Текст книги "История социологической мысли. Том 2"

2. Психология Джеймса

Исследователи сходятся во мнении, что зачатки основной проблематики социального прагматизма (а также современного символического интеракционизма) следует искать в The Principles of Psychology[139]139
  «Принципы психологии» (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть] (1890, 2 т.) Уильяма Джеймса, хотя он сам интересовался вопросами социальной теории в очень небольшой степени. Если вообще можно говорить о социальной психологии создателя прагматизма (слово «социология» не имело бы здесь совершенно никакого смысла), то только как о «‹…› побочном продукте его рассуждений на тему таких связанных с этой областью проблем, как „привычка“, „инстинкт“, „поток сознания“ и особенно „социальная самость“»[140]140
  Karpf F. B. American Social Psychology. Its Origins, Development, and European Background. New York, 1932. P. 251.


[Закрыть]. Более того, соответствующие высказывания Джеймса могут быть интерпретированы по-разному и не составляют никакого систематического целого. Будучи проницательным критиком и великим вдохновителем, автор «Принципов психологии» ни в коем случае не был создателем упорядоченной теории. Социолог мог найти в его труде разве что отдельные идеи. Как писал Кули, социальный или социологический прагматизм был лишь на пороге своего возникновения[141]141
  См.: Jandy E. C. Charles Horton Cooley. His Life and His Social Theory (1st ed., 1942). New York, 1969. P. 110.


[Закрыть].

Роль Джеймса как инициатора оригинального направления социологической мысли заключалась в том, что в центре его внимания оказался человеческий индивид, участвующий в процессе социальной интеракции. Благодаря ему часть социологов (не будем здесь затрагивать вопрос его влияния на становление социальной психологии) осознала, что «индивид» – используя удачную формулировку Дьюи – это «‹…› всеобъемлющий термин для колоссального разнообразия отдельных реакций, привычек, склонностей и потенций человеческой природы, которые рождаются и крепнут под влиянием совместной жизни»[142]142
  Дьюи Д. Реконструкция. С. 125.


[Закрыть], а не название молекулы, находящейся в таких же отношениях с другими молекулами, как физические тела с другими телами. Джеймс обнаружил или как минимум создал условия для обнаружения того, что исследование социальных процессов должно быть одновременно исследованием процесса становления человеческого индивида, который только в процессе этой интеракции приобретает свои основные свойства. В этом, впрочем, заключалась новизна джеймсовского индивидуализма, поскольку старые индивидуалистические концепции, как правило, рассматривали как условие и отправную точку интеракции данные черты человеческого индивида, а общество скорее удовлетворяло уже существующие потребности, чем создавало их. Кроме того, Джеймс разработал категории, которые оказались ключевыми для изучения этого процесса, прежде всего понятие социальной самости (social self)[143]143
  На тему понятия самости см.: Koczanowicz L. Jednostka – działanie – społeczeństwo. Koncepcje jaźni w filozofii amerykańskiego pragmatyzmu. Warszawa, 1994.


[Закрыть].

Из перечисленных Карпфом проблем наименее важной была в психологии Джеймса проблема инстинктов, значение которой он умалял, считая, например, что «‹…› человек отличается от низших животных почти полным отсутствием инстинктов»[144]144
  Джеймс У. Психология / Под ред. Л. А. Петровской. М.: Педагогика, 1991. С. 293.


[Закрыть] или же что у человека инстинкты исчезают по мере формирования привычек[145]145
  Там же. С. 300.


[Закрыть]. И именно привычка занимает в психологии Джеймса центральное место. Хотя это понятие у него и не полностью ясно, но основная интенция не вызывает сомнений: речь идет о переориентации психологии на исследования усвоенного поведения, то есть детерминированного скорее социально, чем биологически. Невзирая на значение, придаваемое «врожденным склонностям», главной проблемой для Джеймса было формирование человеческого поведения в ходе жизни среди других людей. Это имело важные социологические последствия (не будем говорить о том, сознавал ли он их сам), поскольку влекло за собой признание, что социальная жизнь отлична от жизни, управляемой биологическими инстинктами или «привычками», к которым есть «врожденная склонность». Усвоенная «привычка, – писал Джеймс, – это маховое колесо общества»[146]146
  Там же. С. 49.


[Закрыть].

Конечно, подчеркивание роли привычки должно было быть направлено не только против преувеличения роли биологических инстинктов, но и против философов, редуцирующих поведение человека до сознательных и разумных актов. Человек остается у Джеймса дарвиновским организмом, хотя и является организмом особого типа или даже особым организмом, живущим в особой среде.

Взгляды Джеймса на роль привычек не имели бы, однако, особого значения, если бы не были связаны с новой – активистской – концепцией человека, о которой мы уже ранее упоминали. Иначе говоря, они не были просто очередным признанием старого тезиса о примате среды по отношению к наследственности. Если мы рассматриваем их таким образом, то необходимо добавить, что в этой концепции человек является интегральной частью среды, а сама среда – это не нечто просто данное и находящееся вне человеческого контроля, она постоянно меняется, и главная движущая сила этих изменений – человеческая активность. Меняя среду, человек меняется сам; меняя себя, он меняет свою среду.

Социологические аспекты психологии Джеймса отчетливее всего проявились в его анализе социальной самости (social self) – анализе, важным условием которого был отказ от понятия какого-либо субстанционального сознания и замена его понятием непрерывного процесса возникновения индивидуального самосознания в ходе интеракции с другими людьми. В процессе познания мира человек выступает в равной степени как познающий субъект («субъективное я», I) и как познаваемый объект («эмпирическое я», me). Это «эмпирическое я» включает в себя все, что индивид называет «своим» и что может быть для него источником определенного рода эмоций (self-feeling), а также побуждать к определенного рода действиям (self-seeking и self-preservation) – стало быть, «не только его физические и душевные качества, но также его платье, дом, жена, дети, предки и друзья, его репутация и труды, его имение, лошади, его яхта и капиталы»[147]147
  Джеймс У. Психология. С. 81.


[Закрыть]. В ходе дальнейших рассуждений Джеймс выделяет «материальную самость» (тело, одежда, дом, семья, принадлежащие индивиду вещи, особенно приобретенные благодаря собственному труду), «социальную самость» и «духовную самость».

С нашей точки зрения, особенно важна социальная самость, поскольку, описывая ее, Джеймс проводит глубокий анализ процесса возникновения ощущения индивидуальной идентичности, происходящего, когда человек представляет себе, как его оценивают другие, а также каковы по отношению к нему ожидания людей, мнение которых для него важно. Так как индивид участвует обычно во множестве различных групп, появляется проблема множества социальных самостей, каждая из которых до определенной степени иная: разным людям человек показывает разные стороны самого себя, играя как бы разные роли. В результате, как пишет Козер, «‹…› Джеймс заложил основы социальной психологии как Кули, так и Мида, а также ‹…› более поздней ‹…› теории ролей»[148]148
  Козер Л. А. Мастера социологической мысли. Идеи в историческом и социальном контексте / Под ред. И. Б. Орловой; пер. с англ. Т. И. Шумилиной. М.: Норма, 2006. С. 222.


[Закрыть].

3. Дьюи как создатель социального прагматизма

Решающую роль в процессе возникновения социального прагматизма сыграл все же, как представляется, Джон Дьюи (John Dewey) (1859–1952), который оказал влияние на развитие социологии и социальной психологии не только своими работами, посвященными непосредственно проблемам этих наук, но и своими философскими, этическими, педагогическими, политическими и т. д. трудами. Он был одним из главных создателей интеллектуальной атмосферы, в которой работали другие американские теоретики. Еще не исследовано прямое влияние, которое он оказал на Кули, Томаса и Мида, то есть тех писателей, которых обыкновенно считают основателями символического интеракционизма[149]149
  См., например: Meltzer B. N., Petras J. W., Reynolds L. T. Symbolic Interactionism. Genesis, Varieties and Criticism. London; Boston, 1975.


[Закрыть]. Социальную теорию Дьюи при этом следует искать не только в таких произведениях, как Human Nature and Conduct. Introduction to Social Psychology[150]150
  «Человеческая природа и поведение. Введение в социальную психологию» (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть] (1920) или The Public and its Problems[151]151
  «Общество и его проблемы» (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть] (1927), но также в таких его педагогических трудах, как, например, The School and Society[152]152
  «Школа и общество» (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть] (1899) и Democracy and Education. An Introduction to the Philosophy of Education[153]153
  «Демократия и образование. Введение в философию образования» (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть] (1916), философских работах, таких как, например, Essays in Experimental Logic[154]154
  «Очерки экспериментальной логики» (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть] (1916), Experience and Nature[155]155
  «Опыт и природа» (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть] (1925), The Quest of Certainty. A Study of the Relation of Knowledge and Action[156]156
  «Поиск достоверности. Исследование соотношения знания и действия» (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть] (1929) или Logic. The Theory of Inquiry[157]157
  «Логика: теория исследования» (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть] (1938), в психологических исследованиях, публицистике и т. д.

В отличие от прагматизма Джеймса, инструментализм Дьюи был философией par excellence социальной, и социологическое содержание в ней можно найти почти повсюду. Выделить социологические достижения Дьюи сложно еще и потому, что его влияние на некоторых мыслителей было, без сомнения, обоюдным. Оставляя историкам прагматизма более полную характеристику этого явления, мы ограничимся здесь представлением нескольких идей Дьюи, которые более всего способствовали, как можно предположить, возникновению интересующего нас здесь теоретического направления.

Дьюи начал свою научную деятельность с психологии, которая вовсе не была социальной психологией, и лишь доклад The Need for Social Psychology[158]158
  «Необходимость социальной психологии» (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть] (1917) и книга Human Nature and Conduct стали переломными в этом отношении. Что касается программных формулировок о потребности в новой науке, Дьюи здесь опередили Томас и Эллвуд, которые в Some Prolegomena to Social Psychology[159]159
  «Некоторые пролегомены к социальной психологии» (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть] (1901) выявили среди прочего теоретические последствия общей психологии Дьюи для психологии социальной. Революция в понимании основ психологии, совершенная Дьюи совместно с Энджеллом, Муром, Мидом, а также другими чикагскими прагматистами, заключалась в создании так называемого психологического функционализма. Пожалуй, первая его формулировка содержалась в громкой статье Дьюи The Reflex Arc Concept in Psychology[160]160
  «Понятие рефлекторной дуги в психологии» (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть] (1896).

Это психологическое направление можно описать с точки зрения того, что нас здесь интересует, так: (а) оно содержало требование рассмотрения деятельности организма (для Дьюи не подлежало сомнению, что психология занимается его деятельностью, а не оторванной от него психической жизнью) как целостного процесса, разделение которого на отдельные элементы неминуемо ведет к деформации описания человеческого поведения; (б) оно принимало, что психические процессы не могут быть в достаточной степени объяснены, пока их рассматривают независимо от функционирования организма как целого, а также взаимовлияния организма и окружающей среды, поскольку все они происходят в определенных ситуациях; (в) оно предусматривало рассмотрение человеческого опыта и поведения с точки зрения функций, которые отдельные реакции организма выполняют в процессе приспособления к среде и контроля над ней.

«В психологии, – писал Дьюи, – эта концепция [организма. – Е. Ш.] ведет нас к признанию психической жизни органичным, целостным процессом, развивающимся в соответствии с законами любой жизни, а не театром, в котором выступает независимый, автономный интеллект, или местом, где могут встретиться, чтобы поговорить и разойтись, изолированные, атомизированные впечатления и идеи ‹…› Понятие среды является обязательным дополнением к понятию организма и после его введения уже невозможно рассматривать психическую жизнь как нечто обособленное, изолированное, развивающееся в вакууме»[161]161
  Dewey J. New Psychology // Dewey J. Philosophy, Psychology and Social Practice. New York, 1963. P. 57–58.


[Закрыть].

Хотя, как мы уже сказали, сам Дьюи не сразу занялся социологической стороной своей психологической позиции, Эллвуд уже в 1901 г. поставил следующий вопрос: «‹…› нельзя ли основные принципы такой функциональной психологии распространить с интерпретации жизни индивида на интерпретацию жизни общества?»[162]162
  Ellwood C. A. Some Prologomena to Social Psychology. New York, 1921. P. 14.


[Закрыть] Позже его поставил также сам Дьюи, а со временем даже сконцентрировался именно на интерпретации социальной жизни, хотя она никогда не становилась для него автономной задачей, будучи подчинена поиску научных предпосылок реформы этики, воспитания или даже общества вообще. Социологические изыскания имели для него также вспомогательное значение при решении философских проблем, таких как, например, проблема значения, универсалий, языка и т. д.

Эта эволюция психологических интересов Дьюи не затронула концепцию взаимовлияния организма и среды, но как понятие организма, так и понятие среды подверглись характерным уточнениям, которые можно описать как их социологизацию.

Говоря о среде, Дьюи подчеркивал, что имеет в виду «природную и социальную» среду, а также обращал внимание на то, что природная среда не просто дана людям, а является в той или иной степени результатом их собственной деятельности, которая имеет непременно социальный характер[163]163
  Дьюи Дж. Демократия и образование / Пер. с англ. М.: Педагогика-Пресс, 2000. С. 16–23, 49–50.


[Закрыть]. С другой стороны, социализации подверглось также понятие человеческой природы, находящейся с окружающей средой в отношениях взаимовлияния. Для Дьюи это не была биологическая категория, хотя он оставался противником антропологий, противопоставляющих человека остальной природе. Он отказался от обремененного биологическими ассоциациями понятия инстинкта, заменив его более с этой точки зрения нейтральным понятием «импульса». Но импульсы он также считал малопригодными для объяснения механизмов человеческого поведения, в котором, как он парадоксально утверждает, «первично» то, что приобретено. Ребенок с момента рождения находится в социальной среде, а когда человек начинает самостоятельную жизнь, у него уже есть комплекс привычек, руководящих его поведением. Импульсы – лишь сырой материал, из которого формируются привычки, отправная точка развития «‹…› щупальца, высовывающиеся, чтобы собрать урожай с привычек»[164]164
  Dewey J. Human Nature and Conduct. An Intoduction to Social Psychology. New York, 1930. P. 89–94.


[Закрыть]. Биологический импульс не объясняет ничего – так же как используемые ранее психологами понятия симпатии, страха, подражания или общительности. Все понятия этого рода означают «способы поведения», которые предполагают интеракцию, предварительное существование группы[165]165
  Ibid. P. 62.


[Закрыть]. В противоположность индивидуалистической психологии, ни одна черта, свойственная человеческому индивиду как таковому, не может объяснять поведение этого индивида в обществе, лишь социальный индивид доступен нашему наблюдению. Хотя традиционный спор о «первичности» индивида или общества абсурден, банальной истиной остается утверждение, что каждому отдельному индивиду предшествует какое-то общество, какая-то форма интеракции между ним и более старшими индивидами, какие-то обычаи, какие-то институты. Проблема заключается в том, чтобы обнаружить, как эти «системы интеракции» формируют индивидов и как те, в свою очередь, их меняют[166]166
  Ibid. P. 59–60.


[Закрыть].

Социальная психология Дьюи была направлена на поиск золотой середины: не противопоставлять человека природе, а выявить характерный для него образ жизни в природной среде; сохранить номиналистическую точку зрения натуралистической психологии и социологии, но вместе с тем показать сильное влияние общества на индивида; подчеркнуть зависимость человека от природной и социальной среды, но вместе с тем доказать, что адаптация имеет двусторонний характер, показать детерминированность человека условиями и его свободу, зависимость от прошлого и способность создавать будущее[167]167
  Эту двойственность позиции Дьюи замечательно показал Чарльз Райт Миллс, который связывал ее с либеральной политической ориентацией и желанием обойти, с одной стороны, консервативный принцип неизменной человеческой природы, а с другой – радикализм, культивирующий веру в безграничную возможность ее модифицирования (см.: Mills C. W. Sociology and Pragmatism. The Higher Learning in America / Ed. by I. K. Horowitz. New York, 1964. P. 449 et pass.).


[Закрыть].

Для этой цели идеально подходило понятие привычки, которое Дьюи считал «ключом к социальной психологии». Это понятие имело не много общего с тем понятием привычки, которое применял Джеймс. Не стоит, впрочем, искать в текстах Дьюи какого-либо полного и однозначного определения привычки. Эти тексты содержат, однако, комментарий, который в некоторой степени проясняет интенцию Дьюи: ему было важно найти такое понятие, которое бы выполняло роль посредника между детерминизмом и волюнтаризмом, зависимостью от существующих традиций и творчеством, биологическими импульсами и абстрактным Разумом.

У Джеймса привычка была прежде всего консервативной силой, делающей возможным существование общества путем сохранения всего на своем месте: социальные различия хотя и не являются врожденными, тем не менее устойчивы. Дьюи сделал упор не только на то, что привычке можно обучить, но и на то, что она имеет пластичный и непостоянный характер, а кроме того, определяет скорее общее направление поведения, чем его отдельные формы. «Повторяемость, – писал Дьюи, – ни в коем случае не является сутью привычки ‹…› Сутью привычки является приобретенная склонность к способам реагирования, а не к определенным актам ‹…› Привычка означает особую чувствительность или восприимчивость к определенному виду импульсов, скорее устоявшиеся предпочтения и антипатии, чем обычное повторение определенных актов»[168]168
  Dewey J. Human Nature. P. 42.


[Закрыть]. По сути, дьюивское понятие привычки больше всего соответствовало понятию установки, введенному в то же самое время другими американскими авторами.

Чрезвычайно важным представляется то, что привычка является свойством не организма как такового, а индивида, находящегося в отношениях социальной интеракции: «‹…› привычки связаны с условиями среды ‹…› Человек совершает какое-то действие, и это вызывает реакции в окружающей среде. Другие люди одобряют, не одобряют, протестуют, мотивируют, присоединяются, сопротивляются. Даже предоставление человека самому себе является определенным ответом. Зависть, восхищение и подражание участвуют во всем этом. Нейтральности не бывает. Поведение всегда разделяется другими. В этом заключается разница между ним и физиологическими процессами»[169]169
  Ibid. P. 16–17, 58.


[Закрыть].

Окружающую среду при этом Дьюи понимал особым образом. Он, собственно говоря, не имел в виду никакой жесткой системы социальных отношений или готовых форм, к которым индивид адаптировал бы свое поведение. Наоборот, среда – это изменчивая по своей природе ситуация, на которую индивид реагирует сначала привычкой, а когда встречает препятствия, постепенно модифицирует свое поведение до момента, пока не произойдет желаемое изменение. В соответствии с принципами своей функциональной психологии, Дьюи постулирует целостное понимание этих ситуаций. Поведение индивида, руководствующегося или не руководствующегося привычкой, – это всегда ответ на ситуацию, а не какой-то отдельный импульс. «‹…› Слово „ситуация“ не означает отдельного объекта или совокупности объектов и событий. Мы никогда не испытываем (ощущаем) объекты и события и не формулируем на их счет суждений изолированно, а всегда в связи с полным контекстом ‹…› В реальном опыте нет такого изолированного предмета или события; какой-то предмет или событие – это всегда особая часть, фаза, аспект данного в опыте мира – ситуация»[170]170
  Dewey J. Logic. The Theory of Inquiry. New York, 1938. P. 66–67.


[Закрыть].

Раз поведение индивида формируется в ходе взаимовлияния между ним и другими индивидами, являющимися составными частями очередных ситуаций, его невозможно объяснить, не затрагивая проблему коммуникации людей, благодаря которой их поведение может быть «разделено». Все указывает на то, что Дьюи первым показал социологическую значимость этой проблемы, что обратило на себя внимание Кули, когда тот слушал его лекции в Анн-Арбор в 1893/1894 учебном году. Эта проблема сохранила ключевое значение во всем его творчестве и нашла наиболее полную формулировку в «Демократии и образовании» и «Опыте и природе». В первой из этих книг Дьюи писал: «Общество не только воспроизводится благодаря процессу передачи опыта при общении, можно даже сказать, что само его существование протекает посредством этого процесса. Между понятиями „общее“, „сообщество“ и „общение“ существует гораздо более тесная связь, нежели чисто словесная. Люди живут в сообществе благодаря тому общему, что есть между ними, а общение – тот способ, благодаря которому они обретают это общее. Они образуют сообщество или общество, если имеют общие цели, верования, устремления, знания – общее мировосприятие, или, как говорят социологи, единомыслие. Такие вещи не передаются от одного человека к другому чисто физически, как кирпичи на стройке, и их нельзя поделить между людьми, как пирог»[171]171
  Дьюи Дж. Демократия и образование. С. 10.


[Закрыть].

Видение общества как общности мыслей и чувств, конечно, так же старо, как и социологическая мысль, и большинство социологов начиная с Конта придавало ему огромное значение. Оригинальность Дьюи (а также Кули и Мида) не заключалась, таким образом, в самой его формулировке, хотя представляется крайне интересным, почему на рубеже веков она приобрела в США актуальность, какой не имела в эпоху триумфа спенсеризма. Новизна заключалась в перенесении центра тяжести с рассуждений о консенсусе как атрибуте общества на рассуждения о процессе возникновения общности мыслей и чувств в ходе интеракции между индивидами. Конта и Дюркгейма (как и позднейших функционалистов) эта общность интересовала как нечто данное, Дьюи же она интересовала как нечто создаваемое. Не общество здесь формирует индивидов, а индивиды формируются сами в процессе своих взаимоотношений, благодаря которым общество существует. Одним из важных последствий этого изменения точки зрения было принятие крайне плюралистической концепции общества. Индивиды устанавливают между собой разнообразные отношения, и в соответствии с ними возникает множество ассоциаций, а не единая организация. Этих ассоциаций, как писал Дьюи, так много, как много «‹…› видов благ, тем более несомненных, что по их поводу люди друг с другом общаются и в них принимают участие. Эти блага буквально неисчислимы»[172]172
  Дьюи Дж. Реконструкция. С. 128.


[Закрыть].