Текст книги "Черный город"

8

Утром на небе уже не было ни облачка. Со стороны носа судна ослепительно светило солнце, а с обоих его бортов были видны простирающиеся на несколько километров спокойные коричневые воды. На горизонте прорисовывалась тонкой темной линией сельва. Она казалась извилистой зеленой пограничной полосой между рекой и небом, проведенной для того, чтобы они не сливались в единое целое, – каковым они, похоже, были когда-то раньше. Небо сверху, река снизу, а между ними, не принадлежа в полной мере ни бескрайнему небу, ни огромной реке, плыло ничтожное деревянное судно, направляясь, по-видимому, куда-то в бесконечность.

Я, не дожидаясь, когда проснутся мои друзья, вылез из гамака и стал прогуливаться по палубе, чтобы размять мышцы и прийти в себя после долгой ночи, ведь поспать мне толком не удалось, потому что большая компания уже слегка подвыпивших бразильцев, которые, решив, что самое подходящее средство от жары для них – это cachaça[4]4
  Водка из сахарного тростника (португ.).


[Закрыть], почти до самого рассвета без устали поглощали этот алкогольный напиток и горланили какие-то местные, видимо, самые популярные, песни с энтузиазмом, доходящим до безумия.

Воспользовавшись наконец-таки установившейся и, без сомнения, непродолжительной тишиной, нарушаемой только глухим гулом двигателя судна, я оперся о перила и стал любоваться изумительным пейзажем. По Амазонке вокруг нас плыли всевозможные листья, ветви и даже целые деревья (иные из них по своей длине превосходили наше судно), которые, вероятно, смыло с берега вместе с корнями во время вчерашнего ливня и которые река уносила с собой на расстояние в сотни и даже тысячи километров, чтобы вышвырнуть их в конце концов в океан, по которому они, возможно, затем доплывут аж до берегов Африки.

Я, пребывая в полусонном состоянии, предавался подобным размышлениям, когда вдруг в нескольких метрах от судна на поверхности воды появилась пара каких-то больших предметов розового цвета, которые затем снова погрузились в воду, выпустив каждый по небольшому фонтанчику воды.

Я перегнулся через перила, пытаясь понять, что же это такое.

– Мы называем их botos[5]5
  Здесь: речные дельфины (португ.).


[Закрыть], – послышался справа от меня хриплый голос.

Я удивленно обернулся и увидел, что один из пассажиров, которые прошедшей ночью неугомонно орали песни, встал рядом со мной (причем так тихо, что я его даже не заметил) и теперь слегка затуманенным взором внимательно разглядывал реку.

– А вы их называете речными дельфинами, да? – спросил он, не поворачиваясь ко мне, на хорошем испанском языке, хотя и с заметным бразильским акцентом.

– Да, – ответил я, снова бросая взгляд на реку, – но я их никогда раньше не видел. Странно, что они розового цвета.

Мой собеседник пару секунд молча смотрел на реку, а затем, обдавая меня запахом водки из сахарного тростника, сказал:

– Это потому, что они – гринго.

– Гринго?

– Легенда реки гласит, – стал объяснять он очень серьезным тоном, – что, когда наступает ночь, они превращаются в красивых гринго, высоких и светловолосых. Когда в деревнях проходят какие-нибудь праздники, они выбираются на берег и, превратившись в мужчин, соблазняют девушек. Те беременеют, а некоторые и вовсе превращаются в botos-самок и исчезают навсегда.

– А может… – предположил я, поднимая бровь, – когда в этих деревнях проходят праздники, девушки развлекаются с обычными парнями, а затем, забеременев, сваливают вину на бедных дельфинов?

Мой собеседник недовольно взглянул на меня: ему, видимо, не понравилось мое предположение, порочащее местных девушек.

– Но как же тогда объяснить то, что некоторые из них исчезают?

– А разве не может случаться так, что они попросту убегают со своими возлюбленными?

Мой собеседник окинул меня пристальным взглядом. Он явно не одобрял мой скептицизм по поводу рассказанной им местной легенды.

– Откуда вы родом? – спросил он, прищурившись, как будто место моего рождения могло послужить объяснением моей недоверчивости.

– Из Испании, – ответил я.

– А-а… Испанец, – пробормотал он с таким видом, словно это очень многое объясняло.

По правде говоря, я предпочел бы постоять на палубе один, но правила вежливости требовали, чтобы я тоже задал своему собеседнику какой-нибудь вопрос, – так, как, например, принято говорить о погоде с тем, с кем едешь в лифте.

– Вы тоже направляетесь в Сан-Фелис?

– Нет, я сойду на берег раньше, в Порту-ди-Мос. Я ездил в Сантарен за ртутью.

– За ртутью? – переспросил я, подумав, что ослышался.

– У меня есть прииск на юге, – пояснил мой собеседник. – Без ртути я не могу отделять золото.

– У вас есть золотой прииск? – спросил я, сразу же оживляясь. – Вы – garimpeiro?[6]6
  Старатель (португ.).


[Закрыть]

Мой собеседник нахмурился и посмотрел на меня с таким видом, как будто я его оскорбил.

– Я не garimpeiro, – сердито ответил он. – Я – предприниматель, собственник, а не какой-нибудь зачуханный garimpeiro.

– Я прошу у вас прощения, – извинился я. – Я просто употребил не тот термин, какой следовало бы. Перепутал слова.

– Да ладно, ничего страшного. – Мой собеседник пожал плечами, успокаиваясь. – Многие люди ошибаются.

– По правде говоря, я даже и не подозревал, что в этой части света еще есть золотоискатели, – признался я. – Мне казалось, что золота тут уже совсем не осталось.

Мужчина посмотрел на меня с недоверчивой улыбкой и покачал головой.

– Бассейн реки Амазонки, – не без гордости стал объяснять он, – это регион, в котором больше золота, чем где бы то ни было на планете Земля. Под нашими ногами сейчас находится четвертая часть мировых запасов золота. Это больше, чем в Южной Африке, на Аляске или в Канаде.

– В самом деле? – спросил я, искренне удивляясь. – Я даже понятия не имел, что его тут так много.

– Тысячи и тысячи тонн… – прошептал мой собеседник с таким видом, как будто он сейчас разглашал тайну, известную только ему. – Проблема заключается в том, что добывать его здесь, в сельве, не так-то просто. А еще в том, что власти отдают самые лучшие земли тупым туземцам, которые не в состоянии извлечь из них никакой прибыли.

– Да, но ведь… – начал возражать я, чувствуя, что вступаю на зыбкую почву. – Ведь на землях, о которых вы говорите, туземцы живут с незапамятных времен. Мне кажется, что они им и принадлежат.

– Земля принадлежит тому, кто ее обрабатывает, – пробурчал мой собеседник, снова начиная на меня сердиться.

Мне ужасно захотелось объяснить ему, что есть большая разница между понятиями «обрабатывать землю» и «эксплуатировать землю», но я решил промолчать, потому что было бесполезно спорить по этому поводу с человеком, который занимался добычей золота при помощи ртути и который наверняка знал, что он тем самым загрязняет реки и отравляет сельву.

– Вы находитесь на Амазонке в качестве туриста? – вдруг спросил он после долгого и неловкого молчания, когда я уже начал думать, что он вот-вот повернется и уйдет.

– Ну да, примерно так.

– А куда вы направляетесь?

– Вверх по течению реки Шингу, – ответил я. – Туда, где живет племя менкрагноти.

Мужчина, сделав шаг назад, удивленно вытаращил на меня глаза. От его недавнего гнева не осталось и следа. Он положил руку мне на плечо и, покачав головой, посмотрел на меня сочувственным взглядом.

– Находиться в тех местах очень опасно, это вам подтвердит кто угодно, – сказал он, обводя взглядом других пассажиров судна. – Если вы направляетесь туда…

Он, не договорив, скривил губы и провел большим пальцем поперек своего горла.

Я соврал бы, если бы стал утверждать, что мой непродолжительный разговор с этим типом не вызвал у меня беспокойства. Хотя профессор был уверен, что племя менкрагноти отнесется к нам гостеприимно, у меня на этот счет имелись определенные опасения. Кроме того, в тех местах нам предстояло сталкиваться не только с людьми, но и с всевозможными животными.

Я старался слишком много об этом не думать, но меня, несмотря на это, сильно удручало то, что мы не взяли с собой ни одной дозы противозмеиной сыворотки, а я ведь, прежде чем мы отправились в путь, выяснил, что в этом регионе имеется более десятка видов ядовитых змей со смертельным укусом, в том числе наводящая на всех ужас экис, коварная кайсака, гигантская сурукуку и агрессивная и проворная тайя, о которой я прочел, что, едва завидев человека, она тут же на него нападает. Кроме того, в водах Шингу кишмя кишели кайманы, ядовитые скаты, электрические угри, способные убить человека электрическим разрядом, и вездесущие пираньи, пожирающие все, что падает в реку, в течение всего лишь нескольких секунд. Однако больше всего меня беспокоило то, что мы не успели принять какие-либо превентивные медицинские меры против малярии, а потому обычный укус малярийного комара мог привести к летальному исходу, если сразу же после этого укуса не сделать соответствующую прививку. В общем, ситуация была почти катастрофической.

Именно об этом я думал, возвращаясь к своему гамаку. Кассандра, которая уже встала, поприветствовала меня с усталым и равнодушным видом.

– Я, увидев, что тебя нет в гамаке, подумала, что ты решил спрыгнуть с судна на полном ходу.

Я нехотя забрался в свой гамак.

– У меня был приятный разговор с одним пассажиром, – объяснил я свое отсутствие. – Сам я спрыгивать с судна пока не собираюсь, а вот выкинуть с него кое-кого из пассажиров, причем далеко не одного, мне этой ночью очень хотелось.

– А я бы убила кого угодно ради того, чтобы мне предоставили возможность принять холодный душ, – заявила мексиканка. – У меня сейчас такое ощущение, что я нахожусь в сауне.

– Как это ни печально, но, думаю, это продлится еще долго, дорогая моя, – раздался прямо подо мной голос.

Затем из гамака, висевшего почти на уровне пола, высунулась – как высовывается из своей норы крот – голова профессора. Потерев себе глаза, он надел очки.

– Если, как мы предполагаем, гидросамолет будет ждать нас завтра в Белу-Монти, то мы сразу же на нем вылетим. Поэтому пройдет еще некоторое время, прежде чем нам снова удастся насладиться прелестями цивилизации.

Весь день мы посвятили тому, что бродили по палубе и разглядывали прорисовывающуюся на горизонте сельву. Каждый из нас погрузился в свои собственные размышления, однако всех троих одинаково пугала перспектива оказаться в глубине неведомого мира, в котором мы вполне могли исчезнуть, не оставив после себя ни малейшего следа.

Монотонность этого путешествия была нарушена, когда уже под вечер экипажу из-за какой-то поломки в двигателе пришлось подплыть к берегу, чтобы заняться ремонтом. Мы впервые приблизились к берегу с того самого момента, как покинули Сантарен, и все находившиеся на судне пассажиры, собравшись на правом борту, погрузились в настороженное молчание и стали разглядывать берег, освещаемый с мостика судна мощным прожектором. При свете этого прожектора, однако, мы смогли разглядеть лишь призрачные силуэты бесчисленных деревьев, толстые стволы которых устремлялись вверх прямо из мутной речной воды. Здесь нигде не было ни песчаных пляжей, ни твердой земли: мы видели лишь густую и почти неподвижную растительность, тянущуюся к небу. Несколько членов экипажа и пассажиры, в том числе и я, начали бросать с правого борта на деревья, огромные ветви которых простирались над нашими головами, одну за другой штук шесть веревок, пытаясь как-то умудриться привязать судно к их стволам. Мы делали это для того, чтобы, пока будет ремонтироваться двигатель, наше судно не унесло течением, которое здесь было, конечно же, послабее, чем в центре реки, но доставить кое-какие неприятности все-таки могло.

И вот когда я, перебросив веревку через одну из нависающих над судном толстых ветвей, стал привязывать оба ее конца к утке[7]7
  Утка – двурогая металлическая деталь, прикрепленная на палубе или иной части судна и используемая для закрепления на ней такелажа, а также канатов и тросов различного назначения.


[Закрыть], на нас было совершено самое настоящее нападение.

Сначала я услышал целую серию сильных ударов, напоминающих по дробному звуку град, обрушившийся на верхние деревянные конструкции судна. Многие из пассажиров удивленно посмотрели вверх, но не увидели ничего, кроме легких облаков и звезд, которые ярко светили над нашими головами.

И тут вдруг в мое плечо ударился какой-то твердый предмет, похожий на черный округлый камешек. Отскочив от меня, он шлепнулся на палубу, к моим ногам. Я, заинтригованный, наклонился и поднял его, тут же поразившись тому, каким он был легким. Мое удивление моментально переросло в испуг, когда этот камешек в моей руке вдруг зашевелился, и я инстинктивно бросил его за борт судна. И только тут я заметил, что некоторые из находящихся на палубе людей издают один за другим испуганные крики, что десятки детей бегают туда-сюда, подпрыгивая и смеясь, и что большинство пассажиров с абсолютно равнодушным видом просто надевают себе на головы шляпы и капюшоны своих дождевых плащей, стараясь прикрыть ими лицо.

Я ничего не понимал. Первое, что я подумал, – это то, что пассажиры судна вдруг все вместе сошли с ума. Однако затем я снова почувствовал, что в меня ударилась еще одна такая штуковина, а затем еще одна, и еще одна… Эти маленькие черные шарики ударялись в меня, как будто их с размаху бросал из прибрежных зарослей какой-то хулиган.

Несколько секунд спустя на палубе уже валялось множество этих таинственных черных предметов, которые, появляясь словно бы из ниоткуда все в большем и большем количестве, ударялись о конструкции судна и пассажиров.

Прошло еще немного времени, прежде чем я понял, что эти «предметы» представляют собой живых существ. Это были большие летающие жуки, которые по какой-то причине вдруг стали атаковать наше судно, как камикадзе, ибо, ударившись обо что-нибудь и упав на палубу, они вскоре умирали. Громкие звуки, которые раздавались, когда они дружно ударялись о конструкции судна, были чем-то похожи на пулеметные очереди. Пока одни пассажиры в панике пытались всеми возможными средствами защититься от этого нелепого нападения, другие ограничивались лишь тем, что надевали головные уборы и отворачивались, продолжая играть в карты и оживленно болтать с таким видом, как будто подобная «бомбардировка» жуками-самоубийцами была самым что ни на есть обычным явлением.

Прекращение этого необычного нападения было таким же внезапным, как и его начало: не прошло и минуты, как странные насекомые перестали шлепаться на судно и биться о находящихся на нем пассажиров, и только превеликое множество их черных блестящих тел, валяющихся на палубе и похрустывающих под башмаками расхаживающих туда-сюда людей, не позволяло склониться к мысли, что меня посетила всего лишь какая-то кошмарная галлюцинация, возникшая на почве несварения желудка.

Однако это было еще только начало. Экипаж, тут же вооружившись вениками и лопатами, стал очищать судно от этих маленьких нарушителей спокойствия, сбрасывая их в реку. Все это происходило к величайшей радости огромного числа рыб, из-за которых, при том, что их не было видно в мутной воде, очень слабо освещенной сигнальными огнями судна, эта вода аж бурлила вокруг корпуса судна: они, видимо, устроили грандиозный банкет, поедая мертвых жуков, предложенных им людьми на ужин. Когда же посеянный этими жуками переполох стих, мы начали замечать, что жуки не были единственными насекомыми, решившими устроить нам надлежащий прием. Тишина сельвы и еле слышное журчание реки вскоре стали дополняться весьма знакомыми нам и невольно заставляющими к ним прислушиваться звуками: к нам слетались москиты.

Тот, кто никогда не бывал в сельве, вряд ли сможет даже приблизительно представить себе, каково это – оказаться в центре «облака», состоящего из миллионов москитов. Целая армия этих надоедливых насекомых, привлеченная светом и запахом свежей крови и похожая на густой туман, состоящий из малюсеньких крылышек и жал, устремилась к судну, воспользовавшись тем, что оно не двигалось. Когда я их заметил, мои руки, лицо и одежда были уже полностью покрыты москитами, и мне пришлось предпринимать отчаянные усилия для того, чтобы не позволить им забраться мне в ноздри, уши и рот, и выплевывать тех, кто в мой рот уже забрался. Я почти ничего не видел, потому что эти проклятые твари лезли мне в глаза, застревая между ресницами. Я хотел было пойти в каюту, чтобы взять бутылочки со средством, отпугивающим насекомых (хотя от него при москитной атаке таких масштабов вряд ли было бы много толку), однако затем решил поискать профессора и Кассандру, чтобы выяснить, сумели ли они найти для себя какое-нибудь убежище.

Я шел, чуть-чуть приоткрыв один глаз и выставив вперед руку – как если бы я передвигался по какому-нибудь дому в полной темноте, – и так громко звал профессора и Кассандру, что мой голос можно было различить в начавшемся шуме и гаме. Я ориентировался больше по тому, что я слышал, чем по тому, что я видел, и пытался интуитивно почувствовать, где находятся наши гамаки. И тут вдруг появившаяся словно бы из ниоткуда чья-то рука схватила меня и так грубо и бесцеремонно потащила куда-то в сторону, что я невольно споткнулся и шлепнулся на деревянный пол во весь рост.

Подняв взгляд, чтобы посмотреть, кто это так нехорошо со мной обошелся, я при желтоватом свете висевшей под потолком лампочки увидел, что нахожусь в комнатенке, в которой мы сложили свой багаж, и что примерно с десяток пассажиров, среди которых находились Кассандра и профессор Кастильо, смотрят на меня и ухмыляются.

– Привет, Улисс! – сказала мексиканка. – Я очень рада, что ты к нам сюда… упал.

9

Когда на следующее утро над сельвой взошло солнце, мы уже плыли вверх по течению по желтовато-коричневым водам реки Шингу.

Русло этой реки было гораздо более узким, чем русло Амазонки, так что от нашего судна до обоих ее берегов можно было, так сказать, добросить камень, и поэтому мы время от времени имели возможность разглядеть какую-нибудь обезьянку, сидящую на ветке дерева и что-то жующую, или же баклана, пролетающего возле самого берега. Тем не менее на судне по-прежнему было довольно скучно, и единственное развлечение состояло в том, чтобы подойти к кому-нибудь из других пассажиров и завязать беседу. Впрочем, ужасный бразильский акцент, характерный для этой части бассейна Амазонки, неизбежно приводил к тому, что любой разговор превращался в вереницу недопониманий, тем более что многие жесты зачастую означали здесь совсем не то, что они означали в других частях света.

В середине утра, когда, по словам членов экипажа, плыть до Белу-Монти нам оставалось еще часа четыре, я, бесцельно болтаясь по палубе, увидел, что Кассандра сидит одна на мешках с рисом и задумчиво смотрит на кильватерную струю судна, постепенно теряющуюся в излучине реки далеко за кормой судна.

Я подошел к ней и, ни слова не говоря, сел рядом. Она на меня даже не посмотрела.

– Красивый вид, да? – сказал я некоторое время спустя.

Мексиканка покосилась на меня, но ничего не ответила.

– Ты все еще злишься на меня? – спросил я.

Она медленно повернулась ко мне.

– А я должна на тебя злиться?

– Ну… Думаю, что нет. Просто после того, как мы расстались, я не получал от тебя никаких известий…

Касси посмотрела на линию горизонта и громко вздохнула.

– Те месяцы, которые мы провели вместе… – прошептала она. – Почему все закончилось так плохо? Я искренне верила, что мы с тобой… – Ее незаконченная фраза повисла в воздухе.

– Я тоже в это верил. В самом деле верил. Но в жизни бывает так… В общем, все происходит так, как оно происходит.

– Но почему? – взволнованно прошептала Касси. – Почему мы не смогли справиться с проблемами в наших отношениях?

Изумрудно-зеленые глаза Кассандры поблескивали от солнечного света и казались частью окружающей нас сельвы. Я заметил, что ее волнистые светло-русые волосы теперь были немножко короче, чем тогда, когда я ее в последний раз видел, и лишь слегка касались плеч – то есть были такими, какими они остались в моей памяти после нашей первой встречи на борту совсем другого судна и в составе совсем другой экспедиции – в водах Карибского моря. С тех пор прошло уже восемнадцать месяцев, однако сейчас, глядя в ее глаза, я мог бы поклясться, что прошло всего лишь восемнадцать минут с того момента, как я безнадежно в нее влюбился.

Не удержавшись, я медленно приблизил свое лицо к ее лицу, закрыл глаза и потянулся своими губами к ее губам.

Чего я при этом никак не ожидал, так это того, что поцелую всего лишь воздух.

Я приоткрыл один глаз и увидел, что Кассандра отпрянула назад и теперь смотрела на меня с таким видом, как будто ее попытался соблазнить какой-нибудь вонючий орангутанг.

– Что это ты делаешь? – спросила, хмурясь, она.

Мне, конечно же, было трудно что-то сказать в ответ.

– Я не… не знаю, – растерянно пробормотал я. – Я думал, что ты… что я…

Кассандра посмотрела куда-то вверх и сердито вздохнула.

– Вот видишь? Это именно то, что я имею в виду. Ты не слушаешь того, что я тебе говорю. Я говорила тебе о нашем прошлом, о своих чувствах, о том, что между нами происходило, а у тебя на уме один только секс.

– Да нет, я хотел всего лишь тебя поцеловать – вот и все.

– Может, лучше помолчишь?

– Не пойми меня превратно, Касси. Я всего лишь хочу, чтобы нам было друг с другом хорошо, чтобы мы снова стали друзьями.

– Да, друзьями по постели.

– Вот ты сейчас опять за свое. – Я укоризненно покачал головой. – Сначала ты пудришь мне мозги, заставляя меня поверить в то, чего нет, а затем, когда я начинаю делать то, что считаю правильным, ты обвиняешь меня в безмозглости и черствости.

– Это я-то пудрю тебе мозги? – возмущенно воскликнула Кассандра. – Рассказывать тебе о том, что я чувствую, – это значит пудрить тебе мозги?

– Ну да, – ответил я, не раздумывая. – Хотя… нет. Но ты всегда все усложняешь. С тобой ничто никогда не бывает просто.

– А если ты засунешь свой язык мне в рот, это все упростит?

– Боже мой! – воскликнул я, поднимаясь на ноги и устремляя свой взор в небо. – Уж лучше пойти и утопиться, чем пытаться разговаривать с тобой.

– Ну так давай, топись! – Кассандра показала рукой куда-то за борт судна. – Кто-кто, а я тебя удерживать не стану.

Разозлившись так, как уже давно не злился, я резко повернулся и ушел в носовую часть судна, то есть как можно дальше от этой мексиканки.

По-видимому, с той поры, когда мы жили вместе в Барселоне, абсолютно ничего не изменилось. Несмотря на влечение, которое мы испытывали друг к другу в силу несхожести – а может, наоборот, схожести – наших характеров, мы постоянно спорили и ругались, в том числе и по поводу всякой ерунды, в результате чего наша совместная жизнь превращалась в своего рода утомительные для тела и психики «американские горки»: то короткие подъемы, приводящие к приятной для обоих интимной близости и каким-то веселым похождениям, то долгие спуски, состоящие из ссор, перебранок и недопонимания.

Странным было то, что, несмотря на огромное облегчение, испытанное мною после нашего расставания, я должен был признать, что с течением времени все негативные воспоминания из моей памяти стерлись, а последние пару месяцев редок был тот день, когда я хотя бы раз не вспоминал Касси и не чувствовал, что скучаю по ней.

Понятно, что стычки вроде той, которая произошла между нами на корме этого судна, помогали мне помнить о том, почему мы уже больше не жили вместе.