Текст книги "Черный город"

16

Мы вдруг совершенно неожиданно для меня вышли из зарослей тропического леса и оказались на огромной поляне овальной формы, освещенной множеством костров и робкой луной, начавшей время от времени выглядывать из-за постепенно рассеивающихся туч после того, как перестал идти дождь, – он прекратился так же внезапно, как и начался. Четких границ этой поляны видно не было, однако мне показалось, что она равна по площади двум или трем футбольным полям. По ее периметру находились хижины с крышами из пальмовых листьев – каждая примерно по двадцать метров в длину и неполных десять метров в ширину, с фасадом, обращенным к центру поляны. Однако все они заметно уступали в размерах сооружению, находившемуся в центральной части поляны, где ничего больше, кроме этого сооружения, не было. Это сооружение представляло собой сильно увеличенную копию тех хижин, которые располагались по периметру поляны. Оно было точно такой же формы и с точно такой же крышей, однако размеры его показались мне огромными: оно насчитывало метров сорок в длину и метров двадцать в ширину, а его пирамидальной формы крыша, начинаясь почти у самой земли, поднималась более чем на пятнадцать метров в высоту. Данная постройка напомнила мне когда-то увиденную мною канадскую походную палатку размерами с баскетбольный зал, вот только состояла она, конечно же, не из металлического каркаса и брезента, а из стволов деревьев и пальмовых листьев.

Как только мы появились на этой поляне, к нам с разных сторон тут же бросилось множество детей, вслед за которыми стали подходить и их матери, а также десятки других людей. Все они почти без умолку что-то тараторили и кричали – в отличие от наших спасителей, которые по-прежнему не произносили ни одного слова.

Взглянув при свете костров на сопровождавших нас воинов, рассмотреть которых у нас раньше возможности не было, мы увидели, что вся их одежда состояла из одной лишь набедренной повязки, однако на голове у них красовались плюмажи из прикрепленных к затылку разноцветных перьев, на запястьях – цветные браслеты, на шее – ожерелья, в ушах – круглые серьги, изготовленные из костей каких-то животных. Их тела были полностью покрыты замысловатыми рисунками. На женщинах мы увидели только набедренные повязки, простенькие серьги и два-три скромненьких ожерелья. Перьев, браслетов и нательных рисунков у них вообще почти не было. Еще более скромно выглядели в плане одежды местные дети: весь их наряд состоял только из их лохматой шевелюры.

Однако во внешности у всех этих людей без исключения имелось нечто общее, а именно красная полоса, пересекавшая их лоб от виска до виска и проходившая чуть-чуть повыше бровей. Это, видимо, был отличительный признак людей данного племени, позволяющий не путать их с соседями.

Мы уже направились было к гигантской центральной хижине (Кассандра мимоходом сообщила нам с профессором, что подобные хижины с крышей из пальмовых листьев называются «малока»), как вдруг какой-то маленький ребенок подошел к мексиканке и протянул к ней руку, намереваясь прикоснуться к ее светло-русым волосам. К нашему удивлению, один из сопровождавших нас воинов поспешно подскочил к этому ребенку и, не произнося ни единого слова, дал ему такую затрещину, что тот, отлетев в сторону, упал на землю и громко заплакал.

– Ку алаве манин! – крикнул воин собравшимся вокруг нас людям увещевательным тоном. – Ку алаве!

Толпа в ответ слегка подалась назад, женщины взяли своих маленьких детей на руки, и я при свете костров заметил, что все эти люди стали смотреть на нас уже не с любопытством, а с настороженностью.

Пляшущее пламя костров, разведенных в различных местах этой поляны, освещало все вокруг таким причудливым светом, что невольно возникало ощущение, будто мне все это снится и утром, когда я проснусь, исчезнет. Почти все обитатели деревни шли толпой слева и справа от нас, образуя своего рода подвижный коридор. Они шушукались и бросали на нас настороженные взгляды, однако, понукаемые окриками и толчками воинов, держались от нас на некотором расстоянии.

Наконец мы подошли к входу в малоку и увидели, что сооружение охраняется двумя украсившими себя перьями стражниками. Каждый из них держал в одной руке копье, а в другой – факел. Как только мы приблизились, они скрестили копья, преграждая нам дорогу.

Гомон, поднявшийся среди обитателей деревни с того самого момента, как мы здесь появились, вдруг резко стих, и вместо него воцарилось напряженное молчание, нарушаемое только потрескиванием горящих факелов. Я повернулся к профессору и Кассандре и вопросительно посмотрел на них, но они пожали плечами в знак того, что и сами не понимают, что сейчас происходит.

Туземцы, кстати, не только замолчали, но и замерли, став похожими на безжизненные статуи, и даже маленькая собачка, которая только что носилась туда-сюда и тявкала, встала как вкопанная и не издавала больше ни звука – как будто это было уже не живое существо, а всего лишь чучело. Я подумал, что подожду еще минутку, а потом попытаюсь у кого-нибудь спросить, что сейчас, собственно, происходит, как вдруг из темного проема, ведущего в хижину и похожего на огромное горло, послышался мрачный и усталый голос: кто-то внутри хижины произнес несколько непонятных мне слов.

Стражники тут же убрали свои копья, преграждавшие нам путь, и расступились, а воины, довольно бесцеремонно пнув меня и Кассандру с профессором в спину, завели нас внутрь малоки. Едва мы оказались в малоке, раздался все тот же мрачный голос, и воины заставили нас остановиться.

В этой громадной хижине не было даже маленького костерка, который освещал бы ее изнутри, а потому здесь было намного темнее, чем снаружи. Мне уже даже начали действовать на нервы и воцарившаяся тишина, и эта непонятная церемония.

– Привет! – сказал я в пустоту. – Здесь кто-нибудь есть?

– Улисс… – услышал я увещевающий голос Кассандры. – Имей немножечко терпения.

– Так они, похоже, оставили нас здесь одних и теперь хихикают там, снаружи, над нами.

Я протянул было руку к своему налобному фонарику, намереваясь его зажечь, но тут внезапно в нескольких метрах от меня вспыхнула маленькая искорка. Секунду спустя эта искорка превратилась в огонек, огонек – в костер, и при свете пламени этого костра мы увидели очень пожилого туземца, сидевшего на полу и смотревшего на нас с суровым выражением лица.

– Ве алекэ ла ба малока, – сказал он тем мрачным голосом, который мы уже слышали раньше, – ану ла мере кала, ми ароа канэ ха… Вана!

Я, конечно же, не понял ни единого слова из того, что только что услышал, и, судя по напряженному молчанию профессора и Кассандры, ничего не поняли и они.

Но тут перед нашим взором предстал новый персонаж, появившийся откуда-то из-за спины старика. Это был молодой мужчина, немного выше ростом, чем остальные туземцы, и с более светлой кожей, однако прежде всего его отличали от всех них необычные голубые глаза, которые на его лице цвета меди невольно привлекали к себе внимание. Кроме того, его одежда представляла собой не набедренную повязку, а старые спортивные шорты. Красная полоса на лбу у него, правда, имелась, но зато, в отличие от остальных мужчин этой деревни, у него не было ни нательных рисунков, ни украшений в виде перьев на голове.

– Я быть Иак, а он быть nosso[19]19
  Наш (португ.).


[Закрыть], шаман и великий вождь Менгке… – сказал молодой мужчина на ломаном испанском языке, показывая сначала на себя, а затем на старика, – и мы приветствовать вы в наш деревня…

– Спасибо, – поспешил ответить профессор. – Мы тоже очень…

Иак не дал ему договорить, прервав его энергичным жестом.

– Но вы не мочь находиться здесь, – заявил он, а затем, показав рукой в сторону выхода, добавил: – Менгке говорить, что вы нужно уходить из nossa[20]20
  Наша (португ.).


[Закрыть] деревня. Сейчас.

17

Уж чего-чего, а такого я от этих туземцев никак не ожидал.

Слегка опешили от такого «гостеприимства» и профессор с Кассандрой. Касси, впрочем, первая пришла в себя и спросила:

– А почему?

Иак с почтительным видом наклонился к старику и перевел ему этот вопрос.

Старик произнес несколько непонятных нам фраз, которые он, однако, сопроводил весьма выразительными жестами: сначала поочередно показал рукой на нас троих, затем показал на себя самого и, наконец, положив себе ладонь на грудь, высунул язык и наклонил голову в сторону.

– Vocês[21]21
  Вы (португ.).


[Закрыть] – прóклятые, – стал переводить его слова Иак. – Если branco[22]22
  Белый (португ.).


[Закрыть] человек оставаться в деревня, мы умирать.

Я с ошеломленным видом повернулся к своим спутникам и спросил:

– Он и вправду сказал такую ерунду или мне послышалось?

– Насколько я его понял, – ответил профессор, удивляясь не меньше меня, – мы – прóклятые и если останемся в деревне, то их всех убьем.

– Что за чушь! – вспылил я. Повернувшись затем к переводчику, я уже более спокойно сказал: – Скажите шаману, что мы не прóклятые, что мы не собираемся никого убивать и что…

– Ану ароа манья! – нетерпеливо перебил меня старик. – Та уарэ ме илае ла алекэ ану!

– Менгке говорить, что все brancos[23]23
  Белые (португ.).


[Закрыть] приносить enfermidade[24]24
  Болезнь (португ.).


[Закрыть]. Если вы оставаться, мы тоже заболеть и умирать.

– А-а, теперь я понимаю, – заявила Кассандра. – Они хотят сказать – и они, кстати, правы, – что мы, белые люди, являемся переносчиками болезней, которые могут оказаться для них смертельными. И если мы останемся здесь, они рискуют заразиться…

– Минуточку! – перебил Кассандру профессор. – Он имеет в виду болезни, которые белые люди заносили сюда из Европы в эпоху конкистадоров? Но ведь с тех пор прошло уже несколько столетий!

– Да, прошло, но ситуация почти не изменилась. У тех племен, которые не контактируют с белыми людьми, еще не выработался иммунитет от многих инфекционных заболеваний, которые ходят-бродят по остальному миру. Даже самый обычный насморк может привести к гибели аж половины этой деревни.

– А если мы пообещаем им, что не будем ни на кого чихать? – усмехнувшись, предложил я.

Профессор, проигнорировав мои слова, сделал шаг вперед и с торжественным видом обратился к шаману:

– Мы искренне благодарны вам за то, что вы спасли нас в реке, и я уверяю вас, что мы не собираемся причинять вам ни малейшего вреда.

Подождав, когда Иак переведет его слова, он затем добавил:

– Однако уйти отсюда, даже если бы мы и сами этого хотели, мы не можем.

Старик выслушал его до конца и затем что-то сказал.

– Менгке говорить, чтобы вы не переживать, – стал переводить его слова Иак. – Этот ночь вы все мочь спать здесь, а завтра наши воины отвезти вы на пирога вниз по река, до следующий деревня.

– Muito obrigado… – поблагодарил профессор, слегка склоняя голову. – Но мы пришли сюда по очень важному делу и уйти отсюда пока еще не можем.

Достав из своей папки фотографию, он показал ее старику.

– Это моя дочь, Валерия, – сказал профессор, подходя поближе к переводчику, чтобы тот мог взять фотографию и передать ее шаману. – Нам известно, что она находилась здесь несколько недель назад, но затем исчезла. Мы приехали, чтобы ее разыскать.

Старик, взяв фотографию, рассматривал ее в течение нескольких секунд, а потом с равнодушным видом отрицательно покачал головой и передал фотографию обратно Иаку, а тот, в свою очередь, вернул ее профессору.

– Менгке говорить, что никогда не видеть этот женщина, – сказал молодой туземец.

Профессор, растерянно заморгав, уставился затем на фотоснимок с таким видом, как будто засомневался в том, что показал именно ту фотографию, какую хотел показать.

– Но… но вы не могли ее не видеть, – смущенно пробормотал он. – Она была здесь. Я знаю это совершенно точно.

Туземец в спортивных шортах, как будто в чем-то засомневавшись, посмотрел на шамана. Тот в ответ на его взгляд еле заметно покачал головой. Тогда туземец снова обратился к профессору.

– Você[25]25
  Вы (португ.).


[Закрыть] ошибаться, – заявил он тоном, не допускающим возражений. – Никакой branca[26]26
  Белая (португ.).


[Закрыть] женщина не быть в этот деревня. Никогда.

– Но…

– Кауалэ! – решительно воскликнул шаман, поднимаясь на ноги при помощи своего посоха.

– Никогда, – повторил переводчик.

Затем двое воинов, зайдя внутрь малоки, встали между шаманом и нами и с не очень-то дружелюбным видом показали нам на выход.

– Спокойно, проф, – прошептал я своему старому другу, пытаясь его утешить. – Из этих людей мы больше уже ничего не вытянем, и сердить их, я думаю, нам не стоит.

– Этого не может быть… – не унимался профессор, все еще держа фотографию в руке. – Координаты наверняка были правильными.

– Возможно, была допущена какая-то ошибка при переводе. – Кассандра ласково взяла профессора за руку. – Будет лучше, если мы сейчас с ними согласимся, пойдем спать, а утром, возможно, что-нибудь да и прояснится…

– Но ведь…

– Касси права, – спокойно произнес я, тоже беря профессора за руку. – Утром мы взглянем на все это уже совсем другими глазами, а потому нам сейчас лучше лечь спать.

– Валерия была здесь, – сказал как бы самому себе профессор, уже направляясь вместе с нами в сопровождении воинов к выходу. – Она наверняка была здесь.

Выйдя из малоки, мы увидели, что собравшиеся перед ней обитатели деревни все еще стоят с выжидающим видом – замерли в напряженном молчании, не рискуя подойти поближе.

– Давайте пока про это больше не говорить, – предложил я, видя, что нас ведут к маленькой хижине без стен, находящейся в стороне от всех остальных хижин. – Можно даже и не сомневаться в том, что для этой неувязочки имеется какое-то логическое объяснение. Вот увидите.

– Ну конечно, – закивала Касси, помогая мне утешить профессора, растерянность которого очень быстро сменилась подавленностью. – Мы наверняка что-то упустили из виду, потому что вполне очевидно, что… – она повернулась к большой хижине, у входа в которую стоял, глядя нам вслед, вышедший из нее шаман, – что у этих славных людей нет никаких оснований нас обманывать. Разве не так?

18

Место, куда нас привели спать, представляло собой примитивную хижину без стен, состоявшую из крыши из пальмовых листьев и поддерживающих ее нескольких столбов, к которым туземцы прикрепили три старых гамака. Поскольку никаких предметов повседневного пользования в этой хижине не имелось, невольно напрашивался вывод, что в ней никто не живет. По всей видимости, это был своего рода примитивный гостевой дом, а точнее, «помещение», в котором нежданные гости могли повесить свои гамаки и провести ночь.

От затянутой облаками луны и находившихся довольно далеко отсюда костров исходил очень слабый свет, и дальше пары десятков метров мы почти ничего не видели, однако различить силуэты двух воинов, которые расположились неподалеку от нас, видимо взяв нас под свою охрану, мы могли.

– Они будут охранять нас или же будут следить за нами? – спросила Кассандра, кивнув в их сторону.

В поведении этих двух стражников, усевшихся на ствол поваленного дерева и начавших непринужденно болтать друг с другом, не чувствовалось даже и малейшей воинственности, тем не менее я интуитивно чувствовал, что они внимательно следят за тем, что происходит вокруг них.

– Можешь не сомневаться, что их приставили следить за нами, – сказал я, глядя на профессора, который, плюхнувшись в свой гамак, лежал в нем, не произнося ни слова.

– Ну, я их в этом упрекать не стану, – заявила мексиканка. – Они ведь рисковали своими жизнями ради того, чтобы спасти нас от кайманов, хотя и знали, что контактировать с нами для них небезопасно. Это было с их стороны очень даже благородно.

– Да, очень благородно… Однако затем они без долгих раздумий дали нам ногой под зад.

– Ногой под зад?

– А ты что, не заметила, что они, по сути дела, собираются вышвырнуть нас из своей деревни?

– Не будь таким несправедливым, – упрекнула меня Касси. – Уже само наше пребывание здесь представляет для всех для них серьезную угрозу, и, если дочь профессора не была в их деревне, вполне логично, что они не хотят, чтобы мы здесь находились.

– Хм!..

– Что ты хмыкаешь?

– Знаешь, у меня сложилось неприятное впечатление, что единственное, что их волнует, так это возможность побыстрее выпроводить нас восвояси… Кроме того, я не уверен, что они сказали нам правду.

Кассандра кашлянула.

– Не болтай глупостей, Улисс. Не пытайся усложнять все, выдумывая всякую ерунду.

– Ты считаешь, что я выдумываю всякую ерунду?

– Я считаю, что сегодняшний день был тяжелым и что ты… что мы слишком сильно устали для того, чтобы можно было рассуждать здраво. Вот увидишь, завтра утром все тебе будет казаться другим и ты поймешь, насколько ты был не прав.

– И в самом деле… – задумчиво произнес профессор, вмешиваясь в наш разговор. – Вполне возможно, что произошла какая-то ошибка и что моя дочь действительно никогда здесь и не была.

– Ах вот как? – скептическим тоном спросил я. – И как это могло получиться?

– Видите ли… – Профессор, приподнявшись, поднял какую-то палочку и нарисовал на земле извилистую линию. – Вы, наверное, помните, что, по моим словам, Валерия прибыла сюда не так, как мы, а поднялась на пирóге вверх по течению реки Шингу.

Произнеся эти слова, профессор провел маленький поперечный штришок на одном из концов извилистой линии.

– Да, что-то такое вы говорили, – поддакнула мексиканка.

– Это означает, – продолжал, наклонившись, профессор, – что ей пришлось плыть по реке в течение нескольких дней или недель, и она наверняка сталкивалась с различными племенами, которые могли вызвать у нее не меньший, а то и больший интерес, чем это племя.

– К чему вы клоните? – нетерпеливо спросил я.

Профессор Кастильо выпрямился, и в его голосе, вопреки всему тому, что с нами произошло, зазвучала надежда, пусть даже и слабая.

– А к тому, что Валерия, возможно, так и не добралась до этой деревни.

Кассандра, со скептическим видом посмотрев на профессора, пожала плечами.

– Вы полагаете, что она решила остаться в каком-нибудь другом племени? В другой деревне?

– Да.

– А вы ничего не упускаете из виду? – спросил я. – А как же координаты, которые она сообщила? Они соответствуют именно тому месту, в котором мы сейчас находимся, и никакому другому.

– Этому тоже может быть свое объяснение. – Профессор, сняв очки, стал протирать их стекла краем своей рубашки. – Наверное, координаты этой деревни указывали не на то место, где она находилась, а на то, куда она направлялась. В полученном от нее сообщении, возможно, была допущена ошибка, в результате которой мы оказались сейчас совсем не в том месте, в какое нам нужно добраться.

Кассандра слегка тряхнула головой, словно бы пытаясь навести порядок в своих мыслях.

– Минуточку!.. – воскликнула она, выгибая брови дугой. – Вы хотите сказать, что… что кто-то перепутал «я нахожусь» с «я буду находиться» и что из-за этого мы оказались черт знает в каких южноамериканских дебрях у туземцев, которые нас не хотят даже и видеть, причем перед этим мы лишь чудом не угодили в пасть к кайманам?

Профессор робко кивнул, глядя на Кассандру поверх своих очков в роговой оправе.

– Ну да, примерно так… Именно это я и имел в виду.

– Вот ведь… – Кассандра, отвернувшись, чтобы мы с профессором ее не слышали, грязно выругалась.

– Ну и дела!.. – фыркнул я, откидываясь на спину в своем гамаке. – Аж не верится…

Посреди ночи, когда мы втроем, изрядно подустав за предыдущий день, крепко спали и когда, по-видимому, двое наших стражников, решив, что мы уже никуда больше не пойдем, оставили свой пост и ушли, меня кто-то осторожно потеребил за плечо. Я открыл глаза и увидел пристально смотрящие на меня голубые глаза.

Это был тот туземец, который несколько часов назад выступил в роли переводчика. Держа в руке маленький факел, он поднес указательный палец к своим губам и затем жестами попросил меня разбудить Касси и профессора.

– Что тебе нужно, Иак? – угрюмо спросил я его, еле ворочая от усталости языком. – Ты пришел сказать, что нам уже пора убираться восвояси?

Туземец в смущении опустил голову.

– Я что-то приносить для вы, – тихо произнес он.

– Подарок на прощание? – пробурчал я, даже не пытаясь скрывать своего дурного настроения.

– Нет, нет… – Иак отрицательно покачал головой. – Это быть просто… – Он, по-видимому, попытался подыскать подходящее слово и, не найдя его, снял со своего плеча и положил себе на колени сумку, сделанную из пальмовых листьев.

Затем, засунув в эту сумку руку, он достал из нее ржавый латунный ларец размером с коробку для обуви. На его крышке виднелось какое-то выпуклое изображение, похожее на щит.

Иак с благоговейным видом показал мне взглядом на этот ларец, а сам при этом все время посматривал по сторонам – похоже, он боялся, что его кто-то может увидеть.

– Это принадлежать мой отец, – торжественно сказал он. – А раньше принадлежать отец мой отец, от который я получить имя «Иак».

Он снял крышку с ларца – причем снял с таким трудом, что мне невольно подумалось, что снимал он ее, видимо, не часто.

– Я быть виновный в то, что brancos люди идти в земля, где жить морсего, – прошептал он. – Старики запрещать мне это делать, но я хотеть знать, кто быть мой дедушка. – Иак посмотрел на меня с горестным видом, и мне показалось, что он нуждается в сочувствии. А может, ему нужно было успокоить свою совесть. – Я не повиноваться и показывать это женщина, который на фотография… и два дни позже она уходить.

Затем он стал рыться внутри этого ларца, и я при свете маленького пламени смог рассмотреть в нем несколько предметов, выглядевших так, как будто их приобрели у антиквара, – в том числе карманные часы, старые выцветшие фотографии, компас и что-то похожее на поломанный заржавевший секстант. Иак с величайшей осторожностью извлек из-под этих предметов какую-то книгу, у которой, по-видимому, изначально имелась добротная кожаная обложка, но теперь эта обложка была потрескавшейся и заплесневелой, а вся книга напоминала собой слоеный пирог.

Потом Иак протянул мне эту книгу.

Я, едва не онемев от удивления, настороженно посмотрел на Иака, терзаясь сомнениями, стоит ли мне брать то, что он мне сейчас дает. Помедлив, я все-таки не удержался, взял эту книгу и раскрыл ее. Хотя бумага очень сильно пожелтела, а кое-где от влажности еще и почернела, я смог прочесть на первой странице заголовок.

Мое сердце тут же екнуло, потому что я осознал, что здесь, в этой книге, могут содержаться ответы на многие мучающие нас вопросы – а еще и на те вопросы, которые у нас пока даже не возникли.

– Касси, профессор! – тихо позвал я, с величайшим трудом сдерживая охватившее меня волнение. – Мне кажется, вы должны на это взглянуть.