Текст книги "Последнее интервью"

– У меня сегодня есть сюрприз. Сегодня у нас в гостях известный журналист и писатель, – он понизил голос и заговорщически подмигнул залу, – оппозиционный… – и уже почти на крике, – А л е к с е й М о л ч а н о в! Поприветствуем…

Зал отреагировал вежливыми сдержанными аплодисментами. Слегка растерянный Лешка поднялся с места, повернулся к залу и не очень ловко поклонился. Потом повернулся обратно и хотел уже сесть, как Карапетян сделал приглашающий жест и произнес:

– Прошу на сцену, Алексей Николаевич! Сюда, сюда, вон по той лесенке – не поскользнитесь.

– Зачем? – одними губами спросил у него Лешка.

– Поднимайтесь сюда, Алексей Николаевич, – опять поманил его к себе Карапетян. – Не бойтесь, мы не кусаемся. Ну хотите, я дам вам каску и бронежилет? Если вы уж так к ним привыкли в братской Украине…

В зале раздались сдержанные смешки.

Лешка скрипнул зубами, поднялся на сцену и встал рядом с Карапетяном. Тот повернулся к нему и доверительным тоном сказал:

– Алексей… Ничего, что я вас просто по имени? Ну и славно, я – Марлен, а для вас – даже Марик…

По залу прошел легкий удивленный шумок – Карапетян очень мало кому позволял называть себя Мариком, и это все знали.

– Я – Алеша, – кивнул Лешка

– Ну и чудно. Так вот, Алеша, – продолжал Марик, – мы знаем, что вы иногда любите спеть под гитару. Знаем-знаем, не скромничайте, на ю-тубе видали…

(Лешка действительно спел как-то раз на одной пьянке пару песен Окуджавы и один романс, – он хорошо играл на гитаре, «роман» с этим инструментом длился почти всю его жизнь, – а его дружок выложил это на YouTube)

– Так может, споете нам что-нибудь? – предложил Марик. – Может, у вас даже что-то свое есть – романс, там, или… – он подмигнул залу, – частушка?

– Есть, – неожиданно для себя сказал Лешка. – Конечно петь после Антона Колпакова – это самоубийство, и бронежилет мне бы не помешал (зал одобрительно засмеялся, многие захлопали), но мне не привыкать. Если у вас есть в кустах рояль, или хотя бы балалайка…

Колпаков, сидевший в углу сцены, встал, взял свою роскошную гитару, рысцой подбежал к Лешке и вручил ему инструмент с полупоклоном.

Лешка взял гитару, легонько провел большим пальцем по струнам (звук был великолепный, глубокий, такого класса инструментов Лешка отродясь в руках не держал), и сказал в микрофон:

– На Ю-Тубе вы могли слышать песенку про моего о тезку – министра чего-то там экономического… ну того, чего у нас вообще нету (смех в зале). Которого зачем-то посадили. Ну, он вроде как что-то не поделил и рассердил главу «Главнефти», Сечкина. Лучше бы он поссорился со Стечкиным – я имею в виду пистолет, – тогда может, и обошлось бы (смех и хлопки в зале). Ту песенку я написал вместе с Окуджавой… Ну по мотивам и на мотив Ваньки Морозова, но… Какой Окуджава, подумал он, они вообще не знают, кто это такой… Им нужны «ж@па и х@й…. Что ж, сейчас получат…Я спою вам сейчас другую – называется «Невезуха». Щас ты, Марик, у меня поулыбаешься, щас ты у меня с личика своего ухоженного спадешь…

Лешка взял первый резкий аккорд и спел:

Наша главная отрада –

Есть у нас и нефть, и газ,

Помогаем мы Асаду,

Раз не выгорел Донбасс

Зал разразился хохотом и захлопал. Хлопали так, что Лешке пришлось, пережидая, сделать проигрыш. А потом он выдал остальное:

Турки-суки, словно дети,

Сбили мирный бомбовоз,

Мы найдем, им чем ответить,

С нами Путин и Христос.

Помидоры есть не будем,

Солнце-море-виски-пляж –

Это чуждо русским людям,

Это – лишний антураж.

Не нужны нам их отели,

Фрукты, овощи, халва,

По-плохому захотели? –

С нами Бог и Хизболла

Чтоб собралась наша стая,

Нам не надо много стран:

Коалиция простая –

Хизболла, Хамас, Иран.

Чтоб забился мир в падучей,

Восстановим весь Союз,

А совсем на крайний случай

Есть у нас козырный туз:

Мы на горе всем буржуями,

Чтобы знали, что почем,

Прям по собственному х..

Просто т р а м п н е м кирпичом!

Проигрыши приходилось делать после каждого куплета, потому что аплодисменты шли по нарастающей, а после последнего…. Зал устроил Лешке настоящую овацию – такую овацию, что Антон Колпаков даже на мгновенье нахмурил свое знаменитое чело, и шевельнул своими знаменитыми ушами, но тут же взял себя в руки и бешено захлопал вместе с остальными (он ведь был не только талантливый, но еще и просто хороший парень). Лешке пришлось несколько раз подходить обратно к микрофону и раскланиваться – зал не хотел его отпускать.

– Про министра давай!… – раздались выкрики. – Про Люлюкаева выдай!.. Чего терять, все равно посадят!… – смех и скандирование: – Лю-лю-ка-ев! Лю-лю-ка-ев!!.

Лешка оглянулся на Марика, тот, надо отдать ему должное, с лица не спал, а ободряюще кивнул, показал большой палец и сказал:

– А действительно, чего терять – на двушечку… с конфискацией вы уже спели. А нас – вообще закроют. Выдавайте, – и обреченно махнул рукой.

Лешка взял нежный аккорд и выдал:

За что ж вы Лешку Люлюкаева?

Ведь он ни в чем не виноват.

Главнефть сама чуток слукавила,

А он ни в чем не виноват.

Главнефть по проволоке ходила.

Махала черною рукой

И страсть Алешеньку схватила

Своей мозолистой рукой.

Он в офис к ней зашел на площади,

И чемоданчик подхватил.

Ему б чего-нибудь попроще бы,

А он брифкейсик подхватил.

Он все прикинул по фасончику,

Чтобы Главнефти угодить

срубить на завтрак два лимончика,

Чтоб ей, конечно угодить.

Не думал, что так огорошит -

Ведь от любви беды не ждешь.

Ах Леша, Леша, что ж ты, Леша!

Ведь сам по проволоке идешь …¹1
  Стихи Сергея Лойко


[Закрыть]

Реакция зала была сдержанней, чем на первую, но… Все равно – не хилая.

Лешка не раз уже сталкивался с очень теплыми и даже восторженными приемами своей персоны – один раз, когда во Львове читал главу из «Аэровокзала» (про мать русского солдата), многие женщины утирали слезы и весь небольшой зальчик в конце даже встал, – но такую реакцию и от т а к о г о зала (огромного, нежно пахнущего Шанелью и Кристианом Диором, набитого костюмами и платьями от Gucci и Armani) он к себе никогда в жизни даже не примерял.

По всему его телу разлилось приятное тепло. Он подошел к Колпакову, отдал ему гитару, сказав, «спасибо» (тот кивнул с дружелюбной улыбкой и «было здорово – вам спасибо»), и сошел со сцены. Когда он садился на свое место в первом ряду, зал еще продолжал одобрительно гудеть.

Натягивая в гардеробе куртку, он почувствовал, что его плеча довольно настойчиво коснулось нечто мягкое. Но упругое. Развернувшись, он уперся взглядом в стоявшую рядом с ним длинноногую блондинку (ноги, казалось, росли прямо от коренных зубов) – подойти к нему вплотную ей не давали две чисто физиологические особенности, выдающиеся далеко вперед из короткого топа.

– Я – Анжела, – сказала блондинка низковатым голосом, от которого у Лешки моментально заныло в паху.

– Я – Леша, – сказал он.

– Я знаю, – кивнула она. – Леша, мы с друзьями сейчас хотим съездить в один клуб. Не хотите составить компанию? Там будет весело.

– Зачем вашим друзьям компания пожилого, усталого…

– Не моим друзьям, а м н е, – перебила его назвавшаяся Анжелой, глядя на него в упор очень умело подведенными и очень красивыми… даже не глазами, а прямо Есенинскими «синими брызгами», – Потом, если вы захотите, я отвезу вас домой, к жене. И не кокетничайте – это тоже оставьте мне. Просто скажите: да, или нет, – она облизнула кончиком языка полные губы, словно спрыгнувшие с лица Анжелины Джоли.

– Да, – сказал Лешка вместо уже готового слететь с языка «нет»,

(Танька будет ждать, волноваться… Ну, ладно, звякну ей попозже, скажу у Димки засиделся, выпили…)

– Я на колесах, – добавил он, а потом… вдруг услышал собственный голос: – Кстати, я – не женат.

* * *

Было уже начало второго ночи, когда Лешка, кинув машину на стоянке, шел по тускло освещенной подворотне к своему дому. Неожиданно выход из подворотни закрыли четыре тени. Они быстро приближались. Потом…

Перед Лешкой возник здоровенный битюг, упакованный в кожу, с дурацкой шапочкой на голове a la у известного всему смотрящему телек населению байкера по кличке «Уролог», и с мушкетерской бородкой, выглядевшей на его широкой плоской морде крайне нелепо.

– Ну что, сволота жыдобандеровская, – неожиданно тонким голоском проскрипел битюг, – допрыгался? – трое подельников за его спиной тоже материализовались из теней; выглядела вся четверка гротескно, но довольно внушительно.

Лешка отступил от битюга на пол шага, слегка развернул право плечо, и… Его левый глаз брызнул искрами, и в следующее мгновение он found himself²2
  обнаружил себя (англ)


[Закрыть] в сидячем положении, привалившимся к стене подворотни и видевшим окружающую среду лишь одним глазом.

– Shit happens… – пробормотал он…

– Иш ты, по-пиндосски забалакал, – ласково пропищал кожаный.

– Врежь ему, Валет, – рявкнул кто-то из троих, стоявших за спиной кожаного битюга, – чтоб эта падла русский вспомнила! А потом уже мы с ним побалакаем…

– Может, тебе говорили, – насмешливо протянул битюг, – что лежачих не бьют? Так тебя обманули, таких га-андонов мы… – он отвел правую ногу назад.

– А может, и не обманули, – вдруг раздался чей-то холодный и какой-то неживой голос из-за спин битюга и его товарищей по оружию.

Битюг и трое остальных, как по команде развернулись, и в просвете между ними Лешка одним глазом увидел ладную мужскую фигуру в отлично сидящем на ней… сером костюме.

(Тот самый, что тогда… в зале 62-й… Черт, голова кружится… И не холодно ему в костюмчике зимой… Впрочем, как он может чувствовать холод – если э т о то, что мне тогда показалось, он вообще ни ничего не может чувствовать, потому что…)

– Ты еще что за х.. с бугра? – грозно пискнул битюг.

– Бугор у тебя в штанах, – равнодушно ответил серый костюм, – хотя, – он опустил задумчивый взгляд на кожаные штаны битюга, – какой там бугор, так… б у г о р о к.

Трое подручных битюга оглянулись на него, как солдаты на сержанта, ожидая команды. Битюг мотнул головой, и вся тройка (наконец, получив команду) ринулась на неподвижно и как-то очень одиноко стоявшую фигуру в сером костюме. Фигура не шелохнулась.

Лешка плохо видел произошедшее – одним глазом и в свете единственной тусклой лампочки, – но и видеть-то там было особо нечего. Словно один статический кадр – вот они ринулись на фигуру в сером, – сразу сменился следующим – три тела валяются на асфальте без движения, в каких-то не очень естественных позах. И – все. Человек в сером не сдвинулся с места – стоял, где стоял, лишь опущенные раньше по швам руки теперь он держал немного приподнятыми и обращенными ладонями в сторону Лешки и битюга в коже (в каком-то миролюбивом, успокаивающем жесте). Он даже не расстегнул застегнутый на две верхних пуговицы серый пиджак.

Кожаный битюг развернулся и с неожиданной скоростью ринулся к выходу из подворотни. Серый костюм даже не посмотрел ему вслед, а одним ленивым движением (большой кошки, типа pantera) очутился рядом с Лешкой и протянул ему руку со словами:

– С вами все в порядке, Леша (это был не вопрос). Вставайте, асфальт холодный, а морозить простату в вашем возрасте не полезно.

– Извините, не знаю, как вас зовут, – пробормотал Лешка, ухватившись за протянутую ладонь (очень жесткую) и поднимаясь на ноги. – Вам не холодно в одном костюме?..

– Меня не зовут, я сам прихожу. А имя … Ну пускай будет – Сергей. Для вас – Сережа. И нет – мне не холодно, – вежливо ответил серый костюм. – Я вообще легко переношу холод. И жару. И все остальное. Пойдемте, – добавил он, рассматривая Лешкин заплывший глаз, – я провожу вас до подъезда.

– Да я и сам дойду, – запротестовал Лешка. – Все в норме и… Спасибо вам за…

– Пойдемте, Леша, – повторил назвавшийся Сергеем, осторожно взял его за локоть мягкой, но очень сильной хваткой и потянул за собой.

Они молча дошли до Лешкиного подъезда, и Сергей спросил:

– У вас дома есть какая-нибудь примочка, или?.. Если нет, то у меня в машине, – он кивнул на стоявшую неподалеку грязно-серую «Ауди», – есть аптечка и что-нибудь в этом роде я найду.

– Не надо, – Лешка мотнул головой, и заплывший глаз моментально отозвался болью. – Может быть, – вдруг совершенно неожиданно для себя сказал он, – зайдем ко мне, выпьем по рюмке?

– Таня не будет против? – спросил Сергей.

Лешка вздрогнул, поглядел единственным действующим глазом на собеседника и хрипло выдавил:

– Вы следите за мной? Гэбэшник, или..?

– Два раза «нет», – равнодушным и каким-то скучающим голосом ответил Сергей. – Не слежу. И не гэбэшник. А насчет «или» – все мы, Леша, какие-то «или». Так предложение еще в силе?

– Да, – кивнул Лешка, моментально поверив этому серому Сергею (он умел отличать правду от вранья – иначе не был бы журналистом с 20-тилетним стажем), – но откуда вы знаете, как зовут мою?.. Впрочем, – вздохнул он, – вы все равно не ответите…

– Чтобы получить правильный ответ, надо задать правильный вопрос, – кивнул Сергей. – То есть знать какую-то часть ответа. Вы не знаете никакой, поэтому вопрос просто бессмысленный – в никуда. Ладно, давайте только скажем Тане, что мы с вами – старые знакомые. Школьные друзья – не выйдет, вам же уже за полтинник, а мне чуть больше сорока, и это видно… Особенно женщине. Особенно умной женщине, которой под сорок, вы согласны, Леша? И кстати, давай-ка перейдем на «ты» – для пущей достоверности нашего маленького искажения действительности.

– Господи, Лешенька, что случилось?!. – воскликнула Таня, глядя на Лешкин заплывший (и сильно ноющий) глаз. Потом она перевела взгляд на стоявшего позади Лешки (и чуть сбоку) «старого знакомого», и…

Танька никогда ничего не боялась. За почти год совместной жизни Лешка ни разу не видел в ее глазах ни намека на реальный страх. Бесконечные угрозы по телефону, в соцсети, в почтовом ящике… Даже разбившая окно и влетевшая в гостиную труба от глушителя… Все это вызывало у нее брезгливое отвращение, порой смех, порой злость, но никогда ни тени страха – вот так она была устроена (возможно прошла какую-то хорошую «школу» – Лешка не особо интересовался ее прошлым).

Но сейчас в ее глазах, встретившихся со взглядом того, кого он привел в свой дом, мелькнул… Нет, даже не страх. А самый настоящий, неподдельный ужас.

* * *

– Неплохой вискарь, – заметил Сергей, вертя в руках хрустальную рюмку, – во всяком случае для экс-журналиста, а ныне безработного писателя. Прости, у вас же это называется покрасивее – self-employed, верно?

– Ты все обо мне знаешь, Сережа… – усмехнулся Лешка. – И не гэбэшник.

– Зачем мне знать все, – пожал плечами Сережа и наполнил рюмки по новой. – Я знаю лишь то, что мне нужно.

– Для чего – нужно?

– Для моей специальности, для чего ж еще.

– А кто ты по специальности? – спросил Лешка.

– По специальности я – специалист. Давай, вздрогнули.

Они «вздрогнули», Сережа влил в себя виски, как воду, а Лешка, поморщившись, попытался уточнить:

– Какого профиля – специалист?

– Широкого, Леша.

– И по табуреточной части – тоже? – пьяновато прищурившись a la Клинт Иствуд (а он слегка был на него похож, многие бабы подмечали), спросил Лешка, – В смысле, вышибаешь из-под?..

– Кусаешься, – усмехнулся Сережа. – А ведь там, в подворотне, я если и вышиб, то отнюдь не табуретку. И уж точно, не из-под тебя.

– Я бы и сам, может справился, – буркнул Лешка, понимая, что это ненужная дешевая бравада и что Сережа это тоже понимает (и злясь на него и на себя за это).

– Вряд ли, – отреагировал Сережа. – У одного был кастет в кулаке зажат, у другого – цепь на руку намотана, а у третьего, извиняюсь, огрызок бейсбольной биты.

Лешка помолчал. А потом спросил:

– Они… живы?

– Вполне. Обездвижены минут на тридцать-сорок. Но живы. И даже почти здоровы, – он поколебался секунду, – ну… не калеки.

Лешка опять помолчал, а потом:

– Кто ж ты такой, Сережа? И почему… Почему Танька так тебя испугалась? Да и я тоже… там, в 62-й… И что ты там вообще делал, в ритуальном зале, когда Валерку провожали?

– Ну мало ли что женщине может померещиться – может, она подумала, что это я тебя так разукрасил и… пришел продолжать, – Сережа усмехнулся. – Ты тогда в больнице в миноре был, да и поддал накануне… А кто я такой? Видишь ли, Алеша… – он опять усмехнулся, но уже по-другому, – помнишь, как в «Адьютанте его Превосходительства»: «Пал Андреич, вы шпион? – В и д и ш ь л и, Юра…»

Лешка рассмеялся. Сережа тоже хохотнул. А потом продолжил, уже без смеха:

– Ты хорошую песенку сочинил, Леша, и хорошо ее спел, мне понравилось… Да-да, я был в зале. Главнефть по проволоке ходила… Видишь ли Ю р а, все мы в том или ином смысле ходим по проволоке. И ты вот сейчас идешь по такой проволоке, по которой… ходить без страховочной сетки, или тросика – стремно. Вот я и есть твоя «сетка», твой «тросик» – твоя страховка… На данный момент. Понял?

– Понял, – подумав секунду, сказал Лешка. – А кто мне эту страховку подарил? Ну да, ответа, конечно, не будет, да, Сережа? Опять неправильный вопрос…

– Ну почему же, – пожал плечами Сережа и снова разлил очередную порцию вискаря по рюмкам. – Знаешь, что играет человеком, когда человек играет на трубе?

– Да, есть такая присказка…«Судьба», – усмехнулся Лешка и выпил один, не чокаясь.

– Вот тебе и ответ, Леша, – он влил в себя очередную рюмку, как воду и поднялся. – Мне пора. Таня твоя уже спит, наверное, да и тебе лучше прилечь. Сотрясения нет, но пить больше сегодня не надо – выброс адреналинчика был порядочный.

– Ты что ж, и дальше будешь меня пасти, чтобы в случае чего от… таких вот уберечь? – уже у входной двери спросил Лешка.

– Не буду. Потому что… Насчет чего-то другого, не скажу, но «таких вот» – больше не будет, – услышал он равнодушный ответ, – если ты будешь вести себя разумно, – добавил Сережа.

– Что это значит?

– Это значит, что у каждой игры есть свои условия. И их надо принять. И соблюдать.

– Это кто так решил? Опять судьба?..

– Нет, Леша, это просто… по умолчанию. Это – дано., – последовал ответ, – Ложись спать, Леша, – мягко, но настойчиво посоветовал Сережа в сером костюме и аккуратно захлопнул за собой тяжелую металлическую дверь (сделанную еще во времена перестройки) Лешкиной квартиры.

– Лешенька, кто это был – в сером? – в темноте вдруг тихо спросила Таня.

– Я думал, ты уже спишь, – пробормотал Лешка и погладил ее по плечу. – Да никто, спи… Я же говорил – мой старый приятель.

– Он не старый. И никакой тебе не приятель. Ты… видел его глаза?

Лешка чуть вздрогнул и… заплывший глаз моментально отозвался тупой болью.

– Ну и что, там, у него с глазами? – буркнул он. – Я видел и покруче, видел глаза настоящих убийц – ты же знаешь…

– У него глаза не убийцы, – тихо перебила его Таня. – хотя убить – ему все равно, что выкурить… нет, даже просто затянуться сигареткой. У него – намного хуже, у него… Когда я в них заглянула, мне показалось, что…

– Ну что? – с тоской спросил Лешка, который догадывался, что она скажет, и которому казалось то же самое. Но сказала она совсем другое:

– Что на нас движется что-то жуткое, что-то… такое, чему нет названия, что-то… Я не могу объяснить, но я почувствовала…

– На нас с тобой?

– Да…. Нет, не только. На… На нас всех, – прошептала Таня. И тихо заплакала.

4

(через месяц)

– (приятный женский голос) Алексей Николаевич? Здравствуйте. Это вас беспокоит международный отел газеты «Россия Всегда» (официозное приправительственное издание), Я – руководитель отдела, Вермишева, Екатерина Васильевна.

– Здрассьте, – удивленно пробормотал Лешка в трубку сотового.

– Как вы наверное в курсе, через два месяца в Нью-Йорке собирается большой Конгресс наших соотечественников за рубежом. И вот мы хотели бы…

– Первый раз слышу, – сказал Лешка.

– Ну как же, Алексей Николаевич, оторвались вы от журналистики, – мягко пожурила его невидимая, но хорошо слышимая Екатерина Васильевна, – Это очень значимое событие. Оно будет широко освещаться прессой, и нашей, и зарубежной. И мы хотели бы, чтобы наше издание там представляли вы! И как аккредитованный журналист, и конечно, как фотограф – ведь ваши фотографии… ну, из вашего романа, облетели полмира, и премии за них…

– Про премии я все знаю, – перебил ее Лешка. – А вы знаете, что мой роман вместе с этими фотографиями отвергли три российских издательства, и он так и не издан на нашей родине?

– Конечно, знаю, но это ведь – вопрос времени. А времена меняются, и порой очень быстро. Но вернемся к нашему вопросу: на вашу месячную командировку, разумеется, вместе с женой, у нас ассигновано… (она назвала цифру, и Лешка, хоть и получал последние годы в «Лас-Вегас Таймс» хорошую по американским меркам зарплату, не считая гонораров, но едва не присвистнул прямо в трубку.) Разумеется, за репортажи и фотографии – отдельно и по нашим высшим ставкам.

– Ну, я как-то…

– Алексей Николаевич, Конгресс продлится две недели или чуть дольше. Остальное время – в вашем полном и личном распоряжении. Ведь у вас же сын, кажется, живет с семьей в Южной Каролине?.. Так я могу сказать своему начальству, что вы дали свое принципиальное согласие?

– Кстати, формально я – не женат, – помолчав, сказал Лешка.

– Ну, Алексей Николаевич, мы же не формалисты, и эти советские дела давно канули в прошлое. У вас же есть гражданская супруга, не правда ли?

– Правда, – ответил Лешка, поморщившись от ненавистного ему слова «супруга».

– Так что мне сказать начальству – вы согласны, в принципе? Подробности оговорим позже, времени еще полно, но сами понимаете, мы должны уже сейчас знать…

(Газета, конечно, поганая, но… бабки уже на исходе, что-то надо делать, и такие деньги мне и за пол года сейчас не заработать… да еще гонорары отдельно и… Ваську и внучат лишний раз повидать – две недели можно с ними тетешкаться. Он Таньку не особо любит, но… ничего…)

– В принципе, согласен, – сказал Лешка.

– Замечательно! – воскликнула трубка. – Вот только… Вы тут скоро будете на телешоу «Гвидон-Кихот», и я бы вас очень попросила…

– Где я буду? С чего вы это взяли?!.

– Ну как же… – слегка растерянно отреагировала Екатерина Васильевна, – Они уже анонс дали. Так вот у меня к вам просто личная просьба… Нет-нет, вы обязательно пойдите, но… пожалуйста, не скажите там… ну, лишнего, понимаете? Эфир у него – не прямой, но все-таки… Мы очень хотим, чтобы наше издание в Нью-Йорке представляли именно вы. И мы очень надеемся, что наше сотрудничество с вам будет продолжено и после Нью-Йоркского Конгресса соотечественников. Вы меня понимаете?

– Понимаю, – машинально ответил Лешка.

– Ну и чудно! Я позвоню вам на днях, и мы познакомимся лично. Всего вам самого доброго.

Лешка положил телефон на прикроватный столик – было только девять утра, Танька уже убежала на работу, а он еще не вылезал из койки, – и задумался.

Бывший эмигрант, не нашедший себе применения на Брайтоне и потому в начале века вернувшийся в обновленную Россию, Алекс Гвидон какое-то время и в обновленной болтался не у дел. Во всяком случае, не у серьезных дел. Он мелькал в разных телепрограммах, где рассказывал (с очень умным видом почесывая то плешь, то жиденькую бородку) о невыносимости жизни для русского человека (и даже еврея) в загнивающей Цитадели Империализма, высмеивал обитателей Брайтона и… ну, в таком роде. Однажды, он даже снялся в фильме по роману очень загадочного и потому очень модного писателя, Метелина, «Поколение Зю», где сыграл роль спящего в песках Сахары Пингвина (!) по кличке «Пи@децВсему».

Так он и прозябал бы в этой роли, если бы в нужный момент в соавторстве с никому неизвестным сценаристом не опубликовал в той самой газете, где теперь работала начальником международного отдела позвонившая Лешке Екатерина Васильевна… Вызвавшее бурные отклики прогрессивной и не очень российской интеллигенции открытое письмо, гневно осуждающее посаженного тогда олигарха – заправилу российского нефтяного бизнеса, решившего, что с новой властью можно играть по старым правилам. Среди этой «прогрессивной и не очень» Алекс с легкой руки и острого язычка хулиганствующей журналистки, кусающей, как бультерьер, все, что движется и не движется (от борющейся с оральным сексом депутатки Зозулиной до глобального потепления), златокудрой Лады Калининой, получил кликуху «Просроченный Гвидон» (или – просто «Просроченный» ).

Власть на это письмо тоже откликнулась. Хоть и не так бурно, как интеллигенция – вообще не словами (не царское это дело), а делом: никому не известный сценарист (фильм по его сценарию «Поколение Зю», в отличие от романа, никакого успеха не имел) очутился в Госсовете, а Алекс Гвидон стал ведущим полуночного теле-шоу на главном федеральном канале под названием «Гвидон-Кихот».

Рейтинг у этого шоу очень быстро стал просто зашкаливать. Чтобы попасть сейчас на это шоу, надо было или очень сильно лизать «сапог» Власти, или очень сильно его кусать. Разумеется, кусающих там топтали, выставляли на посмешище (эфир не прямой, поэтому возможности – неограниченные), издевались, как хотели, но… Алекс, в отличие от всех остальных шоу-менов, их к себе звал – ему это было позволено. Но зашкаливал рейтинг Гвидон-Кихота не поэтому, вернее, не только поэтому.

Бывает такое уродство – настолько отвратительное и уродливое, что в нем… ощущается (и реально есть) определенная красота.

Шоу Гвидона было настолько отвратным, что в нем… присутствовала определенная (и притягивающая) прелесть.

И народ – самый разный, от «хомяков», до «ватников», – это чувствовал. И к этому тянулся. И Гвидон это знал и понимал – он вообще оказался далеко не глупым и не совсем бездарным человеком…

На кой черт ему сдался я, думал Лешка, жаря себе яичницу, это бред, эта дура Васильевна чего-то напутала… Чтобы попасть к Просроченному Главной Персоной, надо быть, ну, не знаю… каким-нибудь Голицыным-Трубецким… но и даже просто гостем – надо быть или депутаткой, вроде Зозулиной, или… фигурой в их сраной оппозиции… Надо быть на слуху, быть известным, просто знаменитым, а я… Россия – не Хохляндия, да простят меня хохлы… Кто меня т у т знает?.. Позвонят, они мне, как же, дожидайся… После дождичка в четверг!

Из пресс-службы Просроченного Гвидона ему позвонили через два с половиной часа, застав его врасплох – в зоо-магазинчике, где он закупал корм для кота Лени.

* * *

В королевском кресле (в стиле ампир) в студии Гвидон-Кихота вальяжно раскинулся режиссер-оскароносец, глава Всероссийского Киношного Союза, обладатель всех существующих мировых кинопризов, сын великого советского поэта – бессменного председателя всех писательских союзов, переведшего на нашу мову «Вставай проклятьем заклейменный…», – лично Микита Авдеевич Трубецкой. (Кстати, не из тех «Трубецких», которые были Циперовичами и в разгар перестройки und ускорения стали «Оболенскими», а вполне настоящий, реальный Трубецкой…)

Помимо руководства киношными делами страны, виноградников в Крыму и Болоньи, овцеводческой фермы в Шотландии и разведения кенгуру в Австралии Микита Авдеевич пару лет назад с треском и грохотом влез в интернет-пространство с регулярной телепередачей «БесофобTV». И вот уже почти два года он мужественно боролся в этой передаче с антиправославными и русофобскими наездами на нашу Родину, защищал полезность крепостного права и клеймил псевдо-либеральные ценности.

Микита бдительно следил за всем информационным пространством страны и ее безграничных окрестностей, стараясь не упустить ни одной русофобской нападки на данную Богом власть на Руси во всей ее тысячелетней истории. (Особую любовь он питал к нынешнему Президенту и Ивану Грозному, при котором по слухам один из предков Трубецкого служил… то ли дневальным, то ли разводящим).

И вот не так давно никому доселе неизвестный журналист Гудронов с кабельного канала мод и дизайна, на котором хозяйкой была Дина Манделаки… Кстати, эту Дину Лешка заочно знал и даже один раз, от скуки проглядывая сайт радиостанции «Ухо Столицы»…

… Дина Манделаки впервые засветилась перед российской общественностью, когда попала в автокатастрофу с одним известным депутатом – на депутатском Порше (как это у них принято), – неподалеку от городка Курчавел (или Куршавель – как это у них принято). После этого она немедленно стала «блогером и общественным деятелем» на сайте либерально-демократического «Уха Столицы» и периодически публиковала там в блогах свои размышления, оценки различных событий и «вообще-то…» – ее любимое словечко, которое легко можно было понять. Все остальное понять было, мягко говоря, трудновато – «легкость в мыслях» царила «необыкновенная». Но один блог, на который Лешка случайно наткнулся… Там Дина как-то напряглась, собралась с мыслями и – высказалась более или менее связно. В защиту цензуры.

Лешка, уяснив (с трудом) для себя смысл блога, от скуки отметился комментарием в стихотворной форме:

Подыскивая, рифму к «Манделаки»,

Нашел одну цензурную – «собаки»,

Но рифмовать собак с подобной дурой

Вообще-то… надо запретить. Цензурой.

Комментарий провисел на сайте ровно 18 секунд, после чего исчез, а через полтора часа Лешку лишили статуса vip-гостя на сайте – то, в защиту чего выступила Манделаки, на сайте «Уха» ни в чьей защите не нуждалось. Дина же через несколько месяцев стала хозяйкой кабельного канала ТВ…

Так вот, никому не известный журналист-модельер Гудронов в своем твитере (видимо, с бодуна) неосторожно твитнул – крайне непочтительно отозвался о грядущем Конгрессе соотечественников, заявил, что его «задолбал «Русский Мир». И даже назвал будущих участников Конгресса клошарами. Это было не только непочтительно, но и крайне глупо, поскольку к представителям Дома Романовых, собирающимся украсить своим присутствием Конгресс, можно относится по разному, но окрестить к л о ш а р а м и!.. Хоть они и зевнули Российский Престол, но материально были вполне обеспечены.

Микита не смог пройти мимо такого злого хулиганства и весь последний выпуск своего «Бесофоба» посвятил этому самому Гудронову (сделав из никому не известного остолопа вполне медийную персону). Всей этой галиматье и должна была быть посвящена нынешняя разборка полетов у Гвидона, на которую зачем-то пригласили Лешку.

В первом ряду сидели гости с микрофонами, пришпиленными к лацканам пиджаков: справа – киношная гвардия Трубецкого во главе с первым замом Микиты по Киношному Союзу Ханбазаровым…

… Первым замом Хан стал после того, как предложил сделать Гимном нашей обновленной Родины перевод «Интернационала» Авдея Трубецкого. Разумеется в новой редакции, которую Авдей соорудил в соответствие с новыми веяниями эпохи, заменив куплет с «Не Бог, не царь и не герой», на:

Лишь Бог пошлет нам избавленье

Своею Дланью, не рукой,

Не надо нам освобожденья –

Дарует Вечный нам Покой…

После чего мирно Почил в Бозе на 99-ом году жизни – не от болезней, не от старости, а просто от скуки…

… А слева – оппозиционно настроенные режиссеры и сценаристы, которых Микита своей железной дланью по тем или иным причинам отлучил от кинематографической кормушки. Лешку усадили где-то посередке, но… Ближе к «оппозиции».