Текст книги "Константин Бесков. Мафия в офсайде. КГБ играет в футбол"

– Спасибо, Леонид Карпович. Спокойной ночи! – и майор повесил трубку.

После чего он вернул служебное удостоверение Пустовилу и заметил:

– В следующий раз будьте поаккуратней с такими деньгами. Хорошо, что рядом с вами оказался сержант, а не какой-нибудь урка, у которого при виде таких денег голова бы закружилась от соблазна. И он после этого снес бы голову вам. Здесь вам не спортивная федерация, это – вокзал.

Выйдя из милиции, Пустовил вновь отправился в камеру хранения. Где, уже без всяких проволочек, спрятал в ячейке злополучный дипломат с деньгами. После чего отправился на стоянку такси. А там, как назло, не было ни одной свободной машины. Наконец, спустя полчаса, рядом с Пустовилом тормознула «Волга-ГАЗ-24». И он, опустившись на сиденье рядом с водителем, назвал адрес:

– Гостиница «Юность» на «Спортивной».

Спустя еще полчаса Пустовил был уже на месте.

Он поднялся по лестнице (лифт вызывать не стал) на шестой этаж и прошел мимо дежурной по этажу, которая спала за стойкой, уронив голову на скрещенные руки. Открыв ключом дверь номера, Пустовил зашел внутрь и потянулся рукой к выключателю. И в следующую секунду услышал незнакомый мужской голос:

– Не надо включать свет!

Эта фраза живо напомнила вошедшему эпизод из сериала «Семнадцать мгновений весны», премьера которого полтора месяца назад собрала у экранов телевизоров всю страну. Повинуясь этому приказу, Пустовил прошел в комнату и различил в кресле, стоявшем у окна, человеческий силуэт. Кто был этим незнакомцем владелец номера не знал, но чутье подсказывало ему, что появился этот человек здесь не случайно и эта встреча не обещала Пустовилу ничего хорошего.

8 октября 1973 года, понедельник, Чили, Сантьяго, госпиталь в районе Пуэнтэ-Альто

Лейтенант чилийских ВВС Рафаэль Канто служил в воздушной разведке (СИФА) уже три года и считался там лучшим оперативником. После переворота и сентября именно СИФА стала ведущим разведывательным подразделением нового режима и приняла на себя всю полноту ответственности по борьбе с противниками новой власти. Поэтому все теракты, совершенные в Чили подпадали под юрисдикцию СИФА. Не стал исключением и недавний теракт в Сантьяго, когда неизвестные террористы напали на инкассаторский фургон и похитили большую сумму денег. По факту этого нападения лейтенанта Канто лично вызвал к себе начальник СИФА полковник Эдгар Себальос Хонес и поставил задачу в кратчайшие сроки расследовать это преступление.

– Судя по всему, это дело рук террористов из МИР, – сообщил полковнику свои первые предположения Канто. – Свидетели преступления практически никого из нападавших не запомнили – так сильно были напуганы произошедшим. Единственная наша надежда – торговка фруктами, у которой один из преступников рассматривал товар. Она находится в госпитале в Пуэнтэ-Альто и до сегодняшнего дня была без сознания. Но полчаса назад мне сообщили, что она наконец пришла в себя и, вполне вероятно, сможет кое-что рассказать.

– Как вы думаете, лейтенант, зачем боевикам из МИР понадобились деньги? – спросил полковник.

– Похищена огромная сумма – почти полмиллиона американских долларов и два миллиона эскудо. Судя по всему, МИР готовит какую-то большую акцию, а деньги им понадобились для покупки оружия и подкупа людей, которые должны помочь им в осуществлении этой акции.

– Может, они планируют покушение на генерала Пиночета? – высказал предположение полковник.

– Не исключено, поэтому я уже уведомил об этом Мигеля Красноффа.

Под этим именем скрывался Михаил Краснов – 27-летний отпрыск донских казаков, сын атамана Петра Краснова, который был казнен большевиками за сотрудничество с нацистами в годы Второй мировой войны. Вместе с матерью, Диной Марченко, Михаил очутился после войны в Чили, где сумел сделать блестящую карьеру. В 1963 году он стал кадетом Военного училища в Сантьяго, которое закончил четыре года спустя в звании лейтенанта. В дни сентябрьского переворота он руководил охраной арестованных чиновников свергнутого правительства. А потом стал одним из начальников охраны самого Пиночета.

Выйдя от полковника, Канто вызвал служебный автомобиль и отправился в госпиталь, где лежал важный свидетель нападения на инкассаторов – торговка фруктами. Женщина находилась в отдельной палате, а охраняли ее сразу шестеро солдат во главе с офицером. Кроме этого, на первом этаже разместилось еще с десяток военнослужащих чилийской армии, выполнявших функции охранников, которые заблокировали вход на этаж, где лежала раненая.

Пройдя все эти посты, Канто, наконец, очутился в скромной палате с одной единственной кроватью в углу. На ней и лежала женщина, которая, получив несколько ранений, чудом сумела выжить. Присев рядом с ней на стул, Канто поздоровался и сообщил:

– Синьора Марсела, я обещал вашему врачу, что не стану вас долго мучить. У меня к вам только одна просьба – посмотреть на несколько фотографий и попытаться узнать человека, который подходил к вам перед налетом. Сотрудники банка видели это в окно, но тот человек стоял к ним спиной. А вы наверняка должны были запомнить его лицо.

Сказав это, Канто достал из кожаной папки, которая лежала у него на коленях, небольшую стопку фотографий, на которой были запечатлены главари МИР и стал медленно, одну за другой, подносить эти снимки к лицу раненой женщины. Когда он поднес последнюю, восьмую фотографию, с губ торговки слетело два слова:

– Это он.

Лейтенант посмотрел на снимок – на нем был запечатлен Алонсо Райнери, который отвечал в группировке Альваро Молины за контрразведку. Поблагодарив женщину и пожелав ей скорейшего выздоровления, Канто покинул палату. Теперь его путь лежал в район Сан Мигель, где на одной из тихих улочек, на конспиративной квартире, он встретился со своим агентом – Алехандро Санчесом, который работал в табачной лавке и имел обширную сеть осведомителей среди уличной преступности.

– С сегодняшнего дня ты должен направить все свои усилия на сбор сведений о людях Альваро Молины, – обратился к агенту лейтенант, едва они закрылись в квартире. – Особенно меня интересует вот этот человек, – и Канто показал Алехандро фотографию Райнери.

– Но люди Молины откололись от группировки Мигеля Энрикеса, – сообщил Санчес.

– Когда?

– Около трех недель назад.

– Откуда ты это знаешь?

– Эту информацию мне сообщил старик, который торгует газетами на углу улицы Сан-Франциско. А ему ее принес внук, промышляющий кражами в южных кварталах Сантьяго.

– Из-за чего произошел раскол? – продолжал интересоваться Канто.

– Этого я не знаю, – пожал плечами Санчес. – Но постараюсь узнать.

Это была ценная информация. Учитывая, что нападение на инкассаторский фургон произошло практически сразу после раскола в МИР, это наводило Канто на мысль, что все это звенья одной цепи. Но куда она вела было пока непонятно.

8 октября 1973 года, понедельник, Москва, Шоссе Энтузиастов

Всю дорогу, пока Бесков ехал к местам своего детства, в голове у него крутилась мелодия песни «Тишина за Рогожской заставой». Эта композиция, собственно, и стала поводом к тому, чтобы тренер сорвался из дома. Он услышал ее во время завтрака по радио в передаче «По вашим письмам». Песню исполнял актер Николай Рыбников, который был ее первым исполнителем – он спел ее в 1957 году за кадром фильма «Дом, в котором я живу». Услышав ее сегодня, Бесков внезапно почувствовал непреодолимое желание съездить к той самой Рогожской заставе – местечку в Москве, где он 53 года назад проявился на свет и где прошло его счастливое детство. С тех пор, как он в 1951 году переехал на Садовую-Триумфальную, в этих местах он больше ни разу не бывал, хотя периодически собирался это сделать. Но разного рода причины заставляли его отложить эту поездку на потом. Но сегодня Бескова внезапно прорвало – он решил отложить все свои дела и посетить, наконец, родные пенаты. Супруги дома не было, а на работу Бескову можно было приехать и после обеда, поэтому его мало что удерживало от этой затеи.

Тренер подъехал к местам своих детских лет со стороны улицы Чкалова. Он свернул на Ульяновскую улицу, промчался по Тулинской и выскочил сначала на бульвар Энтузиастов, а потом и на шоссе с тем же названием. Здесь он припарковал свою «Волгу» на обочине и зашагал в сторону Рабочей улицы, рядом с которой почти пять десятков лет назад они с родителями – Иваном Григорьевичем и Анной Михайловной – жили в коммунальной квартире в доме, стоявшим вторым от моста. Чуть наискосок от их жилища находилась станция Москва-Товарная (она и сейчас там располагалась), дальше был завод имени Войтовича, а с противоположной стороны двора, где юный Костя Бесков постигал азы футбольной науки, чуть поодаль раскинул свои владения завод «Серп и молот», прежде именовавшийся заводом Гужона. Семейство Бесковых жило в квартире без привычных теперь удобств: на зиму заготавливались дрова, а за водой (к колонке) и в туалет надо было ходить на улицу. Впрочем, так тогда, в самом конце 20-х годов, жило большинство москвичей. Ведь столица в те годы была в значительной степени городом деревянным и лишенным канализации (в 1927 году 58 процентов домов не имело водопровода, а 65 процентов – канализации). И Бесков до сих пор помнил, как по ночным улицам и переулкам, двигались ассенизационные обозы, разнося по окрестностям нестерпимую вонь. Их сосед по подъезду – дядя Вася – как раз работал ассенизатором и возил нечистоты в Марьинский сливной пункт, проклиная его (особенно когда выпьет) на чем свет стоит. По его словам, очереди в этот пункт из ассенизаторов выстраивались километровые и не всем удавалось опустошить свои бочки, поскольку пункт закрывался в строго определенное время. Поэтому те ассенизаторы, которые не успевали воспользоваться услугами пункта, попросту сливали нечистоты… на пустырях, а то и на улицах Москвы. Дядя Вася так не делал – он обычно приезжал домой и оставлял бочку возле своего подъезда, чтобы утром, встав ни свет ни заря, успеть вновь добраться до Марьинского пункта и избавиться, наконец, от нечистот. После чего с пустой бочкой он снова трогался в путь – чтобы в очередной раз наполнить ее отходами человеческой жизнедеятельности.

Вспоминая теперь об этом, Бесков невольно поражался стоическому долготерпению своего соседа, который работал на этой должности целых полтора десятка лет – до конца 30-х, когда в городе, наконец, уже вовсю заработала канализация. Вот и Бесковы тогда переехали в новую квартиру – на соседнюю Школьную улицу, где в их «коммуналке» уже был собственный санузел.

Стоя у того места, где когда-то находился их дом, а теперь стояло какое-то промышленное здание, относящееся к станции «Москва-Товарная», Бесков перебирал в памяти события почти полувековой давности и мысленно переносился туда, в конец 20-х, где он был так юн и беспечен.

Ретроспекция. 7 мая 1929 года, вторник, Москва, двор у бульвара Энтузиастов, рядом с ж/д станцией «Москва-Товарная»

Девятилетний Костя Бесков, вернувшись из школы, бросил в прикроватную тумбочку сумку с учебниками и, прихватив с собой резиновый мячик, выбежал на пустырь недалеко от своего дома. Справа поблизости шумело Шоссе Энтузиастов, слева – Международная улица, бывшая Носовиха, чуть дальше – Рогожская застава. На пустыре было тихо, так как ребятня, вернувшаяся из школы, сидела по домам, обедала, а Костю мучил иной голод – по футболу. С тех пор, как пару лет назад его родной дядя (брат его мамы) Иван Михайлович впервые привел его на футбол с участием команды «Рускабель», Костя влюбился в эту игру раз и навсегда. Упросив родителей купить ему резиновый мяч (кожаный стоил слишком дорого), он теперь целыми днями пропадал во дворе – либо играл в футбол с приятелями, либо один. Вот и сегодня отсутствие друзей его вовсе не тяготило – он чеканил мячик о глухую стену углового дома. Он бил мячом в стену, тот возвращался и Костя старался ударить по нему без остановки или обработки, одним касанием. Сделав так раз десять, мальчик взялся за отработку другого удара – он стал принимать мяч на внутреннюю сторону стопы. Затем, после очередных десяти ударов, он попробовал другой вариант остановки мяча – грудью. Затем – бедром. И так до бесконечности. Останавливая отскакивающий от стенки мячик всеми способами, он доводил выполнение приемов до автоматизма. И нисколечки не уставал – так захватывало его это действо. Особенно он любил отрабатывать удары – на десять метров, на пять, на пятнадцать, снова на десять. Удары были разные – низом, навесной, резаный, крутящийся, обманный. И вот, когда мяч в очередной раз улетел в стену после резаного удара, где-то поблизости раздалась трель милицейского свистка. И в следующую секунду через деревянный забор на пустырь спрыгнул паренек лет семнадцати в заломленной на затылок кепке-малокозырке, рваном тельнике и штанах, засученных почти до колен. Увидев мальчишку с мячом в руках, он бросился к нему:

– Слушай, шкет, здесь спрятаться где-то можно? – тяжело дыша, спросил парень.

Не говоря ни слова, Бесков указал рукой в сторону неприметного сарайчика, который стоял в углу пустыря, утопая в зелени. Парень метнулся в ту сторону и только успел заскочить в сарай, как из-за забора появилась голова милиционера, в сдвинутой набекрень фуражке. Ловко перемахнув через деревянное ограждение, страж порядка подошел к Бескову.

– Здорово, малец, – обратился он к мальчишке. – Тут только что через забор один пацан сиганул. Куда он побежал?

– Туда, к Международной, – не раздумывая ни секунды, ответил Костя.

И милиционер побежал в указанном ему направлении. Когда он скрылся за поворотом, из сарая вышел беглец. В руках он держал пачку моссельпромовских папирос «Дели», из которой вытащил одну папиросину и сунул ее в рот. Затем чиркнул спичкой, закурил и направился к Бескову.

– А ты ничего, шкет – не стукач, – произнес парень, дымя папиросой. – Как зовут?

– Костя.

– А кликуха у тебя во дворе какая?

– Бес.

Брови парня взметнулись вверх:

– Это еще почему?

– У меня фамилия – Бесков.

– Тогда понятно, Бесенок, – улыбнулся парень и протянул собеседнику ладонь: – А меня Ленькой кличут. Ленька Горох – слышал о таком?

Бесков кивнул головой. Про этого парня, который держал под своим контролем всю местную шпану от Бухаринской до Новорогожской улиц, он был наслышан. А вот увидеть довелось только теперь.

– Мяч просто так долбишь или со смыслом? – задал новый вопрос Ленька.

– Со смыслом – тренируюсь.

– А ну-ка покажи, – предложил Горох.

Бесков бросил мяч на землю и пробил свой коронный – резаный.

– Неплохо, – похвалил его Ленька. – А на меткость бить пробовал?

– Это как? – удивился Бесков.

Вместо ответа Ленька достал из брюк коробку «Дели» и, высыпав оставшиеся в ней папиросы в карман, отошел к стене дома и поставил коробку на кирпич.

– Сможешь попасть с трех раз? – спросил он у Бескова.

– Я с первого попаду, – ответил тот.

– Спорим на рубль, что промажешь? – предложил пари Ленька.

Таких денег у Бескова не было, но он думал не долго – знал свои способности и был уверен, что не проиграет. Поэтому быстро принял условие. После чего разбежался и ударил по мячу внутренней стороной стопы. Ударил не слишком сильно, целясь точно в коробку, а вернее, в широкую красную полосу на ней – отличительную примету на этих папиросах. И мяч угодил точно в цель, отбросив коробку к стене дома.

– Лихо! – восхищенно воскликнул Ленька. – Только случайно все это – расстояние слишком маленькое. Вот если бы ты на пять шагов назад отошел.

Бесков не дал себя уговаривать дважды. Он отошел ровно на пять шагов назад и снова установил мяч себе под удар. А Ленька опять водрузил слегка помятую коробку «Дели» на тот же кирпич. Бесков снова разбежался и ударил, причем на этот раз крученым ударом. Мяч стремительно преодолел расстояние до коробки и вновь опрокинул ее на землю.

– Да ты прям как Колька Старостин! – снова восхитился Ленька, назвав имя бомбардира московской команды «Пищевики», которая недавно стала чемпионом Москвы. – А если еще на пять шагов отойти – попадешь?

Бесков и здесь не стал спорить. Однако с этого места увесистая коробка «Дели» превратилась в спичечный коробок и попасть в нее было весьма проблематично. Поэтому Бесков ударил не сразу – в течение минуты он прицеливался, стоя на одном месте. Наконец, его нога ударила по мячу и тот взмыл в воздух. На этот раз удар был из разряда навесных. И снова пришелся точно по цели, но в этот раз мяч ударил папиросную коробку не по горизонтали, в картинку, а упал на нее сверху, раздавив в лепешку.

– Нет, ты не Старостин, ты – Бесков! – не скрывая своего восхищения, воскликнул Ленька и извлек из кармана металлический рубль.

Костя поначалу хотел отказаться от награды, но Ленька насильно сунул ему рубль в руку и произнес:

– Держи, ты же его честно заработал. А вообще-то тебе червонец полагается за то, что ты меня легавому не сдал. Но нет у меня с собой червонца, только рубль. Но я добро не забываю, Коська Бесков – будет случай, отплачу.

И потрепав мальчишку по шевелюре, Ленька ловко перемахнул через забор и был таков. А случай для того, чтобы расплатиться, представился Леньке уже очень скоро.

Как-то осенью Бесков с двумя своими сверстниками по двору оказался вовлечен в компанию, которой заправлял трамвайный вор по кличке Гуливан. Мальчишек он приметил давно, замышляя использовать их в своих воровских делишках. Он работал «суматошником» на Бухаринской улице, грабя пассажиров трамвая № 24. Работал он не один, а именно компанией, в которую входили пацаны 10–13 лет. Их задачей было втиснуться утром в переполненный трамвай и начать толкаться, пробираясь в середину состава. В этой сутолоке Гуливан и работал, ловко опустошая карманы и сумки беспечных пассажиров, которые отвлекались на суматошных подростков (за это их и называли «суматошниками»). А потом, на пустыре за станцией «Москва-Товарная», Гуливан производил расчет с мальчишками – вручал им определенную сумму в рублях за старания.

Бесков попал в компанию Гуливана случайно. Был у него дружок, Митька Захаров, который дважды помогал Гуливану опустошать карманы трамвайных пассажиров в компании еще с тремя мальчишками. Но в тот день один из пацанов прийти не смог и Митька уговорил Бескова выручить Гуливана.

– Тебе и делать ничего особенно не надо будет, – убеждал приятеля Митька. – Знай себе расталкивай пассажиров. А за это Гуливан нам по рублю каждому обещал – купим себе настоящий кожаный мяч.

Собственно, именно этот мяч и перевесил чашу весов у Бескова – о таком подарке они во дворе давно мечтали, да денег не было. Мяч продавался в спортивном магазине на Таганке, выставленный на витрине во всей своей красе: с гладкой кожей и белой шнуровкой. Чтобы его заиметь, Бесков и согласился войти в компанию Гуливана. Хотя узнай об этом его мать – женщина очень строгих правил – ему бы за это, ох, как досталось.

Они шли всей ватагой на Бухаринскую улицу, предвкушая, что сразу после дела рванут на Таганку и купят вожделенный мяч. Как вдруг впереди они заметили Леньку Гороха. Он стоял на углу дома, где красовался здоровенный щит с рекламой пудры «Коти», с неизменной папиросой в зубах. Увидев Гуливана, он жестом подозвал его к себе.

– Куда топаешь, Гуливан? – спросил Ленька.

– Ясно дело куда – на Бухарчика, трамвайщиков трясти, – последовал ответ.

– Отменяй свой поход – сегодня на «двадцать четверке» легаши из МУРа «арканить» будут.

– Ты туфту не гонишь? – насторожился Гуливан.

– Ботало попридержи, – выплевывая папиросу, пригрозил Ленька. – Сказано тебе: арканить вас будут. Так что не дрочи судьбу – объявляй выходной. Кстати, кто это у тебя там среди малолеток?

– Какой? – спросил Гуливан.

– Вон тот – в перелатаном пальтишке.

– Это Коська Бес.

– Кликни его сюда.

Гуливан позвал Бескова и, когда тот подошел, Ленька спросил:

– Ты на кой ляд с Гуливаном связался, Бесенок?

– Нам деньги нужны, чтобы мяч кожаный купить, – честно признался Бесков.

– Мяч дело хорошее, но сегодня Гуливан вас не в магазин приведет, а прямиком в мильтярню.

Сказав это, Ленька перевел взгляд на Гуливана:

– Значится, так, кореш, слушай меня внимательно. Бесенка больше в свою гоп-компанию не привлекай – ему другая маза светит. Он футболистом хорошим будет, а ты его хочешь в «суматошники» записать. Я ясно ботаю?

Вместо ответа Гуливан сплюнул себе под ноги, что означало – он хоть и недоволен словами кореша, но спорить с ним не станет.

– Где твой мяч продается? – вновь перевел взгляд на Бескова Ленька.

– На Таганке, рядом с фабрикой Володарского.

– Ну, тогда пошли за твоим мячом – у меня сегодня гроши завелись. Заодно я с вами в футбол погоняю – давненько я мячик не пинал.

И обняв Бескова за плечи, Ленька повел его в обратную от Бухаринской улицы сторону. Так Ленька Горох отдал свой должок Косте Бескову, или Бесенку, как он его ласково называл.

8 октября 1973 года, понедельник, Москва, Шоссе Энтузиастов

Вспоминая теперь о тех событиях, Бесков вышагивал по улице своего детства и никак не мог избавиться от ощущения, что все это происходило много лет назад не с ним. Что тот Бесенок, который гонял здесь когда-то в футбол, это не он вовсе, а совсем другой человек, который так и остался там, в прошлом, где Москва была преимущественно деревянная, где все удобства были во дворе, где местом для дворовых баталий служил пустырь, а любимым развлечением мальчишек, помимо футбола, было жонглирование тряпочкой, в которую завязывали монету или пломбу и били ее не переставая ногой, кто больше сможет. В разгар этих размышлений Бескова кто-то окликнул по имени. Он обернулся и увидел рядом с собой пожилого мужчину, выгуливавшего собачку – карликового пуделька абрикосового цвета. Вглядевшись в лицо этого человека, Бесков ахнул – это был никто иной, как Митька Захаров, с которым они когда-то жили в одном дворе. В последний раз они виделись сразу после войны на стадионе «Динамо»: Бесков тогда играл за динамовскую основу, а Захаров, вернувшись с фронта по ранению (у него была перебита левая рука), работал в «Москабеле» и специально пришел на матч «Динамо» – ЦДКА, чтобы увидеться с Бесковым.

– Приехал детство вспомнить? – поинтересовался Захаров у тренера, после того, как они обнялись.

При этом Дмитрий освободил своего пуделька от поводка, чтобы тот не мешал их разговору.

– Не боишься, что убежит? – спросил Бесков.

– Не боюсь – Фаня у нас девочка послушная, от своего папки далеко не отходит, – ответил Захаров, пряча поводок в карман своего плаща.

Они стояли на тротуаре, а собачка отошла в сторонку – на лужайку, где росла пожухлая трава.

– А ты, значит, Митяй, по-прежнему здесь обитаешь? – спросил Бесков.

Когда-то они с Захаровым жили на одной улице – Школьной, куда семейство Бесковых переехало в начале 30-х из дома, что стоял рядом со станцией «Москва-Товарная».

– На Библиотечной, рядом со школой – мы туда с женой и дочкой в 49-м переехали.

Эта улица была «соседкой» Школьной, поэтому полноценным переездом это назвать было трудно.

– Из наших еще кто-нибудь остался? – поинтересовался Бесков.

– Никого – все разъехались: кто на другие концы, а кто и в мир иной. Витьку Голубя помнишь? Прошлым летом разбился, когда на дачу ехал. А Игорек Елисеев с Володькой Мухиным в этом году богу душу отдали.

– Они же оба нашего возраста были? – удивился Бесков.

– Водка никого не жалеет, – грустно вздохнул Захаров, после чего решил сменить грустную тему: – А ты все там же, в «Динамо»?

– Да, российские команды инспектирую.

– Ну, и как в глубинке футбол развивается – так же, как и высшей лиге?

Услышав в этом вопросе иронию, Бесков спросил:

– А чем тебе последняя не нравится?

– Болеть не за кого становится. Как Яшин два года назад на пенсию ушел, так больше игроков его уровня у нас и не осталось. А молодежь жиденькая какая-то. То ли дело раньше футболисты были: Бобров, Федотов, Гринин, Соловьев, Хомич, Трофимов, Численко, Нетто, Стрельцов, Воронин, Шестернев, Бесков, в конце концов.

– Спасибо на добром слове, – улыбнулся тренер. – Я тоже об этом часто думаю – в какую сторону наш футбол дальше развиваться будет.

– И что надумал?

– Про «тотальный футбол» у голландцев слышал? Думаю, весь мир в него играть будет – рациональная игра сменит романтический футбол. А под него и игроки будут подстраиваться. В будущем такие игроки, как Бобров и Стрельцов станут уже не нужны.

– Грустную картину ты рисуешь, Костя.

– Для нас, тех, кто помнит прежний футбол, может быть, и грустную, а для молодых вполне нормальную. Как говорили греки: все течет, все меняется.

– Поговорка мудрая, но для нас не слишком радостная. Сдается мне, что наше прошлогоднее второе место на чемпионате Европы – это наш потолок. А тут еще все идет к тому, что мы впервые с 58-го года имеем шанс не попасть на чемпионат мира. А если в дело вмешивается большая политика, то жди беды.

– В каком смысле?

– В том, что для большой политики не спорт главное, а международные амбиции. Наши пропагандисты, конечно, от этой ситуации только выиграют – вволю потопчутся на теме происков хунты, но нашему футболу это непопадание на чемпионат мира пойдет только во вред. Где молодежи еще себя проявить, как не на таком турнире? Впрочем, что я тебе объясняю – ты сам в свое время пострадал от большой политики.

Речь шла о событиях 1964 года, когда Бесков, возглавляя сборную СССР, вывел ее в финал, где она проиграла испанцам 1:2 и заняла второе место. А поскольку Испания находилась под властью диктатора Франко, ярого врага коммунистов, то высшее советское руководство сочло серебряные медали позором и уволило Бескова с его поста.

– Кстати, если наши на чемпионат не попадут, значит, Горянского точно снимут с его поста, как тебя когда-то, – предположил Захаров. – Как думаешь, кого на его место назначат?

– Кандидатур много, – расплывчато ответил Бесков.

– А ты среди них не значишься? Если вдруг тебе предложат, ты откажешься или все же рискнешь снова войти в эту реку?

Бесков ответил не сразу. В последнее время он тоже думал на эту тему, поскольку понимал – людей, кто хотел бы снова видеть его у руля сборной, наверху предостаточно. Особенно в свете того разговора, который состоялся у него недавно с главой «Динамо» Богдановым. Однако предвосхищать события Бесков не хотел. Поэтому вместо прямого ответа спросил:

– А ты зачем этот разговор завел – виды какие-то имеешь?

– Имею, Константин. Если у тебя такая возможность будет, скажи там наверху, что простые болельщики с тревогой наблюдают за тем, что в нашем футболе сейчас происходит. Красота из игры уходит, а вместо нее приходит голый рационализм. В бухгалтерию превращается наш любимый вид спорта.

– Думаешь, наверху это не видят?

– Думаю, видят, потому и пускаются на разного рода ухищрения – вот пенальти после ничейных результатов придумали пробивать. Знают, что сговариваются команды за спиной у судей. А то и вообще при их участии. Какой-то «Кодекс спортивной чести» на свет родили. Получается, эта самая честь из нашего футбола потихоньку улетучивается? А что же ей на смену приходит? Короче, случится такая оказия, передай наш разговор кому следует.

В это время пудель Фанечка, уставшая бегать одна по пустырю, начала отчаянно лаять своему хозяину. Видимо, она замерзла на промозглом ветру и захотела домой – в тепло. Поэтому Захаров достал из кармана поводок и стал наскоро прощаться. Глядя на то, как он пристегивает поводок к собаке и удаляется в сторону Библиотечной улицы, Бесков подумал: «Увидимся ли мы с тобой еще, Митяй, или это наша последняя с тобой встреча в этой суматошной и такой быстротечной жизни?»

8 октября 1973 года, понедельник, Москва, гостиница «Юность»

Оленюк и Игнатов приехали в МУР в начале десятого утра, чтобы начать поиски «боксера» (по фотороботу) сначала в здешней картотеке, а затем и в Центральной – по всему Союзу. Однако едва они собирались покинуть кабинет Игнатова, как на столе зазвонил телефон. Звонил начальник «убойного» отдела:

– Алексей, съезди на «Спортивную», в гостиницу «Юность». Там сегодня утром обнаружили труп мужчины – постояльца гостиницы с Украины. Говорят, что какая-то шишка из тамошней Федерации футбола. Вроде, самоубийство, но ты разнюхай все получше, потом доложишь.

– А можно я Оленюка с собой возьму? – спросил Игнатов.

– У него же другие дела в Москве есть? – удивился начальник.

– Это верно, но сами же говорите, что самоубивец из Киева.

В трубке наступило молчание – судя по всему, начальник «убойного» размышлял над просьбой своего подчиненного.

– Хорошо, пусть едет, если хочет.

Оленюк, естественно, захотел, едва услышал, кто сиганул из окна московской гостиницы. При этом не преминул заметить:

– Везет же мне на самоубивцев, причем на конкретных – на тех, кто из окон вываливается.

Когда они прибыли к месту происшествия, труп погибшего уже успели увезти в морг на вскрытие. Как выяснили муровцы у местных коллег, самоубивец выпал из окна своего номера на шестом этаже ночью. Причем окно выходило не на фасад гостиницы, а во двор, из-за чего труп был обнаружен только утром дворником, который убирал территорию гостиницы. Поднявшись в номер погибшего, муровцы увидели на столе предметы, обнаруженные на месте происшествия: почти пустую бутылку водки «Пшеничная», документы самоубийцы – паспорт и удостоверение на имя Клима Арсентьевича Пустовила – сотрудника Федерации футбола Украины, пачку денег на сумму в 126 рублей, а также клочок бумаги, на котором шариковой авторучкой были написаны две буквы «КВ» и четыре цифры: «6.9.9.6».

– Бумажку где нашли? – спросил Игнатов у местного инспектора милиции Андрея Сушкова.

– В кармане рубашки покойного, – последовал ответ.

– Какие мысли есть на ее счет? – не унимался Игнатов.

– Пока никаких, – пожал плечами Сушков.

– А мне кажется, я знаю, что обозначают эти буквы и цифры, – подал голос Оленюк, который до этого тщательно осмотрел одноместный номер. – Учитывая, что покойный приехал с Украины, буквы могут обозначать Киевский вокзал, а цифры – шифр ячейки в камере хранения, где он мог оставить свои вещи. Ведь последних в номере что-то не видно, а они должны быть.

– А ты сечешь, – похвалил приятеля Игнатов. – Еще какие мысли имеешь – выкладывай.

Но Оленюк решил поделиться своими догадками без посторонних ушей, поэтому вышел из номера и позвал с собой Игнатова. В коридоре они встали у бокового окна и Оленюк сказал:

– Ты будешь смеяться, Алексей, но я испытываю состояние, близкое к дежавю – это самоубийство смахивает на то, что случилось с массажистом в Киеве. Заметь, в обоих случаях присутствует бутылка водки, только разных наименований, и оба погибших имеют отношение к нашему футболу.