Текст книги "Маяк Свана"

«Ага», – сказала себе Мари и вернулась к ноутбуку.

На веб-сайте Чарли Квентина она нашла прекрасно структурированный каталог коллекции произведений искусства, упорядоченных по годам, начиная с 1900-х. Мари кликнула на самый ранний год и принялась медленно скроллить длинную вереницу картин и фотографий. Она несколько секунд рассматривала акварельный пейзаж со скалой в лучах восходящего солнца и каким-то белым пятном на ее вершине, которое с одинаковым успехом могло оказаться как маяком, так и одиноким облаком, затем прокрутила дальше пеструю ленту из фотографий: семейные портреты, пикники, рыбаки, пляжи, деревья, бегущие олени, собаки в брызгах воды от мокрой шерсти. Когда перед ней проплыли на экране три четверти снимков на странице за первые месяцы 1904 года, нашлось именно то, что она искала.

Мари порывисто наклонилась ближе, едва не ткнувшись носом в экран. Это была фотография группы людей на опушке леса. Перед ними на покрывале была разложена еда. В углу композиции виднелся океан. Освещение было плохое, фотография темноватая, но местность на ней определялась безошибочно. Снимок сделали на скале чуть дальше той, самой высокой, напротив города, Цветочной гавани и отмели, которая была различима вдалеке, у самого края фотокарточки. А между деревьями на заднем плане виднелись металлические перила галереи и застекленный фонарный отсек маяка с перекрещенными оконными балками. В нижней части снимка выцветшими чернилами было написано несколько слов витиеватым почерком:

Сент-джонсское лето, пикник в лесу у Маяка Свана.

Картинка. Наглядное подтверждение. Доказательство в черно-белых тонах, слегка размытое, но от этого не менее весомое.

– Привет, Маяк Свана, – сказала Мари. – Где же ты так долго прятался?

Сван

1913 год

Следующее утро выдалось серым и промозглым. С самого рассвета на скале гулял ветер, черные волны ходили под ней ходуном. Дальше вода уже поднялась, было время прилива – ненадолго пропала извечная белая полоса пены, всегда вскипавшей на отмели. Шторм приближался, и было ясно, что океан разбушуется всерьез.

Сван изо всех сил старался об этом не думать. Спал он плохо, во сне видел то «Хейзел», горящую на отмели, то Абигайл Норман, бегущую по скале к маяку, чтобы столкнуть его в океан, – и просыпался. Утром он с особым усердием отдраил кухню и протер пыль с нескольких вещей из прошлого, которые хранил в коробке за ящиком со льдом, – чек из бакалеи с запиской на обороте, набросанной витиеватым почерком Изабель, осколок чайной чашки в розочках, письма от Грейс за то время, когда она еще жила в Сент-Джонсе… Он думал о том, знают ли Корт и Лу Роланды об участии их бабушки в истории маяка. Им этот маяк, должно быть, кажется таким же древним, как сами скалы, естественной и вечной частью пейзажа, без которой невозможно обойтись.

Но когда-то в их семье думали иначе.

Похороны последовали одни за другими. Сначала все прощались с Нико Сваном, погибшим в море. Потом с Томасом Сваном, не пережившим горя. Сразу после крушения «Хейзел» пошли разговоры о необходимости построить маяк, и городской совет обратился в «Банк Норманов». «Маяк? – недоверчиво переспросил Фрэнсис Норман. – Зачем?» – Горожане, пришедшие к нему, зашептались, и он спохватился: – «Ах ну да, разумеется, это была такая трагедия. Но Нико Сван знал местные воды лучше, чем кто-либо. Как бы тут помог маяк? Осветил бы тонущим путь на дно? – Банкир оглядел толпу. – Это будет пустая трата денег, которые можно употребить на что-нибудь иное».

«На более надежные корабли», – подумали одни.

«На похороны», – подумали другие.

Чуть позже выяснилось, что их британское правительство согласно с Фрэнсисом, и горожанам пришлось действовать самостоятельно. Они добыли белоснежные камни в каменоломне и доставили их на телегах к вершине скалы; привезли морем другие материалы, железо и линзу, в маленькую бухту и, чтобы поднять их наверх, соорудили лестницу – вбили металлические штыри с деревянными планками в скалу там, где были уступы, за которые Нико Сван всю жизнь цеплялся пальцами рук и ног, чтобы спускаться к воде. Сильви смотрел на скалу из окна своей спальни, и ему казалось, что маяк сам проявляет волю к жизни, рождается и растет с каждым днем, обретает форму, вырисовывается белым облаком на фоне неба. Норман-Клиффе обзавелся стражем.

А когда спустя три года строительство маяка закончилось и настало время выбирать смотрителя, нашелся лишь один доброволец.

Сван думал о том, известно ли хоть что-нибудь из этой истории Лу и Корту Роландам. Знают ли они о шхуне, названной в честь их матери и спящей сейчас на дне Норман-Клиффс-Бэй? Хейзел Роланд умерла, когда они были мальчишками, а вскоре после того их отец уехал с острова, оставив сыновей на воспитание Абигайл и ее собственному отцу, Фрэнсису. Абигайл не вышла замуж во второй раз, хотя в городе шептались, что она была бы не прочь стать женой Артура ван Горена, который когда-то бросил ее, и постепенно все забыли о том, что формально она носит фамилию Сван, Абигайл Сван. Нико, «Хейзел», маяк – все это ничего не значило для Корта. Ему не было дела до спасения башни. Сван это знал. Корт посулил ему помощь лишь для того, чтобы заполучить дарственную.

Питер снова пришел на маяк после полудня; его дыхание стыло на холодном ветру, вихрясь серебристыми облачками. Сван увидел его из окна и распахнул дверь:

– Два визита подряд! Мне уже пора волноваться? Ты что, умирать собрался?

– Если бы, – пропыхтел Питер, падая в кресло. – Ингрид опять выгнала меня из дома собрать побольше хвороста перед штормом, но я решил проверить, как ты тут. Шторм будет злой в этот раз, Сильви.

– Знаю. – Сван посмотрел мимо башни на отмель – по ней всегда с точностью можно было определить приближение ненастья. Подводная банка из камней и песка возвышалась над морским дном достаточно, чтобы океан, ударяясь о нее, вздымался гигантскими валами во время шторма. И это уже начиналось, вода вскипала по всей отмели, пенилась так, будто из глубин всплывало морское чудовище, а сверху нависали огромные тяжелые тучи, скрывая горизонт незыблемой серой массой.

– Пообещай, что этой ночью будешь осторожен, – сказал Питер. – Ты же знаешь, что я в такую погоду нервничаю при одном взгляде на маяк. Лучше тебе переночевать у нас. Маяк Свана уже не такое надежное укрытие, как раньше, Сильви, как бы ни тяжело мне было это говорить.

– Знаю, – повторил Сван, а башня недовольно заворчала. – Мы будем осторожны. Может, придут корабли, которым мы понадобимся. Но башня не сдвинется с места, не предупредив меня заранее.

Питер с сомнением покосился в окно на маяк:

– Ну, как скажешь…

Потом они по давней привычке уселись на ступеньках крыльца, и Стой втиснулся между ними, глядя на небо, которое становилось все темнее и темнее.

– Ладно, я, пожалуй, пойду, – наконец сказал Питер, поднимаясь на ноги. – Вот уж Ингрид мне задаст…

Сван пошел его провожать, они вместе обогнули дом, и Питер по пути к своей лошади задержался у сарая с маслом, наклонился и подвигал засов.

– Тебе бы его заменить поскорее, – бросил он Свану через плечо. – Как бы дверь во время шторма не сорвало.

Сван уже писал о проржавевшем засове в своем вахтенном журнале и теперь мысленно выругал себя за то, что забыл о нем. Надо было купить новый вчера, когда он был в городе. «Недотепа…» Но засов вроде бы еще держался. «Ничего, все обойдется», – подумал он и махнул Питеру рукой – мол, понял, сделаю.

– Коли хочешь, собирайся и поезжай следом за мной, – предложил Питер, неуклюже забираясь на повозку. – Я скажу Гвенни, чтобы подольше лавку Изабель не закрывала и тебя дождалась.

– Ничего, все обойдется, – сказал Сван вслух. – Увидимся на следующей неделе.

Питер помахал ему, и лошадь потащила повозку к лесу.

Не успел Сван закрыть за собой дверь домика смотрителя, налетел порыв ветра, и со двора раздался громкий стук. Он выглянул из окна – дверь сарая с маслом была распахнута. Чертыхнувшись, Сван снова застегнул плащ поплотнее и вышел проверить, в чем дело. Засов переломился. Скоро должен был начаться ливень – оставлять масло в открытом сарае было нельзя. Похоже, ему все-таки придется съездить в город.

Сван поспешно запряг лошадь в повозку и отправился в путь, но через несколько минут спохватился – он не подпер дверь сарая. А что, если дождь зарядит до его возвращения? Рискованно оставлять так маячное масло. Сван зарычал себе под нос и остановил повозку. Наверное, он и правда слишком сильно постарел.

– Присмотри за лошадью, – велел Сван псу и зашагал обратно к маяку.

Чужих он услышал раньше, чем увидел.

Какие-то люди переговаривались приглушенно, в отдалении скрипел канат. Сван остановился на опушке за деревьями и похолодел – Корт Роланд и еще двое мужчин стояли во дворе и смотрели на башню. Затем Корт открыл дверь и исчез за ней. Башня издала сердитое ворчание.

Первой реакцией Свана было удивление. Что за странное совпадение – Корт явился сюда сразу после того, как сам он отправился в город? Эти трое, судя по всему, пришли на лодке и поднялись из маленькой скальной бухты по лестнице. Сколько же они просидели там, за камнями у начала тропинки, дожидаясь, что Сван уедет? Корт особой смелостью не отличался – он не стал бы так рисковать в преддверии шторма. А что, если бы Сван остался на маяке? Ведь он никуда не собирался и не поехал бы в город, кабы…

Сван закрыл глаза.

Питер возился с засовом на двери сарая. «Коли хочешь, собирайся и поезжай следом за мной», – сказал он.

– Ох, дружище, что же ты наделал?.. – прошептал Сван себе под нос.

– Эй! – крикнул один из незнакомцев, и Сван отпрянул за ствол дерева. – Старик не запер сарай с маслом!

– Подопри чем-нибудь дверь, – сказал ему второй, и тот подкатил к створке со сломанным засовом ручную тачку Свана. – Не хватало еще, чтобы тут все загорелось.

Шторм сегодня играл на стороне смотрителя маяка – шквалистый ветер заставил мужчин убраться восвояси вскоре после того, как они пришли. Один за другим все трое спустились в маленькую бухту, и вскоре их плоскодонка исчезла в сгущавшейся мгле. Как только на скале никого не осталось, Сван, проверив, надежно ли прислонена тачка к двери сарая, поспешил в дом и сделал то, что сегодня давно нужно было сделать – набросал записку кузнецу, решив, что Стой отнесет ее в город, как только шторм закончится. Потом он сходил в лес за псом, отвел лошадь с повозкой в стойло и пошел в башню. Камни тревожно постанывали, и он успокаивающе похлопал рукой по стене:

– Странные времена настали, друзья мои.

Стой согласился с ним, тихо гавкнув.

Но в фонарном отсеке все было в порядке, никаких признаков того, что здесь побывал Корт, не наблюдалось, за исключением недовольного ропота камней и горького привкуса во рту у Свана.

Старик зажег фитиль в резервуаре раньше, чем обычно, предварительно добавив туда еще масла. Затем неспешно спустился на ярус ниже, к часовому вращательному механизму, запустил его и вернулся в фонарный отсек. Он смотрел, как линза бросает красные и оранжевые отблески на стекла фонаря, за которыми желтеет закатное небо цвета поджившего синяка. Застывшее, заледеневшее небо цвета золота. И тут издали, из-за бурлящей отмели, донеслись первые раскаты грома.

Сван

1913 год

Шторм бушевал так оглушительно, что Сван едва различил за воем ветра и шумом волн мощный удар.

Его разбудили отголоски – что-то скрежетало снаружи, становясь всё тише, когда он рывком поднялся на койке в вахтенном отсеке, в помещении с часовым механизмом, где всегда спал во время штормов, чтобы следить за маслом. И на секунду Свану показалось, что он снова мальчишка, а в дверь барабанит Одела Пайк, и сейчас она закричит: «В гавань! Скорее!» Он встрепенулся и поднялся на ноги.

Скрежет донесся снова, похожий на страшный звериный рев. И у Свана упало сердце, потому что теперь он узнал этот звук.

Звук столкновения металла с камнем.

Корабль на отмели.

Сван распахнул люк, ведущий в фонарный отсек, и полез наверх, втягивая голову в плечи, потому что ожидал увидеть жестокое буйство стихии. Пламя горело ровно и спокойно, накрытое линзой, а за стеклянными стенами фонаря ярился ветер, громыхая обшивкой крыши. Сван прижался лицом к дрожащему стеклу, но увидел лишь огонь, отражавшийся в неистовых дождевых потоках. Чтобы разглядеть что-то в океане, нужно было оказаться подальше от источника света.

Такого беснования дождя и ветра, которое встретило его внизу, на выходе из маяка, Сван за всю свою жизнь не видел. А башня будто покачивалась, приплясывая на месте и скаля зубы навстречу шторму. «Не возьмешь! – словно кричала она непогоде. – Придется еще постараться!»

Сван, раскинув руки и распластавшись на каменной кладке маяка, сделал несколько шагов и повернулся к обрыву.

Край скалы впереди было не разглядеть, тогда он опустился на четвереньки и медленно двинулся вперед, ощупывая мокрую землю перед собой, пока рука не провалилась в пустоту. Он дождался, когда линза совершит поворот: три секунды тьмы, три секунды приглушенного сияния, три секунды ослепительно-яркого света. Даже в потоках ливня и в пляске волн ему удалось рассмотреть, что на отмели нет отблесков металла. Неужели он опоздал? Корабль уже затонул?

Но тут снова раздался грохот, и тягучий металлический скрежет зазвучал так громко, что Сван вздрогнул. Громко и близко. Слишком близко, чтобы доноситься с отмели.

Настолько близко, что источник звука должен был находиться прямо под ним.

Задержав дыхание под натиском бьющего в лицо ветра, Сван заглянул вниз с края обрыва. И в тот самый момент, когда сияние маяка сгустилось над ним в яркий луч, Сван остолбенел.

У подножия скалы был корабль.

Пароход, весь из мокрого металла и огня, застрял в скалах у входа в маленькую бухту. Задранная кверху часть корабля влажно отблескивала, и это казалось до неприличия неуместным – Сван почувствовал себя так, будто перекатился на бок в пустой кровати и наткнулся взглядом на чье-то лицо в паре дюймов от своего. Пароход дернулся, пыхнув серым облаком, словно его вырвало дымом.

Луч маяка заскользил дальше по штормовым тучам, и судно внизу погрузилось во тьму.

Сван, развернувшись, пополз к домику смотрителя; сердце колотилось в груди гулко и болезненно. Стой не спал – лежал, свернувшись клубком, широко открыв глаза и навострив уши. На кухне Сван вырвал лист из вахтенного журнала и нацарапал в спешке: КРУШЕНИЕ ГРУЗОВОГО СУДНА У СКАЛ, НЕМЕДЛЕННО НУЖНА ПОМОЩЬ. Сунул сложенную записку в резиновый чехол и привязал его к ошейнику Стоя.

– Беги к Питеру! – велел он псу, но тот не двинулся с места, дрожа всем телом и косясь в сторону океана. – Стой! – рявкнул Сван. – Питер!

Пес бросился к двери. Вслед за ним Сван, задыхаясь, пересек лужайку и поспешил вверх по лестнице на башню, в вахтенный отсек, преодолевая сразу по две ступеньки. А оказавшись наверху, замер в нерешительности.

Бывали на его веку и другие кораблекрушения, но никогда, даже в самых страшных случаях, он не останавливал вращение линзы. Для любого судна в бушующем океане это стало бы смертным приговором. Но пароход терпел бедствие здесь и сейчас, можно сказать – у его порога, в воздухе пахло огнем и плавящимся металлом, симфония скрежета становилась все громче, пока пароход продолжал проигранную уже битву. А помочь спасателям можно было только одним способом.

Сван взялся за рукоятку рычага часового механизма и дернул, останавливая крутящиеся шестерни.

Ему показалось, что потолок вздрогнул и сверху раздался вздох. Он поднялся через люк в фонарный отсек – линза замедлила вращение. Она была невероятно тяжелая, но Сван, навалившись, использовал силу инерции, чтобы докрутить ее до нужного положения: увеличительные стекла должны были поймать свет пламени под углом, который направит луч точно над краем скалы. Сван поднажал в последний раз, и линза остановилась, замерла неподвижно. Тогда он подлил в резервуар масла, взмолился о помощи всем святым – любому, кто в этот момент мог услышать призыв, – и, спустившись по лестнице, снова вышел навстречу шторму.

В ярком ровном свете пароход внизу казался меньше, беззащитнее. Очередная волна подняла его, и металл завизжал от столкновения со скалой, а Сван задохнулся от желания спасти этот корабль, защитить, потому что увидел его вдруг чужими глазами – глазами корабельщика, смотревшего за его спуском на воду, заказчика, выбиравшего цвет краски для кают, и матросов, приходивших на причал и считавших дни до того часа, когда он унесет их в открытый океан. Но все это теперь уже не имело значения. Сван даже не мог разобрать имени корабля на его борту.

Он почувствовал дрожь скалы – океан сделал вдох, набираясь сил, и Сван похолодел. Четвертая волна всегда самая мощная. «Посчитай мне, Софи!» Третья отхлынула, и пароход пошел вниз, скрежеща металлом по камню, выдувая угольную пыль, а за ним поднимался гребень нового вала. Поднимался над океаном и всем, что тот сейчас творил, поднимался над кораблем и всем, чем тот был для десятков людей. Поднимался над одинокой, бледной в луче маяка фигурой, цеплявшейся за поручень левого борта.

«Нет!» – выдохнул Сван.

Четвертая волна нахлынула.

Металл пронзительно взвыл, когда пароход стал разламываться надвое. Корма ушла под воду, и горящие угли заискрились на волнах, а нос судна еще бился о скалы, снова и снова.

Весь жизненный опыт, накопленный за восемьдесят три года на острове, кричал Свану, что он должен сделать, а чего не должен ни в коем случае. Спасение этих людей, терпящих кораблекрушение, было выше его сил и возможностей, как и раньше, как и всегда. Он уже выполнил свою задачу, предупредил город и людей – молодых и крепких, с надежными лодками. Они придут сюда и сделают все что можно. Лучше дождаться их здесь, людей из Норман-Клиффе, остаться на скале и дождаться помощи. «В лунном свете жду тебя…» Корабль погиб, и погибать вместе с ним нет смысла. «Жди меня, пока я в море, на просоленном просторе…» Море-океан отнимает, только отнимает и редко возвращает отнятое. «Крепче леди свою обнимай…» Лишь иногда возвращает – в маленькую скальную бухту. Если пучина решила что-то вернуть, волны принесут это именно туда. А рядом, кроме него, Свана, никого нет, чтобы забрать то, что она вернет. «Крепче леди свою обнимай, счастливые звезды считай…»

Сван начал действовать до того, как успел осмыслить, что собирается сделать. Он взял увесистый моток каната на крыльце дома и поволок его к лестнице на скале, спотыкаясь и не позволяя себе думать ни о высоте, ни о ветре, ни о ливне, ни о том, что в скальную бухту он спускался в последний раз лет сорок назад, ни о том, что внизу его ждут волны, которые только что разорвали надвое целый корабль. Одна ступенька, вторая. Одной рукой перехватить, второй. «Посчитай мне, Софи!»

Конец каната Сван привязал к верхней ступеньке лестницы и сбросил весь моток вниз – второй конец исчез во тьме. Перекладины, за которые он хватался руками в перчатках, были прочными, а вогнутая полукругом скала укрывала его от самых страшных порывов ветра. И все равно ему показалось, что сотня лет прошла, прежде чем ноги коснулись ледяной воды. Сван остановился, крепко держась за канат, и повернулся к океану.

Бухта была полностью затоплена – исчезли полоса серебристого песка, потаенные сокровища, полукруглый выход в море. Там бушевала вода, поднявшаяся выше, чем когда-либо на памяти Свана, и волны бились о скалу с поразительной мощью. Под скальной аркой на входе в бухту, раньше высоко поднимавшейся над водой, сейчас остался проем всего в несколько футов.

Сван поспешно вернулся на пару ступенек вверх; сердце болезненно колотилось, слева в груди он ощущал странное покалывание. За аркой виднелся поблескивающий бак парохода, и Сван пришел в ужас от того, как мало пространства осталось на входе в бухту – сейчас человек мог бы попасть сюда только в том случае, если бы точно знал, что она здесь есть, и намеренно поднырнул бы под арку. Но никто из терпящих бедствие людей не мог о ней знать.

В воздухе было столько дыма, что Сван с трудом дышал.

– Эй! – крикнул он, но ветер унес его слова.

Наверху так оглушительно грянул гром, как будто само небо раскололось, и Сван со страхом подумал о Стое, который сейчас один бежал в город. Сверкнула молния, отчего в бухте стало светло, как днем, – он даже зажмурился, и под веками мерцало красное сияние, пока он не открыл глаза, снова увидев благословенный полумрак.

А в полумраке из волн под аркой поднимался силуэт человека.

Сван затаил дыхание. Быть такого не могло. Но он был там – длинные мокрые волосы облепили шею, плечи словно виновато поникли, но на губах играла улыбка, и Сван потрясенно замер.

– Нико?.. – прошептал он.

В его глазах, ослепленных светом молнии, прояснилось, и улыбающийся юноша исчез.

Сван крепче вцепился в лестницу, сердце бешено колотилось, он не сводил взгляда с арки. Скрежет металла рядом с бухтой достиг новых оглушительных высот, да только Сван не обратил на него внимания – в его ушах вдруг зазвучала музыка, еще один трюк перепуганного разума. «Жди меня, пока я в море…»

И снова в волнах показался человек – на этот раз реальный, Сван это сразу понял. Из воды вынырнула мужская рука – бледная, с толстыми пальцами, – вытянулась из пучины.

Сван словно очнулся.

– Сюда! – Это должен был быть крик, но он и сам себя едва услышал. Сван огляделся бешеными глазами. Канат был ровно такой длины, чтобы достать до песка в бухте, но сейчас, когда вода так высоко поднялась, отрезок длиной в дюжину ярдов колыхался в волнах. Сван смотал его и бросил в сторону арки, однако канат был слишком тяжелый, а волны сразу отбросили его назад, и старик мог лишь бессильно смотреть, как рука утопающего снова уходит под воду.

Вдруг неподалеку вынырнул второй человек и поплыл к первому. Подросток, почти ребенок, казавшийся до боли крошечным и хрупким в гигантских волнах. Сван, цепляясь за лестницу, видел, как тот нырнул и снова появился на поверхности, вытянув за собой тонущего мужчину. Мужчина был без сознания или просто перестал бороться за жизнь – мальчику приходилось пригалагать невероятные усилия, чтобы удержать его, но волны были сильнее. Не оставалось сомнений, что эти двое долго не продержатся.

Сван снова лихорадочно вытянул из воды канат и обвязал его вокруг своей груди, крепко затянув узел и оставив один длинный свободный конец. А потом сделал глубокий вдох.

И прыгнул в воду.

Холод сразу пробрал до костей, Свану с трудом удавалось дышать, пока он плыл к арке. Мальчик увидел его – замахал одной рукой, удерживая второй мужчину. Несколько мучительных минут понадобилось Свану, чтобы добраться до них и бросить свободный конец каната в сторону протянутой руки мальчика. Волны, бесновавшиеся в бухте, тотчас швырнули Свана в скалу – он сильно ударился ногой о камни, но сразу развернулся и поплыл обратно к лестнице. Ему оставалось лишь надеяться, что мальчик успел ухватиться за канат и следует за ним. Добравшись до лестницы и ухватившись за ступеньку, он обернулся – мальчик был в воде, он тоже обвязал конец каната вокруг своей груди, мужчина безвольно обмяк в его руках, и Сван с облегчением перевел дыхание: кажется, у них все получится.

Крепко взявшись обеими руками за перекладину повыше, он рывком встал на ноги на нижней ступеньке. Перехватил рукой следующую. По очереди. Одна ступенька. Вторая. Третья. Четвертая…

Накатила волна.

Сван ударился подбородком о перекладину и почувствовал вкус крови во рту; перед глазами вспыхнули искры. Пошатнувшись, он вцепился в лестницу, заставил себя преодолеть еще три ступеньки, карабкаясь вверх, пока ноги не оказались над водой. Теперь можно было опять обернуться. Новая волна бросила двух пловцов на скалу. Мальчик обмяк в воде, но канат, охватывавший его грудь под мышками, был на месте. А мужчина, выскользнув из его рук, уже погрузился в ходившую ходуном воду бухты.

У Свана из груди вырвался всхлип: «Нико!» Волна подбросила мальчика, и он почти ушел под воду, лицом вниз. Сван потянул канат, но тот был слишком длинный – извивался змеиными кольцами в волнах. Голова мальчика ушла под воду еще глубже. «Жди меня, пока я в море…»

Сван развязал узел на своей груди, перекинул конец каната через перекладину повыше и, вцепившись в него так, что побелели костяшки пальцев, принялся тянуть, как поднимают груз на лебедке. Он тянул и тянул, пока бесчувственное тело не ткнулось ему в спину. Мальчик по-прежнему не шевелился; его глаза в щелках между веками казались багровыми, губы – бескровными. Потерял сознание? Погиб? Сван не знал, да и про самого себя-то уже не мог сказать, жив он или мертв. Привязав мальчика к себе канатом, старик начал медленно, мучительно медленно подниматься по лестнице.

Когда волны остались внизу, подъем лишился любых ориентиров – теперь были только черная ночь и черный камень, не дававшие определить, сколько еще ступеней до края скалы. Если бы не боль в руках, которая усиливалась каждый раз, когда он хватался за новую перекладину, Сван мог бы поклясться, что они не двигаются с места. Но он без остановки карабкался вверх, перехватывая руками перекладины, пока наконец не свершилось чудо – ладонь, в очередной раз взметнувшись, схватила пустоту.

Последним рывком он выбрался на край скалы и повалился на бок, на голые камни, задыхаясь и тупо глядя на потоки дождя в сиянии маяка. А в завываниях ветра звучали слова Фрэнсиса Нормана: «Как тут помог бы маяк? Осветил бы тонущим путь на дно?» И Сван впервые подумал, что в них есть резон. Огонь и стекло могут сделать так много и вместе с тем – так мало.

А потом его схватили за плечи чьи-то руки, кто-то окликнул его по имени. Дальше возникло чувство невесомости, Свана окутал свет собственного дома, под ним каким-то чудом оказалась кровать.

– Ну слава богу, слава богу, ах ты старый дурень…

Это говорил Питер. А поверх его плеча Сван увидел, что городской врач, Эймос Райт, склонился над неподвижным телом, лежащим на кухонном столе.

– Скала, – прохрипел Сван. – Корабль.

– Мы в курсе, Сильви, – отозвался Питер. – «Покоритель морей» уже на пути туда, а за ним спешат остальные. Задача будет трудная, но они сделают все что смогут, спасут людей. Благодаря тебе.

А мир вокруг Свана уже тонул, делался темным, свинцовым, серо-белым. Что-то влажное и холодное ткнулось ему в щеку, и старику понадобилось огромное усилие, чтобы снова открыть глаза, повернуть голову и зарыться лицом в мокрую, выстуженную шерсть Стоя. Пес тоже забрался на кровать, положив лапы ему на грудь, и теперь радостно скалился в лицо, урча и подвывая.

– Ты молодец, все сделал правильно, – сказал ему Сван, едва ворочая языком. – Хороший мальчик…

И тут все вокруг стало черным.