Текст книги "Черный город"

Фернандо Гамбоа
Черный Город

Что-то сокрыто. Найди же.

Смело за Грань загляни.

То, что пропало за Гранью, —

ждет тебя. Встань и иди!

Редьярд Киплинг. Исследователь

Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства

© Fernando Gamboa

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2012

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2012

Слова признательности

Данный роман не смог бы появиться на свет без помощи очень многих людей, имена которых не указаны на титульном листе. Среди них в первую очередь было бы справедливо упомянуть моих родителей – Фернандо и Канделярию – и мою сестру Еву. Они втроем были для меня незаменимыми опорными столпами, на которых держалась моя вера в свои способности и моя решимость довести этот замысел до конца.

Также хочу публично поблагодарить моих хороших друзей – Серхио Матарина, Диего Романа, Патрисию Инсуа, Мануэлу Пулидо и особенно Еву Эрилл – за потраченное ими на меня время и за то терпение, с которым они редактировали мою рукопись и делились со мной возникавшими у них при этом идеями и впечатлениями.

Не могу не поблагодарить очаровательных Карину Портильо и Каролину Барко, дававших мне удачные подсказки и выступивших со смелым предложением попытаться экранизировать в Голливуде мой первый роман, посвященный приключениям Улисса Видаля, а также мою подругу и моего агента Лолу Гулиас и всех сотрудников литературного агентства «Керриган», которым удалось заразить своим энтузиазмом вечно осторожничающих издателей, и те согласились опубликовать роман, который вы сейчас держите в своих руках.

Однако больше всего я, конечно же, благодарен тем многочисленным читателям со всего мира, которые прочли мой роман «Последний тайник», тем самым сделав его успешным и дав мне основание решиться потратить почти два года на исследования и работу, чтобы написать продолжение этого романа.

Всем им – моя сердечная признательность.

Фернандо Гамбоа

От автора

«Черный Город», безусловно, является приключенческим романом, содержание которого родилось в воображении вашего покорного слуги. События, происходящие в этом романе, его персонажи и звучащие в нем диалоги – не более чем вымысел, и, как принято говорить в подобных ситуациях, любые совпадения с реальной действительностью являются чистой случайностью. Тем не менее некоторые из фигурирующих в романе персонажей – такие, как полковник Фосетт и его сын, – существовали реально. Не является вымыслом племя менкрагноти, и даже о таинственных морсего и в самом деле ходит множество легенд по огромной и все еще очень плохо изученной сельве в бассейне реки Амазонки.

Не являются вымыслом также геологическая и доисторическая хронология, указанные в романе географические места, изображенная в нем местность и упомянутые в ходе повествования точные географические координаты. Любой любознательный читатель может при помощи этих координат найти в Интернете соответствующие фотографии земной поверхности, сделанные со спутника, и, всмотревшись в эти снимки, он наверняка придет к тому же выводу, к которому пришел я и который заключается в том, что на покрытых непролазной растительностью берегах реки Шингу, протекающей в глубине амазонских джунглей, таится что-то загадочное.

«Z»

Январь 1926 года Бассейн реки Шингу, притока реки Амазонки

– Беги, папа! Беги!

– Не останавливайся, Джек! – крикнул в ответ полковник, стреляя два раза в заросли кустарника – туда, откуда доносилось рычание. – Беги вперед и не оглядывайся!

– Нет! – взмолился сын, хватая его за руку. – Без тебя я отсюда не уйду!

В десятке метров от них опять промелькнула странная черная тень. Эти мелькающие тени постепенно приближались к ним, распространяя тошнотворное зловоние, какое исходит от гниющего мяса.

– Мне нужно их задержать! – крикнул полковник.

Джек Фосетт, несколько месяцев назад с юношеским энтузиазмом отправившийся вместе со своим отцом полковником Перси Харрисоном Фосеттом в это рискованное путешествие по амазонской сельве, теперь представлял собой лишь жалкое подобие человека: он был изможден, покрыт ранами, его одежда превратилась в лохмотья, а глаза были вытаращены от страха.

– О Господи! – с ужасом воскликнул он. – Кто они такие? Что это за монстры?

Словно бы в ответ на его слова ночную тишину разорвал жуткий вопль, от которого у молодого человека встали дыбом волосы на затылке.

– Покажитесь, проклятые демоны! – рявкнул полковник Фосетт.

Его лицо исказилось от гнева, и он, прицелившись куда-то в непроглядные джунгли, снова выстрелил из своей старой винтовки «спрингфилд».

– Прошу тебя, папа! Бежим отсюда! – опять стал настаивать Джек. – Они нас окружают!

Полковник оглянулся и увидел позади себя не закаленного в боях солдата – из числа таких, с какими ему доводилось сражаться несколько лет назад в окопах Западного фронта во время Первой мировой войны, – а безусого юнца, своего сына, пришедшего в ужас от нависшей над ними обоими смертельной опасности.

– Черт побери! – рявкнул он, начиная осознавать, что эту битву выиграть невозможно. – Брось все наше имущество, Джек! Брось его все!

Показывая куда-то в темноту, он добавил:

– Следуй за мной! К реке!

Бросив переметные сумы с провизией и боеприпасами, они полезли напролом через чащу, царапая кожу о попадающиеся им на пути многочисленные лианы и деревца, которые они отодвигали ударом руки, отчаянно пытаясь спастись бегством. Джек с трудом переставлял свою израненную ногу. Его отец время от времени передергивал затвор винтовки и стрелял, расходуя последние патроны и даже и не пытаясь целиться.

Двумя днями раньше они обнаружили покрытый мухами и червями труп Рэли (а точнее говоря, то, что от него осталось). Все четыре конечности и голова были грубо оторваны от туловища, а живот и грудная клетка вскрыты и опустошены, словно консервная банка, отчего они стали представлять собой кровавую полость, из которой исчезли все внутренние органы.

Тем самым возникшее у них еще раньше подозрение о том, что за ними следят, получило подтверждение в ужаснейшей форме, и с этого момента они только и делали, что удирали, пытаясь спасти свои жизни.

Джек продирался через чащу, раздвигая кустарник руками, со слабой надеждой на то, что ему удастся выжить. Поддерживаемый короткими криками отца, понуждающего его не останавливаться, идти как можно быстрее, он пытался спастись ради того, чтобы когда-нибудь вернуться в свою любимую Англию.

Когда Джек сквозь последнюю завесу из лиан наконец-таки увидел реку, он тут же с горечью осознал, что выжить им вряд ли удастся.

Перед его глазами предстали бешеные потоки мутной воды, которые под холодным светом полной луны, равнодушно поблескивавшей в самом центре усыпанного звездами неба, бурлили среди огромных валунов с таким неистовством, что их рев заглушал даже вопли тех, кто преследовал их.

– О Господи!.. – с отчаянием прошептал юноша, заметив, что другой берег находится на расстоянии более ста метров.

Впрочем, в данном случае не имело значения, сто ли это метров, или тысяча, или сто тысяч. Суметь перебраться через эти потоки воды и грязи казалось таким же невероятным, как проплыть вертикально вверх по водопаду Виктория.

В этот момент из кустарника появился отец, на спине которого виднелся небольшой кожаный вещмешок. Выпустив последнюю пулю куда-то в темноту, он бросил винтовку и уставился на сына.

– Можно поинтересоваться, чего ты, черт побери, ждешь? – громко пробурчал он. – А ну, прыгай в воду!

– Мы не сможем через нее перебраться! – возразил Джек, показывая на реку глазами, зрачки которых расширились от страха. – Это самоубийство!

– Да простит Господь нам наше безрассудство, – твердо заявил полковник, – но у нас нет другого выхода.

Не давая Джеку возможности ничего ответить, он столкнул его с берега в реку, а затем и сам бросился туда, изо всех сил стараясь не потерять из виду еле различимый силуэт своего сына, мелькающий в воде среди пены, валунов и тины.

Увлекаемые неудержимым течением реки, отец и сын ограничились лишь тем, что пытались держаться на плаву и делали все возможное, чтобы их не искалечило ударом о какой-нибудь валун, а их тела не проткнул какой-нибудь из стволов, снующих по поверхности воды, словно остроносые торпеды. При каждом вдохе вожделенный воздух смешивался с грязной пеной, проникавшей в легкие, и уже одно только дыхание требовало от них таких титанических усилий, что долго продержаться они бы не смогли.

Полковник громко позвал сына, однако шум порогов заглушал все звуки. Через несколько секунд голова Джека окончательно исчезла в клокочущих водах реки. Полковник из последних сил выкрикнул имя сына, продолжая свою героическую, но безрезультатную борьбу с бурным течением, а затем вдруг с ужасом заметил нечто умопомрачительное.

Прямо перед ним горизонт исчез, как будто уже настал конец света, и секундой позже Перси Харрисон Фосетт осознал, что лично для него так оно и было.

Ему, Фосетту, вот-вот предстояло угодить в огромный водопад.

И в эти последние моменты своей жизни, оказавшись на миг в состоянии невесомости перед тем, как рухнуть в пропасть, он на последнем выдохе взмолился перед Богом о том, чтобы когда-нибудь всему миру стало известно о невероятной тайне, которую он, Перси Харрисон Фосетт, узнал в этой чертовой сельве.

Он взмолился о том, чтобы их смерть не была напрасной и чтобы его самого и двух молодых людей, сопровождавших его вплоть до трагической развязки, вечно помнили как авторов самого удивительного и самого важного открытия за всю историю человечества на планете Земля.

1

Ноябрь 2011 года. Утро

Мои руки, облаченные в толстые неопреновые перчатки, так онемели от холода, что я едва мог шевелить пальцами. Я уже больше часа находился на девятиметровой глубине, где продрог даже в костюме для подводного плавания из неопрена пятимиллиметровой толщины. Видимость из-за поднявшихся со дна мельчайших частичек ила была такой плохой, что, если бы надо мной вдруг стало проплывать какое-нибудь судно, я, наверное, заметил бы его киль лишь после того, как он задел бы мою голову. Когда я решил проверить давление в баллонах, мне пришлось поднести манометр почти к самому стеклу своей маски. Я увидел, что стрелка находится ниже отметки в тридцать атмосфер, то есть уже в красном секторе. Времени у меня оставалось немного. Нужно было поторапливаться.

При помощи подводного металлоискателя «Экскалибур-1000» мне за время пребывания под водой удалось обнаружить уже больше десятка не имеющих никакой ценности предметов, которые покоились в рыхлом иле. Морское дно здесь представляло собой очень жидкую кашицу, и, не имея возможности хоть что-то разглядеть, я с большим трудом мог определить, где заканчивается вода и начинается само дно. Поэтому мне приходилось в буквальном смысле слова зарываться в ил, чтобы доставать предметы, обнаруженные металлоискателем, и затем складывать их в сетку, привязанную к моему свинцовому поясу.

Я подсчитал в уме, что на такой глубине мне хватит воздуха еще на пять-десять минут, а потому, несмотря на то что я находился на грани гипотермии и мое тело уже вовсю требовало как можно быстрее выбраться из воды и разыскать ближайшую печку, возле которой можно было бы согреться, решил еще один раз – уже последний – «пошарить» по морскому дну. Я установил металлоискатель на максимальный уровень чувствительности, хотя и знал, что в этом случае он может начать чувствовать даже то железо, которое имеется в ядре Земли.

Я пару раз попытался нащупать регулятор чувствительности, расположенный на корпусе металлоискателя, однако из-за онемения рук и большой толщины неопрена это было все равно что вдевать нитку в иголку пальцами ног.

«Кот в перчатках мышей не поймает», – вспомнилась мне поговорка. «А в таких вот перчатках вообще можно разве что ковыряться в дерьме», – мысленно добавил я.

Я снял перчатку с правой руки и, стараясь не потерять ее, на ощупь нашел в окружающей меня коричневой жиже регулятор чувствительности металлоискателя, а затем повернул его так, чтобы установить уровень чувствительности прибора на максимум.

Как я и предполагал, металлоискатель тут же начал издавать истерические сигналы, означающие, что он обнаружил где-то подо мной какую-то дребедень, в которой содержалось немножко металла. Однако я не мог терять на нее время, а потому решил проигнорировать это пиканье, надеясь, что металлоискатель в конце концов издаст такой специфический звук, который станет надежным подтверждением присутствия где-то рядом со мной металла высокой плотности.

Я чувствовал натяжение веревки, привязанной к тяжелому свинцовому грузу, который служил мне ориентиром и вокруг которого я перемещался по спирали, все время увеличивая зону поиска. Я напрягал слух, стараясь не пропустить сигнал, который был мне нужен, и то и дело подносил манометр к своему лицу, видя при этом, что стрелка находилась уже ниже отметки в двадцать атмосфер. Я чувствовал, что при каждом очередном вдохе мне приходится все сильнее и сильнее напрягаться для того, чтобы втянуть в себя воздух из регулятора.

«Еще одну минуту – и валю отсюда», – подумал я.

И тут я услышал приглушенное и, как мне показалось, доносившееся откуда-то издалека пиканье металлоискателя.

Я с удивлением повернулся и расположился прямо над тем местом, над которым раздался этот сигнал. Сигнал повторился. Я перестал обращать внимание на пиканье металлоискателя и, достав из кармана плавательного жилета что-то вроде маленьких грабель, повернулся лицом к дну и выставил руки перед собой, надеясь, что обнаруженный металлоискателем предмет находится в иле не очень глубоко.

Чтобы повысить чувствительность рук, я снял перчатки и погрузил голые ладони в неприятный на ощупь ил, отчего из него тут же поднялась целая туча каких-то мелких частичек, полностью лишивших меня возможности хоть что-то видеть. Впрочем, для меня это уже не имело значения: здесь, у этого дна, и смотреть-то было не на что, а потому единственное, чего мне в данный момент хотелось, так это побыстрее закончить свое погружение.

Я выпустил из плавательного жилета еще остававшийся в нем воздух, чтобы иметь возможность погрузиться поглубже, и начал все больше и больше погружать руки в донную жижу, разгребая ее «граблями» и все никак не нащупывая своими онемевшими пальцами ничего твердого. Воздух лишь с большим трудом выходил из регулятора. Я уже начал подумывать, что услышанный мною сигнал был всего лишь слуховой галлюцинацией, когда вдруг кончиками пальцев левой руки нащупал что-то твердое. Засунув «грабли» обратно в карман плавательного жилета, я осторожно протянул правую руку и расположил ладонь ниже левой ладони, чтобы не позволить этому предмету выскользнуть у меня из рук и затеряться в иле. Я крепко схватил его, словно какое-нибудь бесценное сокровище, и, поднеся к глазам, с радостью увидел, что это и был тот самый предмет, который я искал все утро. На внутренней поверхности этого золотого кольца четко просматривались дата и девиз: «Навеки вместе».

Слегка подрагивая от холода, я поднялся по ржавым ступенькам лесенки, ведущей из воды на мол, и, оказавшись на самой верхней, бросил прямо перед собой ласты, а затем, в последний раз напрягшись, ступил на бетон мола, продолжая тащить на себе тяжелый баллон со сжатым воздухом, которого в нем уже почти не осталось. Я положил металлоискатель на бетонную поверхность и, с большим облегчением стащив с себя маску для подводного плавания, сделал глубокий вдох, настолько наполняя свои легкие холодным воздухом, насколько это позволял сделать плотно обтягивающий мое туловище неопреновый костюм.

Все небо было затянуто низкими серыми тучами. Лениво моросил мелкий дождик. Прямо над моей головой летали туда-сюда с громкими криками чайки, которые, казалось, были – так же, как и я, – весьма недовольны этим непогожим днем. Когда я стал снимать с себя громоздкое оснащение, все еще находившееся у меня на спине, на мол стремительно заехал черный двухместный «мерседес». Он резко затормозил и остановился всего лишь в нескольких метрах от меня. Из него вышел мужчина примерно моего возраста, то есть тридцати с лишним лет. Он был одет в дорогостоящий серый костюм с блестящим галстуком, а его напомаженные волосы имели такой вид, как будто их прилизала языком корова.

– Ну что, есть? – спросил он, не поздоровавшись.

Я поднял правую руку, показывая ему золотое кольцо, которое я еще в воде надел на кончик своего мизинца.

– Что-то вы уж очень долго возились, – сказал мужчина, делая шаг вперед.

Бесцеремонно стащив с моего мизинца кольцо, он приблизил его к своему лицу, чтобы посмотреть, есть ли на его внутренней стороне соответствующая надпись.

– Это и есть то кольцо, которое… уронила ваша жена? – спросил я, не скрывая своего сарказма.

Мужчина снял солнцезащитные очки и засунул руку во внутренний карман костюма.

– Да, вроде бы оно, – кивнув, подтвердил он. – Вот то, что вам причитается.

С этими словами он достал из кармана конверт с деньгами и швырнул его мне – швырнул, не глядя на меня, и, если бы я своевременно не среагировал, конверт упал бы в воду.

Не дожидаясь, когда я проверю, что в этом конверте лежит, он повернулся и, подойдя к автомобилю, открыл дверь. Однако, прежде чем в него сесть, он – уже в последний раз – бросил на меня взгляд.

– Ты смотри не простудись, – сказал он, «тыкая» мне с насмешливой улыбкой, – а то сегодня довольно сыро.

Я посмотрел на то, как его спортивный автомобиль с двигателем мощностью триста лошадиных сил резко рванулся с места, и с моих губ слетело одно-единственное слово:

– Придурок…

Капая на бетон водой, стекающей по поверхности неопрена, я подошел к старому автомобилю «лэнд ровер» белого цвета, купленному мною с рук, достал ключ, спрятанный под бампером, открыл заднюю дверь, бросил конверт с деньгами на переднее пассажирское сиденье и начал раздеваться.

Моя жизнь была уже совсем не такой, какой она была всего лишь год назад. Я по-прежнему продолжал заниматься подводным плаванием, но, безусловно, одно дело – давать уроки подводного плавания среди коралловых рифов и разноцветных рыб где-нибудь на Карибах или в Таиланде и совсем другое – нырять в загаженных водах порта, очищая корпуса чужих яхт или занимаясь поиском предметов, упавших в море и погрузившихся в ил.

Но так уж обстояли мои дела… И хотя под вечер я частенько скучал по пальмам и пляжам с белым песком, мне пока что приходилось подчиняться своей почти физиологической потребности менять окружающую меня обстановку каждые несколько месяцев.

Как бы там ни было, мне и сейчас довольно редко доводилось, вынырнув, как в этот раз, из воды, увидеть вдали статую Христофора Колумба, с осуждающим видом показывающего на меня пальцем, и весьма своеобразные очертания горы Монжуик, являющейся для меня своего рода фоном для моей дорогой (правда, иногда и надоедающей мне) Барселоны.

2

Хотя баллоны и свинцовый груз остались в автомобиле, я, пройдя со всем остальным оснащением на плечах от того места, где был припаркован мой «лэнд ровер», до дома – то есть двух блоков домов, – почувствовал, как у меня иссякли последние силы. Когда я наконец-таки открыл дверь своей квартирки, расположенной на мансардном этаже на Парижской улице (квартирки, доставшейся мне в наследство от моей любимой бабушки), и поставил тяжелую брезентовую сумку посреди маленькой гостиной, то первым делом сорвал с себя по дороге одежду и зашел в ванную. Там я встал под душ и попытаться при помощи сильной струи горячей воды изгнать из своего тела сырой холод, который проник в него, казалось, до мозга костей.

Смыв с себя всю грязь, приставшую ко мне в водах порта, я закрыл кран и подошел к зеркалу. Из него на меня смотрел смуглолицый мужчина – не красивый, не уродливый, в хорошей физической форме, но явно уставший, с отчетливыми темными кругами под глазами и отросшей за несколько дней щетиной, в которой кое-где уже проглядывали седые волоски. Во взгляде этого мужчины я прочел вопрос, отвечать на который мне не хотелось. «Можно поинтересоваться, чем ты, черт возьми, занимаешься?» – спрашивали меня его карие глаза.

Проигнорировав его вопрос, я вытерся и, обмотав полотенце вокруг бедер, рухнул на кровать – так, как будто меня свалили выстрелом.

– Пять минут, – пробормотал я. – Пять минут отдыха, а затем я встану и приготовлю обед.

Ничего подобного, разумеется, не произошло. Даже и двумя часами позже я все еще находился в той же позе, видя во сне разноцветных брюхоногих моллюсков, показывающих мне обручальные кольца.

Мобильный телефон довольно долго тренькал, прежде чем я осознал, что эти звуки не являются частью моего сна. Я с трудом поднялся с кровати и отыскал телефон в своей брезентовой сумке, все еще стоявшей посреди гостиной. Взглянув на светящийся дисплей, я увидел, что мне звонит мой большой друг, который когда-то был большим другом моего отца, – профессор Эдуардо Кастильо, работавший раньше преподавателем средневековой истории, но уже вышедший на пенсию.

– Привет, проф, – поздоровался я, с трудом вырываясь из объятий сна.

– Привет, Улисс, – мрачным тоном сказал профессор Кастильо. – Как там у тебя дела?

– Более-менее нормально. А вот ваш голос звучит как-то… необычно. Что-то случилось?

На другом конце линии воцарилось долгое молчание, и мне оставалось только догадываться, в чем заключалась его причина.

– Ты можешь приехать ко мне домой? – наконец спросил профессор усталым голосом.

– Конечно, проф. Когда?

В ответ опять последовало молчание.

– Ты можешь приехать ко мне поужинать часов в девять?

Хотя в свои пятьдесят с лишним лет профессор обладал завидным здоровьем, его странная манера разговаривать вызвала у меня на секунду-другую опасение, что у него появились какие-то серьезные проблемы со здоровьем.

– Надеюсь, вы себя хорошо чувствуете?

– Все в порядке. Не переживай. Так ты можешь ко мне приехать?

– Разумеется. Я приеду к вам поужинать.

– Спасибо, – сказал профессор и отключился.

В течение нескольких секунд я удивленно смотрел на дисплей телефона. Я мог лишь только предположить, что же все-таки произошло: профессор еще никогда не разговаривал со мной в такой манере.

Поскольку мой желудок требовал пищи, а заниматься стряпней мне не хотелось, я спустился в находившийся рядом с моим домом китайский ресторан в надежде, что и в такой поздний час мне смогут приготовить какую-нибудь еду. К счастью, ко мне отнеслись с пониманием, и двадцать минут спустя я уже уплетал за обе щеки большую порцию вкуснейшей лапши. Ловко орудуя в тарелке вилкой, я думал о том, что если в своей жизни еще не достиг дна, то, во всяком случае, уже довольно быстро к нему приближался – так, как будто к моим ногам был привязан увесистый свинцовый груз.

Так я сидел, погрузившись в свои мрачные мысли, пока вдруг не заметил, что я – последний клиент ресторана и что пять официантов-китайцев, скрестив руки на груди, смотрят на меня с нетерпеливым видом. Поэтому, чтобы не вызывать у них неприязни и желания наплевать мне в следующий раз в тарелку, я уплатил по счету и направился в бар «Кораблекрушение» – укромное заведеньице с очень подходящим для меня названием в самом центре Готического квартала. Я рассчитывал посидеть там за бокалом не очень крепкой текилы (к чему меня в свое время приучила моя бывшая подружка Кассандра), прежде чем отправиться на ужин к профессору Кастильо.

Этот маленький барселонский бар, разместившийся в корпусе старого судна (в нем стояло несколько старых деревянных столиков, на стенах висели выцветшие фотографии послевоенного времени, на столах лежали смятые бумажные салфетки, а по углам валялись кучки опилок), все еще являлся собственностью бывшего контрабандиста Антонио Романа, которому уже перевалило за девяносто и который передал все свои дела в руки внуков.

Диего – единственный из внуков, согласившийся заведовать этим баром, причем наверняка потому, что никаких других занятий у него не было, – нехотя вытирал пустую стойку бара. Увидев меня на пороге своего заведения, он – в белой рубашке, с волосами, заплетенными в косичку, и с бородкой – лишь слегка приподнял бровь, что было своего рода лаконичным приветствием, используемым при встрече двух хорошо знакомых друг с другом людей.

– Как дела, коллега? – спросил он, как только я уселся перед стойкой бара.

Не дожидаясь моего ответа, он повернулся и взял стоявшую на полке у него за спиной бутылку текилы «Хосе Куэрво».

– Могли бы быть получше…

Наливая мне в бокал текилу, он, не поднимая глаз, сказал:

– Ты не прислушался к моему совету… Разве не так?

– Какому совету?

– А какой я мог дать тебе совет?.. Чтобы ты ей позвонил.

– Я не могу.

– Ты не хочешь, – возразил Диего, вытягивая руки и упираясь ладонями в стойку бара, но тут же на время забывая про меня, потому что другой клиент поднял руку, прося бокал пива.

Он, конечно же, был прав.

Сам того не желая – но и не очень-то пытаясь этому воспрепятствовать, – я стал вспоминать о том, как Кассандра Брукс сидела напротив меня за одним из находящихся в этом зале столов. Она разговаривала со мной со своим восхитительным мексиканским акцентом и улыбалась мне своими изумрудно-зелеными глазами, которыми я зачарованно любовался с того момента, когда я с ней познакомился, и до того момента, когда она навсегда от меня уехала, сказав мне на прощание: «Увидимся» – и затем зашагав со своим маленьким красным чемоданчиком по коридору моего дома прочь. С тех самых пор я пребывал в состоянии, которое иначе как параличом и не назовешь: на душе у меня было скверно, сила воли ослабла, сердце очерствело, а жизненный энтузиазм иссякал сразу же после того, как я открывал утром глаза. Вдобавок ко всему меня мучило осознание, что виновником этого расставания был я сам.

После многих лет скитаний по свету без постоянной спутницы жизни, или хотя бы ее подобия, я так привык к такой полной независимости, дающей возможность ни с кем не согласовывать свои решения и не давать никому никаких объяснений, что несколько месяцев спустя после того, как мы с Кассандрой стали жить вместе, непреодолимая потребность быть свободным вынудила меня уехать на некоторое время за тридевять земель. Я оказался в тихом местечке, где я мог хотя бы на время изменить русло, по которому стала течь моя жизнь, и не видеть Кассандру каждый раз, когда сажусь завтракать.

Когда недели через три я вернулся из этого местечка – а точнее, из Вьетнама, – Кассандра все еще находилась в Барселоне, однако наши отношения уже не могли снова стать такими, какими они были раньше. Я по-прежнему терзался своими непонятными – непонятными даже для самого меня – сомнениями, и через какой-то промежуток времени мы пришли к неизбежному выводу о том, что нам нужно расстаться, пусть даже это расставание и было мучительным.

А оно было мучительным.

Наихудшее последствие всего этого заключалось в том, что Кассандру охватило огромное разочарование от непонятного ей краха наших отношений, хотя она всячески пыталась сделать их крепкими, – а потому она решила принять радикальные меры и уже больше никогда со мной не встречаться. Спустя несколько недель я узнал от общих друзей, что ей удалось вернуться к своему прежнему образу жизни, – по крайней мере применительно к работе, потому что она снова стала заниматься подводной археологией и получила какую-то ответственную должность на раскопках на юге Испании.

Я же оказался в роли старого моряка, который, увидев, как от пристани отплыл самый последний корабль, с прискорбием задается вопросом, чем же он, черт побери, будет теперь заниматься. Как я ни вглядывался в свое будущее, все, что я видел в нем, напоминало мне этот непогожий день в Барселоне: оно было серым и безрадостным.

Поскольку в течение многих лет я то и дело переезжал с места на место, у меня в Барселоне уже почти не осталось друзей, а те немногие из моих прежних приятелей, номер телефона которых я знал, так сильно увязли в рутине своей семейной жизни и прочих дел, что у них не находилось времени для встреч со мной, и поэтому общаться мне, честно говоря, было не с кем. Хуже того, меня уже не очень-то прельщала возможность вернуться к своей предыдущей жизни и разъезжать по тропикам, работая инструктором по подводному плаванию там, где есть хорошие пляжи, красивые женщины и недорогое пиво.

Я слишком поздно осознал, что, хотя жить с Кассандрой было трудно, гораздо труднее мне было жить без нее. Я, как принято говорить, потерял жизненные ориентиры. Вопреки обычным понуканиям со стороны моей матери, старавшейся меня «расшевелить», и ее безуспешным попыткам устроить мне свидание с незнакомой мне дочерью одной из своих подруг, я не имел ни малейшего желания подыскивать замену Касси, потому что понимал: заменить ее невозможно…

– Я по ней скучаю, – прошептал я, глядя на стакан отрешенным взглядом.

– Неужели?.. – усмехнулся Диего, навалившись животом на противоположную сторону стойки бара.

Из маленького динамика, установленного в углу заведения, терзал душу аккордами Жуан Жилберту[1]1
  Жуан Жилберту – бразильский певец и гитарист.


[Закрыть], и мне казалось, что какой-то безжалостный китайский иглотерапевт вонзает мне прямо в сердце иголки под ритм босановы[2]2
  Босанова – стиль бразильской музыки.


[Закрыть].

– Я идиот, – сказал я, отпивая глоток текилы.

– Все мы идиоты, – философски заметил мой собеседник.

Алкоголь обжег горло, отчего мне пришлось сделать глубокий вдох.

– Но звонить я ей не буду.

– Ну, как знаешь…

Мы оба некоторое время помолчали.

– Что было, то прошло, – после паузы решительно заявил я.

Диего пожал плечами, словно бы говоря: «Тебе виднее, парень». Я положил деньги на стойку бара и попрощался с ним, побарабанив пальцами по стойке бара.

После того как я снова стал жить в Барселоне, профессор чуть ли не каждую неделю приглашал меня к себе домой на обед или ужин, чтобы вместе со мной выпить белого вина под воспоминания о наших с ним былых приключениях. При помощи обильных возлияний он, как водится, подключал свое воображение, чтобы приукрасить эти воспоминания. Однако в данном случае, открывая тяжелую металлическую дверь в его доме в районе Эксампле и затем входя в темный подъезд, я вдруг почувствовал, как по моей спине побежали мурашки, и у меня появилось ощущение, что произошло нечто ужасное и что это косвенным образом отразится и на мне.

Старенький зарешеченный деревянный лифт, доехав до шестого этажа, резко остановился. Я вышел из него и оказался на темной лестничной площадке. Горевшая на ней и, казалось, уже вот-вот собиравшаяся потухнуть лампочка освещала потускневшую от времени табличку, на которой можно было прочесть: «ПРОФЕССОР ЭДУАРДО КАСТИЛЬО МЕРИДА».