Текст книги "Загадка убийства Распутина. Записки князя Юсупова"

«У Распутина, – думал я, – достаточно источников для получения необходимых ему средств на кутежи и пьянство. Все его несложные потребности могут быть удовлетворены с избытком, а, кроме того, быть может, у него есть способы для приобретения таких богатств, которых мы и не сможем ему предложить. Если он действительно немецкий агент или нечто в этом роде, то Германия не пожалеет золота ради своих выгод, ради своей победы».

Отчетливо рисовалась моему сознанию необходимость прибегнуть к последнему средству избавления России от ее злого гения…

VIII

Занятия в Пажеском корпусе по-прежнему отнимали у меня много времени, а строевые учения сильно меня утомляли.

Я возвращался из корпуса очень усталым, а вместо отдыха должен был обдумывать намеченную нами тяжелую задачу и принимать все нужные меры для ее выполнения.

Навязчивая мысль о Распутине томила меня, точно болезнь.

Я был не в силах остановить работу этой мысли, которая непрерывно вращалась в моем мозгу и заставляла с разных сторон обдумывать не только принятое нами решение, но также личность самого «старца» и тайну влияния этого странного и страшного человека.

Моему воображению рисовался чудовищный заговор против России, и в центре его стоял этот «старец», волею неумолимого рока или игрою несчастного случая ставший опасным орудием в руках наших врагов.

«Сознает ли он смысл всего того, что он делает? – думал я. – Нет, конечно, не сознает. Он не может понять, насколько сложна та паутина, которой он опутан, как тонка ухищренность и дьявольская изобретательность людей, им руководящих».

Темный, еле грамотный мужик, он не мог, конечно, во многом разбираться, много не понимал. Беспринципный, циничный, жадный до денег, достигнув, неожиданно для себя, головокружительного успеха, он стал еще беспринципнее, циничнее и жаднее.

Неограниченное влияние в высших кругах, подобострастное поклонение психически расстроенных женщин, разгул без удержу и развращающая непривычная изнеженность погасили в нем последнюю искру совести, притупили всякую боязнь ответственности. Хитрый, в высшей степени приметливый, он, несомненно, обладал колоссальной силой гипноза.

Относительно владения Григорием Распутиным гипнозом бывший министр внутренних дел А.Н. Хвостов вспоминал: «Силу же гипноза Распутина я на себе ощущал очень определенно. Не смотря на него и поворачивая голову затылком к нему, я чувствовал тяжесть в затылке и что будто какие-то точки начинали проходить по голове. Когда он посещал меня, то, отворачиваясь от него, мне удалось в зеркале видеть его лицо, и стоило мне отвернуться, как он сейчас же сосредоточивал на моем затылке стальной, пронизывающий взгляд, если можно так выразиться, исходивший из его глаз. И одновременно с этим я начинал ощущать эту тяжесть». (Хвостов А.Н. Из воспоминаний. М., 1923)

Мне не раз казалось, когда я смотрю ему в глаза, что, помимо всех своих пороков, он одержим каким-то внутренним «беснованием», которому он подчиняется, и в силу этого многое делает без всякого участия мысли, а по какому-то наитию, похожему на припадочное состояние. «Бесноватость» сообщает особенную уверенность некоторым его словам и поступкам, а потому люди, не имеющие твердых душевных и волевых устоев, легко ему подчиняются. Конечно, и его положение – первого советника и друга Царской семьи – помогает ему порабощать людей, особенно тех, которых ослепляет всякая власть вообще.

Но кто же были те люди, которые так умели им пользоваться в своих целях и издали незаметно им руководить?

Едва ли он был достаточно осведомлен о настоящих намерениях и о том, кто они такие в действительности. Имен их он не знал, так как вообще не помнил, как кого зовут, и имел обыкновение всем давать клички. Упоминая намеками о своих таинственных руководителях, он их называл «зелеными».[246]246
  Эта сцена нам представляется вымышленной Феликсом Юсуповым, так как у Распутина не было руководителей, кроме его веры в Бога и свою миссию праведника. Скорее всего, князь Ф.Ф. Юсупов, как бывший студент Оксфордского университета, знал о возрастающем авторитете так называемых сторонников защиты природы, которые называли себя «зелеными» и имевшими влияние в скандинавских странах на различные области политики.


[Закрыть] Лично он их, вероятно, и не видел никогда, а сносился с ними через третьих или даже четвертых лиц.

Данное наблюдение Феликса Юсупова соответствует действительности и подтверждается другими свидетелями событий. Распутин называл министра Протопопова – «генерал Калинин», епископа Варнаву – «Мотылек», Горемыкина – «Глухарь», Штюрмера – «Старикашка» и т. д.

Так, например, на допросе ЧСК Временного правительства бывшего министра внутренних дел А.Д. Протопопова спрашивали, почему часть окружения Распутина имела прозвища: «Александр Дмитриевич, ведь дача прозвищ – это также обычай тайных кружков. Это бывает принято в кругу людей, которые желают скрыть свои отношения». Однако Протопопов прямого ответа не дал.

В одном из разговоров со мной он как-то мне сказал:

– Вот «зеленые» живут в Швеции: поедешь туда и познакомишься.

– А в России есть «зеленые»? – спросил я.

– Нет, только «зелененькие», друзья ихние, да еще наши есть, умные все люди, – ответил он.

Думая обо всем этом, об этой распутинской тайне, быть может, гораздо более сложной, чем он сам, я все же ждал дальнейших событий и обещанного телефона от М. Г.

Наконец она позвонила и сообщила, что Распутин снова приглашает меня с собой к цыганам.

Один раз мне уже удалось отделаться от этой поездки, и я надеялся избавиться от нее и теперь. Я опять сослался на репетицию в корпусе и сказал, что если Григорий Ефимович хочет меня видеть, то я опять приеду к нему пить чай. Мы условились, что на следующий день, как и в предыдущий раз, я заеду за М. Г., и мы с ней вместе отправимся к Распутину.

Мое второе посещение «старца» оказалось еще более интересным.

Мы почти все время были с ним вдвоем.

Он особенно был ласков со мной в этот день, и я ему напомнил о его обещании меня лечить.

– В несколько дней вылечу, вот сам увидишь. Пойдем в мой кабинет, там никто нам мешать не станет. Погоди только, вот раньше чайку напьемся, а там с Божьей помощью и начнем.

Я помолюсь и болезнь из тебя выгоню, ты только слушай меня, милый, все тогда хорошо будет.

После чая Распутин провел меня в свой кабинет. Там я был впервые. Мы вошли в небольшую комнату с кожаным диваном и такими же креслами; огромный письменный стол был весь завален бумагами.

«Старец» уложил меня на диван, стал передо мной и, пристально глядя мне в глаза, начал поглаживать меня по груди, шее и голове.

Потом он вдруг опустился на колени и, как мне показалось, начал молиться, положив обе руки мне на лоб. Лица его не было видно, так низко он наклонил голову.

В такой позе он простоял довольно долго, затем быстрым движением вскочил на ноги и стал делать пассы. Видно было, что ему были известны некоторые приемы, применяемые гипнотизерами.

Сила гипноза Распутина была огромна.

Я чувствовал, как эта сила охватывает меня и разливается теплотой по всему моему телу. Вместе с тем я был точно в оцепенении: тело мое онемело. Я попытался говорить, но язык мне не повиновался, и я медленно погружался в сон, как будто под влиянием сильного наркотического средства. Лишь одни глаза Распутина светились передо мной каким-то фосфорическим светом, увеличиваясь и сливаясь в один яркий круг.

Этот круг то удалялся от меня, то приближался, и, когда он приближался, мне казалось, что я начинаю различать и видеть глаза Распутина, но в эту самую минуту они снова исчезали в светящемся кругу, который постепенно отодвигался.

До моего слуха доносился голос «старца», но слов я различить не мог, а слышал лишь неясное его бормотание.

В таком положении я лежал неподвижно, не имея возможности ни кричать, ни двигаться. Только мысль моя еще была свободна, и я сознавал, что постепенно подчиняюсь власти этого загадочного и страшного человека.

Но вскоре я почувствовал, что во мне, помимо моей воли, сама собой пробуждается моя собственная внутренняя сила, которая противодействует гипнозу. Она нарастала во мне, закрывая все мое существо невидимой броней. В сознании моем смутно всплывала мысль о том, что между мной и Распутиным происходит напряженная борьба и что в этой борьбе я могу оказать ему сопротивление, потому что моя душевная сила, сталкиваясь с силой Распутина, не дает ему возможности всецело овладеть мной.

Я попытался сделать движение рукой – рука повиновалась.

Но я все-таки продолжал лежать в том же положении, ожидая, когда Распутин сам скажет мне подняться и встать.

Теперь я уже ясно различал его фигуру, лицо, глаза. Страшный яркий круг совершенно исчез.

– Ну, милый, вот на первый раз и довольно будет, – проговорил Распутин.

Он внимательно следил за мной, но, очевидно, мог наблюдать и заметить только одну сторону моих ощущений: мое сопротивление гипнозу ускользнуло от него.

Самодовольная улыбка играла на его лице, и он говорил со мной тем уверенным тоном, который дает человеку сознание его полного господства над другим. Очевидно, он не сомневался уже теперь в том, что и я покорился его силе, и мысленно причислил меня к своим послушным приверженцам.

Резким движением он потянул меня за руку. Я приподнялся и сел. Голова моя кружилась, и во всем теле ощущалась слабость. Сделав над собой усилие, я встал с дивана и прошелся по комнате, но ноги мои были как парализованы и плохо мне повиновались.

Распутин продолжал следить за каждым моим движением.

– Это Божья благодать, – проговорил он, – вот увидишь, как скоро тебе полегчает и вся болезнь твоя пройдет.

Прощаясь, он взял с меня обещание опять приехать к нему в один из ближайших дней.

После этого гипнотического сеанса я много раз бывал у Распутина то с М. Г., то один.

Дворцовый комендант генерал-майор В.Н. Воейков писал в воспоминаниях: «Распутин сознавал, что обладает способом внушения гипноза, и будучи уверен в своей “силе”, по-видимому, считал, что благодаря своему дару имеет и большие жизненные права». (Воейков В.Н. С царем и без царя. Воспоминания последнего дворцового коменданта Государя Императора Николая II. М., 1995. С. 58)

По сомнительным воспоминаниям Арона Симановича: «Так как Феликс был гомосексуалистом, то родители пытались его вылечить с помощью Распутина. Лечение, которому подвергался Феликс, состояло в том, что Распутин укладывал его через порог комнаты, порол и гипнотизировал. Немного это помогло. Но Феликс поссорился с Распутиным, так как последний был против его брака с дочерью великого князя Александра Михайловича Ириной». (Симанович А. Воспоминания. Рига, 1924)

Лечение продолжалось, и с каждым днем доверие «старца» ко мне возрастало.

Мы иногда подолгу с ним беседовали. Считая меня своим другом, непоколебимо уверовавшим в его божественную миссию, рассчитывая на мое содействие и поддержку во всем, Распутин не находил нужным передо мной скрываться и постепенно открыл мне все свои карты. Он настолько был убежден в силе своего влияния на людей, что не допускал даже мысли о том, что я могу не быть в его власти.

– Знаешь, милый, – сказал он мне однажды, – смышленый больно ты, и говорить с тобой легко: все сразу понимаешь. Захочешь – хоть министром сделаю, только согласись.

Такое предложение Распутина сильно меня смутило. Я знал, как легко ему всего добиться, и знал также, к какому скандалу это может привести.

– Я с удовольствием вам буду помогать, только уж в министры меня не назначайте, – ответил я ему смеясь.

– Ты чего смеешься? – удивился Распутин.

– Думаешь, не смогу? Все смогу. Что пожелаю, то и делаю, и все слушаются. Вот увидишь, будешь министром.

Настойчиво-уверенный тон Распутина меня испугал не на шутку. Я уже рисовал себе всеобщее удивление, после того как в газетах прочтут о таком моем назначении.

– Григорий Ефимович, ради Бога, не надо этого! – взмолился я. – Подумайте, какой же я министр. Да, наконец, на что мне это нужно… Гораздо лучше будет, если я стану вам помогать так, чтобы никто об этом не знал.

– Ну, пожалуй, пускай будет по-твоему, коли так, – согласился наконец Распутин. – А редко вот кто этак говорит, – прибавил он, – все больше меня просят: то устрой, это устрой; всякому что-нибудь нужно.

– А как же вы все эти просьбы исполняете? – спросил я.

– Пошлю кого к министру, кого к другому важному лицу с моей записочкой, чтобы устроили, а то и прямо в Царское… Так вот и распределяю.

– И вас все министры слушают?

– Все! – воскликнул Распутин. – Все… Ведь мной они поставлены,[247]247
  Вероятней всего, Феликс Юсупов утрирует ситуацию, чем эта была похвальба своей всесильности со стороны Распутина, тем более, что «старец» таким влиянием не обладал. По свидетельству многих авторитетных людей Григорий Распутин был по натуре скрытен, и разговорить его в трезвом состоянии на какие-нибудь острые темы практически было невозможно.


[Закрыть] как же им меня не слушаться? Знают, что, коли пойдут против меня, не сдобровать им. Сам премьер, и тот не смеет мне поперек дороги становиться. Вот нынче через своего знакомого пятьдесят тысяч предлагал, чтобы, значит, Протопопова сменить…[248]248
  Подразумевается попытка председателя правительства А.Ф. Трепова дать Г.Е. Распутину крупную сумму денег, чтобы тот уехал к себе в Сибирь. Однако этот факт стал известен Царской чете. Императрица Александра Федоровна была настроена против Трепова, т. к. тот стремился удалить не только Распутина, но и освободить от должности Протопопова.


[Закрыть] Сам-то небось боится ко мне идти – приятелей своих ко мне подсылает. А Хвостов[249]249
  А.А. Хвостов был в 1914 г. Нижегородским губернатором, затем, благодаря интригам Распутина, был назначен министром внутренних дел. Сознавая опасность влияния Распутина на государственные дела, Хвостов вместе с начальником полиции генералом Курловым решили отравить «старца». Это покушение не удалось, так как генерал Курлов обманул Хвостова, передав ему вместо яда какую-то безвредную жидкость. Кроме того, он донес на Хвостова, который был немедленно уволен в отставку.


[Закрыть]-то каков гусь, а? Бегал, бегал ко мне, а как я его назначил, зазнался да и поворотил против меня. Вестимо, сместили его – наказан за дело[250]250
  С помощью жандармского полковника М.С. Комиссарова, который должен был охранять Г.Е. Распутина, министр внутренних дел А.Н. Хвостов предпринял ряд неудавшихся попыток скомпрометировать «святого старца» и, в конце концов, избавиться от него вплоть до убийства. Эта скандальная история попала на страницы «Биржевых ведомостей». Вскоре, 3 марта 1916 г. А.Н. Хвостов получил отставку.


[Закрыть]. Теперича, поди, не раз спохватывается да и жалеет…

– Так-то вот, – после небольшой паузы прибавил Распутин. – Ты сам посуди: царица сама у меня другом, как же им-то не повиноваться?

– Все меня боятся, все… Как тресну мужицким кулаком – все сразу и притихнут, – сказал Распутин, не без удовольствия взглядывая на свою узловатую руку.

– С вашей братией, аристократами, – он особенно как-то произносил это слово, – только так и можно. Завидуют мне больно, что в смазных сапогах по царским-то хоромам разгуливаю… Гордости у них беда сколько! А от гордости-то у нас, милый, весь грех начинается. Ежели Господу хочешь угодить, первое дело – убей свою гордыню.

Распутин цинично расхохотался и начал рассказывать, каким способом нужно подавлять в себе гордыню.

– А вот что, милый, – заговорил он, взглянув на меня со странной улыбкой. – Бабы эти хуже мужчин, с их-то и надо начинать. Да… Вот вожу я всяких барынь в баню, приведу их туда и говорю: раздевайся теперича и мой меня, мужика… Ну, ежели которые начнут жеманиться, кривляться, у меня с ними расправа короткая… тут вся гордыня и соскочит…

Я молча с ужасом его слушал, боясь своими вопросами или замечаниями прервать этот чудовищный рассказ, совершенно непередаваемый в печати. Он, видимо, был невесел и говорил с непривычной откровенностью. Налив себе еще мадеры, он откашлялся и продолжал:

– А ты чего так мало пьешь? Вина, что ли, боишься? Оно-то самое лучшее лекарство будет. От всяких болестей вылечивает и в аптеке не приготовляется. Настоящее Божье средство, и душе, и телу крепость придает. А меня Господь Бог такой силой наградил, что предела этому нет. А знаешь ты Бадмаева? Ужо познакомлю тебя с ним. Вот у него лекарства какие хочешь, вот уж это настоящий доктор. Что там Боткины да Деревенки – ничего они не смыслят: пишут всякую дрянь на бумажках, думают, больной-то поправляется, а ему все хуже да хуже. У Бадмаева средства все природные, в лесах, в горах добываются, насаждаются Господом Богом, и, значит, Божеская благодать в них.

– Григорий Ефимович, – перебил я Распутина, – а что, Государя и наследника тоже лечат этими средствами?

– Как не лечат. Даем им. Сама[251]251
  Императрица.


[Закрыть] и Аннушка[252]252
  Вырубова.


[Закрыть] доглядывают за этим. Боятся они все, что Боткин узнает, а я им и говорю: коли узнает кто из ваших докторов про эти мои лекарства, больному заместо пользы от них только большой вред будет.[253]253
  Эти утверждения Феликса Юсупова относятся к тому же ложному вымыслу о подготовке Распутиным «дворцового переворота» в пользу царицы Александры Федоровны.


[Закрыть] Ну, вот они и опасаются – все и делают втихомолку.

– Какие же это лекарства, которые вы даете Государю и наследнику?

– Разные, милый, разные… Вот ему самому-то[254]254
  Государь.


[Закрыть] дают чай пить, и от этого чая благодать Божия в нем разливается, делается у него на душе мир, и все ему хорошо, все весело – да ай люди малина. Да и то сказать, – продолжал Распутин, – какой же он Царь-Государь? Божий он человек. Вот ужо увидишь, как все устроим: все у нас будет по-новому.

– О чем вы говорите, Григорий Ефимович. Что будет по-новому?

– Ох уж больно ты любопытный. Все бы тебе знать да знать… Придет время, все сам узнаешь.

Я никогда еще не видел Распутина столь разговорчивым. Очевидно, выпитое вино развязало ему язык. Мне же не хотелось упускать случая выведать от этого преступного «старца» возможно подробнее весь его дьявольский план. Я предложил ему еще выпить со мной. Мы долго молча наполняли наши стаканы. Распутин залпом опустошал свой, а я делал вид, что пью: подносил стакан ко рту и ставил его нетронутым на стол за вазой с фруктами, которая стояла между нами. Таким образом, Распутин пил один.

Когда одна бутылка крепкой мадеры была выпита, мой собеседник поднялся и, шатаясь, подошел к буфету за второй. Я опять наполнил ему стакан, все так же делая вид, что наливаю и свой.

Осторожно возобновил я прерванный разговор:

– Григорий Ефимович, помните, вы мне недавно говорили, что хотите сделать меня вашим помощником. Я согласен вам помогать, но для этого мне необходимо знать, что вы надумали. Вот, например, вы только что говорили, что все будет по-новому, а как и что – я не знаю.

Распутин пристально посмотрел на меня, прищурился и, немного подумав, сказал:

– Вот что, дорогой, будет: довольно воевать, довольно крови пролито; пора всю эту канитель кончать. Что, немец разве не брат тебе? Господь говорил: «Люби врага своего, как любишь брата своего». А какая же тут любовь?.. Сам-то[255]255
  Государь.


[Закрыть] все артачится, да и сама[256]256
  Императрица Александра Федоровна.


[Закрыть] тоже уперлась; должно, опять там кто-нибудь их худому научает, а они слушают… Ну, да что там говорить! Коли прикажу хорошенько, – по-моему сделают, да только у нас не все еще готово.

Феликс Юсупов явно сгущает краски, а возможно прямо клевещет, чтобы оправдать свой преступный поступок. Достоверно известно, что Г.Е. Распутин с самого начала был против войны с Германией и из Сибири (из села Покровского, Тобольской губернии), где он находился на лечении после покушения на его жизнь Хионии Гусевой, писал в телеграмме императору Николаю II летом 1914 г., следующее:

«Милый друг! Еще раз скажу: грозна туча над Россией, беда, горя много, темно и просвету нету. Слез-то море и меры нет, а крови? Что скажу? Слов нету, неописуемый ужас. Знаю, все от тебя войны хотят, и верные, не зная, что ради гибели. Тяжко Божье наказанье, когда уж отымет путь, – начало конца. Ты царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот Германию победит, а Россия? Подумать, так все по-другому. Не было от веку горшей страдалицы, вся тонет в крови великой. Погибель без конца, печаль. Григорий». (См.: Марков С.В. Покинутая Царская семья. М., 2002. С. 54)

Однако Г.Е. Распутин позднее считал, что раз Первая мировая война все-таки началась, то ее надо вести разумно и до победного конца, чтобы не напрасно была пролита русская кровь. В частности, в документальных материалах ЧСК Временного правительства, которые приобрел М.Л. Ростропович (1927–2007) на аукционе в Сотбис (в Лондоне) в 1995 г. и передал писателю Э.С. Радзинскому, имеется протокол допроса И.Ф. Манасевича-Мануйлова, где указывается:

«Распутин говорил: “Если бы я был в начале войны, войны бы не было. Но раз уж начали, надо вести ее до конца. Если ссора – ссорьтесь, а полуссора – это опять будет ссора”. Про нее [Царицу] говорил: “Она страшно стоит за продолжение войны. Но были моменты, когда она плакала, думая о том, что ее брат ранен или убит”». (Радзинский Э.С. Распутин: жизнь и смерть. М., 2001. С. 453)

Когда с этим делом покончим, на радостях и объявим Александру с малолетним сыном, а самого-то на отдых в Ливадию отправим…[257]257
  Здесь Феликс Юсупов пытается ложно выставить Григория Распутина подлым заговорщиком времен «дворцовых переворотов» Елизаветы Петровны и Екатерины Великой.


[Закрыть] Вот-то радость огородником заделаться! Устал он больно – отдохнуть надо, да, глядишь, там, в Ливадии-то, около цветочков, к Богу ближе будет. А у него на душе много есть чего замаливать; одна война чего стоит – всю жизнь не замолишь!..

Кабы не та бы стерва, что меня тогда пырнула, был бы я здесь и уж не допустил бы до кровопролития… А то тут без меня все дело смастерили всякие там Сазоновы да министры окаянные; сколько беды наделали!

На жизнь Распутина покушались не раз, но безуспешно. 29 июня 1914 г. крестьянка монахиня Х.К. Гусева, которая была с ним в продолжение нескольких лет, но, в конце концов, променяла его на монаха Илиодора, нанесла ему удар ножом в живот. Рана была настолько серьезной, что неделями он был между жизнью и смертью, и только благодаря его необыкновенно крепкому сложению поправился. Когда Гусева была привлечена к ответственности, она объявила, что Распутин ее соблазнил. Ее отправили в дом умалишенных. После Февральской революции ее выпустили на свободу, выдав охранный документ, что она покушалась на Распутина.

А сама царица – мудрая правительница, вторая Екатерина. Уж небось последнее-то время она и управляет всем сама, и погляди: что дальше, то лучше будет.

Обещалась перво-наперво говорунов[258]258
  Распутин так называл членов Государственной Думы.


[Закрыть] разогнать. К черту их всех! Ишь, выдумали что: против помазанников Божьих пойдут. А тут их по башке и стукнем. Давно бы их пора к чертовой матери послать… Всем, всем, кто против меня кричит, худо будет!!

Распутин все больше и больше горячился. Возбужденный вином и своими замыслами, он, казалось, и не думал ничего скрывать от меня.

– Я точно зверь травленный: все меня загрызть хотят… Поперек горла им стою. Все аристократы… За то народ меня уважает, что в мужицком кафтане да в смазных сапогах у самого царя да у царицы советником сделался. На то воля Божья! И дал мне Господь силу: все вижу да знаю, кто что замышляет…

Вот недавно от генерала Рузского приходят ко мне, а я им прямо в лицо: «Зачем, говорю, пришли?» Ну да уж обещал устроить; хороший он человек.

Известна телеграмма Г.Е. Распутина к Государыне императрице Александре Федоровне от 11 мая 1916 г., в которой значится:

«Наш Рузский от болезни воскрес, и все дети его воскресению радуются и ждут воскресшего к себе в отцы, всякий отец воспитает детей во славе. Он – тот отец первобытный, во славе герой, и ждут дети, как солнца, своего отца. С ним же есть победа, без сомнения, дух русский вознесется до небес. Герой на небеси, а Вам честь честью и хвала на небеси, победа на земли». (ГА РФ. Ф. 640. Оп. 1. Д. 323. Л. 29)

Просят все меня евреям свободу дать… Чего ж, думаю, не дать? Такие же люди, как и мы, – Божья тварь.[259]259
  Феликс Юсупов через своего дядю В.М. Родзянко был осведомлен, что давно совместно Государственной Думой и царским правительством готовился ряд законодательных актов по расширению гражданских прав в пользу еврейского населения (окончательная отмена черты оседлости и т. п.), проживающего на территории Российской империи.


[Закрыть]

– Вот видишь, – продолжал Распутин, – работы-то сколько! А помощников нету, все самому надо делать, а везде-то и не поспеешь… Ты смышленый, мне и помогать будешь. Я тебя познакомлю с кем следует, и деньжонку загребешь… Только, пожалуй, тебе и ни к чему это: у тебя небось богатства-то побольше, чем у самого царя? Ну, бедным отдашь, всякий рад лишний грош получить…

Резко прозвучал звонок и оборвал речь Распутина. Он засуетился. По-видимому, он кого-то ожидал к себе, но, увлекшись разговором со мной, забыл о назначенном свидании и теперь, вспомнив о нем, заволновался, опасаясь, чтобы вновь пришедшие не застали меня у него.

Быстро вскочив из-за стола, он провел меня через переднюю в свой кабинет и поспешно вышел оттуда. Я слышал, как торопливыми и неверными шагами он шел по передней, по дороге за что-то зацепил, уронил какой-то предмет и громко выругался. Он едва держался на ногах, но не терял при этом соображения. Невольно я подивился крепкости этого человека.

Из передней до меня донеслись голоса вошедших. По-видимому, их было несколько человек; они вошли в столовую.

По всей вероятности, вся эта история придумана Феликсом Юсуповым, чтобы лишний раз попытаться обличить Распутина во всех грехах. Исходя из логики событий, такой ситуации на самом деле не могло быть.

Заместитель министра внутренних дел С.П. Белецкий (1873–1918) в свое время свидетельствовал:

«Что же касается личной охраны Распутина, то я учредил двойной контроль и проследку за Распутиным не только филерами Глобачева, но и филерами Комиссарова, заагентурил всю домовую прислугу на Гороховой, 64, поставил сторожевой пост на улице, завел для выездов Распутина особый автомобиль с филерами-шоферами, которые были обучены у генерала Секретова, а для наблюдения за выездами Распутина с кем-либо из приезжающих за ним на извозчиках быстроходный выезд с филером-кучером.

Затем, все лица, приближающиеся к Распутину или близкие ему, по моему поручению, выяснены, и на каждого из них составлена справка. Далее, была установлена сводка посещаемости Распутина с указанием дней посещения и проследка за теми из случайной публики, которые так или иначе возбуждали сомнение, и самое тщательное наблюдение и опросы в швейцарской обращавшихся к Распутину лиц, хотя это и не нравилось ему.

Кроме этого, были приняты меры против газетных и театральных выступлений о Распутине, и организована самая тщательная перлюстрация всех писем, к нему поступающих». (Белецкий С.П. Григорий Распутин. Пг., 1923)

Я приблизился к дверям кабинета, которые выходили в переднюю, и начал прислушиваться. Разговор велся в полголоса, и разобрать его было очень трудно. Тогда я осторожно приоткрыл двери и в образовавшуюся таким образом щель через переднюю и открытые двери столовой увидел Распутина, сидящего за столом на том месте, где он только что беседовал со мной.

Совсем близко к нему сидели пять человек; двое других стояли за его стулом. Некоторые из них что-то быстро заносили в свои записные книжки.

Я мог рассмотреть тайных гостей Распутина: лица у всех были неприятные. У четырех был, несомненно, ярко выраженный еврейский тип; трое других, до странности похожие между собой, были белобрысыми, с красными лицами и маленькими глазами. Одного из них, как мне показалось, я где-то видел, но не мог вспомнить, где именно. Одеты они все были скромно; некоторые из них сидели, не снимая пальто.

Распутин среди них совсем преобразился. Небрежно развалившись, он сидел с важным видом и что-то им рассказывал.

Вся группа эта производила впечатление собрания каких-то заговорщиков, которые что-то записывали, шепотом совещались, читали какие-то бумаги. Иногда они смеялись.

У меня мелькнула мысль: не «зелененькие» ли это, о которых мне рассказывал Распутин?

После всего того, что я от него слышал, у меня не было сомнений, что передо мной было сборище шпионов. В этой скромно обставленной комнате с иконой Спасителя в углу и царскими портретами по стенам, видимо, решалась судьба многомиллионного народа.

Утверждение Феликса Юсупова о шпионаже в пользу Германии не только вымышленное и ложное, но и абсурдное, так как квартира Распутина была под пристальным вниманием охранки.

В воспоминаниях генерал-лейтенанта П.Г. Курлова (1860–1923) приводятся такие сведения о Распутине:

«При этом свидании Распутин живо интересовался войной и, так как я приехал с театра военных действий, спрашивал мое мнение о возможном ее исходе, категорически заявив, что он считает войну с Германией огромным бедствием для России. В дальнейшей беседе он впервые коснулся своих отношений к Царскому Селу. Говорят, что он тщетно убеждал Государя Императора не вступать в эту войну, – это еще раз подтверждает отсутствие исключительного влияния Распутина в делах государственных. Будучи противником начатой войны, он с большим патриотическим подъемом говорил о необходимости довести ее до конца, в уверенности, что Господь Бог поможет Государю и России. Таким образом, у Распутина было гораздо более развито национальное чувство, чем у многих его обвинителей в стремлении к сепаратному миру и влиянии в этом отношении вместе с “немцем” Штюрмером на Императрицу. Из этого следует, что обвинение Распутина в измене было столь же обоснованно, как и опровергнутое уже обвинение Государыни. Я не забуду очень характерную фразу, которая сорвалась у Распутина в этом разговоре: “Иногда целый год приходится упрашивать Государя и Императрицу для удовлетворения какого-нибудь ходатайства”.

Несоизмеримо далеко до “исключительного” влияния!

Несколько раз пришлось мне говорить с Распутиным и в последние месяцы его жизни. Я встречался с ним у того же П.А. Бадмаева и поражался его прирожденным умом и практическим пониманием текущих вопросов даже государственного характера. Он был ярым сторонником продолжения работ Государственной Думы, несмотря на ее антиправительственные выходки, и каждый раз повторял о необходимости наладить продовольственный вопрос, правильное разрешение которого, по его мнению, являлось единственным средством спокойствия в стране». (Курлов П.Г. Гибель Императорской России. М., 1992. С. 168–169)

Мне хотелось скорее покинуть эту проклятую квартиру, но кабинет Распутина, где я находился, имел только один выход, и уйти оттуда незамеченным было невозможно. После некоторого времени, которое мне показалось бесконечным, появился наконец Распутин с веселым и самодовольным лицом. Мне трудно было бороться с тем чувством отвращения, которое я испытывал к этому негодяю, и потому я быстро простился с ним и вышел.