Текст книги "Свет погасших звезд. Они ушли в этот день"

Между тем эпопея с запретом фильма заметно сказалась на умонастроении Солоницына. Он вдруг ясно осознал шаткость своего положения в мире кино, где у него уже появились первые противники. Причем не только в высоких киношных кабинетах, но и внизу – кое-кто из столичных актеров откровенно недолюбливал провинциала, перебежавшего им дорогу. Отсюда и итог: за последующие два года ему не поступило ни одного серьезного предложения сняться в кино. Что касается фильма «Один шанс из тысячи», в котором Солоницын снялся в 1968 году, то отнести его к серьезным работам этого актера никак нельзя – фильм по своим художественным качествам был откровенно слабый. Сняться в нем (а Солоницын играл главную роль – советского разведчика Мигунько) его подвигло только то, что создавали картину его друзья: художественным руководителем постановки был Андрей Тарковский, режиссером – Левон Кочарян. В прокате 1969 года фильм занял 19-е место, собрав 28,6 млн. зрителей.

В результате всего вышесказанного Солоницын принял решение вновь вернуться в Свердловский театр. (Стоит отметить, что к тому времени он уже был женат, у него родилась дочка Лариса.) Однако серьезных ролей в родном театре ему не давали, поэтому в конце 1968 года он на время уехал в Новосибирск, где в театре «Красный факел» ему предложили сыграть пушкинского Бориса Годунова.

Тем временем с мертвой точки сдвинулась судьба «Андрея Рублева». Причем в этом деле сыграла свою роль политика. После чехословацких событий августа 68-го западная интеллигенция отвернулась от СССР, и, чтобы умаслить ее, чиновники Госкино и решили прибегнуть к помощи «Рублева». В итоге 18 февраля 1969 года состоялась премьера фильма в Доме кино, а через несколько месяцев после этого картину отправили на Каннский кинофестиваль. Правда, выставили его не в конкурсе, а всего лишь на общественный просмотр и на кинорынок. Однако грандиозный успех, который сопутствовал «Рублеву», спутал все карты чиновникам Госкино. Западная пресса принялась взахлеб расхваливать картину, а Международная организация кинопрессы (ФИПРЕССИ) присудила ему приз. После этого западные хозяева фильма (они выкупили права на него у Госкино) затеяли прокат фильма за рубежом, что явно не входило в планы советских властей, которые прекрасно понимали, ради чего этот прокат затевается: для очередной антисоветской кампании. Однако сорвать этот прокат так и не удалось.

Однако вернемся к Анатолию Солоницыну.

Летом 1969 года о нем вспомнил его давний приятель по Свердловску режиссер Владимир Шамшурин (они познакомились на местном ТВ еще в середине 60-х) и предложил актеру исполнить роль казака Игната Крамскова в фильме «В лазоревой степи». Съемки картины проходили на родине М. Шолохова в станице Вешенская. Там Солоницын заработал себе воспаление легких и несколько дней провалялся в больнице. Но так как производственный процесс прерывать было нельзя, ему пришлось, так и не долечившись, вновь выйти на съемочную площадку. В дальнейшем последствия перенесенной болезни еще дадут о себе знать.

Следующим фильмом Солоницына стала картина молодого режиссера с «Ленфильма» Алексея Германа «Проверка на дорогах». В этом фильме актер сыграл одну из лучших своих ролей – майора-особиста Петушкова. К сожалению, увидеть фильм при жизни Солоницыну так и не довелось – его запретили к показу, и он увидел свет уже после смерти актера – в 1986 году.

Сам А. Солоницын так вспоминал об этой работе: «Была премьера „Проверки на дорогах“ в Доме кино в Ленинграде. После премьеры подходит ко мне режиссер Суслович – театральный ленинградский режиссер. В глазах слезы, удивление. Спрашивает: „Послушайте, сколько вам лет? Вы же были мальчишкой во время войны, вы не могли знать таких людей, как Петушков. Как вы сумели его сыграть? Понимаете, именно такой человек меня арестовывал, допрашивал“. Для меня это была высшая похвала. Я думаю, что фильм положили на полку как раз потому, что там есть правда во всем – до мельчайших бытовых деталей…»

Между тем в 1971 году к Солоницыну наконец пришла настоящая слава – на экраны страны, после стольких мытарств, вышел «Андрей Рублев». И опять это стало возможным благодаря вмешательству большой политики. На этот раз сыграло свою роль осложнение отношений между СССР и Китаем. А поскольку в «Рублеве» речь шла о самоотверженной борьбе русских против татаро-монголов (таких же азиатов, как и китайцы), то судьба фильма немедленно была решена в положительную сторону. Правда, в прокат выпустили всего лишь 277 копий этой картины, однако ее сумели посмотреть почти 3 миллиона человек.

Успех Солоницына в этой картине заставил обратить на него внимание многих режиссеров. Достаточно сказать, что в 1971 году он снялся сразу в пяти разных фильмах. Среди режиссеров, пригласивших его в свои работы, были: Сергей Герасимов («Любить человека»), Андрей Тарковский («Солярис»), Сергей Микаэлян («Гроссмейстер»), Вадим Гаузнер («Принц и нищий»).

Вот как сам актер вспоминал о своей встрече с одним из этих режиссеров – С. Герасимовым: «Он пригласил меня к себе, я зажат, не знаю, о чем говорить. А он держится приветливо, шутит. Достает из стола фотографию и протягивает мне: „Посмотрите“. Смотрю – я. Видимо, моя фотопроба, потому что костюм дореволюционного покроя, совсем недавно мне предлагали одну такую роль… „Ну что? – спросил Герасимов. – Похож?“ – „На кого? На вашего героя?“ Он улыбнулся. Говорит: „Да ведь это мой отец“. Почему-то на меня это сильно подействовало, и я решил сниматься, хотя не был уверен, что роль Калмыкова – моя».

В 1972 году Солоницын вместе с семьей (женой и дочерью) переехал в Ленинград – его пригласили в труппу Театра имени Ленсовета. Он тогда был преисполнен больших творческих надежд, но они, к сожалению, так и не сбылись. Серьезных ролей и в этом театре ему не предлагали, и единственной своей удачей там он считал роль Виктора в «Варшавской мелодии». Для такого актера, как Анатолий Солоницын, одна достойная роль – чрезвычайно мало.

Зато в кино ему тогда посчастливилось сыграть прекрасную роль – в фильме Никиты Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих» Солоницын перевоплотился в секретаря губкома Василия Сарычева. Стоит отметить, что актер, едва прочитав сценарий, сразу разглядел в нем задатки будущего киношедевра. Обращаю на это внимание потому, что, например, его брат Алексей посчитал этот проект провальным. Почему? Во-первых, режиссер был дебютантом, во-вторых, фильмов о Гражданской войне в те годы выходило огромное количество и львиная доля из них была откровенной халтурой.

В период 1973–1976 годов кинематографическая карьера Солоницына складывалась гораздо интереснее, чем театральная. За этот период он успел сняться в 14 фильмах. Самыми известными среди них были: «Агония», «Зеркало», «Свой среди чужих, чужой среди своих» (все – 1974), «Восхождение», «Легенда о Тиле» (оба – 1976).

В 1976 году удача улыбнулась Солоницыну и на театральной сцене. А. Тарковский пригласил его в Москву, чтобы на сцене Театра имени Ленинского комсомола поставить «Гамлета» с Солоницыным в главной роли. Премьера спектакля состоялась через год. По свидетельству очевидцев, Солоницын был недоволен своей игрой, после премьеры даже плакал. «Если бы у меня были хоть какие-то условия… Хоть какой-то свой угол…» – объяснял он причину своей неровной игры.

Действительно, в бытовом отношении актер чувствовал себя неважно. С первой женой он развелся несколько лет назад, а приехав в Москву, получил лишь тесную комнатку в общежитии. Его личная жизнь вновь изменилась в 1977 году, когда он познакомился со Светланой – гримером одной из столичных киностудий. Вскоре он переехал к ней в Люберцы, а через год на свет появился сын Алексей.

После шумной премьеры «Гамлета» театральная судьба Солоницына не сложилась. Вскоре в декретный отпуск ушла исполнительница роли Гертруды Инна Чурикова, и спектакль сошел на нет. В других постановках Ленкома Марк Захаров Солоницына не занимал, поэтому в театре актер появляться перестал, целиком переключившись на съемки в кино.

В 1978 году Солоницын принял предложение киношных чиновников перейти в труппу Театра-студии киноактера. Вызвано это было тем, что за этот переход актеру была обещана квартира в столице. Однако, соглашаясь на это, Солоницын отдавал себе отчет, что отныне он должен будет подчиняться любому диктату чиновников от кино. И вскоре (буквально через неделю) ему действительно пришлось с этим столкнуться. Когда на съемках фильма «26 дней из жизни Достоевского» исполнитель главной роли Олег Борисов отказался работать с режиссером Александром Зархи, руководство «Мосфильма» обратилось к Солоницыну. Отказаться от роли он, естественно, не мог.

Стоит отметить, что, несмотря на то что эта роль актеру была навязана, проходной в его творческой биографии она не стала. На фестивалях в Западном Берлине (1981) и Гуаякиле (1983) фильм был удостоен почетных призов.

В 1981 году А. Солоницыну было присвоено звание заслуженного артиста РСФСР.

В том же году состоялась одна из последних значительных работ Солоницына в кино – в фильме В. Абдрашитова «Остановился поезд» он сыграл журналиста Малинина. Однако на момент съемок фильма Солоницын был уже тяжело болен. Что же произошло?

Во время съемок очередного фильма, которые проходили в Монголии, Солоницын упал с лошади и ушиб грудь. Его поместили в больницу, и во время обследования врачи обнаружили у него рак легких. Актеру об этом диагнозе, естественно, не сказали, объяснив, что у него обыкновенный нарыв. Ему была проведена операция, во время которой часть одного легкого была удалена. На какое-то время после операции Солоницыну стало легче.

В декабре того же года он получил обещанную квартиру на одиннадцатом этаже в кооперативном доме «Мосфильма». Он был чрезвычайно счастлив этим событием, так как в душе был глубоко семейным человеком. Всю сознательную жизнь он мечтал о собственном доме, любящей жене, детях. Когда же все это у него наконец появилось, судьба не дала ему вдоволь насладиться этим.

Весной следующего года он снимался на «Беларусьфильме» в картине режиссера Б. Луценко «Разоренное гнездо» в роли Незнакомого (это была 46-я по счету роль актера в кино). В самом конце съемок ему внезапно стало плохо. Срочным рейсом Солоницына из Минска отправили самолетом в Москву и положили в клинику Первого медицинского института. Врачи из лучших побуждений сказали ему, что произошло защемление нерва. На самом деле метастазы смертельной болезни ударили в позвоночник. Солоницын был обречен. По словам очевидцев, внешне он держался молодцом и ни разу не проговорился о том, что ему известен настоящий диагноз его болезни. Многим даже показалось, что он уверен в дальнейшем своем выздоровлении. Но эти люди не учли одного – Солоницын был актером и мог прекрасно скрывать свои истинные чувства.

Вспоминает О. Суркова: «Мы с мужем навещали Анатолия. Встречал он нас в своей новой квартире поначалу на своих собственных ногах. Помнится он мне в это время в махровом халате, в кресле, в которое он усаживался в своей гостиной. Первое время казалось, что он пытается быть почти счастливым в собственном доме, которым очень гордился, недоумевая при этом, что ему „даже выпить не хочется, представляешь?“…

При этом Светлана (жена Солоницына. – Ф. Р.) с ощущением победы рассказывала о том, что она спускается с Толей на лифте вниз, и, двигая перед собой стул, он может «уже», а не еще совершить прогулку вокруг дома – один круг. Это было специальное время с очень специальной атмосферой внутри этой семьи, полной ответственной любви…

Потом, приезжая к Толику, я уже сидела у дивана, на котором он лежал, все реже поднимаясь. Светлана и не мыслила отдавать его в больницу. Они были категорически против наркотиков, отыскивая самые фантастические, наверное, шарлатанские способы излечения, в которые они верили. И Толя терпел, глубоко убежденный, что «нянька» не даст ему умереть. Он никогда не говорил со мной о смерти, хотя лежал уже точно скелет, обтянутый кожей. Только однажды, может быть за неделю до своего конца, он сказал мне с горьким удивлением: «Оль! Ты подумай – теперь у меня есть, кажется, все: семья, которую я люблю и которая любит меня, есть квартира, есть интересные предложения в кино, а меня… меня как будто кто-то выбивает из седла?!»… Да. Что я могла ответить?..

За несколько месяцев Андрей (Тарковский. – Ф. Р.) с Ларисой, жившие от Толи в пятнадцати минутах ходьбы, навестили его только один раз минут на сорок, как говорила Светлана, когда он еще кое-как передвигался по квартире. Надо полагать, что от растерянности, Андрей повторил несколько раз одну и ту же не слишком ловкую фразу, обидевшую Светлану: «Толь! Ну, ты дурак! Ну, ты чего это?..» Наверное, Толя чувствовал себя провинившимся перед Мастером в этот момент – ведь ему нужно было крепнуть для предстоящих съемок «Ностальгии» в Италии. Роль-то писалась для него, и он тогда еще не имел понятия, что Янковский утвержден вместо него…

Андрей с Ларисой в свою очередь тоже рассказывали мне об этом своем визите. Атмосфера в доме, как они ее восприняли, «со спертым воздухом, задраенными окнами, произвела на нас тяжелое, неприятное впечатление. Какая-то дикость! Бедный Толя!».

Может быть, это стало причиной того, что Тарковский, уезжая на долгожданные съемки в солнечную Италию, не посчитал должным сказать Толе до свидания, не утешил его, как полагается в России, заверениями, что едет пока на выбор натуры, для уточнения сценария, например, или чего-нибудь в этом духе. А до съемок, мол, еще времени хватает – так что не волнуйся, дружище… То есть уехал, не попрощавшись со своим любимым актером, со своим «талисманом», зная точно, что никогда больше его не увидит. Было больно и тяжело наблюдать это со стороны.

Домашние и близкие тщательно скрывали от Толи отъезд Тарковского, не зная, как ему все объяснить. Но, как говорится, «шило в мешке не утаишь». Через какое-то время, кажется, Андрей Разумовский, сосед по дому, будучи сильно навеселе, навестив Толика, сообщил, что Тарковский уже снимает в Италии «Ностальгию» с Янковским…

Излишне говорить, что конец Толи был предрешен. Тем не менее в ночь после этого сообщения у Толи отнялись ноги, и он больше никогда не встал со своего дивана. Он попросил «няньку» убрать со стены фотографию Тарковского в кепочке, висевшую у него над диваном, со словами, что «он выпил у меня всю кровь»…

В начале июня 82-го мой муж привез на нашей машине к Толику, глубоко религиозному человеку, священника для соборования. А 11 июня Солоницын умер в одно мгновение, поперхнувшись кашей, которой кормила его «нянька». 30 августа ему исполнилось бы 48 лет.

Гроб его стоял не в Доме кино, как более «достойных», а в Театре киноактера на Воровского (ныне Поварской). Друзьям актера, пользовавшимся большей популярностью у «народа», чем он сам, с трудом удалось выхлопотать ему место на Ваганьковском кладбище, всей братией собрав деньги на взятку, похороны и поминки. Людей было не слишком много, но люди были все хорошие и хоронили его по традиционному православному обряду, без официальной помпы, но с подлинной скорбью. Помнится, если не ошибаюсь, как Заманский, поправлял ему венчик на голове, а в руке разрешительную молитву и свечечку, раздавал всем по ложечке кутью.

На похороны приехала Лариса Тарковская, не успевшая еще уехать в Италию вслед за Андреем. На поминках она, конечно, произносила «значительные» велеречивые тосты, соответствующие в ее понимании духу великого супруга, крестного отца покойного «комедианта»…»

Похоронили известного актера на Ваганьковском кладбище. Вскоре на его могиле было воздвигнуто надгробие – фигура монаха, выходящего из церковного портала, – Андрея Рублева.

11 июня – Владимир ТИХОНОВ

Как сыну знаменитых родителей, которых знала вся страна, этому человеку, казалось, была уготована такая же звездная судьба. И поначалу он и вправду это мнение подтверждал: поступил учиться на артиста, стал много сниматься в кино. Однако, глядя на высокого и статного актера-красавца, никто из его поклонников даже не догадывался, что в душе этого человека творится неладное. Что давний развод его родителей оставил в ней глубокую рану, которая и стала одной из причин трагедии, приведшей к ранней гибели этого актера.

Владимир Тихонов родился в семье молодых актеров Вячеслава Тихонова и Нонны Мордюковой. Они познакомились в середине 40-х, когда поступили во ВГИК. Однако влюбились друг в друга не сразу, поскольку у каждого была своя любовь: Тихонов был влюблен в свою землячку из города Павловский Посад Юлю, а Мордюкова – в студента-вгиковца Петра. Однако в 1947 году Тихонов и Мордюкова оказались в одной экспедиции – в Краснодоне, на съемках фильма «Молодая гвардия», где Тихонов играл Володю Осьмухина, а Мордюкова – Ульяну Громову, и там между ними внезапно вспыхнула любовь. По словам Мордюковой: «Он ко мне совсем не испытывал интереса, а я, завороженная его красотой, напором своим, желанием своим закружила ему голову…»

Вернувшись в Москву, молодые стали жить в тесной 6-метровой комнатке в общежитии ВГИКа. Там у них 28 февраля 1950 года и родился сын Володя. Причем Тихонов был против того, чтобы его жена рожала ребенка: говорил, что не время, что надо подождать. Да и жилищные условия не ахти какие. Но Мордюкова побоялась делать аборт.

К тому времени фильм «Молодая гвардия» уже два года как вышел на экран и произвел настоящий фурор: стал не только лидером проката (собрал свыше 40 миллионов зрителей), но и был удостоен Сталинской премии. Однако на материальном положении супругов это нисколько не сказалось. Более того, когда в 1950 году они заканчивали ВГИК, их выселили из общежития. Пришлось скитаться по друзьям.

В том же году Тихонова пригласили сниматься в фильме «В мирные дни», и он уехал в длительную командировку. Мордюкова осталась с ребенком одна. Вспоминая те дни, она пишет: «Я каждый вечер придумывала, у кого бы переночевать: после защиты диплома в общежитии уже нельзя было оставаться. Жилья в Москве совсем не строили, трудно себе даже представить, как тяжело тогда было с этим. Придешь к кому-нибудь в гости, а они тебе белоснежную постель стелют. Укутаю ножки сына потуже, чтоб санитарные дела были только в этой зоне подстеленной клееночки, и засыпаю как убитая. Ночью разосплюсь, намотавшись за день, и не замечу, как дите раскинется и фонтанчик мимо меня направит прямо на белоснежную простынку. Ой, чего только не было! Замучилась.

И вот пошли мы с Галей Волчек в Госкино (Г. Волчек была дочерью известного режиссера и оператора Бориса Волчека. – Ф. Р.). Ей тогда было всего четырнадцать лет. Стоит она, в матроске и в пионерском галстуке, держит моего сына на руках внизу, в коридоре, а я сижу наверху, в кабинете. Повезло. Умный такой дядька попался, Н. И. Шиткин, дал направление в барак…»

Тот барак, о котором упоминает Мордюкова, находился возле метро «Аэропорт». Тогда там шло строительство домов, в которые позднее переедут жить многие известные артисты, писатели, художники и прочий творческий люд. Мордюкова получила в том бараке крохотную комнату, к тому же проходную. Вот почему, когда из командировки вернулся муж, он этим переселением был недоволен. Как вспоминает актриса: «Он представлял себе под словом „квартира“ и по многим восторженным интонациям при описании нашей жизни совсем-совсем другое жилье… Обвинил меня в том, что я согласилась взять такую комнату, довел до слез. А уж чтобы мне выйти к соседям, то только тайно. Откуда у него, думала я, такого молодого, можно сказать, пацана, столько строгости?!.»

В отличие от мужа, который активно снимался в кино, Мордюкова на протяжении нескольких лет вынуждена была сидеть дома с ребенком. И только в 54-м, когда сын уже подрос, дело сдвинулось с мертвой точки: в фильме Михаила Швейцера «Чужая родня» Мордюкова сыграла главную роль.

Тогда же молодым удалось улучшить свои жилищные условия: они переехали в коммуналку – четырехкомнатную квартиру, где, помимо них, жили еще три семьи. Однако, несмотря на это, счастью молодых не было предела – это жилье было в сто раз лучше того, что у них было до этого. Хотя их комната и была опять проходной и от коридора ее отделял… висевший на шпагате фанерный лист (ставить пожарную перегородку им не разрешили).

После смерти Сталина период малокартинья в стране закончился, и у Мордюковой и Тихонова появилась работа. Однако их настоящая слава начнется во второй половине 50-х, а пока им приходилось вертеться, как и большинству их коллег. Как вспоминает Н. Мордюкова:

«Материально было тяжело. Крутились. Перед получкой аж пот проберет от беготни по этажам с надеждой занять денег. Бывало, заплачу и взмолюсь молодому, неприспособленному мужу: ну сделай хоть что-нибудь, хоть какие-нибудь меры прими! Но он не знал, что делать. Все укорял: родила без моего согласия, теперь вертись! Однажды в отчаянии сунула руку в карман его пиджака, а там в паспорте десятка притаилась. Не посочувствовал моим слезам…»

Между тем Володя рос вполне обычным московским мальчишкой. В школе учился не ахти как, однако много хлопот своим поведением родителям не доставлял. Из родителей больше тянулся к матери, поскольку та постоянно была с ним, разделяла все его заботы и чаяния. Бывало, зимой Володя играет с мальчишками в хоккей во дворе, вдруг посредине игры остановится и громко позовет маму. Та выглянет в окно, а Володя ее спросит: «Мам, ты меня любишь?» С отцом у него таких искренних отношений почему-то не было, хотя оба и любили друг друга, как и положено отцу и сыну.

Видя, как его родители лезут из кожи вон, лишь бы заработать лишнюю копейку, Володя однажды решил им помочь. Классе в третьем хотел было вместе со своими одноклассниками устроиться работать почтальоном – до уроков разносить почту по квартирам. Однако мать расплакалась и запретила ему это делать. Потом горько об этом сожалела: мол, как это я, такая артельская, работящая, вдруг испугалась инициативы сына, не поощрила ее.

Между тем в самом начале 60-х звездная семья распалась. Причем толчком к этому послужила смерть матери Мордюковой. На вторые сутки после похорон звездная пара, после 13 лет совместной жизни, подала на развод. Вот как это описывает Н. Мордюкова:

«Сколько помню наше супружество – всегда в долгах как в шелках, от зарплаты до зарплаты еле перебивались. Да и жили с ребенком в проходной комнате, через нас люди чужие десять лет ходили – туда-сюда, туда-сюда… Нет, тяжело, безденежно мы жили. Когда разводились – и делить ничего не надо было…

Друг другу мы не подходили. Как будто с разных планет два существа на одной жилплощади вдруг оказались… Я родом с Кубани, где говорят и смеются громко, а он был тихий, чистый, красивый павловопосадский мальчик… Не нравилось ему, что я заметная, яркая. Когда шли в гости, он всегда говорил: «Нонна, я тебя умоляю, не пой частушки». Он частушками всякое мое пение называл – даже романсы… И еще обида на всю жизнь осталась у меня – никогда, ни разочка он меня с днем рождения не поздравил. Бывало, солнце уже садится, а я все жду, что вспомнит… Не дождалась… А себя зато очень любил в молодости – каждый свой пальчик, каждую черточку. Любимым занятием у него было – взять маникюрный набор и обрабатывать пальчики своих рук, любуясь на себя в зеркало. Однажды приехал забирать меня из больницы, а одежды никакой не взял. Просто снял с себя плащ и накинул на меня… А вот бидончик для молока прихватил, чтобы на рынке потом купить, – это его страсть! Так что интересно: сам в машине сидит, а я побежала за молоком. Он вообще никогда не верил, что у меня может что-то болеть…

Я давно поняла, что он мне активно, трагически не нужен. Но ребенок уже появился, и мы по христианскому обычаю стали жить. Вернее, не жить, а мучиться – ни ему домой не хотелось, ни мне… А расходиться было стыдно. Тогда же времена другие были, иначе на эти вещи смотрели. Да еще мама… Приедет в Москву с Кубани, я плачу в голос: ой, мамочка, не могу, хочу развестись… А она расплачется в ответ и причитает: не бросай, доча, а то останешься на всю жизнь одна. Мама опытным, прозорливым человеком была, она своим женским чутьем понимала, что честности, стабильности у мужа моего не отнять. Он не выпивал, по сторонам не смотрел – думаю, что и не изменил мне ни разу. Впрочем, как и я ему. Но только мама умерла – мы через два дня после ее похорон и расстались. Подозреваю, что он вздохнул с облегчением, когда снова женился – на этот раз на своей женщине…»

Когда родители развелись, Володе шел 12-й год и он очень болезненно пережил это событие. И хотя с отцом он периодически продолжал видеться, однако с каждым разом эти встречи становились реже и реже, поскольку Тихонов тогда активно снимался и подолгу пропадал в экспедициях. А в 1962 году он включился в грандиозный кинопроект Сергея Бондарчука – эпопею «Война и мир», которая снималась на протяжении 4 лет. У Тихонова там была центральная роль – Андрей Болконский.

Мордюкова тоже дома не сидела, снимаясь еще более активно, чем ее бывший супруг. Кроме этого, она периодически выходила замуж, однако ни один из ее возлюбленных так и не смог заменить Володе отца. Как будет позднее отзываться об этих мужчинах сама актриса: «Выходила я замуж, да только без загса. Правда, неудачно. Мужья мне все не те попадались. Красивые были, как боги, но какие-то инфантильные, несостоявшиеся. У одного все пять лет нашей жизни пишущая машинка на одной странице была заправлена, другой чуть ли не каждый день присказку повторял: „Тебе хорошо, ты известная артистка“. А я их успокаивала, я пыль с них сдувала, я лепила их в своем воображении, наделяла несуществующими достоинствами, пока однажды пелена с глаз не падала…

Оно, конечно, от женихов отбоя не было, да все больше пацанва рядом крутилась – на 15–20 лет моложе меня. Я прямо ночами уже от них отбивалась, а вот настоящий мужчина так и не повстречался. А мне ведь многого не надо было, всего-то и хотелось, чтоб внимательный был да чтоб ноши семейные на свои плечи взял…»

Между тем постоянные отлучки матери из дома предоставляли Владимиру полную свободу действий. В итоге, еще учась в школе, он связался с дурной компанией и стал выпивать. Благо деньги у него имелись – мать всегда оставляла ему значительные суммы, чтобы он ни в чем не нуждался. А сын на эти деньги собирал окрестных ребят и угощал их спиртным. А чуть позже попробовал и наркотики. В итоге в 16 лет, когда Мордюкова была на съемках фильма «Комиссар», Владимир впервые угодил в больницу. Вот как об этом вспоминает сама актриса:

«Оставила своего красивого душевного мальчика-подростка на чужую тетку, обеспечила разными „пряниками“ – и на четыре месяца в киноэкспедицию под Херсон. С картиной не ладилось: режиссеру преднамеренно не создавали условий для съемки, мучили, издевались. Приезжал директор студии, съемку приостанавливали. Режиссер, человек интеллигентный, внимательный, предлагал мне не раз:

– Может быть, съездите домой, пока есть пауза?..

– Нет, нет, что вы!

Я скрытно жалела его и картину…

Не ехала я к сыну. Ну что стоило вырваться на два дня… Старалась не вспоминать его, ни лица, ни пальцев, ни голоса. Бывало, едва сдерживалась, чтоб не бросить все и съездить. Как-нибудь доведу съемки до конца, а там и радость моя – сын…

Вот как раз в эти четыре месяца его и «схватили». Вернулась – он в больнице… Помчалась туда. Он был веселый и виноватый. Признался в том, что Сашка Берлога принес пиво и «колеса» (таблетки). Пылко заверил меня, что это больше не повторится. Я поверила. Хотела поверить – и поверила. Волнение не покидало меня и дома. Я незаметно смотрела на него и недоумевала, как он произнес «пиво и „колеса“, такие чуждые слова, с пониманием дела…»

Летом 1967 года Тихонов закончил школу и с первого же захода поступил в Театральное училище имени Щукина. Поскольку парень он был видный, то проходу от поклонниц ему не было. И Тихонов времени зря не терял: пока учился, романил напропалую. Среди его возлюбленных значились многие будущие звезды отечественного кинематографа: Валентина Лысенко (Яринка из «Свадьбы в Малиновке»), Ирина Азер (Люська из «Большой перемены») и др. Но потом всех затмила Наталья Варлей. Правда, она Тихонова в то время не замечала. Она была уже знаменита (в апреле 1967 года на экраны страны вышла комедия «Кавказская пленница», а следом и другой фильм с ее участием – «Вий») и вращалась совсем в иных сферах. В итоге она вышла замуж за другую восходящую звезду советского кинематографа – за Николая Бурляева. Тихонов тяжело переживал это событие, однако все равно надежду не терял, что рано или поздно «кавказская пленница» будет его. Он даже жениться тогда не стал, хотя вполне мог это сделать – девушки продолжали виснуть на нем гроздьями.

В те же годы состоялся его дебют в большом кинематографе. Правда, роль была крохотная – он буквально промелькнул на экране в фильме про разведчиков «Путь в „Сатурн“ Вилена Азарова. И только год спустя состоялся его полноценный дебют в кино, причем благодаря его матери. В 1968 году Мордюкова снималась на том же „Мосфильме“ в главной роли в мелодраме молодого режиссера Николая Москаленко „Журавушка“ и уговорила его взять в картину и ее сына. А два года спустя Тихонов уже умудрился сняться сразу в двух картинах и в обеих играл своих молодых современников. Первая снималась для телевидения на Киностудии имени Горького режиссером Михаилом Богиным и называлась „О любви“, вторая снималась на „Мосфильме“ все тем же Николаем Москаленко и называлась „Молодые“ (здесь же была и Нонна Мордюкова, которая с „Журавушки“ снималась в каждом фильме этого режиссера, из-за чего в народе их немедленно поженили). И если фильм Богина прошел, в общем-то, не замеченным широкой публикой, то „Молодые“ стал одним из лидеров проката – 6-е место, 39,1 млн. зрителей. С этого момента об актере Владимире Тихонове впервые широко заговорили как о способном исполнителе. К тому же интерес к нему публики подогревался еще и его звездной родословной.

Между тем тогда произошли изменения и в личной жизни молодого актера – у него начался роман с Натальей Варлей, которая к моменту окончания училища (в 1971 году) успела развестись с Бурляевым. По ее собственным словам:

«Володя влюбился в меня, когда увидел „Кавказскую пленницу“. Он был молодым, сильным, крепким. У нас были общие дипломные спектакли, я играла Снегурочку, он – Мезгиря. Он был очень способный человек, с прекрасными внешними данными, добрый по сути. Володя четыре года ночевал на чердаке, чтобы увидеть, как я прохожу мимо. Но когда мы поженились, он стал ревновать меня к каждому фонарному столбу. Находились люди, которые говорили ему: „Я с ней был“. И мы выясняли отношения через день!..»