Текст книги "Три сестры, три королевы"

Дарем Хаус,
Лондон, март 1503

В крайнем смятении и преодолевая нежелание выполнять приказ бабушки, я отправляюсь с визитом к Екатерине и застаю ее греющейся возле несильно разожженного камина в ее комнатах. Она по-прежнему в черном платье, укутанная в темную шаль, в знак двойного траура. Увидев меня, она тут же улыбается и вскакивает навстречу.

– Как я рада тебя видеть! А Марию ты взяла с собой?

– Нет, – с раздражением отвечаю я. – Почему я должна была ее брать?

В ответ на мою вспышку она только смеется.

– Нет, нет, я так рада, что ты пришла одна и мы теперь можем поболтать. – Она кивает слуге, который проводил меня до ее комнат: – Можно положить еще полено. – Это звучит так, будто дрова были чем-то драгоценным. Затем она снова оборачивается ко мне: – Не желаешь бокал эля?

Я принимаю ее угощение и не могу сдержать смеха, когда замечаю, как она делает глоток из своего бокала и тут же ставит его на стол.

– Ты так и не полюбила этот напиток?

Она качает головой и со смехом отвечает:

– Нет, и мне кажется, никогда не смогу этого сделать.

– А что же вы пили в Испании?

– Ну, у нас была чистая питьевая вода, – начинает рассказывать она, – фруктовые соки и напитки из фруктов, легкие вина и лед из ледников.

– Лед? Вода?

Она пожимает плечами, словно отметает все воспоминания о роскоши, в которой она жила дома, в своем дворце Альгамбра.

– Да, было много разных напитков и угощений, но теперь это не имеет значения.

– Неужели тебе не хочется вернуться домой? – Я постепенно подбираюсь к теме, которая интересовала бабушку.

– А ты бы вернулась? – спрашивает она, словно ее действительно интересует мое мнение. – Если бы ты овдовела, ты бы захотела вернуться домой и покинуть страну своего мужа?

– Наверное. – Я как-то даже не задумывалась об этом.

– А я не хочу. Теперь Англия мой дом. А я – вдовствующая принцесса Уэльская.

– Но королевой ты никогда не станешь, – вдруг выпаливаю я.

– Буду, если выйду замуж за твоего брата, – возражает она.

– Ты не собираешься замуж за моего отца?

– Нет. Какое странное предположение!

Мы обе замолкаем.

– А моя бабушка считает, что ты именно это собираешься сделать. – Эта мысль теперь действительно звучит как-то неловко.

Екатерина бросает на меня странный взгляд, словно старается удержаться от смеха.

– И что, она прислала тебя, чтобы попытаться меня остановить?

Теперь уже и мне становится смешно.

– Ну, не совсем, но…

– А, чтобы выведать мои секреты, – тут же догадывается она.

– Ей невыносима одна мысль о том, что он может снова жениться, – добавляю я. – Знаешь, и мне она тоже неприятна.

Она обнимает меня за плечи. Ее волосы пахнут розами.

– Ну конечно же нет, – говорит она. – Я совершенно не намереваюсь это делать, да и мать никогда не позволила бы мне этого.

– А они разве не настаивают на твоем возвращении домой?

Она долго смотрит на огонь, прежде чем ответить, и я успеваю хорошо рассмотреть ее изящный тонкий профиль. Мне кажется, что эта женщина может выйти замуж за любого, кого выберет.

– Я думаю, что они договорятся о выплатах приданого и обручат меня с Гарри, – наконец произносит она.

– А что будет, если этого не произойдет? – не унимаюсь я. – Если бабушка пожелает женить Гарри на другой принцессе?

Она поворачивается и смотрит мне прямо в глаза, не отводя взгляда и позволяя себя рассмотреть в открытую.

– Маргарита, я могу только просить Всевышнего о том, чтобы с тобой не произошло ничего подобного. Утрата любимого мужа – это ужасное горе. И единственным утешением в нем мне будет лишь то, что я исполню волю моих родителей, сделаю то, о чем просил меня Артур, и повинуюсь Божьей воле. Я буду королевой Англии. Меня называли принцессой Уэльской уже с младенчества, и я запомнила этот титул вместе со своим именем. И сейчас менять это имя я не намерена.

Я потрясена ее решимостью.

– Да, надеюсь, мне не доведется этого пережить. Но даже если это испытание и выпадет на мою долю, я бы не стала оставаться в Шотландии. Я бы вернулась домой, в Англию.

– Тебе нельзя делать все, что тебе заблагорассудится, ты же принцесса, – просто отвечает она. – Ты должна повиноваться Господу, королю и королеве, твоим отцу и матери. Ты не хозяйка себе, Маргарита. Ты же не дочь крестьянина! Ты выполняешь волю Всевышнего и станешь матерью короля. Ты на одну ступень ниже ангела, у тебя есть судьба.

Мой взгляд скользит по комнате, и я впервые замечаю, что на стенах недостает одного или двух гобеленов и в буфете кое-какой серебряной посуды.

– Тебе хватает средств к существованию? – робко спрашиваю я. Мне почему-то становится стыдно.

– Нет, – говорит она, качая головой безо всякого стеснения. – Отец не дает мне содержания, он считает, что теперь я нахожусь на содержании короля, а твой отец не желает выплачивать мне вдовьего наследства, пока ему не выплатят все приданое. Я оказалась между молотом и наковальней.

– Что же ты будешь делать?

Она улыбается так, словно ее ничего не пугает.

– Я выдержу. Я переживу их обоих. Я твердо знаю, что мне суждено стать королевой Англии.

– Как бы я хотела быть похожей на тебя, – вырывается у меня. – Я ни в чем так не уверена.

– Будешь. Когда пройдешь свои испытания, ты тоже обретешь уверенность. Мы с тобой принцессы, мы рождены стать королевами. Мы сестры.

Я уезжаю от ее дома верхом на дорогой породистой лошади, застегнув меховую накидку почти до самого носа, и размышляю над тем, как расскажу бабушке, что Екатерина Арагонская как никогда горда и прекрасна, но она не намерена выходить замуж за моего отца. Но я не стану говорить ей о том, что в своей упрямой решимости испанская принцесса напомнила мне ее саму. Если дойдет до противостояния между этими двумя, то каждая найдет в другой достойную соперницу, только я буду готова ставить на победу Екатерины.

Я не скажу этого бабушке потому, что я впервые почувствовала симпатию к Екатерине. И теперь, против своей воли, я думаю, что из нее получится прекрасная королева Англии.

Дом епископа Солсбери, Флит-стрит,
Лондон, июнь 1503

Не знаю, что бабушка говорит своему сыну, моему отцу, но он выходит из своего уединения. Начинается живой обмен письмами с Испанией, и больше не слышно ни слова о его ухаживаниях за Екатериной. Напротив, он прилагает все усилия для заключения брачного договора, сулящего ему большую экономию в средствах, и встречает не меньший энтузиазм со стороны матери Екатерины в далекой Испании. Вместе они оказывают влияние на папу римского в получении разрешения на брак, который сочетал бы брата супруга вдовы и саму вдову, и Екатерина Арагонская снова облачается в белое, распускает свои золотистые локоны, готовясь к еще одному королевскому свадебному торжеству.

На этот раз церемония проходит не в аббатстве и траты на нее оказываются значительно скромнее. Суть церемонии не в венчании, а в обручении, обещании сочетать их браком, когда Гарри исполнится четырнадцать. Она входит в часовню епископа с той же царственностью и улыбкой, которые были при ней всего лишь девятнадцать месяцев назад, и берет за руку Гарри так, словно рада обещать себя мальчику на пять лет моложе. Все происходило так, будто ни Артура, ни их свадьбы никогда не было. Теперь она невеста Гарри и снова будет носить имя принцессы Уэльской. И ее спокойная фраза «Увы, нам этого не было дано» останется эпитафией над этими печальными событиями.

Бабушка тоже здесь. Она не улыбается, одобряя союз, но и не показывает своего возражения. Для меня же это просто одно из событий в мире, которое ровным счетом ничего не значит. Если может умереть мать, умереть брат, то почему бы женщине не отречься от своего мужа, чтобы вернуть свой титул?

Единственным человеком, действия которого имели четкий и ясный смысл, была Екатерина. Она знала, ради чего была рождена, и я искренне желала достичь ее уверенности. Когда Екатерина идет за мной следом из часовни, я ловлю себя на том, что стараюсь держать голову, как она: словно та уже увенчана короной.

Ричмондский дворец,
Суррей, июнь 1503

Я направляюсь в детскую, чтобы попрощаться с Марией, и, разумеется, натыкаюсь там на Екатерину. Принцесса Уэльская учит мою сестру играть на лютне, словно мы не можем позвать учителя музыки, а Екатерине нечем заняться. Я даже не пытаюсь скрыть раздражения.

– Я пришла, чтобы попрощаться со своей сестрой. – Мне казалось, я достаточно явно намекаю на то, чтобы Екатерина удалилась и оставила нас с Марией наедине.

– И нашла здесь обеих своих сестер!

– Я должна попрощаться с Марией. – Я игнорирую Екатерину и отвожу Марию к эркерному окну, где усаживаю ее рядом. Екатерина стоит прямо перед нами и внимательно слушает, что меня вполне устраивает. Теперь я покажу ей, что не только она осознает свою судьбу и предназначение.

– Я уезжаю в Шотландию к своему мужу и стану там великой королевой, – уведомляю я Марию. – Там я стану владелицей богатства, королевского состояния. Я буду тебе писать, ты должна будешь мне отвечать. Только отвечать надлежащим образом, а не писать всякие глупости. А я буду тебе рассказывать, как я управляю своим двором.

Мария уже не ребенок, ей исполнилось семь лет, но я вижу, как ее личико морщится, и она тянет ко мне свои руки. Я позволяю ей, всхлипывающей, сесть к себе на колени.

– Не плачь, – говорю я. – Не надо плакать, Мария. Я буду приезжать, чтобы проведать тебя. Может быть, ты сможешь приехать ко мне с визитом. – Но от моих слов ее плечи лишь стали вздрагивать еще сильнее. Я поднимаю глаза и встречаю озабоченный взгляд Екатерины.

– Я думала, она порадуется за меня, – говорю я. – Думала, что мне стоит сказать ей, что… ну, что принцессы – это не дочери крестьян.

– Ей тяжело расставаться с сестрой, – отвечает она с сочувствием. – И она совсем недавно попрощалась с матерью и братом.

– Я тоже!

Екатерина улыбается и кладет руку мне на плечо.

– Нам всем это было не просто пережить.

– Тебе это далось легче, чем всем остальным.

По ее лицу пробегает тень.

– Неправда, – коротко отвечает она и встает на колени возле нас с Марией, чтобы обнять ее вздрагивающие плечи.

– Маленькая принцесса, – мягко говорит она, – одна сестра уезжает, но вторая только что приехала. Я здесь, с тобой. И мы все будем писать друг другу и всегда будем друзьями. А однажды настанет день, и ты сама отправишься в прекрасную страну и выйдешь замуж, но мы всегда будем помнить друг друга. Мы же сестры.

Мария поднимает заплаканное лицо и тянет вторую ручку к шее Екатерины, теперь она обнимает нас обеих. Мне почти кажется, что нас объединяют узы сестринской любви. Я не могу высвободиться из этих объятий, а потом понимаю, что не хочу этого делать. Я, в свою очередь, обвиваю руками Екатерину и Марию, и наши светловолосые головы соединяются вместе, словно мы приносим нерушимую клятву.

– Подруги навеки, – торжественно говорит Мария.

– Мы – сестры Тюдор, – произносит Екатерина, хоть эти слова никакого отношения к ней не имеют.

– Две принцессы и королева, – уточняю я.

Екатерина улыбается мне, и я вижу, как сияют ее глаза.

– Придет день, и мы все станем королевами, я в это твердо верю.

На пути из Ричмонда в Коллиуэстон,
июнь 1503

Мы путешествуем с невероятной роскошью, и наша процессия напоминает одновременно театральное представление и охоту. Впереди всех по чистой дороге, задавая темп всей свите, следуем мы: король-отец и я, королева Шотландии. Он едет под своим королевским знаменем, я – под своим. Я меняю костюмы для верховой езды на каждой остановке, и их каждый раз тщательно чистят. Иногда это происходит трижды в день. На мне цвета Тюдоров: зеленый, темно-малиновый, насыщенный желтый, который иногда кажется оранжевым, и бледно-синий. Мой отец предпочитает черное или темные цвета, но его шляпа, перчатки и жилет всегда расшиты драгоценными камнями, а плечи украшены золотыми цепями. Мы сидим на лучших конях, которых только можно найти в королевстве. Мою кобылу специально обучали не бояться огня, шума и толпы, и еще один конь идет на поводу у слуги.

Я сижу по-мужски, и мое седло специально обильно подбито, чтобы я могла держаться в нем как можно дольше. Если пожелаю, то могу пересесть в дамское седло, вышитое эмблемой Шотландии, чертополохом, позади моего шталмейстера или в повозку, влекомую мулами, где я могу поспать за задернутыми занавесками.

За нами следует свита, разодетая как на парад: рукава на дамских платьях и плащи на джентльменах трепещут и развеваются подобно знаменам. Мои фрейлины и придворные отца не придерживаются церемониальных правил в строю, и вокруг постоянно слышен смех и заигрывания. Хоть Англия сейчас не воюет, нас все равно сопровождает вооруженная охрана. Отец очень подозрителен, и ему кажется, что его окружают глупые и злобные люди, все еще сохраняющие верность прежней королевской фамилии. За стражниками следует повозка с охотничьими соколами и орлами. Ее кожаные занавеси плотно запахнуты, а внутри каждая птица, в специальном колпачке на глазах, сидит на своем месте. Картину дополняет лающая на все голоса свора охотничьих псов: волкодавов и оленьих борзых в сопровождении охотников. Время от времени кто-то из них ловит запах дичи и подает голос, и тогда все остальные сходят с ума от желания броситься в погоню. Но мы не можем останавливаться для охоты, потому что спешим на официальную церемонию встречи и празднества, посвященные этому событию.

Иногда мы позволяем себе поохотиться перед завтраком или прохладным вечером, чтобы собаки могли потренироваться в выслеживании и загоне дичи, а придворные – в быстрой верховой езде через рытвины и овраги, леса и кустарники. И если нам удается добыть дичь, то мы отдаем ее тому, кто принимает нас на ночь.

Перед нами, опережая нас на полдня пути, следует караван с багажом. Первые полдюжины повозок везут мои наряды, а одна – мои драгоценности, и ее охраняют с особым тщанием. Мой гофмейстер сопровождает караван со своими слугами. Кто-то сидит рядом с возничим, кто-то верхом, рядом с повозками, следя за тем, чтобы все добралось до места назначения в целости и сохранности. Повозки крыты промасленными тканями, выкрашенными в зеленый и белый – цвета Тюдоров, – и опечатаны моей королевской печатью.

У каждой из моих фрейлин есть собственная повозка с нарядами, украшенная изображениями их семейных гербов, и, продвигаясь друг за другом, они напоминают живое турнирное родословное древо, словно рыцари Круглого стола внезапно решили выйти в поход на север.

Отца нельзя назвать приятным компаньоном в этом путешествии. Он недоволен состоянием дорог и дороговизной путешествия. Мне думается, что он тоскует по матери, но его грусть принимает форму постоянных жалоб: «Если бы она была жива, то она сделала бы это» или «Мне никогда не приходилось заниматься подобными делами, это было заботой королевы».

Мать была настолько любима и обладала таким богатым, накопленным за поколения царствования опытом управления королевством, что он привык к ее постоянным советам, как и к ее заботе. Всем было бы намного легче и проще, если бы она возглавляла процессию. Я начинаю думать, что, возможно, Екатерине Арагонской весьма пошло бы на пользу выйти замуж за отца, сложись так обстоятельства. Прислуживание научило бы ее смирению так, как никогда бы не научил брак с Гарри. Братом она будет помыкать, а вот отец непременно заставил бы ее потрудиться.

Отец радуется, когда мы добираемся до дома бабушки в Коллиуэстоне, потому что там все содержалось под ее неусыпным присмотром и самым наилучшим образом. Здесь он может просто отдыхать и ни о чем не заботиться. Мне кажется, он болен. Он выглядит явно усталым, и его мать хлопочет вокруг него с разнообразными зельями и отварами собственного приготовления, которые должны вернуть ему силы. Здесь мы расстанемся: он отправится обратно в Лондон, а я продолжу свое путешествие на север, в Шотландию. В следующий раз мы увидимся, только когда я приеду с визитом в Англию.

Я пытаюсь понять, не опечален ли отец расставанием со мной и не это ли он скрывает за мрачным настроением, но прихожу к мнению, что он будет скучать по мне не больше, чем я сама по нему. Мы с ним никогда не были близки, и он не уделял мне особого внимания. Да, я его дочь, но мастью я пошла в высокую, светловолосую, улыбчивую мать и совершенно не похожа на обладательницу кукольного личика Марию. Я унаследовала его вспыльчивость, но бабушка позаботилась о том, чтобы я научилась хорошо ее прятать. Мне досталась его отвага, благодаря которой, проведя почти всю свою жизнь в изгнании, он вернулся в Англию, преодолевая все препятствия, и мне кажется, что я тоже умею быть храброй. А еще мне передалась от матери способность надеяться на лучшее, потому что отец, наоборот, всегда и ото всех ждет подвоха и готовится всех опередить. Увидев рядом худого отца в темных одеждах и меня, круглолицую и широкоплечую, никто бы не заподозрил нас в родстве. Не удивительно, что мы не испытываем друг к другу семейной привязанности.

Я склоняюсь перед ним, ожидая его благословения, пока бабушка придирчиво осматривает меня в поисках недостатков, а когда я выпрямляюсь, он целует меня в обе щеки.

– Ты знаешь, что должна делать, – кратко говорит он. – Позаботься о том, чтобы твой муж соблюдал договор о мире. Англия никогда не будет в безопасности, если Шотландия настроена враждебно и будоражит северные земли. Договор назван соглашением о вечном мире не просто так, и ты направляешься туда как раз за тем, чтобы не позволить его нарушить.

– Я сделаю все, что в моих силах, ваше величество.

– Никогда не забывай о том, что ты – английская принцесса. Если, не приведи господи, что-то случится с Гарри, то ты станешь матерью следующего короля Англии.

– И это – величайшее призвание из возможных, – добавляет бабушка. Они с сыном обмениваются теплыми взглядами. – Служи Господу, – добавляет она, снова обращаясь ко мне. – И не забывай твою и мою покровительницу, благословенную Маргариту.

Я склоняю голову при упоминании о святой, которая спаслась от смерти в чреве дракона, когда ее распятие оцарапало его горло и он выплюнул ее обратно.

– Пусть ее жизнь станет для тебя примером, – продолжает бабушка.

В ответ я кладу руку на свое распятие, чтобы показать – если мне суждено быть проглоченной драконом на пути от ее замка до Эдинбурга, я с этим справлюсь.

– Да благословит тебя Всевышний. – Ее старое, испещренное морщинами лицо сурово, и я понимаю, что мне не грозит слезливое расставание с родными. Может быть, она и любит меня больше других, но ни я, ни Мария никогда не сравнимся для нее с ее сыном и внуком. Она – основательница династии, и ей важны только мальчики.

Она целует меня и на мгновение зажимает в объятиях.

– Постарайся родить сына, – шепчет она. – Нет ничего важнее того, чтобы посадить твоего сына на престол.

Это было странным прощанием для девочки, недавно лишившейся матери, и я не успеваю ответить, как шталмейстер делает шаг вперед и поднимает меня на лошадь. Трубачи трубят, и все понимают – мы готовы к отправлению. Придворные короля размахивают руками на прощание, придворные бабушки выкрикивают пожелания доброго пути, и я становлюсь во главе процессии под своими флагами и отправляюсь на север, по дороге, ведущей в Эдинбург.

По дороге из Йорка в Эдинбург,
июль, 1503

Я направляюсь к границе между Англией и Шотландией с легким сожалением о том, что я оставляю позади. Итак, мое детство уже прошло. За прошлый год я потеряла сначала горячо любимого брата, а затем мать и крохотную новорожденную сестру. Но сейчас я с удивлением осознаю, что на пороге своей собственной самостоятельной жизни я уже не так сильно по ним скучаю. Но что более удивительно – в этой поездке на север мне больше всего недостает Екатерины. Это ей я хочу рассказать о том, как торжественно и радостно меня приветствуют во всех городках и селах, которые я проезжаю, и обо всех неудобствах в дальней поездке, и о том, как пользоваться туалетом. Я стараюсь держать голову так же величественно, как она, учусь слегка пожимать плечами и даже произносить «нелепо» с испанским акцентом. Я думаю о том, что она станет королевой Англии, а я – королевой Шотландии, и люди будут сравнивать нас между собой, и что я стану такой же элегантной, как она.

Мне выдается масса возможностей потренироваться в искусстве держать себя, как она, поскольку, как я постепенно понимаю, удел царственных особ позволяет молча размышлять о чем-то интересном, пока народ молится за свою королеву, говорит с ней или даже поет ей хвалебные гимны. Зевать в то время, когда кто-то благодарит Всевышнего за твое прибытие, несколько невежливо, поэтому я научилась дремать, не закрывая глаз. Я сижу, как Екатерина, с идеально прямой спиной и высоко поднятой головой, чтобы шея казалась длиннее. Чаще всего я чуть приподнимаю край своей юбки, чтобы любоваться туфлями. Я начала заказывать обувь со сложными узорами на носках, чтобы мои размышления во время церковных служений стали еще интереснее.

Мне часто доводится смотреть на свою обувь во время длительных и скучных остановок, когда дворяне обращаются ко мне с речами. Отец велел устроить мое путешествие так, чтобы оно превратилось в торжественную процессию, и моя задача была выглядеть роскошно и величественно в специально сшитых по этому поводу нарядных платьях и скромно опускать глаза, когда народ станет благодарить небеса за приезд принцессы дома Тюдоров в их маленькие, грязные, выморенные заразой поселения. Именно в такие моменты я больше всего люблю смотреть на свои туфли и размышлять о том, что скоро прибуду в собственное королевство, Шотландию. Я скоро стану королевой, и тогда уже сама буду решать, куда поеду и какой длины речи буду терпеть.

Ландшафты, которые открываются моим глазам по дороге на север, не оставляют меня равнодушной. Мне кажется, что небо словно распахивается над нашими головами, как крышка ларца. Горизонт внезапно уходит все дальше и дальше, с каждым разом, как мы поднимаемся на очередной холм и спускаемся с него. Гладких зеленых холмов становится все больше и больше, и начинает казаться, что вскоре перед нами откроется вид на всю Англию, распростертую далеко под ногами. Ясное северное небо высоко возносится над головами, и в воздухе пахнет водой и свежестью. Я внезапно ощущаю себя маленькой, а свою процессию – группкой муравьев, ползущей по широкой долине, словно вижу себя глазами орланов и ястребов, время от времени пролетающих над нами с резкими криками.

Я не думала, что поездка окажется такой далекой, и не знала, что такие огромные просторы Северной Англии пустуют, здесь совсем нет людей, а зачастую эти места даже не отмечены на карте. Здесь нет ни оград, ни канав, ни вспаханных полей, ни пасущегося скота. Однако время от времени мы видим башенки из грубо отесанного камня или до нас доносится далекий колокольный звон, и мы понимаем, что кто-то здесь все-таки живет и звоном предупреждает о нашем появлении. Мы знаем, что здесь встречаются дикие северные племена, которые набегают на эти земли и воруют фермерский скот, опустошают посевы и запасы друг друга. Мы не приближаемся к их поселениям, к тому же нас слишком много и мы слишком хорошо вооружены, чтобы стать легкой добычей, однако глава моей охраны, Томас Говард, граф Суррея, скрипит зубами при первой же мысли о них. Он исходил эти земли вдоль и поперек, обильно поливая их кровью, своей в том числе. Он жег эти нищие селения, чтобы наказать дикарей за их дикость, за нищету и за ненависть ко всему богатому и легкому, что приходит с юга. Это он не дает мне распоряжаться порядком во время путешествия, потому что в этом караване всем управляет он и его такая же несносная жена Агнесса. По непонятной мне причине отец благоволит к Томасу Говарду, и доверяет ему, и поручил именно ему доставить меня в Эдинбург и проследить за тем, чтобы я вела себя так, как подобает королеве Шотландии. А я надеялась, что уже могу рассчитывать на то, что в состоянии управляться со всем этим сама, без вездесущего Говарда за плечом и его вечных советов. К тому же, раз уж он так давно воюет с шотландцами, его приставили ко мне еще и в качестве соглядатая и шпиона, и в каждом городке и поселке, где мы останавливаемся, он встречается без свидетелей с северными лордами, чтобы узнать, чем дышат шотландцы, живущие вдоль границ с Англией, и кого из них можно подкупить, чтобы сделать союзниками. Он обещает нашим лордам деньги и оружие для защиты Англии от набегов северян, хотя одно мое присутствие здесь уже должно гарантировать вечный мир между нашими королевствами.

Говард, похоже, не понимает, какие перемены произошли благодаря тому, что я вышла замуж за короля Шотландии. Внешне он обращается со мной с надлежащим уважением: снимает шляпу, встает на колено, принимает блюда с моего стола, но есть в его поведении кое-что, что мне категорически не нравится. У меня создается такое впечатление, что он не признает богопомазанности королевского титула. Словно бы, увидев, как отец месил грязь на босвортском поле в битве за корону, он убедился в том, что она точно так же может быть отвоевана и другим.

Тогда Говард сражался против отца, но ему удалось убедить его, что это была не измена, а похвальная доблесть с его стороны. Он заявил, что в тот день он защищал корону и намерен защищать ее далее. И что если корона короля Англии находилась бы на голове африканского бабуина, то он и в этом случае сражался бы на ее стороне. Говард хранит верность самой короне, а именно богатству и власти, которые ее сопровождают. Я ни на мгновение не верю в то, что он питает какую-то привязанность ко мне или моему отцу. Если бы он не был блестящим военным, командиром и стратегом, не думаю, что я стала бы терпеть его общество. Если бы мать была жива, то на отведенную ему сейчас роль она назначила бы кого-нибудь из своей родни, будь жив мой брат, то на его месте была бы бабушка, которая не была бы привязана ко двору для защиты единственного наследника. Однако с тех пор, как в нашем дворце появилась Екатерина и отобрала Артура, все пошло наперекосяк, а присутствие в моей жизни Говардов служит лишь еще одним напоминанием о том, как мало значат теперь мои собственные интересы. Моя неприязнь к ним растет с каждой остановкой, на которой они наблюдают за тем, как я принимаю присяги, и подталкивают меня, когда от меня ожидается ответ. Я прекрасно знаю, чем мне следует восхищаться в Йорке и что восхвалять в Берике, нашем самом северном городе, маленькой крепости, похожей на жемчужину, украшающую изгиб реки недалеко от морского побережья. Я не нуждаюсь в объяснениях, чем так важны и хороши укрепления, и сама вижу, как приветствует меня Берик, какой безопасностью окружают меня его стены. Однако Томас считает необходимым буквально дословно диктовать мне благодарственную речь, с которой я обращаюсь к начальнику стражи крепости. Он крайне гордится своим знанием этикета. Он причисляет себя к потомкам Эдварда I, что, по его разумению, дает ему право говорить мне о том, чтобы я сидела ровнее в седле или не оглядывалась на блюда, которые вносят в зал во время приветственных речей перед обедом.

К тому моменту, когда мы подъезжаем к границе с Шотландией, всего в двух часах езды от Берика, моя чаша терпения переполняется, и я решаю: первое, что я сделаю, когда займусь собственным двором, – отправлю эту парочку обратно к отцу с письмом, где укажу, что им недостает качеств, необходимых для моих придворных. Возможно, он считает их достойными своего присутствия, но я терпеть их рядом с собой не собираюсь. Пусть послужат двору Екатерины, чтобы она вполне насладилась радостью от общения с ними. Кто знает, может, ей понравится верность короне и полное пренебрежение к обладателю головы, на которую она надета. Пусть его мрачное высокомерие напомнит ей, что она уже была женой одного принца Уэльского, а теперь собирается стать женой его брата, раз уж они оба разделяют эту страсть к короне, невзирая на ее обладателей.

Однако все это вылетает у меня из головы, когда мы пересекаем границу, наконец оказавшись в Шотландии, и графиня Мортон, хозяйка крепости Далкит, тихо шепчет мне: «Сюда едет король!»

Путешествие было таким долгим, и я почти забыла, что ожидает меня в его конце: корона Шотландии и мужчина, настоящий мужчина собственной персоной, а не просто персонаж, присылающий мне подарки и комплименты через своих посланников. И этот мужчина сейчас направлялся ко мне навстречу.

Мы условились, что он будет ожидать нас в Эдинбурге, однако все испортила глупая средневековая традиция: жених, такой, каким его описывают в легендах и волшебных сказках, не в силах сдержать своего нетерпения, выезжает навстречу своей невесте. Этакий истинный, достойный рыцарь, мчащийся к своей даме сердца. Это почему-то снова напомнило мне об Артуре, и мне захотелось и плакать и смеяться одновременно, когда я подумала о том, какой холодный прием его ожидал и как он был этим смущен. Однако этот жест показывал, что король Шотландии знал о традициях и решил продемонстрировать весьма лестный интерес ко мне.

Все немедленно засуетились с приготовлениями, и даже моя старшая фрейлина Агнесса Говард проявила некоторую нервозность, появившись в моей комнате. Я одета в зеленое платье с вышитыми золотом рукавами, и на мне мои лучшие жемчуга. Мы все сидим так, словно позируем для портрета, слушаем музыку и стараемся делать вид, что ничего не ждем. Томас Говард вошел и стал осматривать комнату так, словно рассчитывал, где ставить охрану. Затем он наклонился к моему плечу и прошептал, что я должна выглядеть так, словно удивлена неожиданному появлению короля. Я заверяю его, что и так об этом знаю, и мы все снова погружаемся в ожидание.

Проходит несколько часов, и мы наконец слышим стук копыт возле ворот. Затем раздаются приветственные крики, шум возле дверей, громкие шаги сапог для верховой езды, и вот охранники распахивают двери и появляется он – мой муж.

Увидев его, я еле сдерживаю крик. Он оказывается обладателем немыслимой устрашающей бороды, рыжей, как лисий хвост, и такой же густой.

Я вскакиваю и издаю тихое восклицание. Агнесса Говард тут же награждает меня строгим взглядом, окажись она ближе ко мне, то непременно ущипнула бы меня, чтобы напомнить о хороших манерах. Но ее реакция не имеет никакого значения, потому что король уже берет меня за руку, кланяется и приносит извинения за то, что меня напугал. Он принимает мои широко распахнутые глаза и выражение крайнего изумления на лице за похвалу его внезапному появлению и смеется над своей романтичностью и приветствует моих фрейлин с уверенной улыбкой. Он склоняется над рукой Агнессы Говард и здоровается с Томасом так, словно готов принять их как лучших из друзей и уже забыл о том, что тот дважды нападал на Шотландию.