Текст книги "Полтергейст"

Действие II

Зал в Музее восковых фигур. По середине стол. За столом сидят следующие персоны: Ольга Лохтина, Александра Пистолькорс (она в положении), Муня Головина, баронесса Кусова, Анна Решетникова, Софья Волынская и Евгения Шаховская. На них меха, шёлк, чистейшей воды бриллианты, тонкие эгретки в волосах. Все они наиболее рьяные последователи Распутина. У левого торца стола сидит сам Григорий Ефимович. На столе выставлены: тульский самовар «Паричко», связка грубых больших баранок, варенье в замазанных банках, солёные огурцы, миска с варёными яйцами, бутылка кагора. В центре большой торт. В зал входят Старик и Внучка. У Старика в руках фотоаппарат, на плече Внучки папка с бумагой для рисования.

Старик: (шёпотом) А сейчас я тебя познакомлю с твоими прапрабабушкой и прапрадедушкой.

Внучка: Ты что, в самом деле? Классно. А как они здесь очутились?

Старик: Ну, то, что очутились здесь – в этом, пожалуй, ничего классного нет: вылепили их из воска, каждый волосок «вживили» отдельно, заказные глазные и зубные протезы вставили, куда полагается, и в конце надели на них исторически достоверные костюмы. Вот, пожалуй, и всё. А вот то, что они являются нашими с тобой предками, будучи при этом известными историческими персонажами, это и есть тот самый класс, о котором ты говоришь.

Внучка: Раньше ты мне про это ничего не рассказывал.

Старик: А раньше я и сам не знал до конца, кто мой дедушка. Вот вчера только узнал. Можно сказать, на склоне своих собственных лет. Почему и потащил тебя сюда.

Внучка: Ну-ка, ну-ка, можно поподробнее?

Старик: Только не падай в обморок. В музее, где мы с тобой находимся, это не так уж редко случается. Так вот. Вчера я узнал о том, что вот этот бородатый мужик в сапогах и косоворотке является моим дедушкой и, стало быть, твоим прапрадедушкой (останавливается у фигуры Распутина, указывая на неё жестом). Узнаёшь? (та восторженно кивает головой) А вот эта дама в огромной шляпе с перьями и с боа на плече – твоя прапрабабушка и звали её княгиня Евгения Шаховская, одна из первых лётчиц России. И мой отец, таким образом, был их незаконнорожденным сыном, как, скажем, поэт Жуковский или гениальный Леонардо да Винчи.

Внучка: То есть ты хочешь сказать, что ты, как минимум, на третьем после них месте.

Старик: Ну, что ты. Я не тщеславен и ты имела возможность неоднократно в этом убедиться.

Внучка: (глядя на Шаховскую) Красивая женщина, ничего не скажешь. Ну, а Распутина, кто ж его не знает? Так, говоришь, он был нашим предком? Прикольно! Сам Распутин-прелюбодей – мой далёкий родственник!

Старик: Шаховская, говорят, была от него без ума. Вообще, она была авантюрной женщиной. Представляешь, сесть за штурвал биплана Райта, лучшего по тем временам самолёта, и по неопытности угробить выдающегося лётчика России Севу Абрамовича – не путай с известным артистом Всеволодом Якутом – тот был по жизни тоже Севой Абрамовичем. И потом, оставшись без единой царапины, сначала удариться в опиум, а потом уйти в гарем к Распутину искупить оба этих греха. А дальше, ещё интереснее. За шпионаж в пользу немцев её сажают в тюрьму, приговорив к расстрелу, но император всемилостивейше заменяет его пожизненным заключением. Временное правительство освобождает Шаховскую и передаёт в распоряжение графа Валентина Зубова, известного историка, доктора философии, создателя Российского института истории искусств. Но после Октябрьского переворота тот бежит на Запад и наша с тобой родственница попадает под опеку наркомпроса товарища Луначарского, который определяет её на должность хранителя ценностей царского дворца. Но ручонки у неё оказываются шаловливыми, и она начинает потихоньку продавать за рубеж вверенное ей имущество. От неминуемого расстрела спасает её всё тот же Луначарский, который переправляет её на работу в Киевское ЧК следователем. После чего наступает трагическая развязка. Евгения Михайловна, накурившись однажды опиума, открывает стрельбу по своим же товарищам и, будучи застреленной, заканчивает свой земной путь. А было ей в ту пору всего лишь тридцать лет.

Внучка: Не слабо. А вот так посмотришь на неё и даже не подумаешь, какие авантюры были на её счету.

Старик: Не подумаешь, это точно. На авантюристку – ты права – она, ну, никак не похожа. Добропорядочная светская дама, да и только.

Внучка: Хэмингуэй, а давай перейдём в следующий зал, чтобы впечатление не испортилось, а то найдём в ней ещё какие-нибудь отрицательные черты.

(Уходят. С их уходом, как по мановению волшебной палочки, а, точнее, по взрыву невидимой петарды, стол вдруг оживает. Так, после многолетней дрёмы у фигур начинают медленно поворачиваться головы, распрямляться затёкшие члены, на застывших масках лиц появляться проблески жизни. Первым «оживает» Распутин, он достаёт из миски варёные яйца и начинает одаривать ими сидящих за столом женщин).

Распутин: Ну, душки мои, пчёлки вы мои медовы. Грех понимать надо. А без греха жизни нет, потому покаяния нет, а покаяния нет – радости нет. Ты яйцо-то возьми, поговей вот на первой неделе, что придёт, и приходи ко мне после причастия, когда рай-то у тебя на душе будет.

Пистолькорс: Уж непременно придём. Как не придти к тебе, Светоч ты наш, превращающий в святыню всё, к чему ни прикоснётся Твоя рука.

Кусова: (иронически) Христос воскресе! Утихни, Сана. Может, ещё и белья его с мужицким запахом на память попросишь? Сто лет прошло, женская эмансипация наступила, а ты всё ту же песню поёшь. Подумала бы лучше о своём наследнике, осталось-то уж, поди, совсем немного… (обращаясь к Распутину) Придём к тебе, Григорий, непременно придём, только идти-то как бы некуда, потому как навечно приклеены мы воском к этим стульям. Да и время сейчас совсем другое, и ума мы вроде как бы за эти сто лет набрались. Поэтому оставь, Гриша, свои прибаутки и трансы свои прекрати. Помнишь, как тебя в детстве кликали? «Сопляк». Но, несмотря на эту свою кличку, натворил ты, братец, в России много чего, и вовсе даже не «сопливых» дел. Может, если б не твоё виденье баранов, истолкованное как название города Барановичи, царь и не приказал бы наступать на Западном фронте и, глядишь, и война обернулась бы не тем боком, что нам был невыгоден.

Распутин: Может ты и права, мать, спорить не буду. Но вот только насчёт видения ты ошибаешься. Толковал я «папе» про наступление под Ригой, а не под Барановичами. А вот скажи мне, когда мужик твой по пьяному делу въехал к тебе в спальню на коне, ты ведь не стала убеждать царя бросить кавалерию в атаку? Так ведь? То-то, «видеть» не каждому дано, да и от ошибок никто не застрахован. А для «папы» с «мамой» я и после провала фронта под Барановичами оставался светом в окошке и целителем птенца их ненаглядного. Вот так… Однако, чаю-то всё-таки давайте попьём. Не может русский человек обойтись без чая.

(разливает всем чай, поочерёдно каждой протягивает налитые чашки).

Решетникова: (сделав несколько торопливых глотков) Без чая не обойтись, это точно, а вот что касается тебя, Григорий, то забудь ты и про свет в окошке, которым ты был для царской семьи и про их птенца ненаглядного. Никто ведь так и не смог убедиться в твоём предсказании, что в 18 лет он перерастёт свою гемофилию, так как через два года после твоего убийства укокошили и наследника вместе со всей его семьёй. Да, всё осталось в далёком прошлом. Бадмаев – «Гнилушка», помнишь, что сказал тебе перед смертью твоей? «Умрёшь, как пёс». Так оно и случилось, и не помогли тебе ни заклинания твои, ни твоя мистика. Только вот до сих пор не умещается в голове, как это не скосила тебя сразу ни лошадиная доза яда, ни четыре пули, всаженные в тебя.

Головина: А ещё кто-то из них ёрничал, помните: «Синильную кислоту в мадеру? Портить такое вино? Хватит того, что насыпано в пирожные». (Затем, обращаясь к Шаховской). А ты, княгиня, говорят, тоже порошками баловалась? Правда, не теми, что убивают плоть, а теми, что её взбадривают. Не так ли?

Шаховская: Был такой грех, не отпираюсь. Через этот грех я и детей потеряла, и последнего сына (поворачиваясь к Распутину). Между прочим, Вашего, Григорий Ефимович.

Волынская: А ты чего «выкаешь»? Здесь, за этим столом мы все равны, так как и плоть наша давным-давно истлела, и души наши где-нибудь на седьмом или даже на десятом небе почивают. И, между прочим, не только наши, а и всех, кто здесь в этом музее выставлен. Говорят, сегодня утром Бирон опять сидел с опущенными штанами, хотя никто их с него не стаскивал, (смеётся) а свеча на карточном столике княгини Голицыной снова оказалась опалённой, хотя никто её не зажигал.

Кусова: Да, да, а ещё говорят, что вчера какой-то посетитель, стоя у фигуры Сталина, покончил с собой. Вызвали «скорую», отвезли в больницу, но спасти его так и не удалось.

Пистолькорс: Так подобное случалось и в других похожих музеях мира, в тех же музеях мадам Тюссо. Ведь не зря говорят, что магия диктаторов или шлейф преступлений продолжают тянуться за ними и после их смерти. А вот история нашего музея, знаете, с кого началась? Естественно, с Петра I. Он привёз из заграничного путешествия свой бюст и восковые портреты Абрама Ганнибала и карлика Луки. Потом, уже здесь, в Петербурге, сделали его восковую фигуру. Он сидел на стуле в обычном своём одеянии, но когда кто-то входил и наступал случайно на специальный механизм, спрятанный в половице, самодержец вставал и грозно указывал рукой на дверь, отчего многие падали в обморок. А ещё говорят, что если повесить куклу, то, при определённых заклинаниях, повесят и живой оригинал, с которого она была сделана…

(В это время молчавшая всю эту сцену Ольга Лохтина встаёт со своего места. На ней холщовое платье, на голове белый цилиндр-клобук, на шее множество книжечек с крестами. Она подходит сзади к Распутину и обхватывает его за шею).

Лохтина: А я вот, если б посягнули на тебя, дорогусенька ты мой, защитила б тебя да всем своим телом! Сосудик ты мой благостный! Бородусенька! Мой бог Саваоф!

Распутин: Отстань, сатана! (отрывает её руки от своей шеи и отбрасывает со всего размаху на пол).

Лохтина: И всё же ты мой! И я знаю, ты меня любишь!

Распутин: Ненавижу я тебя, сволочь!

Лохтина: (быстро поднимается на ноги, опять подбегает к Распутину и обхватывает его голову) А я к тебе опять приложусь!

(Распутин ударяет её так, что она отлетает к стене).

Лохтина: Ну, бей же! Бей! Бей!

Шаховская: (бросается в Распутину) Григорий Ефимович! Григорий Ефимович! Да оставьте Вы в покое эту женщину. Она ведь сумасшедшая. Она ведь так и не извлекла никаких уроков из тех трагических дней, которые обрушились на наши головы (и более спокойным голосом). И вообще, бросьте Ваши гаремные замашки из прошлого и лучше переключитесь на что-нибудь другое. Вот, послушайте лучше балладу, которую – был такой поэт Дмитрий Кедрин – сочинил про Вас, кажется, в 1935 году. (В руках у неё появляется гитара, звучит баллада).

 
В камнях вылуща, в омутах вымоча
Стылый труп отрыгнула вода
От Григорий осталась Ефимыча
Всё про всё – лишь одна борода.
Дух пошёл. Раки вклещились в бороду
Примерзает калоша ко льду
Два жандарма проводят по городу
Лошадь с прахом твоим в поводу.
И бредут за санями вдовицами
Мать-царица и трое княжон
Помнишь, баба твоя белолицая
Говорила: «Не лезь на рожон!»
Нет! Поплёлся под арки Растрельины
С посошком за горючей мечтой.
Слушай, травленный, топленный, стреляный
Это кто ж тебя так и за что?
Не за то ли, что кликал ты милкою
Ту, что даже графьям не ровня,
Что царицу с мужицкой ухмылкою
Ты увёл, как из стойла коня.
Слизни с харями ряженых святочных
С их толпою равняться тебе ль?
Всей империи ты первый взяточник
Первый пьяница, первый кобель.
Помнишь, думал ты зорькою тающей:
Не в свою я округу забрёл
Гришка! Гришка! Высоко летаешь ты
Да куда-то ты сядешь, орёл?
Лучше б травы косить. Лучше б в девичьей
Щупать баб да петрушку валять,
Чем под нож дураков Пуришкевичей
Бычье горло своё подставлять.
Эх, пройтиться б теперь с песней громкою
В заливные луга, где косьба.
Хоть и в княжьих палатах – да с фомкою
Укокошили божья раба.
 

(Песня закончилась. Из глаз Распутина полились слёзы, слёзы боли, отчаяния и бессилья. Он утирает краем рукава глаза).

Распутин: Растрогала ты меня, Евгения. Только больно не за себя, больно за Россию и за ту, что была, и за то, что в ней творится сегодня. Нет у неё будущего. Растащат её по кусочкам и погубят. Погубят великую Россию. По сравнению с нынешней Россия моего времени была детским садиком. Конечно, и убивали, и резали, и взятки давали, – всё, как сейчас – но только не так предательски и не так жестоко, да и не в таких масштабах. И национальная политика была жёсткой, но в моё время Россия была пионерлагерем по сравнению с бандитским синдикатом, каковым она стала сейчас. В одной песочнице могли спокойно играться и христиане, и инородцы. Впрочем, в поздние советские годы, когда наступил атеизм, – тоже, правда, тогда уже все верили только в одного человека. В человека-тирана и дьявола… Да, хорошую ты песню спела, Евгения, но причём тут фомка, не пойму никак.

Шаховская: А чего тут непонятного? Это образ, образ врага Вашего, который подло, в спину направил смертельный для Вас удар.

Распутин: Между прочим, этот смертельный удар или, как ты говоришь, образ я чувствую витающим где-то здесь и сейчас.

Шаховская: Бросьте, мало ли что может показаться. Ну да Бог с ним, с этим образом. Что случилось когда-то, того уж не изменишь. Вы вот лучше, Григорий Ефимович, вспомните этих чудных дедушку с внучкой, которые, как выяснилось, родные нам с Вами люди. Через столько лет – и вдруг обнаружились. Это надо же. Хоть бы зашли сюда ещё раз, что ли. Кстати, я слышу приближающиеся к нам шаги. (прислушивается) Точно. Пора всем по своим местам.

(Все быстро садятся на стулья и восстанавливают позы, в которых они находились изначально. В зал входят Старик и Внучка).

Внучка: Так почему тебе сказали, что яблоко от яблони не далеко падает?

Старик: (останавливаясь возле фигуры Шаховской, в задумчивости) А потому что отец мой, как оказалось, был тоже уличён в шпионаже и также, как и его мать, ни то в пользу Германии, ни то Польши. И опровергнуть это сейчас уже не представляется возможным. Так с этим клеймом они и покоятся на том свете. Правда, позже я узнал, что дело против Шаховской было сфабриковано контрразведкой, и когда она служила в Киевском ЧК, многих причастных к её аресту ей удалось разыскать и расстрелять, но вот уцелеть самой не удалось.

Внучка: Хэмингуэй, а давай сфоткаемся вместе с нашей прапрабабушкой. Фотка-то будет уникальная. Пошлём её на тот свет Его Императорским Величествам, вот удивятся – сейчас по Интернету через киберпространство такое вполне возможно.

Старик: Ладно, не кощунствуй, становись рядом со своей прапрабабушкой и сделай «smile» (достаёт фотоаппарат, делает снимок). Кстати, как родители? Не помирились ещё?

Внучка: И не думают. Отец, похоже, ушёл к другой женщине, и возвращаться, я так полагаю, не собирается.

Старик: А ты на них подействовать разве не можешь?

Внучка: На фиг мне это сдалось. У меня своих проблем выше крыши.

(В зал входит очередной посетитель. Это молодой человек с сумкой через плечо. Оглядывается вокруг, рассматривает «тайную вечерю» в центре зала, затем подходит к старику и с явным среднеазиатским акцентом спрашивает).

Шамсулло: Вот эти участники застолья мне понятны, а не подскажете, в каком зале выставлены известные партийные и политические деятели?

Старик: Через два зала по ходу налево. А вас кто именно интересует?

Шамсулло: Я приехал из Таджикистана. Зовут меня Шамсулло. Мне сказали, что здесь где-то выставлен наш президент Эмомали Рахмон.

Старик: Ваш президент? Рахмонов. Почему Вы говорите Рахмон?

Шамсулло: А потому, что он отказался от русского окончания и официально объявил через все наши представительства об изменении своей фамилии.

Старик: Интересно, не слышал об этом. Насколько я знаю, фигура его была изготовлена, но несколько лет тому назад она сгорела, а, точнее, расплавилась во дворе Аничкова дворца. Там возник пожар, в результате которого погибло более ста экспонатов. Об этом сообщали в «Новостях» и в прессе. Фигуры были выставлены в специальном шатре и, похоже, сгорели по чьему-то злому умыслу.

Шамсулло: Жалко президента. Я исключительно правоверный мусульманин но, как все восточные люди, верю в плохие предзнаменования. Дай ему Аллах, конечно, сто двадцать лет жизни, но – Вы наверно знаете – есть такая примета, что когда куклу или изображение человека портят, протыкают ножом или сжигают, то самого человека ждёт болезнь, а может даже и смерть. Вот читал я где-то, что в городе Глухове, на Украине, по приказу Петра I в 1708 году за измену казнили восковую фигуру Мазепы. А ровно через год он умер.

Старик: А откуда у Вас такие познания?

Внучка: (перебивая и обращаясь к Старику) Я немного порисую, не возражаешь? (Тот кивает головой. Внучка садится на свободный стул, раскрывает папку с бумагами, достаёт карандаши, начинает рисовать).

Шамсулло: Я заканчивал исторический факультет нашего Душанбинского университета, а потом увлёкся живописью и учился в студии у нашего известного художника Олима Камолова, читал книги по искусству, но денег это не приносило и пришлось ехать сначала в Москву, потом в Петербург, искать какую-нибудь работу.

Старик: Ну и кем же Вы сейчас работаете?

Шамсулло: Как и большинство наших гастарбайтеров, работаю на стройке, покрываю крыши на домах жестью, крашу их. Это сейчас. А перед этим в Москве работал, как художник, в группе «Tajiks-Art».

Старик: Не слышал про такую. И что же вы там рисовали?

Шамсулло: Делали копии или, как ещё говорят, кальки с Энди Уорхола, Марка Ротко, других экспрессионистов.

Старик: М-м-м. Серьёзно. А что потом делали с этими копиями?

Шамсулло: Как что? Продавали.

Старик: И большие деньги имели с этого?

Шамсулло: Копейки, если не сказать, ещё меньше. Знаете, сколько стоит подлинник, например, Ротко?

Старик: Возможно, догадываюсь.

Шамсулло: В среднем, 20 миллионов долларов. Копию с него мы делали за несколько часов, потом она продавалась по 500 долларов за квадратный метр. Нам с этого платили 100 долларов. А наши кальки с фотоподлинниками зачастую путали, так они были похожи.

Старик: И хорошо продавались ваши копии?

Шамсулло: В том-то и дело, что почти не продавались. Ну, а Москва город дорогой, практически всё уходило на еду и жильё. А мне нужно заработать 10000 долларов, чтобы купить дом у себя на родине. Ведь там ждёт меня невеста.

Старик: Заработаешь. Ты вот лучше скажи, вот ты, как художник, глядя на эту группу персонажей, кого в первую очередь рисовать стал бы?

Шамсулло: (разглядывает всех поочерёдно) Ну, пожалуй, Распутина в первую очередь, да, кстати, когда я учился в студии, – я рисовал его, вернее, делал на него шаржи. А потом… вот эту даму в широкополой шляпе.

Старик: Ты знаешь, я бы тоже. Только с небольшой разницей. Начал бы вот с этой дамы, а Распутина не стал бы рисовать вообще.

Шамсулло: Почему?

Старик: А потому, что кто бы ни прикасался к его образу, всегда получал бумерангом по лбу, если не сказать, покруче. Умирали, заболевали, даже хотели покончить жизнь самоубийством. Магия какая-то исходит от этого человека, даже после смерти. Это вроде как история со вскрытием могилы Тамерлана. Помнишь, вскрыли её 22 июня 1941 года, и в тот же день началась война. Да и сама Россия расплачивается за его убийство: став советской, а теперь вот, не поймёшь какой, она превратилась в страну бандитов и мошенников. Ты фильм «Агония» смотрел?

Шамсулло: Нет.

Старик: Непременно посмотри, фильм причислен к ста лучшим мировым кинолентам. Это фильм про Распутина и его время. Так вот, Элем Климов, постановщик, хотел выброситься с седьмого этажа гостиницы, когда что-то у него не клеилось в работе. А Алексей Петренко, гениальный актёр, доигрывал главную роль, чередуя место на съёмочной площадке с местом в больнице, куда его отвозила скорая помощь после съёмок. Вот так… А скажи мне, Шамсулло, вот ты уже много лет живёшь в России, как, не ощущаешь давления со стороны, не зовут ли тебя «чуркой»? И, вообще, чувствуешь ли себя нормально здесь?

Шамсулло: (с неохотой) Да, всякое бывает. Меня тут недавно привлекали в милицию по подозрению в убийстве трёх скинхедов на платформе под Коломной, но всё прояснилось, и меня отпустили. Так что, в общем, жить можно. Ну, спасибо за информацию, я пойду, пройдусь по другим залам. Интересно, что в них?

(Уходит. В это время в зале появляются двое спортивного вида молодых людей. Они с бритыми головами и одеты в подвёрнутые джинсы и чёрные куртки. На ногах высокие шнурованные ботинки малинового цвета. Подходят к столу с восковыми фигурами, молча, без комментариев разглядывают их. Старик подходит к внучке, смотрит из-за спины на её рисунок).

Старик: А вот эту линию я бы сделал несколько толще.

Внучка: Я бы тоже. Но рисунок, видишь, ещё не завершён.

Старик: Вижу.

(В это время молодые люди медленно выходят и так же, не обмениваясь ни единым словом, направляются в соседний зал).

Старик: Более того, вот эту светотень я бы сделал поконтрастней, а фигуру Распутина, естественно, поколоритней – он ведь за этим столом центральная персона.

Внучка: Ты повторяешь всё то же самое, что говорит наш преподаватель.

(Раздаётся какой-то непонятный шум, похожий на удар падающего на пол тела. Затем какой-то дребезжащий звук, истерический женский крик и вторящий ему человеческий стон).

Старик: (несколько секунд прислушивается) Опять этот полтергейст. Ну, правильно, где Распутин, там и эта чертовщина. Нет, с меня хватит – наслушался этого дома. Уходим отсюда. (Берёт за руку Внучку, тащит её за собой, они выходят в противоположную дверь. Слышится вой сирены скорой помощи).

Конец