Текст книги "Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов"

Только кожа да кости

После того как 23 апреля 3-я армия США освободила концентрационный лагерь Флоссенбюрг в Баварии недалеко от границы с Чехией, Бен посетил лагерь. Там американцев встретили примерно полторы тысячи тяжелобольных людей. Как и в других лагерях, эсэсовцы гнали большинство заключенных в «марше смерти» на огромное расстояние, чтобы замести следы преступлений. С середины апреля 40 000 заключенных из главного лагеря и многочисленных филиалов на юге были направлены в концентрационный лагерь Дахау. В основном конвои передвигались лесами по ночам. «Эта немыслимая история – пример нового порядка Гитлера, – так начинается письмо Бена Гертруде от 29 апреля с рассказом об этих событиях. – Если бы я не видел их собственными глазами, я наверняка поставил бы эти факты под сомнение. Но я это видел». Двумя днями ранее военная разведка сообщила, что концентрационный лагерь Флоссенбюрг освобожден союзниками. С офицером и водителем Бен немедленно отправился в путь. По дороге тянулись грузовики, везущие «унылых немецких военнопленных» под охраной горстки американских солдат в джипе. Затем внезапно появились небольшие группы бредущих пешком заключенных. Изможденные жертвы концлагерей помутневшими взглядами провожали идущие навстречу грузовики. «Они были слишком изнурены, чтобы улыбаться, но на каждом лице промелькнул печальный проблеск благодарности, и слова были излишни». Многие были на грани истощения и страдали от различных болезней. «Тиф и смертоносные вши сопровождали это паломничество», – описывал Бен увиденное.

Ференц и его спутники прошли мимо деревни, где их остановил французский солдат. Два года он был немецким военнопленным. Когда начали прибывать колонны измученных узников концлагеря, эсэсовцы приказали ему и еще примерно четырнадцати военнопленным выкопать большую яму в ближайшем лесу. Выполнив приказ, они поспешили уйти, поскольку знали, что будет дальше. Убегая через поля, они видели эсэсовцев, гнавших группу из примерно сорока или пятидесяти истощенных мужчин. В тот момент Бен прервал рассказ солдата и попросил его указать место расстрела. Они примчались туда на джипе. «Вот здесь это произошло, – сказал он, – а они лежат там». Бен увидел холм свежей земли, прикрытый ветками. Он принес из машины лопату и велел французу копать там, где, по его мнению, похоронены узники. Почти сразу тот наткнулся на голову одной из жертв. «Укрой их снова», – попросил Бен. Покойные уже достаточно настрадались. Чтобы получить больше информации, они отправились на расположенную поблизости ферму. Под присягой жена фермера свидетельствовала, что видела приближающуюся колонну и вскоре после этого услышала серию выстрелов, примерно каждые одну-две минуты. Группа эсэсовцев оставила трупы на земле, а ее муж и сын засыпали тела землей, чтобы предотвратить распространение болезни. Бен также прислал Гертруде 14 июня 1945 года фотографии массового захоронения, сделанные специалистами. Он сопроводил снимки текстом: «Надеюсь, они тебя не напугают. Фотографии могут дать лишь небольшое представление о том, как это было на самом деле».

Вместе с командой они отправились дальше. По дороге им постоянно попадались небольшие холмы, под которыми они находили тела. По этим захоронениям можно было отследить путь «эвакуационных маршей». «Вдоль дорог покоится, должно быть, от двух до трех тысяч убитых. Некоторые даже не были похоронены, и от вида лежавших вповалку посиневших тел мое сердце разрывалось на части», – записал он позже. Когда они сделали небольшую остановку, чтобы разобраться с дорожным указателем, к ним подбежал окровавленный мужчина в штатском.

– Чем я могу вам помочь? – спросил Бен.

– Пожалуйста, пожалуйста, – бормотал он, – я немецкий солдат.

Бен спросил, где его униформа. Немец указал на штаны. Русские отняли у него все остальное, и сейчас гнались за ним. Он потерял воинскую книжку и вместо нее предъявил несколько не скрепленных бумаг. Среди них оказалась фотография члена СС.

– Вы из СС?

– Нет, нет, – взмолился мужчина и попытался забраться к ним в джип.

В этот момент на вершине холма показался мужчина на велосипеде. На его плече висела винтовка.

– Они стреляли в меня. Они меня убьют, – рыдал перепуганный немец.

Тем временем велосипедист, оказавшийся русским, подкатил к джипу.

– Это эсэсовец, – крикнул он.

Беглец снова стал упрашивать Бена спасти его.

– На вас нет униформы, – прокричал в ответ ему Бен. Русскому же он сказал:

– Делай, что хочешь!

Когда «нацист услышал это, он зарыдал, но в тот момент русский взял винтовку и с расстояния около четырех метров выстрелил в спину убегавшему немцу». Немец пробежал еще немного, угодил под колеса ехавшего американского грузовика и упал замертво. Водитель был шокирован.

– Сэр, – оправдывался он перед офицером, сопровождавшим Бена, – я ничего не мог поделать.

– Просто уберите его с дороги и езжайте дальше! – приказал офицер.

Дикие сцены сопровождали их не только на улицах. Бен беседовал с людьми, принимавшими участие в «маршах смерти», а также с немецкими жителями из окрестностей лагеря. Он писал, что самые умные успели сбежать. Дома оставшихся немцев разграбили голодающие бывшие узники. В те месяцы многие жили «в домах, которые нашли по дороге». Бен несколько раз заходил в жилые дома и конюшни, захваченные бывшими заключенными. «Люди лежали повсюду, многие были слишком больны, чтобы двигаться, и просто ждали кого-нибудь, кто придет и поможет им», – писал он. Больше всего боялись русских. Одна старуха жаловалась Бену, что «красные» украли ее единственную корову. Она осталась без молока и просила Ференца вернуть корову и наказать воров. Бен ответил, что из-за немцев русские потеряли гораздо больше, чем одну корову, и если она захочет вернуть скотину, то может обратиться к Гитлеру.

Наконец они добрались до Флоссенбюрга. Лагерь располагался на склоне возле развалин средневекового замка и был виден издалека. Мрачные бараки «необъяснимым образом контрастировали» со старинной крепостью. На воротах они увидели две таблички. На одной по-английски было написано «Карантин», на другой – «Счастливый конец для заключенных! Добро пожаловать!» (Prisoners Happy End! Welcome!). Их повесил чешский заключенный и секретарь лагеря Эмиль Лезак, который начал писать первую историю лагеря в его последние часы – утром 23 апреля, до прибытия 358-го и 359-го пехотных полков 90-й дивизии 3-й армии США. Заслышав звук двигателей приближавшихся патрулей, он бросил предложение на полуслове: «Сейчас я должен прерваться, освободители здесь!» У входа стояли два американских врача. В лагере была эпидемия тифа, но Бену и его спутникам дали понять, что, разумеется, они могут войти, чтобы провести расследование. «В лагере все еще было около четырнадцати сотен заключенных, и горели десятки маленьких костров, на которых сжигали кишащую вшами одежду», – вспоминал Ференц.

Сначала Бен осмотрел крематорий. Немецкие инженеры построили специальное приспособление: «Погибших выносили из лазарета или из другого помещения, где они умерли, и грузили на телегу. Она была сконструирована как большой гроб и установлена на узкоколейную железную дорогу. Когда кузов наполнялся, телегу отправляли в крематорий». Открывались тяжелые железные ворота, телега въезжала в туннель и спускалась по склону в расположенный внизу крематорий. «Мы открыли запертые ворота и спустились по шпалам», – рассказал Бен. Он спрашивал себя, сколько людей «прибыло сюда упрощенным путем – в телеге». Он описал крематорий как небольшое здание с несколькими комнатами. В одной комнате была большая печь. «Огонь не горел, но пепел и кости были отчетливо видны». В соседней комнате были сложены как «в поленнице» около шестидесяти трупов. Только нехватка топлива спасла от кремации тела этих людей, которые несколько дней назад были живы. «От них остались только кожа да кости, но и на таких телах были заметны шишки и рубцы от ударов. Ягодицы были почерневшими и посиневшими в тех местах, где резиновая трубка СС оставила след до самой смерти». (О таких трубках, частично заполненных песком, также сообщали из других концлагерей как об орудиях пыток.) Удушающий запах разложения был невыносим, но зрелище этих избитых, истощенных от голода тел и мысли о том, как они встретили свою смерть, были еще хуже. За крематорием Бен обнаружил яму, заполненную пеплом, в которой виднелись остатки человеческих костей. Если яма переполнялась, пепел разбрасывали на соседних полях. Мрачная серая дымка все еще витала над землей. Специальные сооружения сохранились как часть мемориального комплекса. «После 1945 года туннель, спуск и крематорий стали важным напоминанием о концентрационном лагере Флоссенбюрг и символом массовой гибели в лагере», – сказано в брошюре, посвященной мемориалу Флоссенбюрг.

Осмотрев помещения, Бен отправился собирать доказательства. «Нам понадобится помощь», – заявил он. Сопровождающий офицер вызвал подкрепление, фотографов, кинооператоров, стенотипистов, чтобы «запечатлеть для мира истинное значение немецкой культуры». Комендантом лагеря теперь был русский капитан, который много лет был военнопленным в Флоссенбюрге. Он предложил Бену любую помощь, «и я занял два больших кабинета в качестве нашей штаб-квартиры». В лагере он встретил двадцатидвухлетнего лейтенанта из Югославии, который изучал медицину в Кембридже, но был захвачен в плен нацистами во время отпуска на родине. «Я называл его Вилли и назначил своим главным помощником, потому что, в дополнение к его острому интеллекту и глубоким знаниям о лагере, он свободно владел семью языками». Некоторые заключенные до самого освобождения прятали книги со статистикой и теперь приносили их следователям. Бен назначил команду, которая изучала данные и составляла таблицы. Лезак и еще два француза, которые долго были в плену, продолжили писать историю лагеря. Остальным Бен поручил записать имена всех эсэсовцев, работавших в концентрационном лагере. Больных, которые лежали в лазарете, опросил врач. Остальных свидетелей опрашивал Бен в своем кабинете.

Вскоре на пороге его кабинета появился русский капитан. Он решал рабочие вопросы, и у него возникло несколько проблем. Первой была «проблема гомосексуализма». Это было распространенное явление в лагере, где не меньше семидесяти заключенных насиловали молодого узника. По его словам, российские законы запрещали подобное поведение, и он хотел узнать, как к таким вещам относятся в Америке. Бен объяснил, что в Америке гомосексуализм тоже под запретом, «но наказывать заключенных, которые уже достаточно наказаны, за то, что они совершили на пороге смерти, не имеет никакого смысла». Юношу, который подвергся надругательствам, немедленно вывезли из лагеря и передали на попечение американских врачей. «Капитан, казалось, почувствовал облегчение», – заметил Бен.

Вторая проблема состояла в том, что среди заключенных были немецкие солдаты и сотрудники гестапо, которые отбывали наказание за преступления, совершенные при исполнении служебных обязанностей. Когда пришли американцы, их тоже освободили. Бен приказал составить список. В случае если их поймают, с ними будут обращаться как с обычными военнопленными.

Третья проблема касалась «капо» – привилегированных заключенных, которые сотрудничали с лагерной администрацией и надзирали за другими узниками. Иногда капо были более жестокими, чем СС. Что с ними следовало делать? «Сначала я думал, что мы поступим с ними так же, как намеревались поступить с военными преступниками», – решил Бен. Он вызвал свидетелей, которые дали показания под присягой против обвиняемых. Первого капо несколько свидетелей обвинили в том, что он до смерти избил больного француза резиновым шлангом. Бен вызвал заключенного и провел очную ставку на основе собранных фактов. Мужчина провел в плену шесть лет. Бен предъявил ему обвинения в том, что он оказывал фашистам услуги и жестоко обращался с простыми заключенными, чтобы получить некоторые привилегии. «Он отрицал все это, но лгал слишком очевидно», – сделал вывод Ференц. Другой капо, как рассказали заключенные, убил нескольких пациентов в лазарете. Он заталкивал им в рот шланг и включал воду под сильным напором. «Прокуроры и комендант лагеря пришли к единому мнению о том, что эти мужчины должны получить за свои преступления не более нескольких месяцев тюремного заключения», – таким был вердикт. В других частях мира эти преступления, несомненно, будут преследоваться как убийства, но в условиях «когда убийство столь же обыденная вещь, что и еда», возникает вопрос о том, как должен ответить за содеянное обвиняемый, если он делала только то, что творилось на его глазах изо дня в день. «Можем ли мы применять ценности и нормы цивилизованного мира к людям, которые четыре или пять лет находились в лагере смерти?» Бен не мог сходу ответить на этот вопрос. Он посадил обоих мужчин в «довольно удобные камеры» на территории лагеря. «Они, вероятно, проведут в заключении месяц-другой, и это будет разумно», – посчитал Бен.

Расследование в концентрационном лагере Флоссенбюрг длилось несколько дней. 1 мая Бен сообщил Гертруде сенсационные новости: «Прошлой ночью я спал в постели оберштурмбанфюрера». Речь шла о последнем нацистском коменданте лагеря Максе Кёгеле, «главном кошмаре Флоссенбюрга», при котором были зверски убиты тысячи людей. «Улики против него собраны, и некогда гордый предводитель теперь не больше, чем просто пойманный преступник», – написал Бен. Несколькими неделями ранее он отдал приказ о «марше смерти» заключенных, которые едва были в состоянии идти, в концентрационный лагерь Дахау. Перед тем как американцы появились на месте преступления, он исчез с бумагами заключенных и был арестован лишь в июне 1945 года. Вскоре он повесился в тюрьме. В то время как заключенные жили в «жалких кишащих вшами хижинах», «переполненных, как сардины», всего в двух шагах в «роскошном доме» наслаждался жизнью нацистский начальник. Он бежал так поспешно, что оставил практически все: «Я достал чистые простыни из его шкафа и высморкался в его носовой платок». Когда Бен писал эти строки, он был одет в банный халат оберштурмбанфюрера и его новые тапочки, «а лежать, набрав в ванну горячей воды (пусть и с некачественными немецкими солями для ванны), было величайшим наслаждением».

Был вечер; позади остался напряженный день. «Я собрал показания под присягой у людей всех национальностей». Заключенные были из разных стран, больше всего из Польши, Советского Союза, Венгрии, Германии, Чехословакии, Италии и Югославии. Оставшиеся в лагере бывшие заключенные объявили 1 мая своим «Днем освобождения». Советская власть задавала тон, поэтому не случайно празднование выпало на День трудящихся. В центре лагеря установили большую сцену. Развевались флаги США, Великобритании и СССР. Висели написанные заключенными портреты Черчилля, Сталина и недавно умершего американского президента Рузвельта. В самом верху на платформе прикрепили табличку «Thanks To Our Liberators» («Спасибо нашим освободителям»). Ночью накануне к Бену пришла делегация заключенных, чтобы узнать, как написать эти слова без ошибок. Представители разных наций сформировали отряды, и каждый отряд прошел вокруг площади под флагом своей страны. Все произносили «длинные, витиеватые речи, благодарили союзников и осуждали капиталистическую систему». Одна группа маршировала без флага. Бен спросил, кто это. «О, так это евреи», – услышал он в ответ.

Конец войны без духа праздника

7 мая 1945 года, после длительного перерыва, Бен сделал еще одну запись в своем маленьком карманном дневнике. «Сегодня вечером я услышал по радио, что война окончена!» – написал он черными чернилами красивым почерком. Германия объявила о полной капитуляции. Военные действия были прекращены. 30 апреля Гитлер покончил жизнь самоубийством в своем подземном бункере в Берлине. «Тысячелетний рейх», просуществовав 12 лет, закончился грудой развалин. Вторая мировая война, которая была спровоцирована нацистами и продолжалась в Азиатско-Тихоокеанском регионе до тех пор, пока американские атомные бомбы не были сброшены на Хиросиму и Нагасаки в начале августа, после чего Япония капитулировала, унесла по меньшей мере пятьдесят миллионов жизней. Безусловно, наибольшей кровью заплатил советский народ – его потери составили примерно половину от общего числа погибших. Среди жертв немецких массовых преступлений выделялись европейские евреи. Около шести миллионов евреев были убиты нацистами. Решающим шагом на пути к привлечению виновных к ответственности стала Потсдамская конференция, состоявшаяся в июле и августе 1945 года. Победоносные державы США, Великобритания и СССР установили послевоенный порядок. Территория Германии была разделена на четыре зоны оккупации – Франция также получила часть, – управляемые военными администрациями.

Главнокомандующие заседали в Союзном контрольном совете, высшем оккупационном органе, который также издавал законы. Закон Союзного контрольного совета № 10[20]20
  Союзный (иначе – Союзнический) Контрольный Совет в Германии был учрежден тремя союзными державами – Великобританией, СССР и США, к которым впоследствии присоединилась Франция, – для осуществления всей полноты власти, включая законодательную, на территории оккупированной ими Германии. Среди прочих актов Совет издавал законы. Примечательно, что Совет располагался в здании Высшего апелляционного суда Берлина в Кляйст-парке, где состоялось первое заседание Международного военного трибунала, на котором были предъявлены обвинения главным нацистским преступникам. Остальная работа трибунала проходила уже в Нюрнберге.


[Закрыть] стал важнейшей правовой основой для судебного преследования за преступления нацистов.

В письме к своей возлюбленной, также датированном 7 мая, Бен описывает свою реакцию на известие об окончании войны. Задолго до этого события он думал, что сойдет с ума от радости. «На самом деле я спокойно слушал, оставаясь серьезным, и в это до сих пор очень трудно поверить», – отметил он. Его товарищи проявили похожие чувства: ни диких криков, ни ликования, ни дождя из конфетти. Кто-то сказал: «Думаю, это стоит отметить», но ничего не произошло. «Не было никакого особого шума. День окончания войны был обычным, как любой другой день». Он записал в дневнике: «Конец войны оказался разочаровывающей противоположностью ожиданиям. Никто не выглядел особо впечатленным».

Так почему не было эйфории и ликования? «Быть может, это потому, что солдаты – не вполне люди, а всего лишь солдаты, и это что-то другое». И то, что немцы подписали акт о капитуляции, было «лишь одним шагом, притом не самым важным в нашей жизни». А самым важным был другой вопрос: «Когда же мы вернемся домой?»

Но это время еще не пришло. Несмотря на то что война в Европе закончилась, многое еще предстояло сделать.

Только сейчас весь масштаб нацистских преступлений проявился во всех жестоких деталях. «Дело о военных преступлениях» переживало бум. В офис Бена только что наняли одиннадцать новых сотрудников. Бен теперь носил «звучное» звание «руководителя аппарата», но его это мало волновало. Гораздо охотнее он работал на выездах, и вскоре этому желанию суждено было исполниться. Вместе с 3-й армией США он нацелился на юг. После короткого визита в Дахау (поскольку лагерь, освобожденный в конце апреля другой американской армией, не входил в зону его ответственности) Бен занялся расследованием в чудовищном концлагере в Австрии.

Живые мертвецы из Маутхаузена

Нет такого концентрационного лагеря, который не был бы невообразим по человеческим меркам, но концентрационный лагерь Маутхаузен показался Бену особенно жестоким. «Маутхаузен был одним из худших мест в мире, и мой разум до сих пор отказывается верить в то, что я там видел», – отметил он в дневнике 11 июня спустя несколько недель после осмотра. Он «никогда не мог забыть» истощенные скелеты концлагеря Эбензее (филиала Маутхаузена), где тысячи и тысячи людей систематически умирали от голода. Письмо «любимой Труди» от 15 мая 1945 года, в котором он подробно рассказывает о Маутхаузене, начинается многозначительной фразой: «Дунай ни синий, ни красивый; по крайней мере, в это время года». Последние шесть дней непрестанно светило солнце, но ни река, ни крутые холмы, ни великолепная погода не могли озарить гнетущий пейзаж хоть искрой радости.

Место для лагеря выбирали руководители СС. Вскоре после аннексии Австрии в марте 1938 года Гиммлер, начальник Главного административно-хозяйственного управления СС Освальд Поль и главный инспектор немецких концлагерей Теодор Эйке осмотрели участок на берегу Дуная под Линцем. Там находился большой карьер «Винер Грабен». Увиденное удовлетворило эсэсовских начальников, и уже в конце апреля они распорядились об учреждении Германской корпорации вскрышных работ для добычи гранита. Работу должны были выполнять заключенные. В августе 1938 года из Дахау в Маутхаузен перевели примерно триста человек, которые построили лагерь. К концу года в лагере насчитывалось более тысячи заключенных. Если вначале это были в основном преступники и «бродяги», осужденные нацистской судебной системой, то с 1940 года к ним добавились испанские республиканцы – участники гражданской войны, бежавшие во Францию после победы Франко и переданные немцам режимом Виши. В период с августа 1938 года по май 1945 года в концентрационном лагере Маутхаузен находилось около 197000 узников. По меньшей мере 95 тысяч заключенных погибли. Более 14000 из них были евреями. Там были стационарная газовая камера и мобильная «душегубка», чтобы совершать убийства более эффективным способом. Последние жертвы Маутхаузена были отравлены «Циклоном Б» 28 апреля, когда война практически подошла к концу.

Бен поехал в Линц и отчитался перед майором в штабе дивизии. На следующее утро он на джипе отправился в Маутхаузен. На узкой крутой дороге он встретил сотни людей. «Но многие из них никуда не шли. Они лежали в пыли, и впалые глаза смотрели из их костлявых лиц». В верхней части подъездной дороги он увидел стену из больших каменных блоков, через равные промежутки перемежающуюся со сторожевыми башнями. «За этой монументальной каменной крепостью находились 25 000 умирающих и мертвых душ», – написал Бен. Другие виденные им лагеря – постройки из дерева, окруженные заборами из колючей проволоки, – выглядели как временные. «Но этот был построен, чтобы стоять вечно. Добротное место для уничтожения «врагов рейха». Бен медленно проехал через ворота. Во дворе его встречала толпа людей. Одни были совсем без одежды, другие кутались в лохмотья или носили штаны в полоску. К нему подбежал темнокожий мальчик. Тонкий, как тростинка, он протягивал свою тощую руку. «Сигаретку, сигаретку, Касабланка, Касабланка», – клянчил он. По названию Бен понял, что мальчишка попал сюда из Марокко. Стоящая вокруг толпа с любопытством наблюдала, удастся ли мальчику выклянчить сигарету. Бен не осмелился исполнить его желание, потому что опасался, что мальчика собьют с ног. «Я лишь грустно покачал головой и пошел дальше», – записал он.

Одну из канцелярий лагеря следственная группа использовала как базу. Заключенные сформировали интернациональный комитет, в состав которого вошли представители каждой страны, чьи граждане содержались в лагере. Они дали показания под присягой о том, что происходило с ними и их соотечественниками. Кто-то был словоохотлив, кто-то взбешен, но все без исключения подписались под одним и тем же требованием: правосудие должно свершиться, а виновные ни при каких обстоятельствах не должны уйти от наказания. Из описаний было ясно, что надзиратели использовали целый арсенал приспособлений для пыток. Побои были настолько обычным делом, что их не стоило и упоминать. Заключенных избивали железными цепями, зимой голых выводили на мороз и обдавали горячей и холодной водой, расстреливали якобы «при попытке к бегству», отправляли в газовый душ или в лазарете вводили внутривенно бензол. В главном лагере было три крематория, и хотя эсэсовцы пытались замести следы, некоторые из них скрыть было невозможно. Попытка спрятать газовые вентили, замазав их штукатуркой, также не увенчалась успехом, «потому что у них не было времени убивать всех, кто знал об этом, а предполагаемые жертвы стремились раскрыть методы своих мучителей».

Освобожденные заключенные показали Бену и огромную каменоломню. «Каждый камень стоил человеку жизни», – сказал один из них. Одним из излюбленных «нацистских видов спорта» было приказывать заключенным прыгать через большие камни. «Тех, кто отказывался, насильно сбрасывали вниз. Раздробленные кости все еще виднеются среди валунов». Намекая на владельца Германской корпорации вскрышных работ, Бен писал: «“Акционерами” каменоломни были члены СС и лидеры нацистской партии. Кровь рабов была их дивидендами, и жирдяи знатно поживились на человеческих страданиях».

Горе в Маутхаузене имело множество лиц; оно смотрело на Бена не только глазами детей, но и глазами белокурых женщин, когда он проходил через казармы и видел «живых мертвецов». Он спросил одну четырнадцатилетнюю девочку из Венгрии на ее родном языке, где находятся ее родители, и она расплакалась. «Она выглядела как старая женщина и была похожа на высохший скелет. Глядя на нее, я задавался вопросом, на чем же держится ее бестелесная жизнь. На следующее утро я получил ответ на свой вопрос. Я видел, как ее крошечное тело несли в крематорий. Теперь ее положат в деревянный гроб и похоронят за пределами тюремных стен», – писал Бен. Он встречал новорожденных, которым было всего две-три недели, обернутых в лохмотья, живущих в грязи без пропитания, «не имевших ничего, кроме рыданий». «С робкой надеждой» их матери интересовались, когда они наконец-то смогут уехать. «И я не мог дать ответа, потому что существовало так много лагерей и так много тысяч не менее несчастных людей, что для этого требовалось время, и каждый день был для них вечностью», – понимал Ференц.

Было еще много других вещей, которые он видел и делал, но сейчас он не мог всего описать: «Это ужасно и душераздирающе». Человек, который говорит о себе, что видел столько страданий, сколько не видел ни один современник этого кровавого века, начал опасаться за свою человеческую способность к восприятию. Он боялся, что жуткие картины, засевшие в его памяти, могут притупить его чувства и навредить его внутреннему миру. «Я даже на мгновение не хочу задумываться о том, что один только вид всех этих вещей творит со мной. Как я смогу когда-либо снова стать настолько изнеженным, чтобы ухаживать за поцарапанным пальцем, или заботиться о других мелочах, которые отныне будут казаться настолько несущественными?» – он мог бы говорить бесконечно, «но всегда об одном и том же». Уже рано утром он отправился в следующий филиал Маутхаузена. Это был Эбензее.

Одиннадцать дней спустя, в середине мая, Бен приехал в Эрланген и написал Гертруде о расследованиях, проведенных в Эбензее. Филиал Маутхаузена был во многих смыслах беспрецедентным и одним из «самых запоминающихся» мест, в которых он побывал. Обычных орудий пыток здесь в основном не было, тем не менее сам лагерь представлял собой ужасное место. Большинство заключенных умерло от голода. Их принуждали работать на каменоломне, «и пищевой рацион был таким, что люди в течение шести месяцев умирали».

Когда американская армия освободила лагерь, в нем немедленно установили полевой госпиталь. Бен проходил через палаты и видел пациентов. «Смерть была повсюду. Но многие были еще живы, и американцы пытались спасти хотя бы то, что осталось от этих жизней», – писал он. Перед одной из казарм стояли ведра с водой, в которых заключенные мыли больных. «Это было невообразимое зрелище». Жалкие тельца, состоящие лишь из кожи и костей, несли в ванну «как младенцев», едва ли кто-то из них весил более 80 фунтов (чуть более 36 килограммов). Их ставили прямо в ведра и поливали водой. «Словно безжизненные марионетки, эти некогда человеческие существа валились на тех, кто их купал. Их головы запрокидывались назад, а руки вяло свисали. И все же эти скелеты, еле стоявшие на тонких как спички ногах, были живыми существами – людьми, которые в другой жизни могли быть знаменитыми и влиятельными. Теперь они были беспомощными куклами, похожими на животных, которым не давали умереть».

Тот, кто не видел этого своими глазами, не может в полной мере представить себе эту сцену. «Все это кажется диким кошмарным сном», – жазал Ференц.