апреля 1800 г. Суворов прибыл в Петербург, а во втором часу пополудни 6 мая его не стало ³⁵.

Пожалуй, самой известной церемонией павловского царствования, вызвавшей массу нареканий в адрес Императора, стали похороны Суворова 12 мая 1800 г.

«Со смертью и погребением А. В. Суворова связано множество легенд и выдумок, – писал А. Н. Лукирский. – В историографии распространено мнение о попытках Павла I унизить полководца и у порога могилы, которые нашли отражение в церемониале похорон» ³⁶.

Упреки в адрес Павла касаются назначения церемониала похорон, караула, наряженного на погребение, и отсутствия на похоронах придворных и высших должностных лиц ³⁷. Но А. Н. Лукирский на основе изучения документов той эпохи пришел к следующим выводам.

Похороны А. В. Суворова как Генерал-Фельдмаршала, а не как Генералиссимуса были вызваны не желанием Павла унизить полководца, а отсутствием в номенклатуре воинских чинов русской армии чина Генералиссимуса и, соответственно, отсутствием регламента его похорон. Таким образом, А. В. Суворова хоронили по церемониалу, предусмотренному именно для Генерал-Фельдмаршала как высшего воинского чина русской армии.

В караул на погребение были выделены не чины гарнизонных батальонов, как писали некоторые мемуаристы, а чины армейских полков Петербургского гарнизона. Кавалерия не участвовала в погребении по той причине, что армейские кавалерийские полки в состав Петербургского гарнизона не входили. В целом же в похоронах А. В. Суворова участвовало то количество войск, которое (исключая кавалерию) было предусмотрено для похорон Генерал-Фельдмаршала уставом. Гвардия также формально не входила в состав столичного гарнизона, подчиняясь непосредственно Императору, и, кроме того, в уставе не оговаривается участие Гвардии в церемонии похорон Генерал-Фельдмаршалов. Однако Д. П. Рунич (правда, с чужих слов) упоминает об участии Гвардии в церемонии погребения. Об участии преображенцев в похоронах Суворова упоминается и в одной из историй Преображенского полка.

Что же касается придворных и сановников, то их на похоронах полководца было немало – около 150 человек, среди них – президент Военной Коллегии граф Н. И. Салтыков, вице-президент Адмиралтейств-Коллегии граф Г. Г. Кушелев, обер-шталмейстер граф И. П. Кутайсов, граф Ф. В. Ростопчин, граф П. А. Пален и др. Об этом свидетельствуют как сохранившийся список лиц, участвовавших в погребении, так и ряд мемуаров ³⁸.

А что же Павел, как он повел себя в этот печальный для всей России день?

«12 мая тело почившего героя перевезено было в Невскую лавру… По словам биографа Суворова ^39_, в числе поджидавших печальную процессию находился и государь с небольшой свитой, на углу Невского и Садовой. По приближении гроба Павел I снял шляпу; в это время за спиной его раздалось громкое рыдание, он оглянулся и увидел, что генерал-майор Зайцев, бывший в итальянскую войну бригад-майором, плачет навзрыд, не в состоянии будучи удержаться. Гроза могла грянуть, но все обошлось благополучно; государь не мог пересилить самого себя, и у него из глаз капали слезы.

Он похвалил Зайцева за искренность чувств; пропустив процессию, тихо возвратился во дворец, весь день был не весел, всю ночь не спал и беспрестанно повторял слово, жаль» ⁴⁰.

Здесь хотелось бы сказать несколько слов об упомянутом выше Алексее Дмитриевиче Зайцеве. В 1800 г. он был лишь капитаном (генералом стал только в 1828 г.). Должность бригад-майора приблизительно соответствовала должности начальника штаба бригады, а в более широком смысле – офицера штаба армии. В должности бригад-майора А. Д. Зайцев принял участие в Итало-швейцарском походе (в капитаны произведен за боевые отличия). На момент погребения А. В. Суворова он состоял лично при особе Императора, а позднее был назначен комендантом Выборгской крепости ⁴¹. «Итак, вместо образа пожилого суворовского ветерана, чуть ли не под угрозой неминуемого наказания рыдающего в толпе по опальному полководцу, перед нами тридцатилетний офицер из той самой свиты, с которой Павел выехал прощаться с А. В. Суворовым. Уже само постоянное пребывание „при особе Государя“ подобного человека много значит для понимания истинного отношения Императора к своему Генералиссимусу… Для того времени карьера просто феерическая, и объяснить ее можно только искренним желанием Павла I постоянно иметь при себе офицера с богатым практическим опытом штабной службы в Итало-швейцарском походе у А. В. Суворова. Не удивительно, что именно А. Д. Зайцева Император взял с собой провожать в последний путь Генералиссимуса. Как тут не вспомнить бытующее в историографии мнение о якобы неприязни Павла к участникам Итало-швейцарского похода!», – пишет К. Л. Козюренок ⁴².

В своем исследовании он поднял и еще один важный вопрос, и здесь уместно будет вновь предоставить ему слово: «С конца XIX в. в литературе широко распространено мнение, что Павел „всего лишь“ выехал навстречу печальному кортежу, чтобы проститься с покойным. Очевидно, подразумевается, что Государь должен был сопровождать процессию либо же присутствовать на церемонии погребения Суворова. Не сделав этого, он принизил значение события и продемонстрировал свое негативное отношение к усопшему. Но следует заметить, что во время предшествующих женских правлений XVIII в. о личном прощании самодержицы с самыми выдающимися из скончавшихся государственных деятелей речь даже не заходила… Во всяком случае, в начале царствования Павла организованные по Высочайшим распоряжениям пышные церемонии погребения даже весьма знатных персон современники фиксировали как нечто необычное. Таким образом, поступок, совершенный Императором 12 мая 1800 г., противоречил сложившейся традиции именно в том смысле, что был невиданным до тех пор знаком высочайшего уважения Государя к скончавшемуся полководцу» ⁴³.

Как мы видим, факты говорят о том, что А. В. Суворов был погребен со всеми подобающими почестями, и смерть его была для Павла тяжелым ударом.

Еще одним свидетельством уважительного отношения Императора к полководцу является распоряжение Государя от 1 ноября 1799 г. об установке прижизненного памятника А. В. Суворову. До Александра Васильевича никто в России не удостаивался такой чести! Не останавливаясь подробно на истории самого памятника, ибо она достаточно известна, скажем лишь, что Павел ни в коем случае не запрещал его устанавливать, а задержка работ, возникшая летом 1800 г., связана прежде всего с тем, что все силы были брошены на достройку Михайловского замка. Но как только замок достроили, создание суворовской статуи возобновилось, и 17 декабря 1800 г. в Академию художеств было направлено распоряжение об установке памятника Генералиссимусу весной 1801 г., до отъезда Павла в Гатчину. А виной очередной задержки с установкой монумента стала, увы, гибель самого Императора ⁴⁴.

Вообще, что касается «неприязни» между Павлом и Суворовым, тут невольно приходит на ум описанная выше история «неприязненных» взаимоотношений Павла Петровича и графа В. П. Мусина-Пушкина, которого Павел по восшествии на престол (уж не из чувства ли неприязни?) произвел в фельдмаршалы.

«Отношение Генералиссимуса к Павлу выразилось в его знаменитой фразе: „Возлюбленный Государь – неумолимый деспот!“, – пишет Ю. А. Сорокин. – Суворов – убежденный монархист – не просто почитал Павла как своего Государя, но любил его, хотя и не одобрял многие Павловские реформы… Павел Петрович вообще умел ладить с людьми, не разделявшими его убеждения и даже смевшими говорить об этом» ⁴⁵.

Бесспорно, между Императором Павлом и А. В. Суворовым существовал конфликт, и конфликт весьма серьезный. Каждый из них отстаивал свой взгляд на развитие и судьбу русской армии. Но это был конфликт не только двух военных людей, но и конфликт двух сильных и незаурядных личностей, обладавших весьма непростыми характерами. И, надо сказать, в этом противостоянии на уступки шел не Суворов, а именно Павел, что лишний раз доказывает уважительное отношение Императора к полководцу. И, несмотря на то что в этом чрезвычайно остром конфликте обе стороны нередко «перегибали палку», несомненно, что Государь и Генералиссимус относились друг к другу с величайшим уважением, и ни о какой ненависти или зависти Павла по отношению к полководцу речи быть не может.