Текст книги "Обет молчания"

Я страшно обрадовалась. Я уже забыла, что ожидала увидеть Маркуса.

– Роберт! – воскликнула я.

Он застенчиво улыбнулся. Цвет хаки не шел ему, делая его каким-то другим. Роберт выглядел бы иначе, если бы уже стал офицером и получил элегантную форму, но этого еще не произошло. Он казался очень бодрым и здоровым, немного загорел и отчасти утратил ту нескладность, которая так шла ему.

Я бросилась к Роберту, и мы крепко обнялись.

– Как чудесно снова увидеть тебя! Я все время задавала себе вопрос, когда же ты приедешь.

– Я чувствую то же самое, – ответил Роберт. – Кажется, прошла целая вечность. Я уже все знаю о вашей поездке домой. Наверное, это было настоящее приключение.

– О да.

– К счастью, твой дядя смог организовать, чтобы вас вывезли оттуда.

– В противном случае нам пришлось бы передвигаться вместе с беженцами.

– Я слышал, что вас доставил майор Мерривэл. Я страшно переживал, думая о вас в этой школе. Надо же было оказаться именно в Бельгии!

– Я часто задаю себе вопрос, что там сейчас происходит. Мадам Рошер, владелица школы, очень высокомерная аристократка. Я пытаюсь понять, как все может обернуться для нее.

– Очень неприятно находиться в оккупированной стране, надеюсь, нам никогда не придется испытать это.

– Конечно, не придется! Это совершенно немыслимо. При всех обстоятельствах есть Ла-Манш.

Для Франции все иначе.

– Это так. Я часто думаю о дедушке. И мама тоже. У нас нет сведений, что происходит в Бордо.

– Мне кажется, что месье Бурдон сможет позаботиться о себе.

– Мне тоже так кажется, но нам хотелось бы знать наверняка.

– Роберт, расскажи мне о себе.

– Ну, сначала приходилось трудно, но я привык. К моему большому удовольствию, мы много занимаемся верховой ездой, постепенно входят в привычку и распорядок дня, и приказы, которые надо немедленно выполнять. Это не вызывает отрицательных эмоций. Возникает замечательное ощущение товарищества, и ты испытываешь удовлетворение, когда, вконец измотанный, ложишься в постель и спишь, спишь до самого подъема.

– Ты очень скучаешь по дому, Роберт?

– По многим причинам, да. Но мы должны воевать и победить. Оставаясь дома, нам никогда не сделать этого.

– На сколько тебя отпустили?

– Осталось три дня. Два я уже провел дома, а остальные буду здесь, в Лондоне.

– Как хорошо!

– Мать и сестра приехали со мной. Отец вынужден остаться. У него столько работы.

– Он возражал против твоего приезда сюда?

– Ты же знаешь, какой он. Всегда готов войти в положение и сделать то, что хочет его семья. И, конечно, мама и Аннабелинда сказали, что мы должны провести время в Лондоне, чтобы повидать тебя и твоих родных.

– Я так рада, что ты здесь.

– Я очень давно тебя не видел. С прошлого Рождества. Только подумать! Мы никогда еще не расставались так надолго.

– Мне не верится, что мы должны расстаться.

Как ты собираешься провести свое увольнение здесь?

– С тобой…

– Какая замечательная перспектива!

Роберт взял меня за руку и заглянул в лицо.

– Ты действительно так считаешь, Люсинда?

– Конечно.

– Ты немного изменилась.

– В чем?

– Повзрослела.

– Мы все время взрослеем.

– Я имею в виду, что дело не в том, что прошел год. Думаю, это война и то, что ты увидела во время вашего страшного путешествия. Я слышал о ребенке.

– О да. Ты должен взглянуть на Эдуарда.

– Ужасно было видеть смерть этой женщину… и с твоей стороны замечательно взять на себя заботу о ребенке.

– Я знала, что ты поймешь.

– Ты не могла поступить иначе. Я слышал, что он славный малыш.

– А ты знаешь об Андрэ Латур?

– Да, Аннабелинда рассказала мне. Она говорила, что майор Мерривэл был просто великолепен.

– Да.

– Я хотел бы оказаться на его месте, Люсинда.

– Ну, ты находился на военной подготовке, и поэтому, я думаю, дядя Джеральд поступил правильно.

– Наверное, это было необычно… все вместе…

– Теперь я дома, и все хорошо. С нами приехала мисс Каррутерс, школьная учительница. Она стала моей гувернанткой.

– Ну конечно, тебе же всего пятнадцать.

Роберт вздохнул, и я сказала:

– Ты как будто находишь это достойным сожаления.

– Ну, – признался он, – мне бы хотелось, чтобы ты была немножко постарше. Скажем, семнадцатилетней.

– Семнадцать? Разве это такой уж зрелый возраст?

– Это возраст, когда ты можешь начать думать о будущем.

– Я считаю, что о будущем можно думать в любом возрасте.

– Я имею в виду строить планы… разумные планы. – Я казалась озадаченной, и он продолжал:

– Ничего. Мы поговорим об этом потом. Чего бы тебе хотелось? Пойти в театр? Жаль, мы не можем покататься верхом. Мне бы хотелось пронестись галопом по полям.

– Мы можем немного погулять. Как обычно.

– Это было бы здорово. Мы смогли бы сбежать от всех?

– Ты именно этого и хочешь?

– Да, – сказал Роберт.

– Думаю, поскольку это твое увольнение, тебе и выбирать.

В комнату вошла Аннабелинда. Она нежно поцеловала меня.

– Я решила, что мой взрослый брат сделает тебе сюрприз. Как ты его находишь?

– Я считаю, что он выглядит великолепно, а повидаться с ним просто замечательно.

– Я знала это наперед. Люсинда – твоя большая поклонница, Роберт.

– Взаимно.

Аннабелинда рассмеялась. Она находилась в хорошем настроении.

Вошла ее мать. Тетя Белинда выглядела очень элегантной, они с дочерью были удивительно похожи. Тетя величественно заключила меня в свои объятия.

– Дорогая Люсинда! Как приятно видеть тебя!

Вошла моя мама.

– Какой прекрасный сюрприз появление Роберта, правда? – сказала она.

Я согласилась.

– Я так рада, что ты здесь, – прибавила матушка, обращаясь к Роберту.

– О, мне хотелось увидеть вас всех.

– И в особенности его милую Люсинду, – добавила Аннабелинда.

– Роберт как раз говорил, чем ему хотелось бы заняться. Я сказала, что это его отпуск и он должен сам решать.

– И у него всего три дня, – добавила мама.

– Ничего, – сказал Роберт. – Я их использую на полную катушку.

Мы отправились на обед.

Аннабелинда поинтересовалась, где мисс Каррутерс и Андрэ Латур.

– Мисс Каррутерс – ярая приверженка условностей, – объяснила мама. – В некоторых случаях обедает с нами, но, по-моему, делает это с явной неохотой. Что касается Андрэ, то она весь день находится в детской с Эдвардом, но очень часто обедает с нами.

– А как поживает малыш? – спросила тетя Белинда.

– Замечательно. Нам уже не представить наш дом без него.

– Как все прекрасно устроилось! – сказала тетя Белинда. – Ты всегда была милым человеком, Люси.

– Я не уверена, что это комплимент, – засмеялась мама.

– О, это комплимент, Люси, дорогая. Кстати, вы еще виделись с этим славным майором Мерривэлом?

Аннабелинда насторожилась, наблюдая за мной.

– Нет, – ответила мама. – В такие времена военные постоянно заняты.

– Какая жалость! Мы разминулись с ним в тот раз, когда он приходил на обед. Мне Маркус Мерривэл показался таким обаятельным человеком.

– Очень обаятельным, – подтвердила мама.

– И из такой хорошей семьи. Эта ужасная война… она прямо все портит.

– Она все продолжается и продолжается, – сказала мама. – А теперь мы еще объявили войну Турции. Столько горя за эти три месяца, и разве не ужасно, что враги потопили «Добрую Надежду»и «Монмут»?

– Я отказываюсь говорить об этих жутких вещах, – сказала тетя Белинда. – С меня хватит и с тебя, наверное, тоже, Люси. Я думаю, это Джоэль сообщает дома все эти ужасные новости?

– Об этом пишут в газетах, – резко ответила мама.

– А мой Роберт беспокоится о земле. В военное время мы должны выращивать больше зерна. Но хватит о сражениях! Довольно! Ходить по магазинам гораздо занимательнее! Я считаю, что мы не должны махнуть на себя рукой только потому, что идет война, – промолвила тетя Белинда, вызвав улыбку моей матери.

Потом Роберт рассказал несколько забавных историй из жизни в Сэлисбери Плэйн.

– Становишься спартанцем и стоиком, – сказал он.

Подражая старшему сержанту, он повторил несколько его саркастических высказываний об изнеженности некоторых новобранцев. «Теперь ты в армии, и здесь нет мамочки, чтобы целовать своего крошку и заботливо укрывать ночью». Среди офицеров оказался один, которому явно доставляло садистское наслаждение измываться над теми, кто выказывал признаки слабости.

Роберт рассказал нам, как новички что-то праздновали в местном кабачке, и этот садист, инструктор по верховой езде, напился до бесчувствия. Он даже не понял, что с ним произошло. Несколько новобранцев отнесли офицера на плац, раздели, сложили одежду и оставили его там.

– Должен сказать, что на следующее утро он все же появился в конюшне, и это приключение не оставило на нем никаких следов. Вел он себя, словно ничего не произошло, и ни словом не обмолвился об этом инциденте.

– Он получил по заслугам, – сказала тетя Белинда.

– Все-таки он стерпел месть тех, над кем издевался, а значит, в нем есть что-то хорошее, – сказала мама.

– Будьте уверены, Люси во всем найдет хорошее! – язвительно заметила тетя Белинда.

– Ну, обычно в каждом и в самом деле есть что-то хорошее, – сказала я.

– Я вижу, что ты воспитала дочь в своем духе, Люси, – промолвила тетя.

– И правильно сделала, – сказал Роберт и продолжал:

– По крайней мере, он пожал то, что посеял.

Думаю, он считал это жестоким, но справедливым.

– Ну, мы с Аннабелиндой не такие добрые, как ты и твоя дочь, Люси, – сказала тетя Белинда. – Мы бы злорадствовали, правда, дорогая? Мы бы оставили его вдобавок и без одежды. Тогда вы бы посмотрели, приступил ли бы он к своим обязанностям, благородно игнорируя причиненное ему зло.

– Мы не настолько уж ненавидели его, – объяснил Роберт. – Он жесток, но не очень-то легко обучать неопытных новобранцев.

– Пока мы в городе, надо сходить в театр, – сказала тетя Белинда, меняя тему разговора.

Эти три дня мы с Робертом провели вместе. Мы наслаждались прогулками по Лондону. Нам нравилось одно и то же, и мы почти читали мысли друг Друга.

Проходя по Вестминстерскому мосту, мы вспомнили, как я забыла перчатки на скамейке в Грин-Парке и нам пришлось вернуться за ними. Роберт, как и я, мог воскресить в памяти нашу радость и возбуждение при виде этих перчаток на скамейке на том же самом месте, где я их оставила. Мы оба преисполнялись благоговением, проходя мимо величественных палат парламента. На фоне текущей Темзы эти огромные башни в готическом стиле казались очень древними, хотя им еще нет и сотни лет. Они олицетворяли в наших глазах то, чем мы дорожили: дом, нашу страну, частью которой мы всегда с гордостью и благодарностью ощущали себя.

Теперь это чувство становилось еще сильнее. Мы сражались, спасая себя от иноземного господства, мы сражались, чтобы в такие маленькие страны, как Бельгия, не мог безнаказанно вторгаться враг.

Роберт отправлялся на поле боя, я одновременно и тревожилась за него, и гордилась им.

Мы часто ходили в Грин-Парк и смотрели на уток. Мы отыскали скамейку, на которой я когда-то забыла перчатки. Это рассмешило нас, и мы начали вспоминать разные случаи из прошлого.

– Похоже на то, Люсинда, – сказал Роберт, – что наши жизни всегда оказывались переплетены.

– Это потому, что наши матери – подруги.

– Вы с Аннабелиндой как сестры.

– Да. Так было всегда. Хотя я так мало вижу подругу в этот приезд.

– Я думаю, они с матерью сговорились оставить нас вдвоем.

– Ты так думаешь?

– О, это очевидно. Я не жалуюсь.

– Я тоже, думаю, они ходят по магазинам. Они всегда это делают, когда приезжают в Лондон.

– Они были бы рады приобрести здесь особняк, но, поскольку твои родители оказывают нам гостеприимство, не видят в этом особой необходимости. И мой отец против.

– Но, я думаю, они бы его уговорили.

– Я тоже так думаю. У меня был замечательный отпуск.

– Надеюсь, тебе будет не слишком тяжело возвращаться к этому ужасному инструктору по верховой езде.

– Мне тяжело расставаться с тобой.

– О, Роберт, я не хочу, чтобы ты уезжал.

Он взял мою руку и сжал ее:

– Пиши мне, Люсинда.

– Конечно.

– И рассказывай мне обо всем, что происходит.

– Я буду… и ты тоже.

– Я думаю, мои письма будут проходить цензуру.

– Мне не нужны военные сведения, меня интересуешь только ты.

Роберт рассмеялся.

– У меня будет еще один отпуск, а потом мне должны присвоить офицерское звание.

– И это может означать немедленную отправку на фронт.

– Думаю, что да.

– Возможно, к тому времени война уже окончится.

– Кто знает? Люсинда, а ты кажешься взрослее. Я имею в виду, старше своих лет.

– Правда?

– Пятнадцать. Тебе скоро исполнится шестнадцать. Это уже почти зрелость.

– Ты заставляешь меня чувствовать себя какой-то сморщенной старухой.

– О нет. Я просто хочу, чтобы мы были ровесниками, вот и все.

– В этом случае, ты не был бы для меня тем милым взрослым братом, каким я знаю тебя всю мою жизнь.

– Об этом и речь.

– О чем?

– Подрастай быстрее, Люсинда, будь хорошей девочкой.

– Обещаю сделать все, что в моих силах.

Роберт повернулся и поцеловал меня в щеку.

– Чудесно, – сказал он. – Мы понимаем друг друга.

– Да. Думаю, да. Мне будет очень грустно, когда ты завтра вернешься в полк.

– Тогда давай составим план на мой следующий отпуск.

– Какая прекрасная мысль! А я тем временем подумаю, как побыстрее подрасти.

– Просто сделай это, – сказал Роберт.

Мы вернулись домой чуть молчаливее обычного.

Мы все пошли на станцию проводить Роберта.

Тетя Белинда с Аннабелиндой остались в Лондоне еще на несколько дней.

Меня удивляло, что Аннабелинда не проявляла ни малейшего интереса к Эдварду, а если о малыше упоминали, ее лицо словно превращалось в маску.

Она вела себя так, словно ее раздражало, что я привезла ребенка в Англию. Аннабелинда предпочла бы, чтобы дитя осталось в Бельгии, благополучно устраненный с ее пути.

Думаю, это было достаточно логично. Этот эпизод из своей жизни ей хотелось забыть, а мой поступок вытащил его плод на свет Божий, чтобы он напоминал ей о себе при каждом визите к нам.

Но мне казалось бесчеловечным, что собственный сын не вызывает у женщины ни интереса, ни даже любопытства.

Аннабелинда пребывала в прекрасном настроении и, видимо, простила мне, что я не сообщила ей о перенесении обеда в честь Маркуса Мерривэла на другое число.

Она иногда приходила в мою комнату немного поболтать наедине. Мы говорили и школе и о том, что могло случиться с мадам Рошер.

– Не сомневаюсь, что она будет давать указания армии оккупантов.

– Бедная мадам Рошер, мне трудно представить нечто подобное.

– Ты ведь не можешь вообразить, что она кому-нибудь подчиняется, да?

– В таких обстоятельствах могу.

– А я не перестаю думать, как все удачно получилось. Благодаря несравненному майору Мерривэлу. Ты ничего не слышала о нем?

– Нет.

– Ты уверена?

– Конечно.

– Ты уже один раз проявила скрытность, когда дело касалось его. Мне просто интересно.

– Я ничего не скрываю. Думаю, он где-то во Франции… или в Бельгии.

– Я считаю, что, поскольку он в одном полку с твоим дядей, ты можешь что-то знать.

– Мне неизвестно, где дядя Джеральд. Идет война. Многие вещи надо держать в секрете.

– Понимаю. Думаю, он весело проводит время, а?

– Я бы сказала, что там не так уж и весело.

– Маркус всегда будет хорошо проводить время. С ним так здорово. Но с Робертом ведь тоже очень хорошо вместе, да?

– Да. Ты же знаешь об этом.

– Он хороший парень, Роберт. Вы с ним просто созданы друг для друга.

– Что ты имеешь в виду?

Аннабелинда рассмеялась:

– Ты знаешь, что я имею в виду. Я думаю, наши родители всегда планировали это.

– Ты имеешь в виду?..

– Конечно, дурочка. Свадебные колокола и все такое прочее. Будь ты на год или два старше, он сделал бы тебе предложение прямо сейчас. Для меня это очевидно.

– Это вовсе не очевидно. Я всегда любила Роберта. Мы всегда были добрыми друзьями.

– Говорят, это лучшая основа для брака. Он тебе нравится, правда? Разве не здорово, что ты станешь моей невесткой? Знаешь, это общее желание.

– Я не верю, что моим родителям приходят в голову подобные мысли. А тебе, Аннабелинда, я бы посоветовала заняться собственными делами, а моими я займусь сама.

– О! – сказала она с издевкой. – Милая Люсинда, Роберт обожает тебя, а ты его. Вы идеальная пара. Вы так похожи. Когда ты выйдешь за него замуж, вы поедете в деревню, у вас родится десять детей и вы будете идеальными супругами, из тех, кто «и с тех пор они жили счастливо».

– Аннабелинда, перестань устраивать мою жизнь!

– А я ее и не устраиваю. Я просто говорю, какой она будет, и для тебя же это лучше!

– К своим многочисленным достоинствам ты добавляешь еще и ясновидение.

– Я просто рассуждаю логично и вижу то, что у меня прямо перед глазами. Похоже, ты действительно рассердилась. Хочешь, чтобы я ушла?

– Да… если ты собираешься предсказывать мое будущее. Почему бы тебе не предсказать свое собственное?

– Я сделала это, Люсинда.

Я пристально посмотрела на нее. Я понимала, о чем она думает. Ей очень понравился Маркус Мерривэл. Он был из богатой и занимающей прекрасное положение семьи и при этом привлекателен сам. Идеальное сочетание. Аннабелинда надеялась снова увидеть его, чтобы очаровать – а в своих способностях на этот счет она не сомневалась, – и она слегка опасалась меня. Только потому, что, приходясь племянницей начальнику Маркуса, я имела больше возможностей для встречи с майором, чем она.

После ухода Аннабелинды я стала размышлять над ее словами.

Действительно ли мои родители так горячо желали моего брака с Робертом? Я знаю, что они приветствовали бы его, потому что очень любили Роберта. А Роберт? Он был со мной очень нежен и немного загадочен… если возможно себе представить его таким. Он намекнул, что, будь я постарше, он мог бы сделать мне предложение.

Это льстило моему самолюбию. Мне очень нравился Роберт. С другой стороны, меня постоянно преследовал образ Маркуса Мерривэла. Я вспоминала, как он вел себя на пути к границе Франции и Бельгии… по дороге к Кале… и потом в нашей собственной гостиной.

Меня волновало то, что Аннабелинда явно видела во мне соперницу.

Наступило Рождество. Шла война, и люди помнили, что ее обещали кончить к Рождеству, и вот оно, Рождество, а война продолжается.

Мы не добились легкой победы. Через Ла-Манш перевозили раненых, а война все шла и шла.

С самого начала военных действий моя мама энергично занялась благотворительной деятельностью.

В апреле 1915 года у нее родилась идея превратить Марчлэндз в госпиталь. Именье находилось не слишком далеко и от побережья, и от Лондона.

Оно стояло в лесу. Надеялись, что чистый воздух, наполненный хвоей, будет благотворно влиять на выздоровление раненых.

Мама полностью окунулась в хлопоты. Отец всю неделю оставался в Лондоне, но приезжал в Марчлэндз на воскресенье. Были приглашены двое врачей и несколько медсестер. Мы с мисс Каррутерс тоже помогали. Конечно, мы не имели специальных знаний, но в госпитале находилось множество работы, для которой они и не требовались.

Наступил май, когда снова появился Маркус.

Он сопровождал дядю Джеральда, и они оба собирались через несколько дней в Галлиполи , хотя только неделю назад вернулись из Франции.

За обедом дядя Джеральд и Маркус в основном говорили о войне. Дядя Джеральд любил разыгрывать сражения на скатерти, где перечница изображала крепость, а вилки – ружья. Силы противника представляло специально выбранное блюдо.

Мой отец внимательно слушал. Последнее время он был очень занят. В верхах царила тревога.

Оказалось, что войну не так-то легко выиграть, как считали некоторые.

– Вся операция проводится, чтобы помочь русским, – говорил дядя Джеральд. – Именно поэтому мы сражаемся с турками за Дарданеллы.

– Фишер это не одобряет, – сказал отец. – А вы знаете, что он руководит операцией.

– Это плохо, – сказал дядя Джеральд. – Первый лорд Адмиралтейства может наделать ошибок.

– Черчилль считает, что совместные боевые операции Англии и Франции на суше и на море могут заставить Турцию выбыть из игры.

– К этому мы и стремимся.

– Это будет не так, как во Франции, – сказал Маркус. – Нам уже начинает надоедать позиционная война.

– Ужасный способ воевать, – согласился дядя Джеральд. – Мы ведем себя, почти как троглодиты. Избегаем противника вместо того, чтобы вступить с ним в бой.

Потом в гостиной я перекинулась парой слов с Маркусом.

– Когда вы уезжаете? – спросила я.

– В любой момент, когда прикажут. Никогда не знаешь точно.

– Как все неопределенно во время войны!

– Думаю, милая Люсинда, что так бывает даже в мирное время.

– Как, по-вашему, скоро кончится война?

– Начинаешь остерегаться прогнозов. С уверенностью можно сказать только одно. С каждым днем мы становимся старше.

– Вы говорите об этом как о чем-то приятном.

Большинство людей не хотят стареть.

– Это зависит от возраста. Люди капризны, правда? Одни пошли бы на все, чтобы замедлить бег времени, другим хотелось бы ускорить его.

– А в какую категорию попадаете вы?

– Мне хотелось бы, чтобы вы быстро повзрослели на несколько лет, а я остался бы таким, как я есть.

Уже второй раз поднимался вопрос о моем возрасте, сначала Робертом, а теперь Маркусом. Это должно было что-то означать.

Я не могла удержаться от вопроса:

– Зачем вам это?

– Потому что есть вещи, которые я хотел бы вам сказать, но пока не могу.

– Мне бы хотелось услышать их.

– Не искушайте меня, милая маленькая Люсинда. Просто подрастайте, прошу вас. Вам шестнадцать или исполнится шестнадцать в этом году?

– Только в сентябре.

– Я это запомню. В это время через год вам будет почти семнадцать, но я уверен, что вы приобретете семнадцатилетнюю умудренность до достижения этого возраста.

– Похоже, что вы считаете семнадцать лет весьма знаменательным возрастом.

– О да, это так. В это время девушка становится женщиной.

– Звучит поэтично.

– Вы разбудили во мне поэта. Действительно, под вашим влиянием во мне пробуждается все хорошее. Поэтому нам необходимо как можно чаще встречаться, чтобы это хорошее восторжествовало.

– Но как? Ведь вы будете далеко?

– Давайте каждый день думать друг о друге.

И при первой же возможности я приеду посмотреть, выполняете ли вы свое обещание скорее взрослеть.

– Разве я дала такое обещание? И в любом случае я не смогу осуществить его, если вы упорно будете обращаться со мной как с ребенком.

Маркус внимательно посмотрел на меня и сказал:

– Простите меня. Если бы мы не находились в гостиной ваших родителей, у меня возникло бы искушение забыть о вашем возрасте.

Смысл его слов не вызывал сомнения. Я подумала об Аннабелинде. Этого она и боялась. От этой мысли меня охватило радостное волнение.

Через два дня майор Мерривэл уехал в Галлиполи.

Я много думала о нем. Действительно ли он говорил мне о своих чувствах? Или это были беспечные, ласковые слова, которыми он одаривал весь женский пол? Я была немного растеряна, но, должна признаться, что он привлекал меня. Аннабелинда проявила определенную проницательность.

Я задавала себе вопрос, что она сказала бы, услышав наш разговор.

Я следила за военными действиями в. Галлиполи. То, что происходило там, казалось очень далеким и чрезвычайно опасным. Поскорее бы все это кончилось!

Мы должны были скоро переехать в Марчлэндз.

Госпиталь был почти готов. Мисс Каррутерс отнеслась к затее с большим энтузиазмом. Она говорила, что нас должна радовать возможность внести свой вклад в борьбу за победу, а научиться кое-чему в госпитале полезно, но не за счет наших уроков.

Андрэ была с ней согласна и надеялась, что Эдвард сможет иногда обойтись часок и без нее.

Я много думала о Маркусе. Меня интересовало, когда я снова увижу его и будет ли он по-прежнему придерживаться игривых недомолвок. Должна признаться, что я находила все это очень увлекательным. Майор Мерривэл был самым привлекательным из всех мужчин, которых я когда-либо встречала, и это было не только моим мнением.

Большинство людей согласились бы со мной, и мне очень льстил сам факт, что он обратил на меня внимание.

Я пыталась узнать как можно больше о Дарданелльской операции и была очень встревожена, получив сведения, что она проходит неудачно.

Но что складывалось удачно в этой войне? Из Франции тоже поступали плохие новости. О скором окончании войны даже не шла речь.

Я пыталась хотя бы частично проникнуться энтузиазмом мамы относительно госпиталя, чтобы мои мысли не устремлялись постоянно к Маркусу.

Как-то ночью, в полнолуние, я неожиданно проснулась. Может быть, меня разбудил яркий свет луны. Существовала какая-то причина, но я не могла с уверенностью сказать, не приснилось ли мне что-нибудь. Снаружи стояла тишина. С тех пор как первый цеппелин появился над берегом в начале декабря прошлого года, полная луна вызывала у людей тревогу. То, что казалось таким прекрасным в мирное время, могло стать опасным в военное.

Для полетов на своих дирижаблях наши враги выбрали бы лунную ночь. Они попытались бы разрушить наши дома, как коттедж Жаке и Маргарет.

Я прислушалась. Легкие шаги, скрип половицы.

Кто-то бродил по дому.

Я взглянула на часы у кровати. Было около двух часов ночи. Я встала, нащупала домашние туфли, набросила пеньюар, открыла дверь и выглянула в коридор. Никого. Потом я снова услышала шаги. Кто-то шел по лестнице. Я поспешила к лестничной площадке и, взглянув вниз, увидела осторожно спускающуюся фигуру.

Это была Андрэ.

– Андрэ, – прошептала я, – Андрэ, что случилось?

Она обернулась, и на мгновенье ее лицо стало испуганным. Потом она сказала:

– О… это вы… Я разбудила вас. Мне так жаль, Люсинда.

– Что-нибудь случилось?

– Пустяки… Вы же знаете, как я беспокоюсь об Эдварде.

Андрэ поднялась по лестнице и стала рядом со мной.

– Что с ним?

– Ничего особенного. Я шла на кухню взять немного меда.

– Меда! В такое время? Сейчас около двух часов ночи.

– Видите ли, малыш немного кашляет. Это мешает ему заснуть. Теперь он спит, и я решила выскользнуть вниз и принести меда, который поможет ему. Не волнуйтесь. Просто небольшая простуда. Мне показалось еще днем, что ему немного нездоровится. И этот кашель, который не давал ему заснуть…

– Утром я пошлю за врачом.

– Это не понадобится. Просто кашель мешал Эдварду заснуть, а потом, когда он, наконец, уснул… я выскользнула за медом – Прекрасная идея. Я пойду с вами.

– Вы знаете, где мед?

– Нет, но мы найдем его. Он стоит где-то вместе с вареньем и джемами. Вы в самом деле считаете, что у малыша нет ничего серьезного?

– Господи, конечно, нет. Боюсь, что я слишком трясусь над ним. Но вам это понятно. Вы в этом смысле такая же, как и я. Я прекрасно разбираюсь в легких недомоганиях у детей, которые мгновенно проходят. Вероятно, к ужину он будет в полном порядке.

Мы дошли до кухни и после недолгих поисков, нашли мед.

– Это замечательно, что вы заботитесь о нем, – сказала я.

– Он такая прелесть!

– Я тоже так думаю. Но вы так хорошо к нему относитесь.

– Это просто моя работа, поэтому, пожалуйста, не делайте из меня героиню. Мне доставляет удовольствие присматривать за Эдвардом Я хотела найти какое-то пристанище. Вы и ваша семья столько для меня сделали. Если я смогу хоть немного отплатить вам, я буду вне себя от радости. То, что делаю я, пустяки по сравнению с тем, что вы сделали для меня. Быть здесь, выбраться…

Я сжала руку Андрэ.

– Странно, что зло может породить что-то хорошее, – сказала я.

– А возможно, и добро может породить зло.

– Неужели вы верите в это?

– Нет, конечно, нет. Думаю, мне надо поспешить назад. Его светлость Эдвард может проснуться и раскрыться, если некому будет приглядеть за ним.

– Надеюсь, его кашель не станет сильнее. Мы должны проследить за этим, Андрэ.

– Положитесь на меня.

Мы вместе поднялись по лестнице.

– Я пойду к Эдварду, – промолвила я.

– Лучше не надо, – сказала девушка. – Если он проснется, его заинтересует, что происходит, и он больше не заснет. Надеюсь, он все еще спит.

Тогда все хорошо. В случае необходимости я дам ему мед. Если что-нибудь действительно будет не так, я сразу же приду к вам.

– Наверное, вы правы, – сказала я.

Мы помедлили у моей двери.

– Мне так жаль, что я побеспокоила вас, – сказала Андрэ. – Я старалась не шуметь.

– Вы испугались, когда увидели меня. Боюсь, я напугала вас.

Андрэ рассмеялась.

– Наверное, я приняла вас за привидение. Вы чутко спите?

– Да нет. Просто я уже проснулась. Думаю, меня разбудила луна. Она светила прямо в окно.

О, как я хочу, чтобы эта проклятая война кончилась! Из-за нее у всех нас сдают нервы.

– В Марчлэндзе у нас почти не останется времени думать о чем-то, кроме госпиталя.

– Возможно, работа там пойдет нам на пользу.

– Хотелось бы, – сказала Андрэ. – Ну, спокойной ночи, Люсинда. И еще раз прошу извинить меня.

Я вернулась в постель. Я думала о тревоге Андрэ за Эдварда я надеялась, что с ним все в порядке.

Она оказалась превосходной няней. Я стала вспоминать нашу встречу в гостинице. Потом я мысленно повторила поездку через Францию. Картины вспыхивали в моем мозгу и гасли. Я видела растерянные лица беженцев, старую женщину, толкающую детскую коляску, наполненную всем, что старушка смогла захватить, ветхий автомобиль, набитый людьми и вещами, маленьких детей, цепляющихся за материнские юбки. Все они были внезапно лишены крова.

Эти образы запечатлелись в моей памяти навсегда.

Потом я уснула. Утром Эдвард чувствовал себя прекрасно.

Примерно через неделю госпиталь был готов к приему раненых. Несколько комнат превратились в больничные палаты. Появились операционная, множество кладовых, амбулатория, вообще все, что должно иметься в госпитале. Мама была совершенно счастлива.

У нас работали два врача: доктор Эджертон, примерно сорока лет, и доктор Мэй, более зрелого возраста, а также штат медицинских сестер, в большинстве своем, молодых, только что прошедших курс обучения, во главе которых стояла старшая сестра Гэмэдж, вселявшая ужас не только в подчиненных, но и во всех нас. Имелся также штат прислуги, который служил в Марчлэндзе с тех пор, как я себя помнила. Всех переполняла решимость добиться успешной работы госпиталя. Все были рады сделать что-нибудь для страны.

Как я и предполагала, мисс Каррутерс оказалась ценнейшим работником. Ее властность пришлась очень кстати. Она и сестра Гэмэдж сразу страшно понравились друг другу. Мама понимала, какое грандиозное дело она затеяла, и была очень признательна всем помогавшим ей.

Катастрофа следовала за катастрофой. «Луизитанию» на пути из Нью-Йорка в Ливерпуль потопила в мае немецкая подводная лодка. Погибло примерно тысяча двести человек. Это потрясло всю страну. Все только и говорили, что о вступлении в войну Соединенных Штатов.

Действия коалиционного правительства, сформированного мистером Асквитом, в которое вошли такие лидеры партии, как Бонар Лоу и Остин Чемберлен, не принесли особого успеха. Дарданелльская авантюра угрожала обернуться катастрофой. Уинстона Черчилля критиковали за ее полное одобрение. Премьер-министра обвиняли в некомпетентности и неспособности привести страну к победе.