Текст книги "Наш 17-й год. Статьи и колонки"
Автор книги: Фёдор Крашенинников
Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Самовыдвижение и народность
Сообщения о том, что на свои четвертые президентские выборы Владимир Путин пойдет самовыдвиженцем, появились в самый разгар борьбы российского государства с кампанией в поддержку участия в президентских выборах Алексея Навального. Возможно, именно этим и объясняются усилившиеся гонения: уже осенью власти предстоит разворачивать общероссийскую «народную» сеть поддержки действующего президента и демонстрировать разительный контраст настоящего энтузиазма и его казенной имитации ей совсем не выгодно.
Вполне очевидно, что ядерному электорату президента нет никакого дела до технических нюансов выдвижения и сторонники поддержали бы его в любом случае. Столь же очевидно, что эти политологические хитрости ничего не дадут в работе на поле колеблющегося или оппозиционно настроенного электората: трудно себе представить избирателя, который категорически не согласился бы голосовать за Путина-единоросса, но изменит позицию только из-за того, что в этот раз он сам себя выдвинул. При этом надо учитывать, что в новых штабах поддержки самовыдвиженца Путина будут заседать чиновники и ветераны всех прошлых политических кампаний – просто потому, что никакого другого актива у власти нет ни в Москве, ни в регионах. Ну и конечно же, всю основную работу по сбору подписей и ведению кампании традиционно возьмут на себя чиновники и силовики – по-другому никогда не было, да и гарантировать успех иначе невозможно. Учитывая, с каким изяществом российские чиновники обращаются с населением, скрыть напряженную работу всего госаппарата за фасадом мнимой «народности» едва ли удастся, да и вряд ли кто-то серьезно собирается маскироваться. То есть, ритуально отказываясь от партийности и обращаясь напрямую к народу, де-факто Путин остается с теми же самыми лицами и структурами, которые были бы использованы и в случае партийной кампании.
В конце концов, это будет уже четвертая президентская кампания Путина за 18 лет и внести в процедуру хоть немного интриги попросту невозможно: все уже было не по разу обещано, все возможные способы участия в выборах испробованы, все ресурсы задействованы и их эффективность проверена – ведь и самовыдвиженцем Путин уже участвовал в выборах дважды. В разные годы использовались и эффект новизны, и обещания стабильности, и гарантии перемен, и рассказы про «Путина 2.0» и «открытое правительство». Уже была и Олимпиада, и даже Крым уже присоединен – что нового можно придумать теперь?
В каком-то смысле новым можно считать только демонстративный отказ от прошлых наработок. И в этом смысле отказ от партийности и возвращение к политической практике начала нулевых – это явное и очевидное признание идейного и организационного тупика действующей власти. В 2000 и 2004 гг. Владимир Путин еще мог оправдать свою беспартийность тем, что новые политические механизмы не заработали, а со старыми он не готов себя ассоциировать. Но после президентских выборов 2008 и 2012 гг., когда «Единая Россия» вроде как обеспечила своим кандидатам триумфальную победу, после того, как она получила большинство во всех законодательных и муниципальных органах, такое решение президента вызывает множество вопросов. Если «Единая Россия» действительно настолько популярна, что безусловно побеждает на всех выборах, то что мешает президенту пойти от нее и тем самым зафиксировать консенсус общества, выбирающего представителей именно этой партии на всех уровнях? Если же президент не уверен, что «Единая Россия» представляет абсолютное большинство населения (как это вроде бы продемонстрировали выборы Государственной думы), то это ставит под вопрос легитимность всей сложившейся за 18 лет политической системы.
За годы своей власти Путин переформатировал под себя всю политическую систему и спустя почти 20 лет пришел к тому же, с чего начинал: у него нет ни партии, ни идеологии, а есть только административный ресурс и политические технологии, сводящиеся к маскировке усердия чиновников и силовиков рассуждениями о прямой апелляции президента к народу.
Уютные разговоры в потемкинской деревне
Традиционное общение президента России с обществом – это бесконечные посиделки в потемкинских деревнях, где тщательно отобранные люди говорят президенту только то, что ему приятно слышать, и задают вопросы, на которые ему удобно отвечать. Но если раньше не было никаких примеров другого поведения со стороны политической элиты, то на фоне происходящих тектонических изменений нелепость такого формата начинает бросаться в глаза.
Как обычно, все испортил Навальный. Многократно обруганные ревнителями идеологической чистоты с обоих флангов дебаты с полевым командиром Стрелковым (в миру – Гиркин), состоявшиеся незадолго до широко разрекламированной встречи Путина с одаренными детьми, именно на ее фоне кажутся и уместными, и полезными, и интересными. Этими дебатами нарушено негласное правило российской политики, свято соблюдавшееся с давних времен всеми акторами – никогда публично не дискутировать с теми, кто тебе не нравится, кто менее популярен, кто может наговорить тебе гадостей в лицо и оказаться убедительнее тебя.
В отечественных политических традициях дискуссия почему-то считается синонимом едва ли не согласия с точкой зрения оппонента: раз ты сел с ним за один стол – значит, ты уже признаешь его право на существование, значит, ты уже чуть ли не заодно с ним и предал идеалы всех тех, кто никогда бы не сделал этого. Единственное исключение – это когда противник откровенно карикатурен и зван исключительно для публичного глумления и унижения, что постоянно транслируется федеральным телевидением как стандартная модель. Неудивительно поэтому, что даже на низовом уровне не принято спорить с людьми, имеющими другую точку зрения.
Представить себе ситуацию, в которой бы президенту России в лицо говорили неприятные ему вещи и настойчиво требовали прямых ответов на неудобные вопросы, невозможно. Именно поэтому невозможно себе представить и встречу Путина с той молодежью, которая смотрела фильм про Медведева и ходила на митинги. Казалось бы, он ведь и их президент тоже и в политическом смысле гораздо важнее обнять их, уговорить их быть за себя, чем принимать дежурные здравицы, ведь, как сказано в Евангелии, не здоровым нужен врач, а больным.
Но президенту России, конечно же, совершенно не интересны не согласные с ним – ни молодые, ни старые. Какими бы яркими, талантливыми и интересными ни были те молодые люди, которые выходили на митинги в марте и июне, для Путина они просто враги, для которых у него нет ни времени, ни слов, ни желания общаться.
Президент России вообще немыслим в роли агитатора за самого себя во враждебной среде: сам факт несогласия с его политикой немедленно превращает любого, пусть даже имеющего объективные заслуги и статус, человека – будь это бывший премьер-министр Касьянов, гроссмейстер Каспаров или западный политик любого уровня – в маргинала, над которым можно и нужно зло шутить и с которым уж точно не стоит дискутировать, тем более первому лицу.
В такой ситуации все разговоры президента с обществом выглядят одинаково – он, по сути, постоянно говорит сам с собой, со своим отражением в зеркале. Потому что и члены общественных палат, и депутаты Думы и Совета Федерации, и губернаторы, и участники прямых линий с гражданами, и талантливые дети из центра «Сириус» – все это персонажи, априорно лояльные ему, на разные лады повторяющие ему его же точку зрения. Потому что в нашей политической системе нелояльный Путину человек никак не может оказаться не то что в позиции оппонента в споре на равных, но даже и в позиции задающего вопросы.
Увы, но в разряд таких мероприятий попали и президентские выборы. Сама возможность оказаться в одном бюллетене с президентом уже предполагает, что кандидат лоялен ему и ни в коем случае не посмеет публично ему возражать или противоречить по принципиальным вопросам, испортив торжественный ритуал своими ненужными импровизациями. Это, если вдуматься, совершеннейший абсурд – но именно так устроена наша политическая система.
Духовность как партийность
Недавно довелось читать книгу профессора Курта Флаша «Почему я не христианин». Неспешно и весьма уравновешенно пожилой немецкий мыслитель объясняет, почему, родившись и получив воспитание в католической среде, он не стал христианином. Книга хороша, хоть и слишком абстрактна для русского читателя.
Европейскому интеллектуалу приходится спорить с утонченным богословием современного католицизма и протестантизма, которое прошло через столько горнил и приняло столько вызовов, что обрело несомненную глубину и убедительность, от которой не отмахнуться советскими присказками «Гагарин в космос летал, а Бога не видел!». Поэтому Флаш тоже копает глубоко и разъясняет свое нехристианство на высоком философском и экзистенциальном уровне.
Представить себе такую книгу в России на нашем материале крайне сложно – просто потому, что отечественные носители духовности вовсе не делают ставку на богословские споры. Их сила, как ни банально это звучит, исключительно в организационных возможностях, близости к властям и «силовикам». Что-то кому-то доказывать и снисходить до модернизации своих догматов, чтобы сделать их понятными современному интеллектуалу или хотя бы просто образованному человеку, они даже и не пытаются.
Спокойный и плодотворный спор об идеях возможен только там, где на бытовом уровне нет никаких очевидных несуразностей между словами и делами носителей предлагаемой обществу идеологии. Например, едва ли в современной Германии религиозные структуры способны вызывать столько вопросов своей хозяйственной деятельностью (например, программой строительства новых церквей), как в России.
В нашей стране спор о духовном с официальными и сертифицированными стражами православного христианства (а правда такова, что в большинстве случаев, говоря о духовности, речь в России идет именно о православии) невозможен и неуместен, как неуместен был бы спор о нюансах понимания Марксом Гегеля и Фейербаха с рядовым парторгом в каком-нибудь 1984 году. Парторг бы только покрутил пальцем у виска и сказал, что сейчас надо думать о том, как вовремя выполнить план, провести субботник и оформить стенд с материалами апрельского пленума ЦК КПСС.
Использование партийно-советской терминологии не случайно. Она весьма удобна для объяснения сложившегося положения дел, да и внедрение православной духовности бывшими советскими начальниками происходит по единственно знакомому им канону – по аналогии с насаждением партийности в условиях однопартийной системы.
Это неудивительно – чувства и убеждения выявить сложно, а если воспринимать и учитывать духовность как партийность, то все становится простым, понятным и легко установимым: если партия разрешена и ее существование одобряется властью, а гражданин с уставом согласен, с программой согласен, значок носит, взносы платит, значит все хорошо – он свой и убеждения его понятны и положительны. Что там в голове происходит – твое дело, главное ходи на партсобрания и публичные мероприятия – и все, ты молодец.
Разрешенная партия в данном контексте – это пресловутые условно разрешенные «традиционные религии», зарегистрированные конфессии. А вот «Свидетели Иеговы» теперь запрещены и, с точки зрения государства, такой системы убеждений больше не может существовать – притом что оргструктура в любом случае вторична там, где речь идет о внутренних переживаниях человека.
Но внутренние переживания в России никого не интересуют. Официозная религия (как и идеология) – она не про прозрения, катарсисы и бессонные ночи, проведенные в размышлениях. Она про юридически оформленное согласие с условными «программой и уставом». Поэтому немногочисленные искренне верующие во что-то люди вызывают у представителей власти, идеологической иерархии и рядовых «партактивистов» скорее подозрение, чем одобрение. Собственно, и в СССР любители самостоятельно читать Карла Маркса и Ленина, а потом задавать ненужные вопросы проходили по категории «диссиденты».
Чисто партийный подход у нас царит и в понимании духовного лидерства. В нашей стране духовный лидер – это не тот, кто своей жизнью, деятельностью, творчеством или проповедью добился авторитета у миллионов людей, а тот, кто занимает административную должность в духовной иерархии. Как в советское время любой генеральный секретарь автоматически провозглашался видным теоретиком марксизма-ленинизма, так и сейчас руководитель церкви априори позиционируется как духовный лидер нации, что вообще-то довольно странно, ведь свой пост он занял просто потому, что такая расстановка сил сложилась на церковном соборе, а каких-то теоретических прорывов в области миссионерства или богословия за ним вроде бы не замечено.
Вовсе не удивительно, что, мысля партийными категориями, носители официозной духовности воспринимают и своих оппонентов как альтернативную иерархию. Впрочем, и оппоненты часто мыслят также по-советски, воспринимая отказ от религиозности не как индивидуальный духовный выбор отдельного человека, а как вступление в некую «атеистическую партию», имеющую одну на всех систему ценностей. Отсюда любимый тезис некоторых верующих и неверующих «партийцев»: «атеизм – это тоже религия». Просто так удобнее воспринимать самих себя или своих врагов – как минимум, это позволяет приписать всем, по тем или иным причинам называющим себя атеистами, самые нелепые и карикатурные воззрения, исповедуемые какими-то отдельными личностями.
В современном мире духовная жизнь (а это и религия, и атеизм, и любая форма мировоззрения) существует прежде всего в сознании каждого отдельного человека. Никакое формальное членство в официально поощряемой церкви (или идеологической структуре) не делает человека более управляемым или лояльным – во всяком случае, в ситуациях, где он остается один на один с собой и со своей совестью. Если на самом деле человек не воспринимает догматы слишком глубоко, то, соглашаясь с ними публично, он вовсе не станет следовать им в тех ситуациях, когда его никто не контролирует: не есть в пост, посещать богослужения, соблюдать заповеди, не ходить к астрологам и колдунам и так далее. То же самое было и в советское время, когда официально декларируемый атеизм не мешал в частной жизни иметь религиозное или оккультное мировоззрение. Поэтому и провалилось внедрение в СССР «Морального кодекса строителя коммунизма» – в быту граждане вовсе не были склонны жить так, как их призывали тогдашние духовные вожди и как они клялись жить публично.
Похоже, носителей советского подхода исправит только могила: что бы они ни пытались организовать – демократическую партию, патриотическое движение, религиозное возрождение – все равно получается КПСС, причем в своем брежневско-черненковском виде, когда на людях все согласны и полны энтузиазма, а наедине с собой всем все равно и каждый о своем. Любая форма духовной жизни (включая и атеизм как осознанный отказ от веры в сверхъестественное) может быть устойчивой только тогда, когда она опирается на глубокое внутреннее ощущение и переживание. Публичная приверженность обрядам и иерархии в глобальной перспективе не способна спасти общество от моральной деградации и атомизации. И то, что советские начальники не поняли этого в конце 80-х, не избавит их и их наследников от повторения тогдашней ситуации в каком-то отдаленном будущем, когда неофитский энтузиазм крупных чиновников и олигархов угаснет.
Безальтернативные выборы: бойкот или саботаж?
Что делать в ситуации, когда единственный реальный оппонент кандидата от партии власти не допущен к выборам и они становятся фактически безальтернативными? Вопрос можно сформулировать и более прямолинейно: как очевидно и однозначно зафиксировать позицию оппозиционного голосования в условиях недопуска к выборам единственного действительно оппозиционного кандидата?
Голосование за «любого другого»: почему это больше не работает?
Российское общество крайне инертно – и это относится как к его провластной части, так и к оппозиционной. Идеи и лозунги, которые были вброшены в один исторический момент, слишком долго и некритично воспринимаются как руководство к действию и универсальная истина, без какого-либо анализа их реальной эффективности и самой возможности реализации в новых условиях.
В 2011 году Алексей Навальный выдвинул теорию о том, что голосование за любую другую партию позволит сорвать планы власти и продемонстрирует истинное отношение избирателей к «Единой России», а почувствовавшие слабость власти парламентские партии радикализируются и поддержат протест.
В тех условиях это был реальный прорыв: голосование по предложенной схеме привело к протестной активности 2011—2012 годов. Однако важно понять, что это была именно теория, истинность или ложность которой осенью 2011 года была недоказуема. Проверка ее на практике показала, что тактически эффективная концепция ничего не дала в стратегическом плане, кроме доказательства полной политической импотенции и сервильности парламентских партий и бесперспективности какого-либо взаимодействия с ними. Партии, которые получили свою долю протестных голосов в качестве «любой другой» (ЛДПР, СР, КПРФ), вовсе не стали союзниками внепарламентской оппозиции, не поддержали протесты. Наоборот, избранная в 2011 году Дума вошла в историю как самая агрессивная, одиозная и верноподданническая, а руководство партий пресловутой «парламентской оппозиции» сделало все, чтобы голосовавшие за них из протестных соображений избиратели многократно пожалели о содеянном.
Из этого следует несколько выводов. Во-первых, голосование за любого кандидата от провластных партий приводит только к повышению их внутрисистемной капитализации, а поданные за них голоса объявляются выражением доверия именно этим партиям и кандидатам. То есть сначала условные сторонники проевропейской и либеральной идеологии в пику Путину голосуют за Зюганова, а потом Зюганов объявляет всех проголосовавших за себя идейными сталинистами и от их имени поддерживает Путина.
Во-вторых, идея голосования за «любую другую партию» мало того, что была актуальна только в 2011 году, так еще и изначально она относилась именно к парламентским выборам по партийным спискам. Бездумное применение ее на президентских выборах уже показало свою бесперспективность в 2012 году: тогда многие голосовали за «любого другого» Миронова или Прохорова – итоги можно изучить и убедиться, что все это никак не помешало победе Путина и не скорректировало его курс.
Бойкот или саботаж?
По сути, вариантов у недовольной де-факто безальтернативными выборами части российского общества два: бойкот или саботаж президентских выборов.
Абсентеизм является самой удобной и безопасной для рядового избирателя формой протеста: всего лишь надо не пойти на участок и тем самым выразить свое «фи» происходящему. Второй плюс такого подхода – отсутствие практических возможностей у властей сорвать пассивный протест. Минусы тоже очевидны и они явным образом нейтрализуют плюсы. Во-первых, выборы будут признаны состоявшимися при любой явке избирателей. Во-вторых, объявить всех не явившихся на участки принципиальными сторонниками оппозиции и противниками власти не получится – хотя бы потому, что значительный процент избирателей традиционно не ходит голосовать от выборов к выборам. В третьих, не стоит сбрасывать со счетов и перспективы организованной манипуляции на участках, когда бюллетени не явившихся на выборы граждан могут быть использованы без их ведома.
Активный бойкот выборов – это сочетание личного отказа от участия в выборах отдельных граждан с целой компанией гражданского неповиновения. Например, массовый выход членов избиркомов из их состава накануне выборов, пикеты, митинги, агитация с помощью плакатов и листовок. Теоретически, можно разработать и какую-то юридическую форму фиксации отказа граждан от голосования. И здесь минусы тоже понятны. К уже разобранным выше добавляются проблемы с развертыванием общероссийской кампании: власть будет противодействовать всем попыткам агитировать за активный бойкот, да и выбрать эффективную и легко реализуемую форму массового и юридически фиксируемого отказа избирателей от участия в выборах, которая бы не была нейтрализована до дня голосования, в такой ситуации довольно сложно.
Саботаж, если говорить о выборах, может выглядеть как призыв к недовольным гражданам прийти на участок и совершить с бюллетенем некоторые единообразные действия, которые так или иначе будут зафиксированы в официальных итоговых цифрах. Первое, что приходит в голову в этой логике – призвать граждан целенаправленно портить бюллетени, например, от руки вписывая туда фамилию снятого с выборов кандидата или какие-то лозунги. Это легко применимая схема, реализацию которой невозможно проконтролировать со стороны власти. Недостатки ее тоже вполне очевидны. Во-первых, нет никаких оснований объявить все испорченные бюллетени протестными: на каждых выборах какая-то часть бюллетеней оказывается испорченной. Во-вторых, принципиальное значение имеет контроль за подсчетом. Как показывает опыт, при отсутствии контроля ничто не помешает посчитать испорченные бюллетени (или их значительную часть) как поданные за нужного кандидата.
В любом случае, как только гражданин бросает свой бюллетень в урну, он фактически теряет за ним контроль и не может быть уверен, как его посчитают и посчитают ли вообще.
Единственный способ, который позволяет гражданину сохранить контроль за своим голосом, – это унести бюллетень с собой. Если это явление будет достаточно массовым, тогда в итоговых протоколах так или иначе будет зафиксировано количество выданных, но не обнаруженных в урнах бюллетеней. Если именно к такому поведению призовут оппоненты Путина, и реакция общества будет достаточно массовой, то это будет вполне зримая цифра.
Идеальный сценарий – организованно собрать бюллетени, чтобы потом продемонстрировать стране и миру документально зафиксированное количество протеста проголосовавших. Но в существующих условиях он едва ли реализуем: организация централизованного сбора вынесенных с участков бюллетеней, их перевозка и хранение могут быть легко сорваны государством на каждом этапе.
Хочется надеяться, что высказанные в данной статье теоретические соображения положат начало содержательной публичной дискуссии по поводу того, что же должно делать российское общество в ситуации, когда президентские выборы в очередной раз будут превращены в бессмысленный ритуал с заранее известным финалом. Излишний оптимизм и предложение слишком сложных в практической реализации схем столь же опасны и вредны, как и чрезмерный пессимизм.
Особенная ответственность в выборе и реализации модели оппозиционной реакции на президентские выборы лежит на Алексее Навальном и его команде: именно контролируемый ими общественный ресурс представляется наиболее значимым, и только они могут мобилизовать статистически фиксируемое количество граждан России на реализацию какой-либо одной схемы. Оптимизм внушает лишь то, что все придуманные Навальным и его командой концепции так или иначе оказывались работающими, а значит что-то неожиданное и эффективное может быть предложено и в этот раз – в том печальном, но вполне вероятном случае, если вопреки всем усилиям выборы будут проводиться властью по традиционной схеме, то есть с предсказуемым итогом и без участия реальных кандидатов от оппозиции.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
