Текст книги "Королевская шутиха"

Зал так и покатился со смеху. Королева смеялась вместе со всеми. Уилл вихляющей походкой вернулся на свое место и вознаградил себя солидной порцией вина. Я взглянула на него. Шут приветственно качнул бокалом. Шутиха должна была понять шута. Я поняла: тяжелейшую и болезненную тему Уилл не побоялся обратить в озорную шутку. Шутить умели многие, но только он умел вырывать у своих шуток жало, чтобы они никого не задели. Даже королева, знавшая, что из-за решимости выйти замуж может лишиться страны, могла хотя бы немного посмеяться и с аппетитом пообедать. Пусть на один вечер, но он заставил королеву забыть о противостоящих ей силах.

Я снова отпросилась навестить отца. Я покинула двор, жужжащий от сплетен, и вышла на улицы, где зрел мятеж. Повсюду шептались о какой-то тайной армии, собираемой для войны против королевы. То в одном, то в другом доме мужчины исчезали под покровом ночи, чтобы влиться в ряды мятежников. Поговаривали, что принцесса Елизавета готова выйти замуж за добропорядочного англичанина Эдуарда Куртене и с радостью выйдет. Елизавета якобы обещала взойти на трон сразу же, как ее сестра будет смещена. Люди из графства Кент не позволят испанскому принцу помыкать ими. Англия не приданое полуиспанки Марии, чтобы достаться испанской короне. Если королеве вздумалось выходить замуж, есть немало достойных англичан. Взять того же молодого и красивого Эдуарда Куртене, в чьих жилах, между прочим, тоже течет королевская кровь. В европейских странах достаточно принцев-протестантов, отличающихся происхождением и образованностью. Каждый из них мог бы стать прекрасным королем-консортом для Марии. Естественно, она должна выйти замуж, и как можно скорее. Ни одна в мире женщина не способна в одиночку управлять домом и хозяйством, не говоря уже о королевстве. Ей обязательно нужна твердая мужская рука. Женская натура не приспособлена для управления. Женщине не хватает ума для принятия решений. Мелкие неприятности повергают ее в уныние, и ей, конечно же, не хватит выдержки и силы характера, чтобы справиться с неприятностями крупными. Но королева ни в коем случае не должна выходить за испанского принца. Не только выходить – даже думать о возможности такого брака! Подобная мысль сродни государственной измене. Все вокруг шептались, что королева наверняка обезумела от любви к Филиппу. Только этим можно объяснить ее мысли о браке с ним. Но королева, отринувшая здравый смысл ради плотских утех, не годится для управления Англией. И лучше свергнуть королеву, сжигаемую огнем запоздалых желаний, чем страдать под властью испанского тирана.

У отца были гости. На одном из табуретов восседала миссис Карпентер. Рядом с ней сидел Дэниел. Я преклонила колени, получив отцовское благословение, после чего сдержанно поклонилась миссис Карпентер и своему предполагаемому мужу. Взрослые улыбались, поглядывая на нас, хотя чувствовалось, что им не до улыбок. Мы с Дэниелом вели себя совсем не как помолвленная парочка. Мы не были похожи на воркующих голубков. Мы больше напоминали двух котов на садовой стене, готовых сцепиться без видимого повода.

– Я знала, что ты придешь, и решила тебя дождаться, – сообщила миссис Карпентер. – Ну и Дэниел, конечно, тоже. Какие новости при дворе?

Дэниел хмуро взглянул на мать. Чувствовалось, ему не хотелось, чтобы она объясняла мне его поступки.

– Как подготовка к свадьбе королевы? Идет полным ходом? – спросил мой отец.

Он заботливо пододвинул мне табурет и налил бокал доброго испанского вина. Удивительно, но должность придворной шутихи сделала меня уважаемой персоной. Не припомню, чтобы отец пододвигал мне табурет и угощал вином.

– Двор только этим и занят, – сказала я, не вдаваясь в подробности. – Королева очень нуждается в помощнике и друге. Вполне естественно, что она остановила свой выбор на испанском принце.

Я умолчала о портрете Филиппа, который висел теперь в покоях королевы, напротив статуи Христа и скамеечки для молитвы. В каждую нелегкую минуту королева молча советовалась с ним, поглядывая то на статую Христа, то на изображение своего будущего мужа.

– Будем молить Бога, чтобы на нас это никак не отразилось, – сказал отец, мельком взглянув на миссис Карпентер. – И будем молить Бога, чтобы вместе с Филиппом сюда не пришли испанские порядки.

Мать Дэниела кивнула, но не перекрестилась, как следовало бы сделать в таких случаях. Вместо этого она наклонилась к отцу и слегка коснулась его руки.

– Забудьте прошлое, – убежденно посоветовала она. – Карпентеров в Англии уже три поколения, и все считают нас добропорядочными христианами и такими же добропорядочными англичанами.

– Если Англия вдруг превратится во вторую Испанию, я здесь не останусь, – почти шепотом сказал отец. – По воскресным дням и в праздники, посвященные святым, они сжигали еретиков. Бывало, что по несколько сотен одновременно. И тех из нас, кто обратился в христианство и вел благочестивую жизнь, судили и сжигали наравне с остальными. Оправдаться не удавалось никому! Судили старух, которые по болезни не смогли прийти к мессе. Судили молодых женщин, позволивших себе во время причастия взглянуть в сторону. Было достаточно любого пустяка, любого смехотворного предлога, чтобы тебя поволокли на суд инквизиции. И всегда кто-нибудь на этом богател, а кто-нибудь продвигался к большей власти. О том, сколько у него врагов, обвиняемый нередко узнавал только на процессе. И ужасался, видя в числе доносчиков своих добрых соседей и старых друзей. Печатать и продавать книги становилось все более и более опасным занятием. На каждого ученого человека смотрели как на скрытого еретика. Я знал: за мной обязательно придут – и потому заранее начал готовиться к бегству. Но я никак не думал, что окажусь в этом списке не на первом месте и передо мной схватят и уничтожат моих родителей, сестру жены, а потом и жену… – Отец умолк, затем уже спокойнее добавил: – Я должен был это предусмотреть. Из Испании нужно было бежать гораздо раньше.

– Отец, мы бы все равно не смогли ее спасти, – сказала я.

Этими словами он обычно утешал меня, когда я в слезах кричала, что мы должны были остаться и умереть вместе с ней.

– Ах, давние времена, – торопливо заметила миссис Карпентер, даже издали не видевшая инквизиторов. – Они не придут на английскую землю. Инквизиция в Англии? Это немыслимо.

– Очень даже мыслимо, – возразил Дэниел.

Стало тихо, как будто он произнес неприличное слово. Его мать и мой отец оба вопросительно смотрели на него.

– Испанский принц и королева, которая наполовину испанка. Должно быть, ее обуревает решимость восстановить Католическую церковь. И кто лучше святой инквизиции поможет ей вырвать с корнем протестантскую ересь? А принц Филипп давно известен как горячий поклонник инквизиции.

– Королева слишком милосердна и не допустит сюда инквизицию, – сказала я. – Она пощадила леди Джейн, хотя все ее советники убеждали казнить девятидневную королеву. Принцесса Елизавета постоянно опаздывает к мессе и изыскивает все способы, только бы не ходить в часовню, и… ничего. Инквизиция давным-давно осудила бы принцессу. Королева против насильственного принуждения к вере. Она считает, что рано или поздно свет Священного Писания воссияет в людских душах. Мария не станет жечь еретиков. Ей хорошо известен страх за свою жизнь. Она знает, каково страдать от ложных обвинений.

– Это пока она одна. А когда рядом окажется Филипп… – заметил Дэниел.

– Она выйдет замуж за Филиппа, но страну ему не отдаст. Она не уйдет в тень и не станет покорной исполнительницей его воли. Ей хочется быть достойной королевой, какой была ее мать. Мне думается, она без насилия и жестокостей восстановит истинную веру. Половина Англии уже рада возврату к мессе. Постепенно и другие перестанут этому противиться.

– Будем надеяться, – сказал Дэниел. – Но повторяю: мы должны быть готовыми. Я не хочу в одну из ночей услышать стук в дверь и понять, что мы опоздали и нам уже не спастись. Я не позволю себе оказаться застигнутым врасплох и не пойду с овечьей покорностью на заклание.

– Если в Англии станет невыносимо, куда мы отправимся?

В животе у меня зашевелилось знакомое ощущение надвигающегося страха. Ощущение, что на земле для нас нет безопасных мест. Куда бы мы ни убежали, я везде буду ждать топота ног, поднимающихся по ступеням крыльца, а мои ноздри будут ловить знакомый запах дыма.

– Сначала мы отправимся в Амстердам, а оттуда в Италию, – уверенно заявил Дэниел. – В Амстердаме мы с тобой сразу же поженимся и продолжим путь как одна семья. Твой отец, моя мать и сестры поедут с нами. Я продолжу учебу в Италии. В некоторых тамошних городах терпимо относятся к евреям. Мы сможем поселиться в одном из них и жить, не скрывая нашей веры. Твой отец будет торговать книгами. Мои сестры найдут себе работу. Семьей всегда легче выжить.

– Вы посмотрите, как он думает о будущем! – восхищенно прошептала отцу миссис Карпентер.

Отец тоже благосклонно улыбался Дэниелу, словно тот знал ответы на все вопросы.

– Мы собирались пожениться лишь на следующий год, – сказала я. – Пока что я не готова к замужеству.

– Так говорят все девушки, – заметила миссис Карпентер.

Дэниел промолчал.

Я спрыгнула с табурета:

– Можно нам с Дэниелом поговорить наедине?

– Идите в печатную комнату, – предложил Дэниелу отец. – А мы с твоей матерью выпьем еще по бокальчику вина.

Он наполнил бокалы. Я поймала довольную улыбку матери Дэниела, когда мы с ним направились в комнату, где стоял громоздкий печатный станок.

– Мистер Ди говорил так: если я выйду замуж, то потеряю дар ясновидения, – без обиняков сказала я. – Он верит, что это Божий дар, который надо беречь.

– Пустые предположения и голословные утверждения, – усмехнулся Дэниел, отметая мои доводы.

Я думала почти так же, поэтому спорить не стала.

– Такие явления недоступны нашему пониманию, – тоном ученого заявила я. – Мистер Ди хотел бы сделать меня своей предсказательницей. Он алхимик. Он говорит…

– Что бы ни говорил этот мистер Ди, он занимается колдовством. Если Филипп Испанский все-таки станет мужем королевы, таких, как Ди, ждут допросы инквизиции и, скорее всего, костер.

– Мистер Ди вовсе не колдун. Он занимается богоугодным делом. Бог не запретил познавать творения своих рук. Перед сеансом и после него мистер Ди обязательно читает молитву. Говорю тебе, он занимается богоугодным делом.

– Ну и что же такого ты узнала в результате этих сеансов? – недоверчиво спросил Дэниел.

Я узнала много чего. О ребенке, который будет и которого не будет. О девственнице, но не королеве, и о королеве, но не девственнице. Я узнала о славе и величии, которые ждут лорда Роберта. Но я не имела права рассказывать об этом другим.

– Есть тайны, которые мне не позволено раскрывать. Никому, даже родному отцу или тебе, – сказала я и добавила: – Вот и еще причина, почему я не могу стать твоей женой. Между супругами не должно быть никаких секретов.

– Не пытайся хитрить со мной! – раздраженно воскликнул Дэниел и отвернулся. – Ты уже оскорбила меня на глазах наших родителей, заявив, что вообще не хочешь выходить замуж. А теперь ты зазвала меня сюда и пытаешься задурить мне голову разными уловками и отговорками. Ты настолько запуталась в хитростях и вранье, что собственными руками готова уничтожить свое счастье и остаться ни с чем.

– О каком счастье ты говоришь? О счастье с тобой? Сейчас я фаворитка королевы Марии. Мне хорошо платят. Если бы я захотела, то могла бы брать подношения в сотни фунтов, помогая разным людям встретиться с королевой. Королева мне доверяет. Один из величайших английских мыслителей считает, что я обладаю Божьим даром и умею предсказывать будущее. И все это я должна бросить ради брака с недоучившимся врачом? Ты это называешь счастьем?

Я стояла, скрестив руки. Дэниел притянул меня к себе. Его дыхание стало таким же частым, как мое.

– Довольно! – сердито бросил он. – Хватит мне выслушивать твои оскорбления! Тебе незачем выходить замуж за недоучившегося врача. Становись шлюхой Роберта Дадли или любимой ученицей этого Ди. Можешь считать себя главной фрейлиной королевы, хотя все знают, кто ты на самом деле. Ты сейчас довольствуешься меньшим, чем я бы мог тебе дать. Ты могла бы стать женой достойного человека, любимой женой. Вместо этого ты предпочитаешь валяться в канаве и ждать, когда кто-нибудь нагнется за тобой.

– Не смей так говорить! – крикнула я, пытаясь вырваться из его рук.

Но Дэниел меня не выпускал. Наоборот, он прижал меня еще крепче и обнял за талию. Его темноволосая голова наклонилась, его рот оказался почти рядом с моим. Я чувствовала запах его напомаженных волос и жар щеки. Вопреки желанию ответить на его объятия, я сжалась.

– Ты любишь другого человека? – допытывался Дэниел.

– Нет, – солгала я.

– Готова ли ты поклясться дорогим и святым для тебя, что ты свободна и можешь выйти за меня?

– Я свободна выйти за тебя, – вполне честно ответила я, понимая, что больше никому, если не считать отца, не нужна.

– Ты готова поклясться своей честью?

Я была готова плюнуть ему в лицо, но сдержалась и сказала:

– Конечно готова. А разве я не говорила тебе, что мой дар связан с моей девственностью? Что я не хочу рисковать и потерять его?

Я вновь попыталась вырваться, но Дэниел лишь крепче обнял меня. Мой разум противился, а вот тело говорило совсем другое. Тело наслаждалось силой его рук, его крепкими бедрами, прижавшимися к моим, его запахом и, что уже совсем странно, чувством полной защищенности, исходившим от него. Чтобы окончательно не растаять, я отстранилась, но мне очень хотелось положить голову ему на плечо, позволив ему и дальше обнимать меня. Вон она – долгожданная безопасность. И она непременно наступит, она будет окружать меня, если только я позволю ему полюбить себя, а себе – полюбить его.

– Если в Англии появится инквизиция, нам придется бежать отсюда, и ты это знаешь.

Дэниел продолжал обнимать меня. Его бедро упиралось мне в живот. Я вдруг обнаружила, что тянусь, вставая на цыпочки, чтобы упереться подбородком ему в плечо, и вовремя спохватилась. За кого он меня примет, если я заявляю одно, а веду себя и впрямь как шлюха?

– Ты меня слышишь?

– Слышу. Ты прав, – ответила я.

На самом деле я почти не слышала его, зато ощущала каждым уголком своего тела.

– Если мы покинем Англию, ты поедешь со мной в качестве моей жены. Только на таких условиях я согласен заботиться о вашей с отцом безопасности.

– Да.

– Значит, договорились?

– Если нам придется бежать из Англии, я выйду за тебя замуж, – сказала я.

– И даже если не придется, мы с тобой поженимся, когда тебе исполнится шестнадцать.

Я кивнула и закрыла глаза. Его губы коснулись моих. Поцелуй Дэниела растопил и унес все мои возражения.

Он разжал руки. Я уперлась спиной в печатный станок и попыталась успокоиться. Дэниел улыбался, будто знал, что у меня от желания кружится голова.

– А что касается лорда Роберта, я убедительно прошу более не поддерживать с ним отношений и не служить ему. Этот человек – убежденный заговорщик. Сомневаюсь, чтобы он раскаялся. Сейчас, к счастью, он в заточении. Но даже в стенах Тауэра общение с ним небезопасно для тебя. – Дэниел нахмурился. – Моей будущей жене незачем знаться с таким ненадежным человеком.

– Ты боишься, что я вызываю у него плотские желания? – напрямую спросила я. – Успокойся: лорд Роберт видит во мне ребенка и глупенькую шутиху.

– Хотя ты не ребенок и не глупенькая, – возразил Дэниел. – И я умею смотреть не только в свои ученые книги. Я же вижу, Ханна, что ты наполовину влюблена в него. Я этого не потерплю.

Я, как всегда, собралась возражать, но неожиданно почувствовала незнакомое желание, которого прежде не испытывала: взять и рассказать кому-нибудь всю правду о себе. Мне вдруг захотелось быть честной. Всю жизнь, с раннего детства, я училась изощренно лгать ради своей безопасности и безопасности близких. Еврейка в христианской стране, девчонка в мальчишеской одежде, страстная юная женщина, наряжающаяся, как блаженная. А теперь еще – и юная женщина, помолвленная с одним и любящая другого.

– Если я расскажу тебе правду о некоторых вещах, ты мне поможешь? – спросила я.

– Всем, чем смогу, – пообещал Дэниел.

– Дэниел, говорить с тобой – все равно что торговаться с фарисеем.

– А разговор с тобой, Ханна, напоминает ловлю рыбы в Галилейском море. Так о чем ты собиралась мне рассказать?

Наверное, я бы ничего ему не сказала и вообще ушла, если бы он снова не схватил меня за руку и не прижал к себе. Он прижался ко мне всем в телом. Его напрягшийся член упирался мне прямо в лобок. Я вдруг поняла. Девчонка постарше поняла бы это давным-давно. Желание имеет свою цену, и ее надо платить. Он был юношей, помолвленным со мной. Он желал меня. Я желала его. Все, что от меня требовалось, – рассказать ему правду.

– Дэниел, я расскажу тебе правду. Мои занятия с мистером Ди не пустое развлечение. Я действительно видела будущее. Я увидела грядущую смерть короля и назвала дату его смерти. Тогда я считала, что ляпнула наобум, но король действительно умер шестого июля. Я видела, что королевой станет Джейн Грей. Потом я увидела королевой Марию. Мне удалось мельком увидеть ее будущее. Оно полно бесконечной печали и разочарований. Я видела будущее Англии, но не поняла смысла дальнейших событий. Джон Ди говорит, что я наделена даром ясновидения. Он связывает это с моей девственностью и убеждает меня беречь мой дар. Я хочу выйти за тебя замуж. У меня есть к тебе плотские желания. И я не могу не любить лорда Роберта. Вот такая правда. Все сразу.

Мой лоб упирался в грудь Дэниела, и пуговицы вдавливались мне в кожу. Мне стало неловко, что он увидит эти красные кружки, отпечатавшиеся у меня на лбу, и посмеется над моей глупостью. Тем не менее я не вырывалась из его рук, а он лихорадочно раздумывал над всем, что от меня услышал. Потом Дэниел быстро разжал руки, отодвинулся от меня и внимательно заглянул мне в глаза:

– Что достойного в любви служанки к своему хозяину? – Я отвернулась, но Дэниел взял меня за подбородок и заставил смотреть на него. – Скажи мне, Ханна. Тебе предстоит быть моей женой, и я имею право знать. Считаешь ли ты достойной свою любовь к лорду Роберту?

У меня задрожали губы. К глазам подступили слезы.

– Тут все так перепутано, – промямлила я. – Я люблю его за то, какой он есть…

Мне было не объяснить Дэниелу, чем меня притягивает Роберт Дадли. Моему языку не хватало слов, чтобы передать, какие чувства во мне вызывает то, как лорд Роберт смотрит, все эти повороты и наклоны его головы. Я не завидовала его богатству и дорогим нарядам. Все это, включая, конечно, и его великолепных лошадей, и даже изысканные сапоги для верховой езды… все это было предметом моего полудетского восхищения.

– Я люблю его не как мужчину. Я люблю в нем то, кем он может стать. Поверь мне, Дэниел, он будет великим человеком. Он примет участие в судьбе английского принца, которому суждено сыграть великую роль в истории Англии. А сейчас, когда мы с тобой говорим, он томится в Тауэре, ожидая смертного приговора. Он ждет этого каждый день. Наверное, так и моя мать ждала, что каждое новое утро может стать последним… – Я замолчала, боясь заплакать. – Пойми, Дэниел, он сейчас узник, как когда-то узницей была моя мать. Как и она, он стоит на краю казни. Я люблю его.

Дэниел холодно разжал руки. Тишина печатной комнаты наполнилась ледяным холодом. Это был не уличный холод. Он исходил от Дэниела.

– Не сравнивай этого человека со своей матерью! – отчеканил он. – Он не узник веры. И в Тауэр его заключили не служители инквизиции, а королева, которая, по твоим словам, отличается мудростью и милосердием. У тебя нет причин любить того, кто сознательно плел нити заговора. Повернись события по-иному, сейчас на троне была бы Джейн Грей, а твою милосердную и сострадательную королеву давным-давно казнили бы. Ты любишь бесчестного человека.

Я открыла рот, однако слов для возражения у меня не находилось.

– Ты запуталась, Ханна. Ты зачем-то влезла в его преступные замыслы. Скорее всего, очаровалась его речами, и вся эта мешанина питает твои чувства к Роберту Дадли. Я отказываюсь называть это любовью. В тебе говорят девчоночьи фантазии, и не более того. Ты окружила его ореолом и любишь этот ореол. К счастью, я все понимаю, иначе без колебаний пошел бы к твоему отцу и попросил бы освободить меня от обязательств помолвки. Но и позволять тебе дальше играть в твои фантазии я не намерен. Меня не волнует будущее Роберта Дадли, даже самое блистательное. Ты должна сложить с себя все обязательства перед этим человеком и перестать с ним видеться. Ты должна избегать Джона Ди и отказаться от своего дара. До своего шестнадцатилетия ты можешь служить королеве, но помни: ты помолвлена со мной. Наша помолвка – мерило для твоих слов и поступков. А через полтора года, считая с этого дня, когда тебе исполнится шестнадцать, мы поженимся и ты покинешь двор.

– Через полтора года? – почти шепотом повторила я.

Дэниел поднес мою руку к губам и слегка закусил толстый «венерин холм» у основания большого пальца. По обилию плоти в этом месте ярмарочные гадалки и предсказатели судьбы определяли, что женщина созрела для любовных отношений.

– Да, через полтора года, – сухо подтвердил Дэниел. – Иначе, клянусь тебе, я женюсь на другой девушке, и тогда пусть твою судьбу решают алхимик, государственный преступник и обожаемая тобой королева!

Зима была холодной, и даже Рождество не подарило людям радости. Каждый день приносил королеве известия о новых мелких неурядицах и происшествиях в английских графствах. Любое из таких событий в отдельности выглядело неуместной шалостью, дерзостью, грубой выходкой. В одном месте испанского посла забросали снежками. Где-то бросили дохлую кошку в проход между церковными скамьями. На какой-то стене нацарапали оскорбительные слова. А то на кладбище объявилась старуха, предвещавшая беды и чуть ли не конец света. Казалось, ничего пугающего ни для местной знати, ни для священников. Но когда слышишь об этом постоянно, когда число происшествий множится, они уже воспринимаются предвестниками более грозных событий.

Рождество королева отмечала в Уайтхолле. Она назначила традиционного «владыку буянов» и повелела праздновать весело, как было при ее отце, но настоящего веселья не ощущалось. Пустовавшие места за праздничным столом красноречиво говорили о том, что многие предпочли заблаговременно удалиться. Принцесса Елизавета даже не приехала поздравить сестру с Рождеством. Елизавета оставалась у себя в Эшридже. Ее дом стоял на большой северной дороге и был весьма удобным местом для наступления на Лондон, если прозвучит такой сигнал. Поредел и королевский совет. Разумеется, у всех отсутствующих советников были на то вполне объяснимые и уважительные причины. Французский посол был весь в делах, словно хлопотливая мать семейства, готовящаяся к сочельнику. Опасность подбиралась к самому трону, о чем знала и королева, и все мы.

Епископ Гардинер, главный советник королевы, а также испанский посол рекомендовали ей непременно перебраться в Тауэр и привести армию по всей стране в полную боевую готовность. Вторым их советом было вообще покинуть Лондон и обосноваться в Виндзорском замке, укрепив его на случай осады. Однако к Марии вновь вернулась решимость, какую я видела в ней прошлым летом, когда мы с ней ехали в Кеннингхолл. Она поклялась, что в первое Рождество своего правления ни за что не покинет дворец. Мария правила менее трех месяцев. Неужели и она, подобно Джейн, должна перебираться под защиту стен Тауэра и запирать ворота, не давая разбежаться своим колеблющимся придворным? А что потом? Отдать трон Елизавете, которая с армией сторонников вторгнется в город? Мария заявила, что отпразднует в Уайтхолле не только Рождество, но и Пасху. Пусть тогда распространяют слухи о ее бегстве!

– Что же, Ханна, у нас так невесело? – спросила меня королева. – Я всю жизнь ждала этого Рождества, а теперь мне кажется, что люди разучились веселиться.

Мы с королевой были отнюдь не наедине. У окна, ловя последние часы неяркого дневного света, сидела за шитьем Джейн Дормер. Одна из фрейлин играла на лютне какую-то заунывную мелодию, больше напоминающую погребальный плач. Другая вышивала, привычно накладывая стежки. От движения руки с иглой клубок вышивальных ниток шевелился возле ее ног, как живой. Обстановка в покоях даже отдаленно не походила на веселье. Казалось, вместо замужества Мария собралась отойти в мир иной.

– На следующий год здесь будет веселее, – пообещала я. – Вы выйдете замуж за принца Филиппа.

При упоминании его имени бледные щеки королевы порозовели.

– Тише! – шикнула она на меня, но улыбнулась. – Сомневаюсь, что принц будет много времени проводить в Англии. У него есть дела в других королевствах. Представляешь, какую громадную империю унаследует Филипп? Самую крупную в мире.

– Да, – сказала я, думая о кострах аутодафе. – Я знаю, насколько могущественна Испанская империя.

– Еще бы тебе не знать! – подхватила королева. – Надо убрать мой акцент. Давай постоянно говорить по-испански. Сейчас и начнем.

Джейн Дормер оторвалась от шитья и засмеялась:

– Вскоре мы все должны будем говорить по-испански.

– Принц никого насильно не заставит говорить на этом языке, – поспешно сказала Мария, всегда помня о возможных шпионах и шпионках в ее окружении. – Филипп желает англичанам только того, что им во благо.

– Конечно, – согласилась Джейн, не желая затевать спор. – Я всего лишь пошутила, ваше величество.

Королева кивнула, но лицо ее осталось хмурым.

– Я написала принцессе Елизавете и велела ей вернуться ко двору. Она обязательно должна быть на рождественских торжествах. Напрасно вообще я разрешила ей уехать.

– Едва ли ее возвращение добавит нам веселья, – резонно заметила Джейн.

– Мне не нужно от нее веселья, – поджала губы королева. – Когда я знаю, где она, мне гораздо спокойнее.

– Не стоит заставлять ее ехать. Она слишком больна для путешествий, – неуверенно сказала Джейн Дормер.

– Если она действительно больна. Но если она больна, что же заставляет принцессу вынашивать замыслы покинуть Эшридж и отправиться в Доннингтон? Почему же несчастная больная не едет сюда, где к ее услугам лучшие врачи и надлежащий уход? Доннингтон не просто замок. Он способен выдержать длительную осаду.

Стало тихо. Даже лютнистка перестала извлекать из лютни траурные звуки.

– Не беспокойтесь, ваше величество. При принце Филиппе в стране восстановится порядок, – сказала дипломатичная Джейн Дормер. – Тогда мы забудем о нынешних тревогах.

И тут вдруг раздался резкий стук стражника, после чего двойные двери распахнулись. Стук в дверь всегда меня настораживал. Я вскочила, чувствуя, как заколотилось сердце. На пороге стоял гонец, сопровождаемый главным советником и Томасом Говардом, герцогом Норфолкским. О герцоге я знала лишь, что он был умелым полководцем и отличился в нескольких сражениях. Лица у гонца и его сопровождающих были весьма мрачные.

Я инстинктивно спряталась за спину королевы. Мне показалось, что эти люди пришли за мной. Должно быть, они прознали, кто я на самом деле, и теперь явились с ордером на арест еврейки-еретички.

Потом я увидела, что они вообще не замечают меня. Все трое глядели на королеву. Глаза у них были холодные, а челюсти – плотно сжатыми.

– Нет, – прошептала я.

Должно быть, Мария решила, что приход этих людей означает конец ее правления. Она медленно встала и поочередно оглядела каждое из трех суровых лиц. Королева знала, что герцог в любое время способен переметнуться на сторону протестантов. Должно быть, за ее спиной, как на дрожжах, поднялся заговор государственного совета. Если они однажды составили заговор против Джейн Грей, ничто не мешало им составить и второй заговор. Однако на лице Марии не было ни страха, ни даже испуга. Она смотрела на них с таким спокойствием, словно эти люди пришли звать ее на обед. В такие минуты я просто восхищалась ею и искренно любила ее за поистине королевскую смелость и решимость никогда не выказывать своего страха.

– Чем я обязана вашему посещению? – с придворной любезностью спросила королева.

Тем временем все трое прошли на середину комнаты. Лица их не утратили прежней суровости.

– Если у вас такие серьезные лица, вы явно принесли мне хорошие новости, – сказала королева, пытаясь шутить.

– Увы, ваше величество, новости у нас очень плохие, – сказал епископ Гардинер. – Мятежники отважились выступить против вас. Мой юный друг Эдуард Куртене имел мужество во всем признаться и уповать на ваше милосердие.

Судя по блеску глаз Марии, она лихорадочно обдумывала возможные размеры мятежа и главных заговорщиков. Однако ее лицо продолжало улыбаться.

– И что же Эдуард вам поведал?

– Заговорщики замышляют поход на Лондон, чтобы отправить вас в Тауэр, а на трон возвести принцессу Елизавету. Некоторые имена нам известны. Это сэр Уильям Пикеринг, сэр Питер Карю в Девоне, сэр Томас Уайетт в Кенте и еще сэр Джеймс Крофтс.

Игра в невозмутимость закончилась. По лицу Марии было видно, что такого удара она не ожидала.

– Питер Карю? Осенью он пришел мне на подмогу. Он убеждал жителей Девона поддержать меня. Неужели теперь он на стороне мятежников?

– Да.

– И сэр Джеймс Крофтс, мой добрый друг?

– Да, ваше величество.

Я по-прежнему пряталась у королевы за спиной. Почти все имена были мне знакомы. Их назвал мне в Тауэре лорд Роберт, попросив передать его слова Джону Ди. Эти люди должны были осуществить алхимическую свадьбу: превратить серебро в прах и заменить его золотом. Теперь я поняла смысл тех слов. Под серебром он подразумевал Марию, а под золотом – Елизавету. Я вдруг подумала, что вновь предала королеву. Я получала ее жалованье, но косвенно помогала ее врагам. Возможно, если бы Ди не услышал от меня этих имен, не было бы никакого заговора. А что, если докопаются, кто явился пособником мятежников? Точнее, пособницей?

Королева глубоко вздохнула, восстанавливая спокойствие.

– Ты назвал мне все имена? – спросила она епископа Гардинера.

Епископ взглянул на меня, и я съежилась, но его взгляд скользнул дальше. Ему было не до меня. Он готовился сообщить королеве самую скверную новость.

– Герцог Саффолкский покинул свой дом в Шине, и никто не знает, куда он отправился.

Услышав эти слова, Джейн Дормер замерла, будто ее превратили в соляной столб. Исчезновение герцога Саффолкского означало только одно: он поднимал на мятеж сотни тех, кто так или иначе от него зависел, чтобы восстановить на престоле свою дочь Джейн. Итак, королева столкнулась не с одним, а с двумя мятежами. Одна партия желала видеть на троне Елизавету, другая была готова вернуть туда шестнадцатилетнюю Джейн. Какая же часть страны оставалась верной королеве Марии? Вся ее недавняя решимость остаться в Уайтхолле до Пасхи казалась теперь невыполнимой мечтой.