Текст книги "Пуля для Зои Федоровой, или КГБ снимает кино"

На немецком направлении, или В воздухе пахнет войной

Специальный агент Лаврентия Берии. – Агент «Зефир» вне подозрений. – Гитлер рвется на Восток. – Был ли Александр Довженко агентом НКВД? – Зоя и Магда, или Рискованная игра. – Подготовка к войне

Итак, в начале сороковых возлюбленным Зои Федоровой являлся летчик-ас Иван Клещев, который был на восемь лет ее моложе. Жили они в новой квартире в доме 17 по улице Горького и хотя не были официально расписаны, но никаких особых забот в связи с этим не знали. Впрочем, по поводу последнего утверждения есть некоторые свидетельства обратного. Какие? Послушаем саму З. Федорову:

«Берия трижды принимал меня в здании наркомата внутренних дел по делу моего отца. Он принял меры по пересмотру его дела – и вскоре из-под стражи отец был освобожден. Берия, как я потом поняла, хотел использовать освобождение моего отца в своих гнусных целях.

Летом 1940 года он обманным путем пригласил меня к себе на дачу якобы на какое-то семейное торжество. Я согласилась поехать к Берии и даже захватила с собой подарок (деревянную собачку в виде сигаретницы) в знак благодарности за справедливое решение по делу моего отца.

В действительности на даче не было не только гостей, но и его жены. Я заподозрила Берию в неблаговидных намерениях. Но занимаемое им положение вначале рассеивало мои подозрения, однако, оставшись наедине со мной, Берия повел себя как окончательно разложившийся человек и пытался силой овладеть мной.

Спустя некоторое время Берия позвонил мне по телефону и в извинительном тоне повел со мной разговор о его нетактичном поведении на даче. В этом же разговоре он снова пригласил меня к себе на свою московскую квартиру на Малой Никитской улице. Вскоре за мной пришла машина, и я поехала к Берии. Но и на этот раз никаких гостей в квартире не было. Он преследовал ту же самую цель и вел себя так же, как и на даче: „нанайские игры“ продолжались довольно долго, но я вырвалась от него и уехала домой…»

Напомним, что отец актрисы, Алексей Федоров, был арестован летом 1938 года – его обвинили в преступных связях с доктором-немцем, которого он привлек к лечению своей смертельно больной жены. То есть арест был осуществлен в бытность наркомом внутренних дел Николая Ежова. Что касается Лаврентия Берии, то он в тот период уже был переведен из Грузии в Москву и готовился сменить Ежова. 22 августа 1938 года Берия был назначен его первым заместителем, а 25 ноября вытеснил Ежова из наркомовского кресла.

Вполне возможно, что Федорова уже тогда пыталась вытащить отца из тюрьмы, поскольку именно при Берии началась массовая реабилитация тех, кто был осужден при Ежове в 1937–1938 годах (было выпущено из тюрем около 170 тысяч человек). Однако Алексей Федоров на свободу тогда так и не вышел. А когда Федорова перебралась из Ленинграда в Москву, она возобновила свои попытки по вызволению родителя. И с этого момента начались ее регулярные встречи с Берия «тет-а-тет». Якобы только с одной целью – освободить родного отца. Но это весьма странно – принимать у себя раз за разом актрису и беседовать с ней лишь об одном. Судя по всему, эти встречи касались не столько судьбы отца Федоровой, сколько агентурной деятельности «Зефира». На этих встречах нарком обсуждал с ценным агентом некие секретные вопросы их совместной деятельности. И касались они «немецкой темы» – той самой, по которой давно работал агент «Зефир». Видимо, Берия ставил перед ним (как и перед другими агентами, которые были у него на связи) некие цели, которые вытекали из той ситуации, что складывалась в советско-германских отношениях летом 1940 года. А ситуация там была весьма и весьма серьезная. Читаем в одном из рефератов на эту тему:

«…Весной 1940 года в Москве из достоверных источников стало известно, что вермахт наращивает силы на границах Советского Союза. На запрос советского правительства о причинах военных перемещений Гитлер уклончиво дал ответ под благовидным предлогом военных учений.

В мае в Москву приехал новый посол Англии Стаффорд Криппс. Сталин, учитывая складывающуюся обстановку, сразу дал согласие на прием английского посла. С этим приемом была организована недвусмысленная демонстрация: кабинеты Сталина и Молотова располагались на одном этаже. 1 июня поверенного в делах фон Типпельскирха вызвали к наркому иностранных дел Молотову, пришлось довольно долго сидеть в приемной. И вдруг мимо него прошел прямо в кабинет Сталина британский посол Криппс и был принят, имел продолжительную беседу. Поверенный забил тревогу – в Москву возвратился Шуленбург (посол Германии в СССР. – Ф. Р). Около двух недель посол добивается аудиенции у Молотова, а когда наконец был принят, то первым его вопросом стал интерес, чем вызван визит британского посла. Молотов ответил, что это политический шаг Черчилля к установлению более тесных отношений, и этим советский наркомдел дал понять, что у его правительства еще есть выбор.

После поражения Франции Сталину стало ясно, что Германия будет отходить от своей заинтересованности в нейтралитете Советского Союза. 25 июня 1940 года через британского посла С. Криппса Черчилль направил личное послание с предложением улучшения отношений между обеими странами.

Поражение Франции резко изменило соотношение сил не только на европейском континенте, но и повлияло на их расстановку в глобальном масштабе, придало новое направление мировому развитию. Во время германского наступления на западе в июне 1940 года сталинское руководство приступило к реализации тех договоренностей, которые содержались в секретных протоколах к советско-германскому пакту 1939 года.

23 июня 1940 года в газете „Известия“ в заявлении ТАСС „о советско-германских отношениях“ опровергло слухи о сосредоточении советских дивизий на литовско-германской границе. В связи с этим ТАСС еще раз подчеркивал, что „добрососедские отношения, сложившиеся между СССР и Германией в результате заключения пакта о ненападении, основаны на конкретных государственных интересах“. Фактически это была декларация неизменности внешнеполитического курса СССР и соблюдении нейтралитета по отношению к воюющим державам. Это в некоторой степени относилось к Великобритании, которая весной и летом не предпринимала дипломатических усилий в сближении с СССР. В высших политических кругах Великобритании в то время заводились разговоры о решающей роли СССР в борьбе с гитлеризмом, будет ли Россия снабжать Германию сырьем и продовольствием. Прогрессивные партии склонялись к союзу с СССР. Об этом не раз сообщал из Лондона посол Майстит. Активным сторонником сближения был У. Черчилль…

Встречаясь 1 июля 1940 года с английским послом Криппсом, Сталин подчеркивал свою уверенность в заинтересованности Германии в поддержке с СССР дружественных отношений.

Позиция германского руководства была совершенно иной. С конца июня 1940 года, то есть сразу после поражения Франции в Германии, начались штабные разработки возможных военных действий против СССР. 31 июня 1940 года на совещании в Бергхофе Гитлер в присутствии руководящего состава германских вооруженных сил сформулировал цели войны (после разгрома России Германия установит полное господство в Европе и на Балканах), задачу и сроки нападения (весна 1941 года). В июне месяце Риббентроп направил Сталину личное письмо с приглашением в Берлин для выяснения спорных вопросов. Советское правительство дало свое согласие. Осенью Риббентроп отправил еще одно письмо, в котором предлагал официально присоединится России к „тройственному соглашению“ Германии, Японии и Италии.

27 сентября 1940 года это соглашение было заключено. При подготовке текста Берлин проявил заинтересованность в том, чтобы оно не рассматривалось, как заключенное против СССР. Сам факт заключения соглашения противоречил советско-германскому пакту от 1939 года, так как СССР не вошел в состав договаривавшихся стран. На неоднократные требования советского правительства поверенный в делах Типпельскирх ознакомил Молотова с краткой информацией по пакту. Однако советское правительство это не устраивало. Молотов, ссылаясь на статьи советско-германского пакта „о консультациях“, заявил о необходимости предоставления более полной информации по заключенному соглашению. При этом советский нарком выступил с критикой германской стороны, процитировав статью 4 советско-германского пакта.

Однако с середины лета Германия казалась уже не заинтересованной в сотрудничестве с СССР…».

Все эти события вынуждали советские спецслужбы усилить работу вокруг дипломатических представительств Германии и Великобритании, в том числе и по агентурной линии. Видимо, агент «Зефир» был включен в эту работу и именно поэтому имел не одну, а целую серию конфиденциальных встреч с наркомом Берией. А история про изнасилование родилась уже позже – после ареста и казни всесильного министра в 1953 году. Ведь признаться в том, что ты был агентом, работавшим в тесном контакте с «врагом народа» Берией, было равносильно подписанию себе если не смертного приговора, то выпиской волчьего билета – точно. Вот Зоя Федорова и сочинила эту историю. Чуть позже то же самое сделает и Татьяна Окуневская, которая расскажет в своих мемуарах о том, как ею насильно овладел Берия, заманив в свой особняк. Но обратим внимание на один факт, схожий с историей Зои Федоровой: они обе имели многочисленные связи с иностранцами.

Между тем о том, что у Берии были особо доверенные агенты-женщины, говорят и его родственники. Например, сын Серго заявлял: «Не забывайте, что многие женщины-агенты из отцовского ведомства предпочли признать себя любовницами, чем осведомителями тайной полиции…».

Об этом же и слова жены Берия – Нины Гегечкори: «Лаврентий Павлович во время и после войны возглавлял разведку и контрразведку. У него в подчинении были сотни и тысячи людей. Естественно, среди этого количества были и женщины-агенты. И когда после ареста Берии началась „чистка“ среди его подчиненных, женщины из госбезопасности просто не могли сказать, что они шпионы, информаторы: они назвались его любовницами.

У мужа была отличная память. Все свои служебные дела, новости и тайны он держал в голове. Целыми днями Лаврентий Павлович пропадал на работе. У него просто не было времени на любовниц…».

С последним утверждением согласится трудно. Любовницы у Берии, судя по многим свидетельствам, были. Но некоторые из них и в самом деле могли быть еще и его личными агентами, выполнявшими конфиденциальные поручения шефа советских спецслужб. Судя по всему, к числу последних относился и агент «Зефир». Если встать на эту точку зрения, то тогда предложение о подпольной работе в Москве, сделанное Берией Федоровой, становится понятным и логически обоснованным. Впрочем, об этой истории мы поговорим чуть позже, а пока вернемся на некоторое время назад.

Реконструкция (художественная версия)

Не успела Зоя войти в мосфильмовский павильон, как буквально нос к носу столкнулась с Ильей Траубергом – младшим братом Леонида Трауберга, с которым они были соседями по ленинградскому дому на Малой Посадской. Несмотря на то, что Илья вот уже полтора года работал на «Мосфильме», возглавляя здешний сценарный отдел, она ни разу с ним здесь не виделась. Не ожидала она его увидеть и сегодня, поскольку шла на съемку фильма, который снимал Миша Добсон – ее хороший знакомый по «Ленфильму», с которым она работала в «Больших крыльях». А оказалось, что сегодняшний фильм он снимает не один, а на пару с Траубергом.

Это была не совсем обычная лента, а фильм-концерт. Он и назывался соответственно – «Концерт-вальс» – и состоял из номеров, в которых выступали артисты разных жанров. А поскольку среди них были и выдающиеся, вроде певца Ивана Козловского, скрипача Давида Ойстраха и балерин Большого театра Марины Давыдовой, любимицы самого Сталина, и Ольги Лепешинской, то ажиотаж вокруг съемок вышел нешуточный – на них сбежались многие мосфильмовцы. Если было бы можно, то сбежалась бы и вся студия, но поскольку время было самое что ни на есть рабочее, рисковать никто не стал.

Зоя приехала на съемки из дома, перед этим успев побывать в парикмахерской на Кузнецком мосту, где ей сделали модную перманентную завивку. Поправляя ее рукой в сетчатой перчатке, Зоя вошла в павильон и едва не была сбита с ног Траубергом, который мчался куда-то по служебной необходимости. Однако, увидев Зою, он забыл о том, что куда-то торопится и, взяв ее за локоть, отвел в сторонку. И тут же сделал комплимент:

– Хорошо выглядишь, сестрица.

– Твоими молитвами, Илюша, – расплываясь в улыбке, ответила Зоя.

– Говорят, ты нашла себе здесь «сталинского сокола», да еще на десять лет тебя моложе?

– Злые языки преувеличивают – он моложе меня всего лишь на восемь лет и два месяца. А вот твоя пассия – балерина Оля Лепешинская – отстает от тебя на одиннадцать.

– Нам, мужчинам, это не возбраняется, – парировал Трауберг. – Что слышно о твоем бывшем?

– Жив-здоров, даже более того – месяц назад он снимал меня во «Фронтовых подругах».

– А я слышал, что он на тебя зол.

– Это называется «слышал звон…»

– Кто режиссер фильма?

– Витя Эйсымонт.

– Скажу тебе честно, его «Четвертый перископ» меня не вдохновил.

– Можно подумать, что ты снимаешь что-то великое.

– Зачем же ты пришла на мою съемку?

– Я не к тебе пришла, а к Мише Добсону. Он, кстати, здесь?

– Ему сейчас лучше не мешать – они с Леней Косматовым ставят свет.

– А ты куда бежал сломя голову?

– Хотел встретить Асафа Мессерера, но, увидев тебя, решил, что его и без меня есть кому встретить.

– Спасибо за заботу, Илюша, но мне надо идти – иначе все приличные места расхватают.

Махнув на прощание рукой в перчатке, Зоя отправилась к импровизированной сцене, перед которой специально для гостей были выставлено несколько рядов стульев. На них восседали гости – режиссеры, артисты, дипломаты, в том числе и из немецкого посольства. Всех их Зоя прекрасно знала, встречаясь с ними на разного рода светских мероприятиях, вроде нынешнего.

Поскольку места ближе к съемочной площадке были уже заняты, Зоя опустилась на стул где-то в десятом ряду, да еще с краю. И тут же почувствовала, что кто-то теребит ее за левый рукав. Повернув голову, Зоя узнала в своей соседке молодую балерину Большого театра Ольгу Измайлову, с которой познакомилась пару лет назад на дне рождения у своей сестры Марии, которая была замужем за артистом того же театра Синицыным.

– Зоя Алексеевна, я очень рада вас видеть, – наклонившись к соседке, произнесла балерина.

– Я тоже рада, Олечка, – улыбнулась актриса и спросила: – Как поживает Курт?

Речь шла о любовнике балерины – работнике немецкого посольства, с которым Ольга приходила на день рождение Марии.

– Я с ним рассталась – он мне надоел, – сообщила балерина.

– Значит, ты теперь опять свободна?

– Не совсем, – голос балерины дошел до шепота. – Видите мужчину, который сидит рядом со мной, – это мой новый кавалер.

Зоя слегка подалась вперед и взглянула на соседа балерины, который в этот миг разговаривал с мужчиной, сидевшим впереди него. Гордый профиль блондинистого кавалера Ольги выдавал в нем весьма представительного мужчину. Соответственно внешности на нем была и одежда: дорогой костюм с двубортным пиджаком, на ногах – лакированные туфли.

– Видный мужчина, – откидываясь на спинку стула, резюмировала Зоя. – Кто он?

– Это Рудик Шмидт.

– Опять немец?

– Он из обрусевших. Работает инженером-испытателем на авиационном заводе в Филях.

– В постели он тоже испытатель? – поинтересовалась Зоя.

– Еще какой! – похвалилась балерина. – Сразу после концерта мы едем к нему.

– А где он живет?

– На улице Карла Маркса, по соседству с Садом имени Баумана.

Зоя хорошо знала эти места, правда, хорошей памяти они у нее не оставили. В 1927 году ее тогдашний кавалер Кирилл Прове, которого расстреляли как английского шпиона, возил ее туда на автомобиле и показывал особняки, которые раньше принадлежали его деду, а потом перешли в собственность к отцу и дяде. Но новая власть эти дома национализировала, разместив в них свои учреждения. В те годы улица Карла Маркса называлась Марксовой, но два года назад ее название слегка переиначили.

Зоя еще раз взглянула на кавалера балерины, чтобы запомнить его получше – обрусевший немец, который работает на авиазаводе, должен был наверняка привлечь к себе внимание агентов абвера, которые скрывались под крышей немецкого посольства.

– И давно ты с ним знакома? – возобновила разговор Зоя.

– Третий месяц.

В этот миг взгляд Зои упал на запястье балерины, на котором красовались изящные швейцарские часики «Лонжин». Поймав этот взгляд, Ольга с гордостью призналась:

– Это подарок Руди на месяц нашего знакомства.

– Интересно, что он тебе подарит на полгода знакомства?

– До этого надо еще дожить, – вздохнула балерина, и по ее голосу Зоя поняла, что в перспективу столь долгого знакомства она сама верит мало.

В это самое время раздалась команда «Мотор!» и началась съемка. Первым на сцене выступал знаменитый тенор Большого театра Иван Козловский – он пел романс «Средь шумного бала» П. И. Чайковского. Затем звучали «Медленный вальс» К. Дебюсси в исполнении скрипача Давида Ойстраха, вальс из кинофильма «Златые горы» в исполнении Дмитрия Шостаковича, который восседал на сцене за роялем. Затем в съемке был объявлен перерыв, во время которого Ольга представила своему кавалеру Зою. Тот галантно пожал ей руку и произнес:

– Давно мечтал познакомиться с актрисой, так восхитительно сыгравшей свою тезку в «Подругах».

Затем молодые люди увлеклись разговором друг с другом, а Зоя встала со своего места, чтобы размять затекшие ноги. Не успела она сделать и нескольких шагов, как кто-то тронул ее за плечо. Она обернулась и увидела рядом с собой Магду – супругу одного из сотрудников консульского отдела Гейнца Шольца. С этой семейной парой Зоя познакомилась два месяца назад на концерте Эдди Рознера в Доме Союзов (его оркестр принял участие в декаде белорусского искусства в Москве) – их кресла оказались рядом. Естественно, оказались специально – по задумке чекистов. Зоя тогда мастерски разыграла перед Ирмой сцену, разрыдавшись на «Сказках Венского леса» Иоганна Штрауса. Когда немка стала ее успокаивать и поинтересовалась, в чем дело, Зоя сказала, что это любимая композиция ее отца, которого вот уже полтора года держат в лагере по ложному обвинению.

После концерта Магда стала выяснять подробности этого ареста и была буквально шокирована услышанным. Она не могла себе вообразить, что у столь знаменитой советской актрисы, как Зоя Федорова, отец сидит за решеткой.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спрашивала немка, прикладывая свой платок к опухшим от слез глазам Зои.

– Я обила все пороги, но меня никто не хочет слушать. Единственное, в чем провинился мой отец, – он вызвал к нашей маме врача-немца. Этого ему не простили.

– Но сегодня у вас хорошие отношения с Германией – мы же подписали договор о дружбе? – вступил в разговор двух женщин Гейнц Шольц.

– Это все на бумаге, – отмахнулась от этого заявления Зоя. – На самом деле наше руководство ведет двойную политику: в газетах они пишут одно, а в действительности ведут себя совершенно иначе. Если так будет продолжаться и дальше, то я дойду до самого Берии и плюну ему в лицо!

Эти слова вызвали настоящий шок у супругов, и Магда даже инстинктивно закрыла Зое рот ладонью. Ведь они стояли на выходе у Дома Союзов, и до Лубянки было всего несколько минут неспешного хода.

Судя по всему, тот разговор произвел на супругов нужное чекистам впечатление – они прониклись доверием к Зое. Особенно после того, как Гейнц проверил слова Зои по своим каналам и установил, что ее отец на самом деле осужден на десять лет за якобы преступные контакты с немцами. И теперь, встретившись с супругами на «Мосфильме», Зоя увидела это воочию.

– Что слышно о вашем отце? – спросила у актрисы Магда, в то время как ее супруг стоял в сторонке и разговаривал с каким-то мужчиной. Зоя узнала в нем главу консульского отдела германского посольства Герхарда фон Вальтера – одного из самых влиятельных людей в немецкой миссии.

– Все по-прежнему – от него нет никаких вестей, – с грустью в голосе произнесла Зоя.

– Может быть, вам нужна наша помощь? У Гейнца есть знакомые, которые могут что-то выяснить.

– Нет, нет, будет только хуже, – стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более категорично, возразила Зоя.

И тут же добавила:

– Спасибо вам, Магда, за сочувствие.

– Ну что вы, это же так естественно, – положив ладонь на плечо актрисы, произнесла немка. – У нас на следующей неделе будет прием в резиденции посла в Чистом переулке. Мы будем рады видеть на нем и вас, Зоя. Вместе с вашим супругом.

– Хорошо, я передам ему ваше приглашение, – улыбнулась Зоя.

Она понимала, что это приглашение возникло не случайно. Для немцев интерес представляла не только она, как дочь «врага народа», но и ее молодой возлюбленный – «сталинский сокол» Иван Клещев, который был носителем военной информации, в том числе и секретного характера.

«Однако быстро они установили сведения о моей личной жизни», – подумала Зоя, возвращаясь на свое место в десятом ряду.

Фильм-концерт возобновился выступлением балетного танцора Большого театра Асафа Мессерера. Глядя на его пируэты, Зоя продолжала размышлять о своем разговоре с Магдой.

* * *

В январе 1941 года встречи Зои Федоровой и Берия продолжились. Общение проходило в разных местах – как в личных апартаментах в особняке наркома на Малой Никитской улице, так и в его служебном кабинете на 1-й линии ГУМа. О чем они могли говорить: опять об освобождении отца Зои? Возможно. Но почему это послужило темой не для одной, а для целой серии встреч? Неужели у наркома Берии в те дни не было больше никаких серьезных дел, чтобы мусолить с актрисой одну и ту же тему? Более того: он зачем-то дает ей (по ее же собственному рассказу) телефон для прямой связи. Нет, не свой телефон, а ее однофамильца – генерала НКГБ Федорова из контрразведки (впрочем, может быть, под личиной Федорова скрывался начальник контрразведки Федотов?). Вдумайтесь: телефон генерала для личной связи! Интересно, какие вопросы актриса должна была обсуждать с чекистом, да еще генералом? Опять проблему вызволения из тюрьмы отца? Или все-таки это были проблемы, которые свалились на агента «Зефира» в свете все более ухудшающихся отношений между СССР и Германией? Ведь до начала войны между ними остается всего-то полгода. И снова читаем вышеупомянутый реферат о советско-германских отношениях перед войной:

«…25 ноября 1940 года в Софии советский дипломат Соболев посетил болгарского премьер-министра Б. Филова и царя Бориса и сделал от имени советского правительства предложение о заключении пакта о взаимной помощи. Это предложение Болгарии выражало готовность поддержать ее территориальные притязания и сыграло негативную роль в дипломатическом отношении с малыми балканскими странами, дало повод для антисоветских настроений, распространенных в том числе и в Германии.

Миссия Соболева в Софию и подписание плана „Барбаросса“ завершили первый этап советско-германского противоборства на Балканах, когда он носил прежде всего дипломатический, кабинетный характер. С января 1941 года это противоборство приобретало открытый политический характер. Балканы стали местом, где столкнулись противоположные интересы Германии и СССР.

В связи с постоянно ухудшающимися отношениями между СССР и Германией советское руководство проявило интерес к речи Гитлера, которую он произнес 18 декабря 1940 года в Берлинском дворце спорта перед 4 тыс. офицеров армии ВВС и слушателей школ войск СС. Речь не была опубликована и носила явно антисоветский характер.

Новое обострение произошло на рубеже 1940–1941 годов, когда прибавилось германских войск в восточной Пруссии и Польше. Сталин пошел на крайние меры – приостановил поставки в Германию всех грузов по заключенному в феврале 1940 года хозяйственному соглашению, привел в частичную готовность войска западных приграничных округов. Личное письмо Сталина Гитлеру было недвусмысленным „…это обстоятельство нас удивляет и создает у нас впечатление, что Германия собирается воевать против нас“.

Гитлер ответил своим доверительным письмом: в Польше действительно сосредоточены крупные войсковые соединения, но он должен разъяснить, что это не направлено против СССР. Он (Гитлер) намерен строго соблюдать заключенный пакт. Дальше Гитлер разъяснил, что территория западной и центральной Германии подвергалась сильным бомбардировкам и хорошо наблюдается англичанами с воздуха, поэтому он вынужден отвести крупные контингенты на восток для отдыха и учебы.

Из конфиденциальных источников советскому правительству стало известно о передвижении немецких ВС, и этот вопрос был вынесен для обсуждения на одной из консультаций в германском посольстве. Однако Шуленбург 10 января 1941 года получил указание Риббентропа уклоняться от ответа, ссылаясь на отсутствие информации по данному вопросу. Такое положение дел насторожило советскую дипломатию – стягивание военных резервов в Румынию и на Балканы непосредственно угрожало интересам безопасности СССР.

17 января Молотов направил заявление в МИД Германии, в котором обратил внимание на угрозу границам СССР в районе Балкан, Греции и Проливов. 21 января Риббентроп направил в германское правительство ответ на заявление Молотова, в котором уверял, что „на Балканах производится определенная концентрация войск, имеющая своей единственной целью предотвращение приобретения Британией плацдарма на греческой земле“.

27 февраля 1941 года Риббентроп направил Шуленбургу инструкцию, в которой сообщал о переброске германских войск в Болгарию и попутно просил уведомить советское правительство в том, что Болгария присоединилась к „Тройственному пакту“ Советское правительство восприняло этот шаг с прискорбием и отказало Германии во всякой помощи…»

А вот что пишет о тех событиях историк М. Мельтюхов:

«В историографии можно встретить утверждения, что „материал об основных положениях плана «Барбаросса», утвержденного Гитлером 18 декабря 1940 года, уже через неделю был передан военной разведкой в Москву“ К сожалению, это не соответствует действительности. 29 декабря 1940 года советский военный атташе в Берлине генерал-майор В. И. Тупиков доложил в Москву о том, что „Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР. Война будет объявлена в марте 1941 года. Дано задание о проверке и уточнении этих сведений“. 4 января 1941 года он подтвердил достоверность своей информация, основанной „не на слухах, а на специальном приказе Гитлера, который является сугубо секретным и о котором известно лишь немногим лицам“.

Сам по себе этот факт является крупной удачей советской разведки, но следует отметить, что эта информация была неточна. 18 декабря Гитлер не отдавал приказа о подготовке войны с СССР (он сделал это еще в июне-июле 1940 года), а подписал стратегический план войны с СССР – основной документ дальнейшего военного планирования. Сведения о возможном начале войны в марте 1941 года были безусловной дезинформацией, так как в директиве № 21 „Барбаросса“ был указан примерный срок завершения военных приготовлений – 15 мая 1941 года. Таким образом, советской разведке удалось получить сведения о том, что Гитлер принял какое-то решение, связанное с советско-германскими отношениями, но его точное содержание осталось неизвестным, как и кодовое слово „Барбаросса“. Поэтому более правы авторы, просто пересказывающие донесение советского военного атташе.

Имеющиеся материалы не подтверждают версию о том, что советской разведке „удалось раскрыть замысел германского командования“ и „своевременно вскрыть политические и стратегические замыслы Германии“. Как правило, для обоснования этой версии цитируют те положения доклада начальника Разведуправления от 20 марта 1941 года „Высказывания, оргмероприятия и варианты возможных боевых действий германской армии против СССР“, где сказано, что „из наиболее вероятных военных действий, намечаемых против СССР, заслуживают внимание следующие: Вариант № 3, по данным… на февраль 1941 года «…для наступления на СССР, – написано в сообщении, – создаются три армейские группы: 1-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Бока наносит удар в направлении Петрограда (так в документе. – М. М); 2-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Рундштед-та – в направлении Москвы и 3-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Лееба – в направлении Киева. Начало наступления на СССР – ориентировочно 20 мая»“. Далее со ссылкой на донесение военного атташе указывалось, что „начало военных действий против СССР следует ожидать между 15 мая и 15 июня 1941 года…“»

Итак, все эти события крайне тревожили советское руководство, в том числе и Берию, который отвечал за важнейший участок – добычу секретных сведений о возможном приготовлении Германии к войне против СССР. Для того чтобы ему было легче работать, его полномочия расширили. 30 января 1941 года Берии было присвоено звание Генерального комиссара государственной безопасности, а 3 февраля он был назначен заместителем председателя Совета Народных комиссаров СССР (этот пост тогда занимал В. Молотов, а с мая – И. Сталин). Как заместитель председателя СНК Берия курировал работу НКВД, НКГБ, наркоматов лесной и нефтяной промышленности, цветных металлов, речного флота.

Отметим, что накануне войны за разведывательную деятельность в СССР отвечали следующие органы: 1-е управление (внешняя разведка) НКВД СССР, с февраля 1941 года – НКГБ СССР, Главное разведывательное управление Генштаба и Разведывательное управление Наркомата Военно-морского флота, их зарубежные резидентуры, территориальные органы госбезопасности, особенно в западных округах, разведка погранвойск, разведотделы штабов западных округов, а также Отдел международных связей исполкома Коминтерна. Отдельные разведывательные задания выполняли также наркоматы связи и транспорта в виду имевшихся у них для этого возможностей. Кроме того, особую роль играла личная разведка Сталина.

Между этими учреждениями, несмотря на общие цели, шло негласное соперничество за то, чтобы именно их информация, попадавшая к Сталину, была особенно ценной. Для этого тот же Берия и активизировал работу с агентурой, в том числе и из числа «личной», особо доверенной. Судя по всему, агент «Зефир» на тот момент именно к такой агентуре и принадлежал. При этом отметим, что Берия был весьма искушенным в работе с агентурой человеком – он в 1921–1927 годах был на руководящих должностях в секретно-политических отделах ГПУ Грузии и всего Закавказья. Поэтому можно смело сказать, что он был виртуозом по части работе с агентурой. Он умел найти такие подходы к агентам, что те работали на него с особенным рвением, даже с удовольствием. Ведь у Берии были не только недостатки или пороки, но и достоинства – он умел расположить к себе людей. В том числе, кстати, и женщин. В нашей либеральной историографии у Берии создан образ насильника – грубого, циничного, жестокого. Якобы он сотнями насиловал женщин и приказывал… закапывать их тела на территории своего особняка номер 28/1 на Малой Никитской улице (в 1948–1993 – улица Качалова). Этакий советский граф Дракула. На самом деле этот образ далек от реальной действительности. Берия был жесток (как и само время, в котором он жил), коварен, но он не был маньяком, свихнувшимся на почве своих сексуальных перверсий. Этот образ специально придумали в хрущевскую оттепель, а в горбачевскую перестройку намеренно развили с определенной целью – как можно сильнее демонизировать советские спецслужбы сталинской поры, а через них и всю сталинскую систему в целом.