Текст книги "Творчество В.А. Жуковского в рецептивном сознании русской литературы первой половины XX века"

Напротив того, в биографии, написанной Зейдлицем, «наставнический» сюжет вообще структурно не выделен. Рассказ о назначении Жуковского учителем цесаревича занимает у него вторую половину X главы и начало XI. Причем повествование обрамляется, с одной стороны, рассказом о постигших поэта бедах в частной жизни: смерти М.А. Протасовой-Моейр, после которой неприятности нарастали как снежный ком («Кроме собственного своего горя, Жуковский начал в это время встречать и другие огорчения»152152
  Зейдлиц К.К. Жизнь и поэзия В.А. Жуковского. С. 138.


[Закрыть]), с другой – сообщением о смертельной болезни А.А. Воейковой: «Между тем, судьба не переставала омрачать горизонт нашего друга густыми облаками, которые наконец собрались в страшную громовую тучу, разразившуюся над его сердцем. Племянница его, Александра Андреевна Воейкова, опять переселившаяся из Дерпта в Петербург, начала сильнее прежнего страдать кровохарканием»153153
  Там же. С. 145.


[Закрыть]. Таким образом, сюжет наставничества сам собой отходил на второй план на фоне двух личных трагедий, связанных с сестрами Протасовыми.

Для педагога Поливанова, выступившего под псевдонимом Загарин, Жуковский был интересен, прежде всего, как ученик элитной московской школы и учитель самого яркого и неоднозначного русского царя XIX в. – этими двумя факторами, с точки зрения биографа, определялась биография поэта. Для Зейдлица педагогические сюжеты в жизни Жуковского были лишь фоном разыгрывавшейся личной драмы. Подобные акценты в работах первых биографов Жуковского закономерны: они не только обнаруживают созвучия с болезненными струнами в душах самих создателей первых книг о Жуковском (а потенциально – любого читателя), но также демонстрируют тот факт, что в «личной истории» поэта действительно содержались альтернативные сюжеты рецепции его наследия и жизнетворческого сценария.

В свою очередь, в конфронтации Поливанова и Тихонравова проявил себя не только частный конфликт профессионального ученого с дилетантом, но и наметилось назревающее столкновение двух дискурсов в отечественной словесности: популяризаторского и академического. Поливанову, педагогу и известному составителю литературных хрестоматий, для того чтобы создать необходимый эффект, достаточно было остановиться только на вершинных («хрестоматийных») произведениях и продемонстрировать на примере Жуковского неоценимую роль образования. Работа Зейдлица, концептуализирую-щая внутреннюю жизнь Жуковского, напротив, требовала детального обращения к письмам и дневникам поэта и в этом смысле в большей мере соответствовала научным требованиям академика.

Страстность, с которой Тихонравов отозвался на рецензируемую книгу, определялась не только тем, что биография Зейдлица была солиднее и удачнее загаринской, но и в первую очередь тем, что работа Загарина была подана на премию Академии, т.е. претендовала на научную награду. А так называемая популярная биография на этот статус в конце XIX в. претендовать уже не могла. Но, несмотря на разгромную статью Тихонравова, популяризаторская установка, реализованная Загариным в отношении Жуковского, продемонстрировала свою жизнеспособность и в дальнейшем. Так, стержневым смыслом церемонии открытия памятника в 1887 г. стала сакрализация именно фигуры Жуковского-учителя. Как мы помним, сто учеников двух училищ его имени попарно возлагали цветочки к новому памятнику и были одарены томиками сказок Жуковского154154
  Памятник В.А. Жуковского: [описание памятника. Торжество открытия, 4 июня 1887 г.].


[Закрыть]. Уже к следующему юбилею поэта, в 1902 г., комиссия по народному образованию при Санкт-Петербургской городской Думе выпустила Сборник избранных сочинений Жуковского «для раздачи оканчивающим курс учения в начальных народных училищах г. С.-Петербурга»155155
  От городской Комиссии по народному образованию // Вестник Европы. 1902. Т. 213. Кн. 2. Февраль. С. 881.


[Закрыть]. Жуковский становится объектом изучения не только в элитных учебных заведениях (в частности, в Поливановской гимназии), но и в народных училищах.

Академическая традиция, намеченная в документальных публикациях юбилейной периодики (прежде всего, в «Русском архиве») и в критической рецензии Тихонравова, была продолжена в начале XX в. А.Н. Веселовским. В его книге «Поэзия чувства и “сердечного воображения”», вышедшей вскоре после юбилея 1902 г.156156
  Веселовский А.Н. В.А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». СПб., 1904. Выходу монографии предшествовало юбилейное «чтение» ученого, в котором уже были высказаны основные идеи будущей книги. (См. об этом: Каллаш В. Жуковско-Гоголевская юбилейная литература // Русская мысль. Кн. VII. М., 1902. С. 35).


[Закрыть], налицо была ориентация на «первотекст» Зейдлица, проявившаяся ранее и в рецензии Тихонравова. Работу академика прямо обвиняли в чрезмерном биографизме. Но, думается, за подменой исследования «собирани[ем] материалов для биографии», «биографической иллюзией»157157
  Киселева Л., Степанищева Т. К источникам книги Веселовского о Жуковском (К. Зейдлиц) // Вопросы литературы. 2007. № 6. С. 108–117. URL: http://magazines.russ.ru/voplit/2007/6/kis5.html (дата обращения: 26.12.2012).


[Закрыть] и «почти чудовищным накоплением фактов»158158
  Маркович В.М. Книга А.Н. Веселовского «В.А. Жуковский. Поэзия чувства и сердечного воображения» и ее судьба в отечественном литературоведении // Маркович В.М. Мифы и биографии: из истории критики и литературоведения в России: сб. статей. СПб., 2007. С. 166.


[Закрыть] стояло нечто большее, чем методологический провал ученого.

Подчеркнутый биографизм этого исследования определялся по меньшей мере следующими тремя обстоятельствами. Во-первых, вся жуковсковедческая традиция до работы Веселовского складывалась из попыток подобрать ключ к биографии поэта. Еще в 1880-е гг. широко распространилось мнение о том, что творчество Жуковского было полностью определено его жизнетекстом. Во-вторых, в современной модернистской поэзии и литературном быте рубежа веков девиз Жуковского «Жизнь и Поэзия – одно» реализовывался в биографиях большинства известных поэтов и требовал своего осмысления. Наконец, проведенное Тихонравовым исследование предъявило к жуковсковедческим работам определенный критерий качества, предполагающий тщательное изучение личных документов и эпистолярного наследия поэта и его окружения.

По наблюдению Л. Киселевой и Т. Степанищевой, монография Веселовского была написана в скрытой полемике с работой Зейдлица159159
  Киселева Л., Степанищева Т. К источникам книги Веселовского о Жуковском (К. Зейдлиц).


[Закрыть]. К ключевым эпизодам жизни поэта ученый подбирал другие документальные свидетельства, которые освещали события и основной вектор движения жизни Жуковского в ином свете. Таким образом, ставилась под сомнение и главная идея Зейдлица – обусловленность жизни и поэзии Жуковского исключительно рыцарским служением Маше Протасовой.

Бракосочетание Жуковского Зейдлиц однозначно оценил как ошибку:

Скоро почувствовал поэт и разлад с самим собою. Новая жизнь не вязалась с тем, что составляло внутренний его мир, не шла к тому, чтó составляло внутренний его мир, не шла к тому, чтó выработалось в нем, с чем он сжился – она отрывала его от прежних образов, связей и мечтаний. Сколько ни старался он уверить себя и друзей своих, что именно теперь счастлив, и в семейных заботах умиротворил свой дух, узнал, чтó такое истинное счастие на земле. Сквозь подобные уверения всегда слышалось, что счастие, им достигнутое, не есть вполне то, к которому он стремился в своей молодости160160
  Зейдлиц К.К. Жизнь и поэзия В.А. Жуковского. С. 172.


[Закрыть].

Правомерность этой оценки была поставлена под сомнение в одной из юбилейных статей 1902 г. В.В. Каллашем, отметившим: «Вся его (Жуковского. – Е.А.) молодость ушла на непонятную любовь к довольно обыденному существу, ничем не выдающемуся, кроме стихийной доброты, и почти безобразному; почти 60 лет он женился на писаной красавице, молодой и обаятельной, с крупной индивидуальностью»161161
  Каллаш В.В. «Поэтический дядька чертей и ведьм немецких и английских» (Памяти В.А. Жуковского) // Русская мысль. 1902. Кн. 4. С. 138 (второй пагинации).


[Закрыть]. Свои главные работы Каллаш посвятил Крылову и Гоголю, причем интересом к последнему, союбиляру Жуковского, мы, вероятно, и обязаны появлением двух статей 1902 г. о первом русском романтике. Кроме того, в научных интересах исследователя заметное место занимала сама проблема литературного юбилея, к которой Каллаш неоднократно обращался на протяжении всей жизни162162
  К их числу можно отнести следующие: Каллаш В. Жуковско-Гоголевская юбилейная литература; Каллаш В.В. К столетию рождения великого, гениального, незабвенного русского поэта А.С. Пушкина. Новоузенск, 1899; Каллаш В.В. Очерки по истории русской журналистики (К двухсотлетию нашей периодической печати). М., 1903; Каллаш В.В. Юбилейные стихотворения о Пушкине (1899–1900). СПб., 1908. Кроме того, в 1913 г. Каллаш обращался к И.А. Бунину с просьбой написать статью о М.Ю. Лермонтове в собрание сочинений, издаваемое им к 100-летию со дня рождения поэта (Бунин И.А. Письма 1905–1919 годов. М., 2007. С. 282, 667.


[Закрыть]. Не попадая под обаяние романтической биографии поэта и не являясь узким специалистом по Жуковскому, Каллаш в своих статьях дал рациональную оценку событиям. Нахождение исследователя за рамками романтической эстетики и взгляд на ситуацию «со стороны» представляет специальный интерес.

Вне рыцарского понимания жизнетворческого сценария Жуковского поведенческая стратегия поэта теряла всякий смысл. Здесь Каллаш пошел даже на некоторое сгущение красок, начисто отказав М.А. Протасовой-Мойер в каких бы то ни было достоинствах и идеализировав в противовес ей законную супругу поэта. Исследователь указал на литературную, неестественную природу меланхолии бытового поведения Жуковского, от которой ему удалось освободиться только в конце жизненного пути. «Жизнерадостный и жизнеспособный по природе человек, большой шутник и забавник в интимном кругу, он делается, по общему признанию, символом элегического томления и романтической тоски»163163
  Каллаш В.В. «Поэтический дядька чертей и ведьм немецких и английских» (Памяти В.А. Жуковского). С. 138.


[Закрыть]. Иными словами, Каллаш говорит о литературных корнях романтического культа в жизни Жуковского и оценивает его отрицательно.

Веселовский развенчал «рыцарство» Жуковского несколько иначе. При описании семейной жизни поэта ученый воспользовался письмами Ал. И. Тургенева и П.А. Вяземского, в которых брак Жуковского рисовался в самых восторженных выражениях: «полнота счастья», «рай», «весело и умилительно на них (супругов. – Е.А.) смотреть», «доля пришлась по его достоинствам», «романтическая страсть», «светлое сочувствие, которое освятилось таинством брака»164164
  Веселовский А.Н. В.А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». С. 421–423. Подробнее об этом см.: Киселева Л., Степанищева Т. К источникам книги Веселовского о Жуковском (К. Зейдлиц).


[Закрыть]. Другой особенностью работы ученого стало членение монографии на главы, в соотношении которых невербально проявляется концепция книги (подобно рассмотренным выше «протасовским» обрамлениям каждой главы у Зейдлица и педагогическим акцентам Загарина). Веселовский сосредоточился на других романтических увлечениях Жуковского и, поместив их в названия глав, структурно выделил из повествования: «Юные годы. Первый опыт сентиментального увлечения и идеал дружбы. М.Н. Свечина и Андрей Тургенев», «При дворе. Графиня Самойлова. Поэзия мадригала и “сердечного воображения”» – «Пора самообразования и душевного одиночества. – М.А. Протасова»). Причем сделано это было абсолютно идентично с главой, повествующей о чувстве к Маше, в результате чего это чувство из единственного превратилось в одно из многих.

В итогах изучения творчества и жизнетворчества Жуковского в конце XIX – начале XX вв. отчетливо проявилось «непостоянство канона», его способность не только хранить прошлое, но и отвечать потребностям настоящего: «Если мы считаем литературу живым организмом, – пишет И. Кукулин, – то и канон, определяющий ее, – непостоянный: он состоит из подвижных нитей, связывающих прошлое литературы с ее сегодняшним днем»165165
  Кукулин И. От Сваровского к Жуковскому и обратно: О том, как метод исследования конструирует литературный канон // Новое литературное обозрение. 2008. № 89. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2008/89/ku16.html (дата обращения: 26.12.2012).


[Закрыть]. Как видно из юбилейных работ о Жуковском 1883 и 1902 гг., основное внимание исследователей было сосредоточено на реконструкции биографии поэта. Причем в значительной части юбилейных публикаций ставился вопрос о человеческих качествах натуры Жуковского, затмевавших его профессиональные – литературные и педагогические – достижения. В ряде работ эта мысль акцентирована уже на уровне заглавия: «В.А. Жуковский в своих письмах, как человек и наставник в Бозе почившего Императора Александра II» В.Н. Витевского (Казань, 1883), «В.А. Жуковский, как человек, христианин, поэт и воспитатель» К. Десницкого (Вятка, 1883), «В.А. Жуковский, как человек и как наставник Императора Александра II» Ор. Миллера (М., 1883) и др. Особенно ярко эта проблема была сформулирована в юбилейной статье М. Стасюлевича: «Биограф Жуковского, перечитывая такие письма – а их много – должен чувствовать себя в большом затруднении: чтó в нем поставить на первое место – человека или поэта? Верно одно, что Жуковский-поэт вышел целиком из Жуковского-человека»166166
  М.С. <М. Стасюлевич>. Столетний юбилей рождения В.А. Жуковского. С. 469.


[Закрыть]. В юбилейном очерке П.А. Висковатова слово «человек» специально выделено разрядкой: «Да! сослужил этот человек – в полном и высоком значении слова – великую службу России и не на одном только поприще литературном167167
  Василий Андреевич Жуковский. Столетняя годовщина дня его рождения. С. 183.


[Закрыть].

Своеобразной реакцией на нагнетание биографических мотивов в юбилейной литературе о Жуковском стал комментарий «Отечественных записок» М.Е. Салтыкова-Щедрина: поздравительные материалы в журнале опубликованы не были, однако, февральский выпуск за 1883 г. содержит развернутое обсуждение торжеств и публикаций в других журналах. Этому вопросу анонимный автор раздела «По поводу внутренних вопросов»168168
  Статья была написана, по всей видимости, постоянным автором рубрики «По поводу внутренних вопросов» с 1881 по 1884 г. публицистом-народником С.Н. Кривенко.


[Закрыть] посвятил специальный объемный пассаж.

Юбилеи справляем, памятники ставим, панихиды служим по Фонвизину, Гоголю, Жуковскому. И нельзя сказать, чтобы скучно было среди этих покойников. Во сколько раз они лучше, умнее и добрее многих современников. <…> Да и действительно ли мы уважаем и ценим хороших покойников? Ведь мы даже порядочной биографии Жуковского не написали, а написал ее г. Зейдлиц на немецком языке. В самих воспоминаниях наших порою проглядывает что-то такое если не непочтительное, то очень своеобразное – какая-то веселость и совершенно неуместная игривость ума169169
  По поводу внутренних вопросов // Отечественные записки. 1883. № 2. Февраль. С. 229.


[Закрыть].

Далее автор перечисляет многочисленные двусмысленности в юбилейных публикациях о Жуковском: шутки о сходстве родителей поэта с Агарью и Авраамом, сравнение его переписки с М.А. Прота-совой с перепиской Абеляра и Элоизы, предложение пригласить «на юбилейное торжество Турцию, которой принадлежит, по крайней мере, половина Жуковского», а также превращение его в идеолога военного похода на Константинополь170170
  Там же. С. 229–231.


[Закрыть].

Критик выступил против муссирования деликатных биографических подробностей, но в то же время не отказался от самого жизне-описательного подхода как главного принципа подготовки поздравительных статей. По мнению автора, юбилейные материалы должны даваться в ином – «прогрессивном» – ракурсе, так как значимость юбиляра определяется, прежде всего, его общественной позицией и тем, какое место он занял бы в актуальной политической дискуссии.

Каким бы передовым человеком мог, например, быть теперь Жуковский, столетний день рождения которого мы отпраздновали 30-го января, Жуковский – человек просвещенный, стремившийся к добру и веривший в него, человек, признававший человеческое достоинство и веривший в прогресс, любивший юность, хлопотавший о задержанных цензурой сочинениях и декабристах, постоянно помогавший и думавший о ком-нибудь другом, освободивший своих крестьян и говоривший, что «быть рабом есть несчастие», что «любить рабство есть низость», что «не быть способным к свободе есть испорченность, произведенная рабством», что «неподвижность есть смерть», что движение вперед есть «святое дело», так как «все в Божьем мире развивается, идет вперед и не может и не должно стоять»171171
  Там же. С. 229.


[Закрыть].

Итак, биографический подход стал генеральным направлением в большей части работ, приуроченных к юбилею Жуковского 1883 г., – от консервативных до народнических. Это обстоятельство само по себе требует осмысления.

Как отмечает Ю.М. Лотман, «каждый тип культуры вырабатывает свои модели “людей без биографии” и “людей с биографией”»172172
  Лотман Ю.М. Литературная биография в историко-культурном контексте (К типологическому соотношению текста и личности автора) // Лотман Ю.М. Избранные статьи: в 3 т. Т. 1. Статьи по семиотике и типологии культуры. Таллин: Александра, 1992. С. 365.


[Закрыть]. Человек с биографией «реализует не рутинную, среднюю норму поведения, обычную для данного времени и социума, а некоторую трудную и необычную, “странную” для других и требующую от него величайших усилий»173173
  Там же. С. 366.


[Закрыть]. Жуковский в полной мере отвечал этим требованиям. Незаконнорожденный мальчик, ставший учителем будущего царя; придворный, сохранивший кристально чистую репутацию; поэт, добровольно отказавшийся от возлюбленной и посвятивший ей свои лучшие произведения – вот далеко не полный набор биографических сюжетов Жуковского, удивлявших и его современников, и потомков.

А.Л. Зорин указывает на другой фактор, который необходимо учитывать при описании рецептивного механизма: «насколько формирование жизненного текста, обладающего определенной поэтикой, является результатом интенции самого исторического деятеля, или оно вчитано в него современниками и мемуаристами, которые были склонны замечать прежде всего или исключительно то, что укладывается в определенные литературные каноны»174174
  Зорин А.Л. Понятие «литературного переживания» и конструкция психологического протонарратива. С. 13.


[Закрыть]. Иначе говоря, в какой мере жизнетекст русского балладника был сформирован самим Жуковским, а в какой степени явился следствием «изобретения традиции» (Э. Хобсбаум) – осознанного сочинительства мемуаристов-современников и академических предпочтений позднейших исследователей?

По мнению Ю.М. Лотмана,

биография автора становится осознанным культурным фактом именно в те эпохи, когда понятие творчества отождествляется с лирикой. В этот период квазибиографическая легенда переносится на полюс повествователя и так же активно заявляет свои претензии на то, чтобы подменить реальную биографию. Этот закон дополнительности между сюжетностью повествования и способностью реальной биографии создателя текста к мифологизации может быть проиллюстрирован многочисленными примерами от Петрарки до Байрона и Жуковского175175
  Лотман Ю.М. Литературная биография в историко-культурном контексте. С. 368.


[Закрыть].

К середине XIX в. эта тенденция стала угасать и была спародирована А. Толстым и братьями Жемчужниковыми в образе Козьмы Пруткова – биографии без поэта. На рубеже XIX–XX вв. вновь усиливается интерес к лирике и писательским биографиям, отсюда повышенное внимание к Жуковскому – одному из первых русских поэтов «с биографией».

Преемственность модернизма по отношению к романтизму была связана не только с категориями поэтики и эстетики, но в значительной степени и с практикой знакового нарушения границы между литературой и жизнью, тем, что Л.Я. Гинзбург назвала построением в самой «жизни художественных образов и эстетически организованных сюжетов»176176
  Цит. по: Паперно И. Пушкин в жизни человека Серебряного века // Cultural Mythologies of Russian Modernism. From the Golden Age to the Silver Age. Berkeley, Los Angeles, Oxford, 1992. P. 19.


[Закрыть]. Если авторы конца XVIII – начала XIX вв. нередко применяли литературные «эмоциональные матрицы»177177
  Зорин А.Л. Понятие «литературного переживания» и конструкция психологического протонарратива. С. 14.


[Закрыть] к своему бытовому поведению неосознанно, то поэты серебряного века к формированию собственного мифа подходили чаще всего вполне сознательно. В частности, А. Жолковский в своей работе о жизнетворческой стратегии А.А. Ахматовой предложил целую подборку документальных свидетельств, фиксирующих характерную черту эпохи – жизнь «с оглядкой» на будущее. Наиболее точно, по мнению исследователя, эта мысль была выражена Н.Я. Мандельштам в отношении Ахматовой: «Откуда-то с самых ранних лет у нее взялась мысль, что всякая ее оплошность будет учтена ее биографами. Она жила с оглядкой на собственную биографию»178178
  Жолковский А. К технологии власти в творчестве и жизнетворчестве Ахматовой // Lebenskunst – Kunstleben. Жизнетворчество в русской культуре XVIII–XX вв. / Hrsg. Schamma Schahadat. München, 1998. С. 196.


[Закрыть].

В Жуковском модернисты легко угадывали «своего». Так, в рецензии на книгу Веселовского о поэте А. Блок отметил: «Жуковский подарил нас мечтой, действительно прошедшей “сквозь страду жизни”. Оттого он наш – родной, близкий»179179
  Блок А.А. Собр. соч.: в 8 т. М.; Л., 1962. Т. 5. С. 576.


[Закрыть]. Его произведения воспринимались Блоком не только (и не столько) как поэтический образец, сколько как пример идеального бытового поведения. Незадолго до свадьбы, 15 мая 1903 г., Блок писал своей невесте Л.Д. Менделеевой:

Вчера я перечитал “Ундину” Жуковского (перевод) (после того как написал такое отвратительное письмо к Тебе) – и почувствовал, что бывает на свете и что надо вспомнить и чему служить. Ты увидишь меня другим и, дай бог, чтобы лучшим, чем я теперь. Теперь уже всплывают передо мной мои вины перед Тобой за это последнее время. Молчу, когда нужно говорить, или наоборот – и, вообще, мало чуткости и мистического внимания к Тебе180180
  Блок А.А. Собр. соч.: в 6 т. Л., 1983. Т. 6. С. 44.


[Закрыть].

В промежутке между двух юбилеев 1883 г. и 1902 г. произошла смена культурных эпох. Крупнейшими вехами этих десятилетий стало становление научных литературоведческих школ, религиозной философии и новой парадигмы в искусстве – модернизма. В их контексте переосмыслялся статус и функции биографии поэта, формировалось поле для реинтерпретаций творческого наследия. Эти обстоятельства станут предметом анализа в следующем разделе главы.

1.2. Юбилей 1902 года: интерференция культов Гоголя и Жуковского, стратегии автоканонизации

Новый этап развития социокультурного реноме Жуковского позволяет выделить не только продолжение официальной линии осмысления его личности, не только ставшие уже традиционными прямолинейные проекции биографии на поэзию, но и интерференции «культов» Жуковского и Гоголя, а также возникновение прецедентов своего рода «автоканонизации», усиления харизмы того или иного здравствующего автора или актуального издания под сенью мифа о Жуковском.

На сей раз официальное признание поэта и чествование его памяти было подкреплено высочайшим указом. Пользуясь терминологией П. Бурдье, можно сказать, что к юбилею 1902 г. «поле власти», заинтересованное фигурой Жуковского, стало оказывать более сильное давление на «поле литературы»181181
  См.: Бурдье П. Поле литературы // Новое литературное обозрение. 2000. № 45. С. 22–87.


[Закрыть], и, думается, главную роль в этом процессе играли не столько поэзия и/или выписанный Зейдлицем «рыцарский» жизнетекст, сколько уже общеизвестные факты создания Жуковским государственного гимна и воспитания Александра II. Поднимая символические «ставки» Жуковского, «поле власти» тем самым подпитывало и самое себя.

На рубеже столетий, как показал Дж. Брукс, берет свое начало государственная политика конструирования литературного канона, прежде всего проявившаяся в прославлении Жуковского и Гоголя (оба умерли в 1852 г., поэтому юбилейные даты у них совпали). «Священный синод выпустил инструкции приходским учителям и прочим, кто пожелал бы почтить память обоих авторов, советуя отслужить литургии и панихиды, организовать публичные чтения отрывков из их произведений под аккомпанемент церковных и патриотических песен»182182
  Brooks J. Russian Nationalism and Russian Literature: the Canonization of the Classics // Nation and Ideology. Essays in Honor of Wayne S. Vucinich. Boulder; New York, 1981. P. 322.


[Закрыть]. Исследователь ссылается на рескрипт из «Церковного вестника» 1902 г., в котором, в частности, говорится:

Для руководства же в этом деле Училищный совет находит полезным преподать нижеследующие указания: 1) в тех храмах, в приходе которых существуют церковные школы, могут быть совершены заупокойные литургии или панихиды – 21 февраля по Н.В. Гоголю и 10 мая – по В.А. Жуковскому; 2) 11-го мая, в день установленного празднования учащимися в церковных школах памяти святых Мефодия и Кирилла, по окончании церковной службы, могут быть устроены в помещениях церковно-приходских школ или в других удобных зданиях, в память почивших писателей Н.В. Гоголя и В.А. Жуковского, торжественные собрания учащих и учащихся в церковных школах, с чтениями о литературных заслугах названных писателей, а также и с прочтением небольших по объему стихотворений и повестей из их произведений, избранных для этой цели заведывающими школами, и 3) чтения могут сопровождаться пением гимнов и песней патриотического характера, одобренных для хоров церковно-приходских школ183183
  О чествовании памяти Н.В. Гоголя и В.А. Жуковского (От Училищного совета при Св. Синоде) // Церковный вестник. 1902. № 7. Стб. 202.


[Закрыть].

На юбилейный 1902 г. пришлась новая волна публикаций – документальных и художественных. Так, практически весь апрельский выпуск «Русской старины» был посвящен Жуковскому: здесь читатель мог найти письма поэта к разным лицам, его альбомные записи, неизданные стихотворения, а также программную статью Н. Дубровина «В.А. Жуковский и его отношения к декабристам». Создав коллаж из писем и других документальных свидетельств, автор реконструировал диалог стихотворца с Николаем I о судьбе декабристов, итогом которого стал императорский указ 1837 г. об облегчении участи ссыльных184184
  Дубровин Н. В.А. Жуковский и его отношения к декабристам // Русская старина. 1902. № 4. С. 103.


[Закрыть]. Важнейшим актом в издательской деятельности, презентовавшей наследие Жуковского, стало вышедшее в юбилейный год первое полное собрание сочинений поэта под редакцией А.С. Архангельского185185
  Жуковский В.А. Полн. собр. соч.: в 12 т. / под ред., с биогр. очерком и примеч. А.С. Архангельского. СПб., 1902.


[Закрыть].

К неофициальным, но тем не менее заметным обстоятельствам юбилея 1902 г. можно отнести его «парный» характер: в большей части праздничных мероприятий 1902–1903 гг. имена Жуковского и Гоголя стоят рядом. Другим немаловажным событием, совпавшим с этой датой, было столетие со дня основания журнала «Вестник Европы», редактором которого в начале XIX в. был Жуковский. Кроме того, с подачи В.С. Соловьева к 1902 г. был приурочен еще один символический юбилей – 100-летие со дня рождения русской поэзии. Остановимся на этих «перекрестках» отмечавшихся годовщин более подробно.

В журнальной и газетной периодике 1902 г. бóльшая часть юбилейных материалов увязывала имена Жуковского и Гоголя: если заходила речь об одном юбиляре, то следом появлялось упоминание и о другом. Хроника общественной жизни также демонстрировала парность юбилейных мероприятий. Например, крупным событием культурной жизни стала организованная В.А. Гиляровским «Гоголевско-Жуковская» выставка картин186186
  [Хроника] // Новости дня. 1902. 30 (17) января. URL: http://starosti.ru/archive.php?m=1&y=1902 (дата обращения: 26.12.2012).


[Закрыть]. Даже в новаторских, в духе модернизма, акциях оба крупнейших представителя русской литературы первой половины XIX в. нарочито сближались: «Гоголя и Жуковского в Москве решили чествовать довольно оригинальным образом: в Сокольниках на громадной клумбе из цветов и растений различных оттенков будут созданы… портреты обоих писателей. За сходство конечно не ручаются. Но создается новый жанр в pendant декадентству, клумбовый!. Появятся и художники клумбисты»187187
  [По телефону из Москвы] // Петербургская газета. 1902. 06 мая (23 апреля). URL: http://starosti.ru/archive.php?m=5&y=1902 (дата обращения: 26.12.2012).


[Закрыть].

Почву для отождествления подготовила близость обоих авторов в последние годы жизни: их связывали дружеские отношения, мистические настроения и жизнь за границей. Парный характер торжественных мероприятий 1902 г. запомнился и со временем обрел свои чисто литературные последствия. Так, много позднее Б.К. Зайцев в посвященном поэту биографическом романе усилит параллелизм Жуковского и Гоголя, сделав из них двойников и указав на символичность их единовременной смерти (в духе жития Бориса и Глеба). Пока же в восприятии потомков Жуковский связывался с главными писателями первой половины XIX в. не столько поэтически, сколько биографически. Художественной версией подобного восприятия становится картина П.И. Геллера «Гоголь и Жуковский у Пушкина в Царском Селе» (1910).

С одной стороны, гоголевский юбилей несколько затмевал юбилей Жуковского, с другой – 50-летняя годовщина со дня смерти поэта не была бы столь заметным культурным явлением, не будь она усилена гоголевской. Любопытно, что в «парных» юбилейных статьях 1902 г. больше говорится о Гоголе-писателе и о Жуковском-человеке, причем лейтмотивом в описании биографии русского романтика становится осуществленное им примирение поэтических идеалов и жизни. Так, в статье «Гоголь и Жуковский в народной школе» Д.И. Тихомиров пишет: «Жуковский открывает в человеке человека, ведет его к чистому идеалу и радуется, и торжествует за все то светлое и высокое, чистое и прекрасное, что в человеке есть или может быть, и что представляется в святых мечтах поэта так легко осуществимым в действительной жизни»188188
  Тихомиров Д.И. Гоголь и Жуковский в народной школе // Русская мысль. Кн. VII. М., 1902. С. 51 (второй пагинации).


[Закрыть]. В 1904 г. схожую мысль высказал А.Н. Веселовский, связав синтез поэзии и жизни с эстетикой сентиментализма189189
  См.: Веселовский А.Н. В.А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». СПб., 1904.


[Закрыть].

В то время как юбилей 1883 г. соотносил Жуковского главным образом с Пушкиным и Александром II, способствуя становлению мифа об учителе гениального поэта и будущего Царя-Освободителя, годовщина 1902 г. объединила Жуковского уже с Гоголем, и потому дала несколько иную пищу для размышлений. Богатый материал для понимания смыслов нового юбилея предоставляют гоголевско-жуковские сборники, выпущенные в столицах и ряде университетских городов190190
  См., например: Харьковский университетский сборник в память В.А. Жуковского и Н.В. Гоголя. Харьков, 1903; Сборник в память Н.В. Гоголя и В.А. Жуковского, изданный Имп. Юрьевским Университетом. Юрьев, 1903.


[Закрыть]. В них еще четче проступила тенденция, наметившаяся в юбилейных изданиях 1883 г., где личность Жуковского предстала симбиозом трех его амплуа: поэта, педагога и человека (т.е. придворного и бытового обликов). В статьях 1902 г. размышления о литературном творчестве Жуковского были столь же энергично оттеснены на второй план, причем сопоставление с Гоголем только усилило этот эффект. Едва ли не каждая статья, посвященная личным и творческим взаимоотношениям юбиляров, начиналась с мысли, что литературные дарования Жуковского и Гоголя неравноценны: «Мы затруднились бы категорически утверждать, что Жуковский понимал в полной мере все значение его (Гоголя. – Е.А.), как гениального изобразителя отрицательных сторон русской действительности»191191
  Петухов Е.В. Гоголь и Жуковский // Сборник в память Н.В. Гоголя и В.А. Жуковского, изданный Имп. Юрьевским Университетом. Юрьев, 1903. С. 42.


[Закрыть]; «круг влияния Жуковского, конечно, всегда будет уже и меньше»192192
  Каллаш В. Жуковско-Гоголевская юбилейная литература // Русская мысль. Кн. VII. М., 1902. С. 20 (второй пагинации).


[Закрыть] и т.д.

При этом по своему объему материалы о Жуковском не только не уступали, но и заметно превосходили написанное о Гоголе. Логика юбилейных статей подводила читателя к мысли о том, что именно для Гоголя встреча с Жуковским имела судьбоносный характер, сам же он не оказал аналогичного по силе воздействия на судьбу и личность первого русского романтика: «Место, занимаемое Гоголем в жизни Жуковского, не может быть соизмеримо с тем значением, которое имел Жуковский в жизни Гоголя»; «Во взгляде Жуковского на Гоголя постоянно было что-то отеческое»; «Жуковский для Гоголя и в первую половину их личного знакомства был важной и существенной опорой жизни»193193
  Петухов Е.В. Гоголь и Жуковский. С. 35, 37.


[Закрыть]. По наблюдению Е.В. Петухова, близость Гоголя к Жуковскому располагалась, прежде всего, «в сфере интересов общественных и житейских», а сам поэт «нужен был ему не только как судья его произведений и как близкая душа, но и как посредник денежных милостей от двора и вообще как опора в затруднениях материальных»194194
  Там же. С. 5–6, 11–12.


[Закрыть].

Подобная стратегия выстраивания посмертной литературной репутации Жуковского часто определяла не только концепцию отдельных статей, но и композиционное решение целого сборника. Например, составитель «Харьковского университетского сборника в память В.А. Жуковского и Н.В. Гоголя» (1903) Н.Ф. Сумцов распределил все статьи по следующим тематическим блокам: «1) статьи о В.А. Жуковском, как филантропе, 2) статьи о В.А. Жуковском, как художнике, и 3) статьи о Н.В. Гоголе»195195
  Сумцов Н.Ф. В.А. Жуковский и Н.В. Гоголь // Харьковский университетский сборник в память В.А. Жуковского и Н.В. Гоголя. Харьков, 1903. С. 5–6.


[Закрыть]. Нетрудно заметить, что Жуковский-человек и Жуковский-художник (в данном случае в буквальном смысле – живописец) представлялись автору двумя самостоятельными предметами для размышлений, в то время как раздел о Гоголе-писателе выглядел целостным и не требовал дополнительных разъяснений. В программной статье «В.А. Жуковский и Н.В. Гоголь» исследователь так обосновал свою мысль: «Жуковский – талантливый поэт, писатель-публицист, педагог представляет лишь известную вариацию Жуковского-филантропа»196196
  Там же. С. 8.


[Закрыть]. Показательно при этом, что филантропическая деятельность Жуковского освещалась в юбилейном сборнике не в связи с нюансами гуманистического мировоззрения поэта, а как перечень его человеколюбивых деяний: конкретика здесь торжествовала над метафизикой. Так, из посвященных поэту 42 глав харьковского сборника 39 представляли собой своеобразные документальные новеллы о помощи Жуковским тому или иному лицу с массой биографических подробностей («В.А. Жуковский и К.Н. Батюшков», «В.А. Жуковский и Т.Г. Шевченко», «В.А. Жуковский и А. Мещевский» и т.д.).

Даже обращаясь к поэзии и эстетике Жуковского, исследователи предпочитали использовать не первоисточники (сами стихи и литературно-критические статьи), а личные документы и свидетельства современников. Например, А.Н. Троицкий в своей работе «Отношение Гоголя к Жуковскому», поставив перед собой цель рассмотреть «во-первых, как Гоголь смотрел на поэтическую деятельность Жуковского, во-вторых, – как он относился к последнему, как ценителю его (Гоголя) произведений», специально указывает на то, что решать эту научную задачу будет «исключительно на основании писем Гоголя»197197
  Троицкий А.Н. Отношение Гоголя к Жуковскому. Владимир, 1902. С. 3.


[Закрыть]. Внимание исследователей привлекали, прежде всего, поступки Жуковского, символическая ценность которых, что специально подчеркивалось, не уступала его литературным достижениям. «Жуковский оставил после себя прекрасную память, как человек, писатель, педагог; выше всего стоял он, как человек, и все прочие его достоинства были лишь отражением его прекрасного доброго сердца»198198
  Сумцов Н.Ф. В.А. Жуковский и Н.В. Гоголь. С. 24.


[Закрыть]. К 50-й годовщине со дня смерти биография поэта окончательно «олитературивается»: сотканный Жуковским биографический текст начинает рассматриваться в той же перспективе, что и художественный. В этом отношении юбилейная пара Жуковский – Гоголь позволяет увидеть два взаимодополняющих типа творчества: художественный в случае Гоголя и жизнестроительный в случае Жуковского. Неслучайно, что другим лейтмотивом юбилейных сборников стала синтезирующая роль Жуковского в литературном процессе и литературном быту XIX в.