Текст книги "Интегрировать свет"

Мне сильно не хватало всего этого. Особенно в такие часы молчаливого досуга, когда успели поднадоесть и скаук, и шахматы, и магические трактаты, от которых мне всё равно не было никакого толку. И почему прореха не открывала проход в какой-нибудь мир высоких технологий? Вроде тех, что описывали в научной фантастике. Там было бы всё, что я люблю, и куда больше возможностей для того, чтобы применить мои способности. Даже без всяких преобразований по пути.

Но в который раз придётся работать с тем, что есть.

Прохладная тишина давила на уши, насмехаясь над моим одиночеством.

Может, существует способ отбить у Сусликовой хотя бы ту часть её сил, которая предназначалась мне? Сколько проблем разом решилось бы. Да и опробовать на практике те заклятия, которые я изучила в теории, отчаянно хотелось. Это ведь должно быть фантастическим чувством, творить магию… Но нет, нечего предаваться глупым мечтаниям. Если б это было возможно, Лод бы уже попытался этого добиться. И они с Альей правы: я прекрасно могу обойтись без магии.

А посвящать свой досуг унынию, рефлексии и ностальгии уж точно нерационально.

Когда Бульдог, так и не дождавшись от меня какой-либо реакции, разочарованно побрёл к двери в библиотеку, которую Лод неосмотрительно оставил открытой, я посмотрела на стол. Задержалась взглядом на стопке чистых пергаментов и моей шариковой ручке, лежавшей рядом.

Потянулась за ними.

Безделье, как и скука, – удел дураков. Мне всегда будет чем заняться. Даже здесь. Даже если я никогда не вернусь домой.

И сейчас, пожалуй, самое время сделать то, о чём я давно уже думала.

Я сидела, покусывая кончик ручки, безжалостно исчеркав уже половину пергамента, когда какое-то движение в дальнем конце комнаты привлекло моё внимание.

Зрелище принца Фаника, застывшего в лестничном проёме, застало меня врасплох.

– Здравствуй, – негромко произнёс он. – Смотрю, я помешал?

Ошейник с него сняли ещё утром, заменив таким же кольцом, какое украшало мой палец. И сделали это не только для переговоров с Фрайндином. Просто Лод не без оснований рассудил, что даже без ошейника Фаник вряд ли будет творить глупости, – в отличие от остальных светлых, в здравомыслии которых колдун пока сомневался.

– Нет, – взяв себя в руки, я поднялась с кресла. – Приветствую, принц. Если вы к Лодбергу, то он отошёл.

Глядя на меня, Фаник хмыкнул:

– В вашем мире женщины встают при появлении мужчин? В нашем дела обстоят ровно наоборот.

– Думаю, даже в вашем мире простолюдины не продолжают преспокойно сидеть при появлении коронованных особ.

– А ты считаешь себя простолюдинкой?

– Уж точно не коронованной особой.

– Что ж, тоже справедливо. – Подойдя к столу, принц преспокойно опустился на табурет напротив меня и улыбнулся. – Но теперь стоять у тебя точно нет причин.

Я снова села, гадая, что ему здесь понадобилось.

– Если вы решили подождать Лода…

– Я не к нему пришёл, – и Фаник безмятежно закинул ногу на ногу, – а к тебе.

На этом месте я оторопела.

– Ко мне?

– Считай это научным интересом. Мне он свойственен. – Он подпёр голову рукой. – Хотел поболтать со слабой девочкой без капли магии, которая обвела вокруг пальца всех моих друзей. Лучшего ученика Форсивской школы, самую сильную колдунью Риджии… до недавнего времени, по крайней мере… моего брата и Кристу. Впечатляющий список достижений, должен сказать, – коричные глаза блеснули насмешкой. – Даже не знаю, что страшнее: лапы наёмников или твои нежные ручки.

– Поверьте, не второе, – мягко сказала я, всматриваясь в его лицо. – Но хорошо, что вам не с чем сравнивать.

Нет, всё-таки он очень похож на Сашку. Я и о его брате думала то же, но Фаник похож на него не только внешне. Даже интересно, почему тогда он не вызывает во мне и тени того специфического волнения, которое меня заставлял чувствовать лучший и единственный друг.

Хотя… то чувство даже сравнить нельзя было с тем, что я ощутила, встретив Лода. И было ли оно тогда чем-то большим, чем детским, поверхностным, едва ли серьёзным чувством? Первым невинным увлечением, взросшим на дружбе, которое при других обстоятельствах прошло бы через месяц-другой? Но я, осознав его разумом, отнеслась к нему не по-детски серьёзно – и сама же заставила себя зациклиться на нём на шесть долгих лет. И только сейчас, когда у меня есть с чем сравнивать…

Неужели всё это время я страдала из-за фальшивки, которую сама себе придумала?

Воспоминания о Сашке ниточкой потянули за собой воспоминания о жизни до Риджии. Не о бытовых мелочах: о событиях, о людях, об утраченной семье. Сейчас всё это казалось лишь сном, существованием в анабиозе, бледным подобием настоящей жизни.

И тут мне стало грустно.

Нет, неправильно так думать. Неправильно. Мой дом там, не здесь. И настоящая жизнь, та, которая мне предназначена, – там, не здесь. А это лишь безумное путешествие в Зазеркалье, которому суждено когда-нибудь закончиться.

Пусть даже сейчас мне кажется, что в действительности я начала жить, лишь очнувшись у чёрного пруда.

– И что же в моей скромной персоне вызвало ваш научный интерес? – вынырнув из омута невесёлых дум, спросила я.

– Слышал о тебе слишком противоречивые мнения. И захотел составить собственное. Особенно после всего, что услышал сегодня из твоих уст. – Фаник слегка пожал плечами. – Криста говорит, ты бездушная и бессердечная интриганка. Восхт – что тебе просто не оставили выбора, и у тёмных ты такой же вынужденный гость, как и мы. Но я вижу, что ты выбрала свою сторону, и это не сторона света. И почему? Насколько я знаю, здесь тебе оказали не самый радушный приём.

Даже сейчас в его тоне сквозили смешливые нотки. Невозможно было сказать, шутит он или говорит всерьёз.

– Я умею абстрагироваться от личного отношения. Взглянуть на вещи трезво. Только и всего. А Криста… – я в свою очередь пожала плечами. – О вас она говорила, что вы мягкотелый мальчик, влюблённый в неё без памяти. Как думаете, её суждениям можно доверять?

Фаник засмеялся, и я попыталась понять, повинно ли его сходство с Сашкой в том, что в присутствии младшего эльфийского принца я чувствую себя спокойно и свободно.

Куда спокойнее и свободнее, чем обычно чувствую себя при посторонних.

– Кристе свойственно выдавать желаемое за действительное, – сказал эльф. – Она далеко не так умна, как думает Дэн, но и не так глупа, как думаешь ты. Истина часто бывает где-то посередине.

– А вы знаете, что я о ней думаю?

Перемывать Кристе косточки я не собиралась. Это занятие всегда казалось мне мелочным и недостойным. С другой стороны, смысла выражения «Не суди и не судим будешь» я никогда не понимала: людям не свойственно задумываться о том, судит ли других объект их злобных сплетен.

– Это, знаешь ли, угадать нетрудно. Думаю, твоё мнение о ней несильно отличается от того, что сперва сложилось у меня.

– Тогда, должно быть, вы очень хорошо его маскировали, раз она сочла, что вы в неё влюблены.

– Обычная учтивость к избраннице брата… для меня. Но, насколько я понял, мужчины в вашем мире крайне редко ведут себя учтиво, и женщины, не привыкшие к невинным обыденным комплиментам, принимают подобные слова за знаки особого внимания.

– И насколько же ваши комплименты Кристе были невинными и обыденными?

– Нечто в духе «я безмерно счастлив за брата, пусть мне и немного грустно, что красоте столь очаровательной девы, подобной несравненной прелести восходящего солнца, суждено ослепить не меня» – на мой взгляд, вполне невинно.

Я не удержалась от улыбки:

– При вашем дворе всегда так изъясняются?

– На официальных приёмах, по крайней мере. И это ещё далеко не самые изысканные слова. Я среди эльфов не считаюсь красноречивым.

– Действительно, чего ещё ожидать от эльфов. – Я вздохнула. – Знаете ли, в сравнении с этим наши мужчины даже с возлюбленными чаще всего ведут себя так, будто только вчера плясали в шкурах вокруг костра.

Фаник снова засмеялся, тихо и коротко.

– Чего ещё ожидать от эльфов, – повторил он со странной печалью. – Людям почему-то свойственно думать, что мы прекрасные, возвышенные, неземные создания. А на самом деле… те же люди, лишь немного другие. И не понимаю, почему некоторые из нас считают себя лучше людей. Только потому, что богами нам даны многие качества, которыми люди похвастаться не могут? Но то ведь не наша заслуга. Пусть мы живём дольше, мы живём так же, как люди, и чувствуем всё то же, что люди. Вот дядя Фрайн… – Фаник задумчиво смял в пальцах манжет своей рубашки. – Мне всегда казалось, что он тот самый эльф, о которых люди складывают свои легенды. Истинное Дитя Солнца, смеющееся и лучезарное. Сколько его помню, он всегда всем улыбался. – Принц тоже улыбнулся, пусть и невесело. – Однажды, когда я был ещё маленьким, я спросил его, почему он всегда улыбается. Спросил, неужели ему никогда не бывает грустно? А он ответил, что бывает, ещё как, а его улыбка – это маска; но улыбка растворяет боль, и если носить эту маску на лице как броню, то со временем она прирастает к коже, и ты действительно начинаешь смотреть на всё с улыбкой. Даже на самые плохие вещи. – Фаник помолчал. – Я запомнил этот ответ на всю жизнь. И мне тоже это помогло.

Я не сразу нашлась, что сказать. Лишь села поудобнее, поджав ноги под себя.

Странно, но он говорил со мной так, будто мы знаем друг друга уже давно. С той степенью доверия, которой не бывает между незнакомцами. А самое странное, что это не казалось мне неестественным, и то опасливое напряжение, всегда стеной выраставшее между мной и большинством людей – даже теми, с которыми я была знакома не первый год, – с ним отсутствовало.

Впрочем, Фаник никак не относился к «большинству людей». Хотя бы потому, что не был человеком.

– В вашем мире такие трогательные семьи, – вырвалось у меня. – Эсфориэль и Фрайндин, вы с Дэнимоном… Для вас «семья» – это не просто слово.

– Не для всех из нас, как ты могла убедиться. Хотя дяди всегда были мне ближе отца. – Фаник вдруг поморщился точно от боли. – А я ведь действительно думал, что дядя Фрайн мог нанять тех людей. Несмотря на то что за всю жизнь он ни разу не дал мне повода в нём усомниться.

– Иногда это очень трудно: доверять даже тем, кого любишь, – сказала я, вспомнив Лода.

– Но мы с Дэном были правы, когда не верили, что дядя Эсфор хотел свергнуть отца с престола. – Принц качнул головой. – Дэн считает, что знакомство с тёмными плохо на нас влияет. Он до сих пор не может простить себе, что убил одного из тех, кто держал меня в плену.

Я усмехнулась:

– Порой ваш брат меня поражает, честно скажу. Тот наёмник в полной мере заслужил свою смерть. Причём долгую и мучительную.

– Дэн не считает, что он не заслужил смерть. Хотя никогда раньше не убивал, только… обезвреживал. Дэн считает, что не пристало без суда убивать безоружного и беззащитного пленника, который даже не может сопротивляться.

Рыцарский кодекс? Ха.

Никогда не любила легенды о рыцарях.

– Убийство есть убийство. Всегда и везде. И нет никакой разницы, как ты убил кого-то: в бою по каким-то «правилам» или ножом в спину, – мой ответ прозвучал чуть резче, чем мне хотелось. – Кто-то оправдывает кровь на своих руках «честным поединком» и высокомерно осуждает тех, кто убивает тайно, в ночи. Но это гнусное лицемерие, ведь между ними нет никакой разницы. Оба – убийцы. Просто один принял это и не гнушается пользоваться наиболее эффективными методами, а другой прячется от неприглядной правды за своими «правилами». – Я откинулась на спинку кресла. – Можно жалеть о том, что ты убил невинного. Можно жалеть о том, что ты вообще убил кого-то. Но жалеть о том, как именно ты его убил, глупо и смешно.

Фаник не ответил. Просто смотрел на меня молча и пристально, будто оценивающе.

Это вызвало у меня ещё одну усмешку.

– Теперь, думаю, вы понимаете, почему я выбрала сторону тёмных.

Принц ответил не сразу. Сначала вскинул глаза, поглядев вверх в такой глубокой задумчивости, словно вычислял что-то.

– Интересная ты личность, Белая Ведьма, – отстранённо заметил он потом. – Да, среди светлых с такими взглядами тебе пришлось бы… нелегко. Хотя я склонен с тобой согласиться.

– Вы?

– Не удивляйся. Меня тоже трудно назвать типичным светлым. Наверное, потому что меня преимущественно воспитывал дядя Эсфориэль, а он не питал к тёмным той же ненависти, что все вокруг меня. Я с детства дни и ночи проводил в библиотеке, изучая книги о дроу.

А младший эльфийский принц, оказывается, полон сюрпризов.

– Зачем?

– Пытался лучше узнать своего врага. Думаю, это была одна из причин того, что отец меня невзлюбил. – Фаник провёл пальцем по столу, словно выводя начало какого-то узора. – По-моему, вконец он разочаровался во мне, когда я спросил, нельзя ли поговорить с тёмными и выяснить, что у них на уме и чего они хотят. Маленький был, наивный…

– И вы правда этого хотели?

– Восхт же говорил тебе о своих сомнениях? В том, что именно случилось восемнадцать лет назад? – он поднял глаза, снова встретив мой взгляд. – Мы с ним сомневались вместе.

Как любопытно. Впрочем, Фаник явно достаточно умён, чтобы тоже поверить: дроу не пошли бы на подобное безумство.

– Не с подачи тэльи Эсфориэля случайно?

– Да, в некоторых его фразах сквозили сомнения на этот счёт. Наверное, я это чувствовал. Но он избегал говорить с нами на эту тему. Как ты понимаешь, отец не слишком одобрительно относился к подобным разговорам. – Фаник рассеянно запустил пальцы в волосы. – Отец… он не всегда был таким, как сейчас. Говорят, до той резни он умел улыбаться. Искренне, по крайней мере. Мне жаль, что я не знал его таким. И в день резни нас с Дэном лишили не только матери, но и того отца, каким он должен был быть. Когда это случилось, Дэну было пять, мне едва исполнился год. – Губы принца досадливо дрогнули. – Иногда я отчаянно завидую, что Дэн помнит мамино лицо и голос, а у меня не осталось о ней никаких воспоминаний.

– Может, оно и к лучшему, – пробормотала я. – С воспоминаниями… гораздо больнее.

Фаник устремил на меня долгий взгляд из-под длинных ресниц, и про себя я тихо ругнулась. Какого чёрта я откровенничаю с тем, кого едва знаю, если всегда закрывалась от всех? Начала с Лодом, продолжила с Фаником, а следующим кто будет? Пойду изливать душу Навинии?

Нет, вся эта история явно не пошла мне на пользу. Как и странные отношения с Лодом. Всё это заставляло меня почти поверить в бескорыстную доброту, благородство, преданность, любовь и прочую ерунду и становиться… мягче. Доверчивее. Более открытой.

А будучи мягкой, доверчивой и верящей в подобные глупости, ты не проживёшь долго ни в одном из миров.

– Так ты тоже потеряла семью, – молвил принц.

– Потеряла, – коротко подтвердила я. – А что это за прекрасная Льомдэлль, о которой Дэнимон упомянул на совете?

Я знала, что избрала довольно топорный способ перевести тему, но ответ на заданный вопрос и правда меня живо интересовал.

– Льомдэлль из рода Эльскиар. Эльфийка, первая возлюбленная отца. Она погибла в войне с Тэйрантом. – Должно быть, Фаник понял, что я не хочу откровенничать. Во всяком случае, он ничем не выразил удивление от резкой смены предмета обсуждения. – Не желала отсиживаться в безопасной столице, отправилась ухаживать за ранеными в человеческий городок. Он оказался на линии фронта, и тёмные магией сожгли его дотла. Вместе с жителями. Льомдэлль тогда было всего двадцать два.

Я даже не смогла ничего сказать.

Пусть я выбрала свою сторону, но напоминания о том, что когда-то творила эта сторона, меня не радовали.

– Забавно, – задумчиво проговорил Фаник, кажется, не ждавший моего ответа, – отец два раза не смог спасти тех, кого любит. Как и дядя Эсфор. А ведь оба они так и не совершили эйтлих.

Незнакомое слово заставило меня насторожиться.

– Эйтлих?

– Тебе не рассказывали? Это эльфийский ритуал.

– Что-то вроде блойв брайевур? – я вспомнила обряд, которым когда-то Эсфориэль связал себя с Тэйрантом.

– Да, но эйтлих сильнее. Пожалуй, это самая сильная наша магия. Эльфийские чудеса, как ты наверняка знаешь, не могут похвастаться особым разнообразием, – иронично заметил Фаник. – Эйтлих… как бы объяснить… каждый эльфийский мужчина раз в жизни может провести ритуал, который навеки свяжет его с любимой женщиной, и этим обрядом он отдаст ей половину своей жизни. Его может совершить только мужчина, и только с женщиной, которую он любит всем сердцем. И не как сестру, дочь или друга.

– А женщина тоже обязана быть эльфийкой?

– Нет. Эльфом, человеком, дроу – кем угодно.

Интересно, однако. Эльфы ведь бессмертны. И сколько будет половина от бесконечности?

– Значит, этим ритуалом пользуются, чтобы продлить жизнь своим возлюбленным, если они смертные?

– О, нет. К сожалению, эйтлих не замедляет старение. Если его и проводят со смертными, те предпочитают покончить с собой, прожив немногим дольше других людей.

Да, думаю, никому не хочется коротать вечность развалиной, гниющей заживо.

– И в чём тогда смысл?

– В том, что эйтлих может вытащить женщину почти с того света. Когда ты совершаешь его, она… будто рождается заново. Эйтлих исцеляет любое проклятие и излечивает любую рану, и он позволяет тебе вернуть возлюбленную к жизни, когда все остальные средства бессильны. Но лишь в том случае, если её сердце ещё бьётся. И если ты действительно её любишь.

– То есть эйтлих совершают, если женщине грозит преждевременная гибель?

– Именно.

Всё интереснее и интереснее. Ну да, Эсфор в Хьярте нашёл свою принцессу уже мёртвой, потому и не мог спасти её. А Хьовфин, видимо, вообще был в другом месте, когда его прекрасная Льомдэлль обратилась пеплом. Странно только, что Повелитель эльфов не спас жену восемнадцать лет назад, когда она умирала от яда…

Внезапное воспоминание заставило меня вскинуть голову.

– А вашу мать, – я постаралась произнести это как можно деликатнее, – случайно отравили не лёмуном?

В кивке Фаника не было ни печали, ни удивления:

– Именно поэтому отец не смог ничего сделать.

Понятно. Тот самый яд, который упоминала Морти, мгновенно останавливающий сердце; и этим выбором отравитель Повелительницы отрезал жертве все шансы выжить, даже чудом. А после такого ненависть Хьовфина к тёмным вполне объяснима. Если кто-то дважды отнял у тебя любимую женщину…

Однако наш таинственный интриган предусмотрел всё. Такое, пожалуй, заслуживает капельку уважения.

– И сложный ритуал?

– Отнюдь. Не нужно ни рун, ни заклятий, ни крови, одни лишь слова. Хотя, наверное, эти слова и можно считать заклятием. – Фаник прикрыл глаза, прежде чем начать цитировать наизусть. – «Клянусь хранить жизнь твою, душу и сердце, пока не испущу последний вздох. Отдаю тебе моё сердце, мою душу и мою жизнь. Прими мой дар, прими меня, как я принимаю тебя. Мы едины, отныне и навсегда».

– И всё?

– И поцелуй, конечно, – лукаво закончил принц.

Поцелуй истинной любви. Естественно. Куда же без него.

Выходит, когда я говорила Восхту, что только в книжке героя может оживить волшебная сила любви, я малость погорячилась.

– Значит, ваша мать была похожа на первую возлюбленную Хьовфина? – помолчав, спросила я.

– Похожа. Даже внешне, если не считать цвета волос и глаз. И по характеру тоже… по крайней мере, так говорил дядя Эсфор. Их свадьба с отцом состоялась уже спустя месяц после знакомства.

– Судя по всему, эльфы были не слишком этому рады.

– Не слишком. Особенно дом Эльскиар. Отец ведь на тот момент был помолвлен с одной из их рода.

– Да? – я навострила уши. – И с кем же?

– А… леттэ Авэндилль. Но они обручились, когда ей было всего одиннадцать, и разорвали помолвку два года спустя. Отец изначально пошёл на неё от безысходности, устав выслушивать от подданных намёки на то, что королевству нужен наследник. А маленькая Авэндилль, по всеобщему признанию, росла очень похожей на свою тётю.

– Ту самую Льомдэлль?

– Да. Потому все и надеялись, что она сможет излечить разбитое сердце Повелителя, – сарказм в голосе Фаника был почти неуловим. – Но потом в его жизни появилась мама, и отец, недолго думая, расторг брачный договор. Зато маленькую Авэндилль сделали маминой фрейлиной.

В моих мыслях вовсю трезвонил маленький, но очень тревожный колокольчик. Отчётливо вызывая в памяти мои же собственные слова.

…возможно, какая-нибудь эльфийка мечтала убрать её с дороги и занять её место…

– Принц, – осторожно проговорила я, – а вы никогда не думали, что это Эльскиары?..

Я не решилась завершить фразу, но Фаник понял меня и так.

– Убили маму? Думал, – спокойно откликнулся он. – Но, если поразмыслить, это ничего бы им не дало. И дядя Эсфор говорил, что на том пиру никто из Эльскиаров к маме даже не приближался.

– Включая её фрейлину?

– Она не в счёт. Авэндилль тогда было девятнадцать. Моя ровесница. Твоя ровесница. Просто ребёнок.

– Девятнадцать – уже не ребёнок. А дети бывают очень жестокими.

Фаник долго смотрел на меня. Казалось, я могла видеть сомнение, всплеснувшееся на дне его зрачков.

– Но она так… мила. И у мамы была любимицей. Все говорили, что Авэндилль видела в Повелительнице вторую мать, – медленно, будто взвешивая каждое слово, произнёс он. – Пойти на такое чудовищное преступление… зачем?

– А как же жажда короны?

– Их помолвку расторгли. У отца уже были наследники. У него не оставалось ни единой причины снова жениться, да к тому же на ней.

– Вот именно. У него были наследники. А теперь, когда их нет?

– У отца остался брат.

– Да, но брат – крайний случай. Правители хотят оставить на престоле сына. И однажды Хьовфин уже решился на брак по расчёту, потому что королевству был нужен наследник. Тогда наличие братьев его не остановило.

Принц промолчал.

– В том убийстве мне видятся не столько соображения выгоды, сколько эмоции, – добавила я. – Это действительно чудовищное преступление. И тот, кто его совершил, здорово рисковал, причём не только своей жизнью. Похоже, за убийством стояла скорее страсть, чем холодный расчёт. И девятнадцатилетняя девочка, обезумевшая от ревности, как раз могла пойти на такой шаг.

– Когда отец разорвал помолвку, Авэндилль было всего тринадцать. Они с отцом толком не общались, виделись лишь на официальных приёмах. Да и после… она ничем не проявляла, что испытывает к нему какие-то особенные чувства. Не может быть, чтобы она любила его.

– Я могла бы рассказать вам историю о девочке, которая в тринадцать влюбилась в своего лучшего друга. И потом годами заставляла себя верить, что продолжает его любить, хотя на самом деле это было совсем не так, – отстранённо заметила я. – Девочки порой бывают… странными. А влюбиться в того, кого совсем не знаешь, ещё проще, особенно если это прекрасный эльфийский король.

– И та девочка готова была убить ради своего друга? Соперницу? Его любимую женщину, мать его детей?

– Та девочка – нет. Но когда мы не поделили предмет страсти с избранницей вашего дяди, она столкнула меня в реку с большой высоты, хотя я не умела плавать. А ведь я не назвала бы её плохим человеком. Однако бывают плохие люди… и плохие эльфы, думаю, тоже.

– Даже если на одну безумную секунду предположить, что это правда, Авэндилль достаточно было подождать какую-то сотню лет, и соперница устранилась бы сама собой.

– Если ей двигала страсть, она не могла ждать. Когда ты не прожил ещё и двадцати, сотня – это несколько жизней.

Эльф молчал. Долго молчал.

Затем поднялся на ноги, выпрямившись легко, словно травинка, которую перестал гнуть ветер.

– Я подумаю над твоими доводами. – Он направился было к выходу, но на полпути оглянулся через плечо, посмотрев на меня с задорным прищуром. – Ты веришь в любовь с первого взгляда, Белая Ведьма?

Святые ёжики. Только не говорите, что он в меня влюбился. Всё равно никогда не поверю. Даже если обычно попаданок наделяют способностью к привороту, меня явно обделили всем, что уготовили остальным.

И нет, я не верю в любовь с первого взгляда. Только со второй шахматной партии.

Но этого я ему, конечно, не скажу.

– А к чему вопрос? – уклончиво уточнила я.

– Просто мысль интересная появилась, – его лукавой улыбкой можно было бы растопить ледник. – Если бывает любовь с первого взгляда, то почему не быть дружбе с первого взгляда?

Вот как. Ну, это уже больше похоже на правду. Пожалуй, даже взаимную, пусть мне и самой это кажется безумием.

Но этого я ему, конечно, тоже не скажу.

– Не путайте дружбу и симпатию. Дружба… истинность дружбы… её можно узнать только со временем.

– Но любовь и симпатию тоже легко спутать. И истинность любви тоже можно узнать только со временем.

Интересно, как в одном взгляде одновременно может быть столько смеха и столько серьёзности?

– Мы вообще часто называем любовью что-то другое. Можно быть прекрасными супругами и плохими любовниками. Можно быть прекрасными любовниками и плохими друзьями. А любовь должна включать в себя хотя бы два компонента, и без дружбы, без единения умов и душ, она – фальшивка, не более.

– Тем не менее мы называем это любовью: то, что можно почувствовать с первого взгляда. Тогда почему внезапную симпатию, не связанную с влечением, не называть дружбой?

Какое-то время мы смотрели друг на друга, и я подумала, что его глаза не цвета корицы, а цвета… чая. Чёрного, тёплого, терпкого. С чем-нибудь вкусным и ароматным, вроде шоколада.

И, наверное, с той самой корицей, которая придаёт перчинку.

– Знаете, я ведь помогала Лоду составить план вашего спасения. Как вызволить вас из лап наёмников, – неожиданно выговорила я. – И тогда мне не было до вас никакого дела. Вы для меня были… просто ещё одной фигуркой на доске, вот и всё. Важной фигуркой. Не более. – Я сняла очки и, глядя в сторону, задумчиво протёрла стёкла полами рубашки. – И когда мы вытащили вас из того подвала… мне было в общем-то всё равно, выживете вы или нет.

– Твоя честность просто восхитительна, – даже без очков, боковым зрением я увидела, как Фаник насмешливо поклонился. – Но почему-то мне кажется, что за этим должна последовать фраза, начинающаяся со слов «а теперь».

– Да. А теперь…

Я медитативно водила батистовой тканью по прямоугольным кусочкам прозрачного пластика. Проверила линзы на свет; убедившись, что вижу на них лишь царапины, немногочисленные и хорошо знакомые, вернула очки на нос.

Всё-таки посмотрела Фанику в глаза.

– Я действительно очень рада, что смогла вас спасти.

Он не ответил. Просто улыбнулся и, наконец отвернувшись, легко и неслышно сбежал вниз по лестнице, оставив меня смотреть ему вслед.

Эх, Фаник, Фаник. Наверное, если б моя история была классической сказочкой про попаданку, именно ты и стал бы моим прекрасным эльфийским принцем. Ведь если б я никогда не встречала Лода, я бы обязательно в тебя влюбилась. Ведь если б прореха дала мне положенные чит-коды, ты бы наверняка мог влюбиться в меня. И в кои-то веки в моей жизни всё было бы так чудесно, так просто: без мучительных сомнений, без биполярных отношений, без посягательства на чужих возлюбленных…

Однако всё сложилось так, как сложилось. Так, что нам суждено дружить, пусть даже с первого взгляда.

И, как бы глупо это ни было – я не могу сказать, что мне жаль.

Спустя пару часов я сидела в кресле, наблюдая за Лодом, устроившимся напротив. И пока он делал новый ошейник взамен того, что раскололся на Машке, я рассказывала о том, что узнала от эльфийского принца.

– Ты ведь это и имел в виду? – вкратце изложив историю Авэндилль, подытожила я. – Когда спрашивал, что я думаю про убийство Повелительницы? Говорил, что когда-нибудь расскажешь мне про ситуацию при эльфийском дворе, и тогда я пойму, за что ты сказал мне «спасибо».

Лод ответил не сразу: он неторопливо вёл кончиками пальцев по металлическому кольцу, и под его ладонью на серебре проступала насечка тонкой рунной вязи. Губы колдуна не двигались, однако я знала, что про себя он проговаривает магическую формулу.

Мне не хотелось его отвлекать. Но он сам сказал, что мой рассказ его нисколько не отвлечёт.

– Да. Это я и имел в виду, – произнёс Лод, когда рунная цепочка замкнулась, обвив ошейник по кругу, словно уроборос. – Теперь ты понимаешь, насколько близкой к истине была твоя слепая догадка.

– Но почему светлые не додумались до того же, что я угадала вслепую?

– Они и не пытались думать. Никто, кроме Эсфориэля и его юных воспитанников. Но даже они не заподозрили Авэндилль и вообще предпочитали держать свои мысли при себе. – Лод повертел ошейник в руках. – Для всех Повелительницу отравили тёмные. Это очевидно, в отличие от мысли, что убийца – маленькая девочка из знатнейшего дома, невинное светлое создание, присягавшее ей на верность.

– Не такая уж и маленькая.

– По эльфийским меркам в девятнадцать ты ребёнок, едва покинувший колыбель. И убить кого-то из семейства Повелителя – значит навлечь вечное проклятие богов на весь свой род. Даже среди людей немногие решались на такое, а среди эльфов я и вовсе не припомню ни единого случая.

– То есть никому просто в голову не могло прийти, что эта Авэндилль решит проблему с соперницей таким способом?

– Никому в голову не могло прийти даже то, что Авэндилль вообще считает её соперницей. Ты слышала, что говорил Фаник: если эта девочка действительно ненавидела его мать и любила его отца, она крайне искусно это скрывала. И продолжает скрывать до сих пор. – Лод удовлетворённо отложил серебряное кольцо на столешницу. – Может, она и ни при чём. Кто знает. Но сейчас нам проще найти того, кто заказал наёмникам убийство принца, а не расследовать преступление восемнадцатилетней давности.

– Брось. Ты наверняка тоже думаешь, что это сделал один и тот же человек. Или эльф. – Я азартно подалась вперёд. – Авэндилль избавилась от Повелительницы, потом, дождавшись удобного случая, от её сыновей. И вот Хьовфин снова бездетный вдовец, а королевство снова нуждается в наследнике. Здравствуй, повод снова заключить брак по расчёту – а кто у нас самая подходящая партия? По-моему, всё сходится.

– Это лишь теория. Нам же стоит опираться на факты. И эти факты у нас появятся завтра, когда мы наведаемся к «старшаку». – Колдун посмотрел на меня. – А вы с Фаником неплохо ладите.

Он сказал это без одобрения, без осуждения, без насмешки. В своём обычном констатирующем стиле. И будь на его месте кто угодно другой, я могла бы подумать, что он ревнует.

На миг мне захотелось подыграть и посмотреть на его реакцию; но даже если не брать в расчёт, что я не имею на это никакого права и его мне не обмануть – это будет одной из тех истинно бабских манипуляций, которые я всегда терпеть не могла.

– Да. Неплохо, – просто сказала я, прежде чем тихо, коротко посмеяться. – Я даже думала сегодня, насколько всем было бы легче, если б я влюбилась в него, а не в тебя. Всем, включая меня.

Он ничем не показал, что не ожидал моих слов. И смеяться вместе со мной не стал.