Текст книги "Мудрая кровь"

Глава 5

В то утро, едва проснувшись, Енох Эмери уже знал, что придет нужный человек. Знал благодаря мудрой крови, унаследованной от папани.

В два часа пополудни он встретил сторожа из второй смены.

– На пятнадцать минут опоздал, – раздраженно произнес Енох. – Но я дождался тебя, хотя мог спокойно уйти.

На работе Енох носил зеленую униформу с желтой обтачкой воротника и рукавов и желтыми же полосками на брюках. Парень из второй смены, с выпуклым землистым лицом и зубочисткой, торчащей изо рта, носил то же самое.

Ворота зоопарка были изготовлены из металлических прутьев и подвешивались к бетонной арке, образованной двумя скульптурами деревьев. Там, где сходились «кроны», изогнутые буквы складывались в надпись: «Городской парк». Паренек из второй смены прислонился к одной из сторон арки и принялся ковырять в зубах.

– Каждый день, – жаловался Енох, – я трачу целых пятнадцать минут своего времени, пока жду тебя.

Ежедневно, сдавая пост, он шел в парк; и, заступая на смену, проделывал привычный ритуал. Первым делом Енох отправился к бассейну. Воды он страшился, но любил – если в бассейне плещутся дамы – присесть на лавочку и наблюдать за ними. Каждый понедельник приходила одна мадама в купальнике с разрезами на бедрах. Енох сначала думал, что мадама о разрезах не знает, и наблюдал за ней не с берега, а из кустов. Люди обычно приходят купаться к четырем, и потому некому было указать мадаме на разрезы; наплескавшись в воде, она выходила на берег и лежала там, уснув, примерно с час. Даже не подозревая о подглядывающем парне в кустах.

В другой день, задержавшись чуть дольше, Енох увидел еще трех мадам – с точно такими же разрезами на купальниках. Народу собралось прилично, однако никому не было дела до женщин и отверстий в их костюмах. Город не уставал поражать Еноха. Время от времени, испытывая соответствующее желание, он шел к шлюхе и всякий раз дивился доступности разврата. Енох и в кустах-то прятался из чувства стыда: очень часто мадамы нежились на берегу бассейна, спустив с плеч бретельки купальников.

Парк стал сердцем города, которое Енох сразу нашел по приезде и обосновался в нем. Что делать, ему подсказала кровь. Каждый день Енох заглядывал в сердце города, каждый день; всякий раз поражался, благоговея и переполняясь чувствами, а позже, вспоминая увиденное, покрывался испариной. В центре парка Енох обнаружил одну тайну, хотя ее и выставили напоказ, в стеклянном коробе, снабдив табличкой с пояснительной надписью. Впрочем, кое-чего надпись сообщить не могла – того, что ведал Енох, хранящий ужасное знание внутри себя. Знание, невыразимое на словах и живущее в теле, словно гигантский нерв. Енох не смел показать тайну первому встречному, но должен был показать ее кое-кому. Особенному, нужному человеку. И человек этот должен прибыть не из города. Почему – Енох сказать не мог. Он лишь понимал: нужный человек распознается сразу. И еще: он должен прийти скоро, иначе нерв внутри Еноха вырастет настолько, что заставит его угнать автомобиль, ограбить банк или напасть на женщину в темном переулке.

И с самого утра кровь твердила Еноху: нужный человек придет уже сегодня.

Покинув сторожа из второй смены, Енох по неприметной тропинке позади женской раздевалки отправился на небольшую прогалинку, откуда бассейн был виден как на ладони. Никто еще не купался, и поверхность воды бутылочного цвета оставалась тиха и спокойна. Однако с противоположной стороны к раздевалке приближалась мадама с двумя маленькими мальчиками. Она приходила через день, приводя детей и купаясь с ними; поплавав, она вылезала на берег и нежилась на солнышке. Мадама надевала грязноватый белый купальник, висевший на ней как мешок. Енох несколько раз наблюдал за ней с удовольствием. Вот и сейчас, снявшись с прогалинки, он поднялся к кустам абелии, под которыми имелся милый тоннель – забравшись в него, Енох прополз до расширения, откуда и привык подглядывать. Усевшись поудобнее, он слегка раздвинул ветви. Сидя в кустах, Енох всякий раз отчаянно краснел, и любой, кто застал бы его за подглядыванием, решил бы, что повстречал дьявола, и свалился бы со склона – прямо в пруд. Мадама тем временем завела мальчиков в раздевалку.

Енох никогда не шел сразу к темному секрету парка. Время навещать тайну – на исходе дня, а до того – прочие дела. Выйдя из кустов, Енох обычно отправлялся в «Ледяную бутыль» (палатку в форме бутылки «Оранж краш» с нарисованной синим цветом изморозью у горлышка), где продавали хот-доги. Взяв себе солодового молочного коктейля с шоколадом, Енох делал недвусмысленные намеки официантке, которая, как он думал, в него тайно влюблена, и шел смотреть на животных. Зверей держали в металлических клетках, поставленных рядом, как в тюрьме Алькатрас. (Енох видел ее в кино.) Зимой в клетках включали электрообогреватели, летом – кондиционеры. Шесть человек присматривали за животными, кормя их стейками на косточках.

Питомцы ничего не делали, только лежали круглый день на боку. Енох смотрел на них с благоговением и ненавистью; после шел к тайне.

Двое мальчишек выбежали из раздевалки и нырнули в бассейн. Практически одновременно со всплеском раздался иной звук – скрежетание на подъездной дорожке по ту сторону пруда. Высунув голову из кустов, Енох увидел высокий автомобиль крысиного цвета, мотор у которого еле пыхтел. Машина проехала мимо, однако из-за поворота какое-то время еще доносилось тарахтение. Енох прислушался – не остановится ли автомобиль. Звук стал громче, и вот машина вернулась. На этот раз Енох разглядел, что в салоне всего один человек. Шум мотора умолк, а после появился вновь – автомобиль, показавшись третий раз, остановился практически напротив Еноха, на противоположном берегу.

Человек за рулем выглянул из окна и посмотрел, как двое мальчишек весело плещутся в бассейне. Высунув голову до предела из кустов, Енох прищурился и разглядел, что дверь со стороны водителя привязана веревкой. Водитель выбрался из машины с пассажирской стороны и начал спускаться по травянистому склону. Остановившись на полпути и постояв немного, этот человек огляделся, словно ища кого-то. Затем присел, подтянув к груди колени.

Синий костюм, черная шляпа…

– Ну-ну, чтоб меня, – пробормотал Енох. – Чтоб меня…

Сказав так, он стал выбираться из кустов. Сердце колотилось со скоростью мотоцикла, на каком трюкач гоняет по стенкам циркового колодца. Енох даже вспомнил имя водителя в синем костюме… мистер Хейзел Моутс. Выбравшись на четвереньках из абелии, Енох присмотрелся: фигура в синем никуда не делась, сидит на месте в той же позе. И вид такой, словно ее на месте держит невидимая рука. И если руке вздумается перебросить фигурку в синем через пруд – фигурка перепрыгнет, ни разу не изменившись в лице.

Из раздевалки тем временем вышла мадама и направилась к трамплину. Встав на нем и широко раскинув руки, она готовилась к прыжку; трамплин при этом издавал громкие хлопающие звуки. Оттолкнувшись последний раз, женщина подпрыгнула, крутанулась через спину и скрылась под водой. Мистер Хейзел Моутс следил, как мадама плавает, медленно вертя головой вслед за ней.

Встав на ноги, Енох пошел в сторону Хейза по тропинке. Обойдя раздевалку, Енох свернул с дорожки и, стараясь не шелестеть травой, пошел по краю склона. Оказавшись ровно за спиной у Хейза, присел и стал за ним тихо следить. Будь у Еноха руки длиной в десять футов, он мог бы дотянуться до плеч Хейза.

Женщина тем временем подплыла к берегу и, опершись на его край, стала выбираться на сушу: сначала из воды показалось ее лицо – вытянутое, словно у мертвеца, на голове – похожая на повязку «чепец» купальная шапочка, которая чуть не закрывает глаза, зубы – острые, сильно выступают. Подтянувшись на руках, женщина выбралась из воды и, слегка припав на четвереньки, отдышалась. Затем расслабленно выпрямилась, отряхнулась и немного потопала крупными ногами в луже натекшей воды. Заметив Хейза и Еноха, она улыбнулась. Енох видел часть лица Хейзела Моутса – тот не улыбнулся в ответ женщине, однако продолжил следить за ней, пока она шла к пятачку солнечного света – практически на прямой линии под Енохом и Хейзом. Чтобы было лучше видно, Енох спустился чуть ниже.

Сидя под солнцем, женщина стянула с головы купальную шапочку. Волосы у нее оказались короткие; спутанные, они были всех оттенков, от насыщенно-рыжего до зеленовато-желтого. Встряхнув ими, женщина вновь улыбнулась Хейзелу Моутсу острыми зубками. Затем улеглась на бетонке, вытянувшись и приподняв колени. На другой стороне мальчишки били друг друга головами о бортик бассейна. Устроившись поудобнее, женщина стянула с плеч бретельки купальника.

– Боже милостивый! – не удержавшись, шепотом воскликнул Енох. Не успел он отвести взгляда от мадамы, как Хейзел Моутс вскочил с места и поспешил обратно к автомобилю. Женщина села, едва не уронив купальник, и пришлось Еноху смотреть одновременно аж в двух направлениях.

Оторвавшись наконец от созерцания женщины, Енох метнулся вслед за Хейзелом Моутсом.

– Погодь! – замахал он руками, встав перед машиной, внутри которой уже рычал, заводясь, мотор. Хейзел Моутс заглушил двигатель.

Его лицо за ветровым стеклом выглядело кислым и похожим на лягушачью морду, словно бы изо рта у юноши рвался крик. Енох сразу вспомнил фильмы о гангстерах, где показывают двери, за которыми сидит, привязанный к стулу, пленник с кляпом из полотенца во рту.

– Да это же Хейзел Моутс, – сказал Енох. – Как поживаешь, Хейзел?

– Охранник на воротах подсказал искать тебя у бассейна. Якобы ты прячешься в кустах и подглядываешь за купальщиками.

Енох покраснел.

– Просто я восхищаюсь плаванием, – возразил он и, просунув голову в окно с пассажирской стороны, воскликнул: – Так ты меня искал?!

– Тот слепец… слепец по имени Хоукс… Его дочь не говорила, где они живут?

Енох будто не слышал вопроса.

– Ты приехал сюда специально, чтобы встретиться со мной? – спросил он.

– Аса Хоукс. Его дочь отдала тебе картофелечистку. Она не говорила, где живет?

Высунув голову из окна, Енох открыл дверцу и забрался в салон. С минуту он глядел на Хейза, облизывая губы.

– Я тебе кое-что покажу, – прошептал Енох.

– Мне нужны те двое. Надо поговорить со слепым. Его дочь не говорила, где их дом?

– Я покажу тебе одну штуку, – не сдавался Енох. – Она здесь, и я покажу ее тебе сегодня, сейчас.

Он потянул было Хейзела за руку, но Хейзел вырвался.

– Дочь слепого сказала, где они живут? – повторил он вопрос.

Енох снова облизнул бледные, с пурпурным пятнышком простуды, губы и ответил:

– Конечно. Она же попросила меня прийти и захватить губную гармошку. Сначала покажу тебе одну штуку, а после скажу, где они живут.

– Что еще за штука? – пробормотал Хейз.

– Штука, которую я должен тебе показать. Езжай прямо, я покажу, где остановиться.

– Не нужны мне твои штуки. Назови адрес.

Глядя в окно, Енох ответил:

– Ничего не вспомню, пока не отвезешь меня к той штуке.

Сдавшись, Хейз завел мотор. Чувствуя, как пульсирует в жилах кровь, Енох понимал, что прямиком к тайне ехать нельзя, надо сначала заглянуть в «Ледяную бутыль», поглядеть на животных… С Хейзелом Моутсом предстоит побороться, однако Енох отведет его к секрету или даже отнесет на горбу, предварительно оглушив камнем по голове.

Мозг Еноха разделился на две половины. Первая говорила с кровью, наполняясь от нее знанием, но ничего не выражала в словах. Слова и фразы томились во второй половине. И пока первая решала, как затащить Хейзела сначала в «Ледяную бутыль», а затем в зоопарк, вторая родила вопрос:

– Откуда у тебя такая клевая тачка? Надо тебе на бортах намалевать что-нибудь типа: «Залезай, детка». Я на одной машине такую надпись видел, и еще другую…

Лицо Хейзела Моутса оставалось неподвижным, будто высеченное из камня.

– Мой папаня как-то выиграл в лотерею желтый «форд», – пробормотал Енох. – С откидным верхом, двумя антеннами и прочими прибамбасами. Правда, папаня сменял тачку… Стой! Останови здесь!

Они чуть не проехали мимо «Ледяной бутыли».

– Ну и где оно? – спросил Хейзел Моутс, когда Енох провел его внутрь заведения. Там, в полумраке, в дальнем конце имелась стойка, перед ней – коричневые, похожие на поганки табуреты. Напротив двери висел плакат с рекламой мороженого: корова, одетая как домохозяйка.

– Оно в другом месте, – ответил Енох. – Просто по пути надо купить перекусить. Что будешь?

– Ничего, – сказал Хейз, неловко стоя посреди зала и спрятав руки в карманы.

– Ну тогда присядь, а я пока выпью.

За стойкой шевельнулась неясная фигура, которая оказалась женщиной с короткой стрижкой. Встав со стула и отложив газету, официантка подошла к стойке и кисло глянула на Еноха. На ней был некогда белый, а ныне покрытый бурыми пятнами фартук.

– Тебе чего? – громко спросила официантка, близко наклонившись к уху Еноха. Лицо у нее было мужского типа; руки – сильные, мускулистые.

– Солодовый молочный коктейль с шоколадом, детка, – тихо произнес Енох. – И чтобы мороженого побольше.

Яростно отвернувшись от него, официантка посмотрела на Хейза.

– Этот малый ничего не будет, только посидит и полюбуется на тебя, – объяснил Енох. – Он не голоден, разве что до твоей красоты.

Хейз невыразительно посмотрел на официантку, и та, развернувшись, ушла готовить коктейль. Хейз присел на крайний в ряду табурет и принялся хрустеть костяшками пальцев.

Енох осторожно посмотрел на него.

– Ты, никак, изменился? – спросил он через некоторое время.

Хейз встал.

– Давай адрес. Немедленно.

И тут до Еноха дошло: полиция! На лице его отразилось довольство от обладания новым секретом.

– Ты уже не такой зазноба, как вчера, – заметил Енох. – Не с чего больше задаваться?

Скорее всего, думал Енох, Хейзел Моутс угнал тачку.

Хейзел Моутс сел обратно.

– И что это ты так быстро вскочил там, у пруда? – спросил Енох.

Вернулась официантка – с готовым напитком.

– Не, понятное дело, – ровным голосом продолжал Енох, – я бы и сам не стал заигрывать с той уродиной.

Бухнув перед ним на стойку бокал с коктейлем, официантка проревела:

– Пятнадцать центов.

– Ты стоишь большего, детка. – Хихикнув, Енох стал потягивать коктейль через соломинку.

Женщина приблизилась к Хейзу.

– Ты зачем пришел сюда с этим сукиным сыном? – прокричала она. – Такой милый, тихий мальчик и пришел сюда с сукинсыном. Следи, с кем якшаешься. – Официантку звали Моди, и она целый день лакала виски из бутылки, спрятанной под стойкой. – Иисусе, – сказала она, утирая верхнюю губу. Потом села, скрестив руки на груди (напротив Хейза, но лицом к Еноху). – Каждый день этот сукин сын приходит сюда.

Енох думал о животных. Сейчас надо пойти к ним; правда, Енох ненавидел зверей в питомнике. От одной мысли о них его лицо наливалось шоколадным пурпуром, словно в башку ударял выпитый коктейль.

– Ты хороший мальчик, – сказала официантка. – Рыльце у тебя свежее. Смотри не изваляй в пушку, якшаясь с тем вон сукинсыном. Я чистых мальчиков сразу вижу.

Она говорила, крича и обращаясь в сторону Еноха, но тот следил за Хейзелом Моутсом. Внешне Хейзел Моутс оставался тих и спокоен, однако внутри его словно бы взводилась некая пружина. Невозмутимый, одетый в синий костюм, он лишь выглядел слегка пришибленным; пружина внутри его взводилась все туже и туже.

Кровь подсказала Еноху поторопиться, и он спешно всосал через соломинку остатки коктейля.

– Да, сэр, – продолжала Моди, – нет ничего милее чистого мальчика. Бог свидетель. Я сразу узнаю чистого или сукина сына, между ними огромадная разница, а вон тот гноящийся ублюдыш, что хрюкает за стойкой, настоящий сукин сын, черт его задери, и тебе надо быть с ним поосторожнее. Чистых мальчиков я сразу вижу.

Енох вынул из кармана пятнадцать центов и положил их на стойку, поднялся и обернулся к Хейзелу Моутсу. Оказалось, тот уже стоит, наклонившись к Моди. Официантка, впрочем, его не видела, потому что смотрела на Еноха. Когда лица Хейза и Моди разделял всего один фут, официантка обернулась.

– Идем уже, – позвал Енох, – некогда нам с ней заигрывать. Надо показать тебе ту штуку.

– Я чист, – произнес Хейз.

Ему пришлось повторить дважды, прежде чем Енох уловил смысл слов.

– Я чист, – повторил Хейз безо всякого выражения что на лице, что в голосе и глядя на женщину, словно на стену. – Будь Иисус правдой, я не был бы чист.

Уставившись на него, официантка проорала:

– Да какое мне дело! Плевать мне, кто ты!

– Идем, – заныл Енох. – Идем, а не то не расскажу, где живут эти люди.

Схватив Хейза за руку, он потащил его к двери.

– Ублюдок! – визжала официантка. – Будто есть мне дело до вас, паскудыши!

Толкнув дверь, Хейзел Моутс поспешил выйти. Сел в машину, и следом за ним в салон забрался Енох.

– Ладушки, – сказал он, – езжай прямо по этой дороге.

– Что еще ты хочешь за адрес? – спросил Хейз. – Я больше здесь не могу. Надо уехать. Не могу больше тут оставаться.

Вздрогнув, Енох принялся облизывать губы.

– Но мне надо показать тебе ту штуку, – хрипло напомнил он. – Никому другому, только тебе. Когда я увидел, как ты едешь мимо бассейна, то сразу понял: это знак. С самого утра чуял, что придет кто-то нужный.

– Плевал я на твои знаки.

– Я каждый день хожу смотреть на эту штуку. Каждый день хожу и никого не могу взять с собой. Жду знака. Вот погоди, глянешь на нее, и сразу назову адрес той парочки. Тебе надо увидеть мою тайну. И тогда сразу что-то произойдет.

– Не обманывайся.

Хейз завел мотор, и Енох подался вперед.

– Животные… сначала посетим их. Много времени это не займет. Меньше минуты.

Он представил животных, как они смотрят на него, готовые наброситься. Потом Енох мысленно увидел, как за Хейзелом Моутсом гонится полиция, с сиренами, как патрульные арестовывают Хейзела и Енох не успевает показать ему тайну.

– Мне нужно увидеться с теми людьми, – напомнил Хейзел.

– Здесь! Останови здесь!!! – завопил Енох.

Слева стоял ряд сверкающих клеток, в которых за металлическими прутьями виднелись неподвижные и мечущиеся тени.

– Выходи из машины, – велел Хейзу Енох. – Мы быстро, и секунды не пройдет.

Хейз выбрался из салона и тут же встал.

– Мне нужно к тем людям, – повторил он.

– Ладно, ладно, а пока идем, – проныл Енох.

– Не знаешь ты адреса.

– Нет, знаю, знаю! Начинается с тройки. Идем же! – Енох подвел Хейза к первой клетке, в которой, чинные, погруженные в себя, мордами друг к другу, сидели два черных медведя, словно матроны за чаем. – Целыми днями сидят себе и сидят. Каждое утро сюда приходит уборщик и поливает клетки из шланга, но смердит из нее так, будто клетки вовсе не чистят.

Енох провел Хейза мимо еще двух пар медведей, даже не взглянув на питомцев, и остановился у клетки, за прутьями которой обнюхивали края бетона желтоглазые волки.

– Гиены. Никак не привыкну к гиенам.

Енох наклонился ближе к прутьям и харкнул, попав одному волку в лапу. Животное метнулось в сторону, бросив на человека косой злобный взгляд.

Енох на какое-то время позабыл о Хейзеле Моутсе, потом обернулся и увидел, что Хейзел стоит прямо позади него. Стоит, не глядя на животных. Думает, наверное, о полиции.

– Идем, – позвал Енох. – Дальше макаки. Нет у нас времени смотреть их.

Обычно Енох останавливался у каждой клетки, исправно бормоча себе под нос обидные слова в адрес питомцев. Однако сегодня обход зоопарка стал проформой, частью обязательного ритуала. Енох поспешил мимо клеток с обезьянами, обернувшись на ходу всего лишь раза два или три – проверить, не отстает ли Хейзел Моутс. У последней клетки Енох все же остановился, как будто бы против воли.

– Ты посмотри на обезьяну, – велел он, пристально глядя в клетку. Животное – серое, за исключением розового зада, – сидело к посетителям спиной. – Будь у меня такая задница, – горделиво произнес Енох, – я бы сидел на ней не вставая, лишь бы гости не пялились. Ладно, идем. Дальше птички, а на них времени нет.

Пробежав мимо клеток с пернатыми, Енох оказался на краю зоопарка.

– Машина нам больше не понадобится, – сказал он. – Пойдем под гору, к роще и через нее.

У последней клетки с птицами Хейз остановился.

– Господи Иисусе! – простонал Енох и принялся дико размахивать руками. – Идем же!

Хейз не сдвинулся с места, продолжая смотреть в клетку.

Енох подбежал к нему, схватил за руку, но Хейз оттолкнул его.

Клетка была пуста.

– В ней же никого! – завелся Енох. – Чего ты вылупился на эту пустую развалину? Быстрей, идем!

Енох покрылся испариной, побагровел.

– Пустая! – кричал он.

Однако потом заметил, что клетка вовсе не пуста. В самом углу ее светился глаз, а сам глаз помещался в середине чего-то похожего на обрывок мочалки, посаженной на старый коврик. Подойдя ближе и присмотревшись, Енох понял: мочалка – это сова, глядящая на посетителей. Точнее, на одного посетителя, на Хейзела Моутса.

– С виду точно сова, – простонал Енох. – Ты их раньше видел?

– Я чист, – произнес Хейз, обращаясь к глазу, тем же тоном, что и к женщине-официантке. Лениво зажмурившись, сова отвернулась к стенке.

Парень кого-то убил, подумал Енох.

– О Иисусе, ну идем же! – завыл он. – Надо показать тебе эту вещь прямо сейчас.

Он потянул Хейза за собой, но сдвинуть сумел всего на несколько футов. Хейз опять остановился, глядя куда-то вдаль. Краем глаза Енох видел слабо; прищурившись, он разглядел на дороге позади них некую фигуру, по обеим сторонам от которой скакали фигурки поменьше.

Неожиданно Хейзел Моутс обернулся к Еноху и произнес:

– Ну, где твоя штуковина? Давай показывай ее, и покончим с этим делом. Веди.

– Разве ж я не веду?! – Енох чувствовал, как на нем высыхает пот, чувствовал покалывание словно бы от мелких иголочек, даже на голове, под волосами. – Надо перейти дорогу и спуститься с холма. Пойдем пешком.

– Почему? – пробормотал Хейз.

– Не знаю, – ответил Енох.

Он почувствовал, что с ним должно произойти нечто. Кровь перестала пульсировать в жилах. Все время до этого момента она стучала набатом в ушах и вот умолкла. Енох повел Хейза вниз по склону крутого холма, усаженного деревьями, беленые стволы которых выглядели словно ноги в гольфах. Енох стиснул руку Хейзела Моутса.

– Чем ниже, тем сырее, – предупредил он, озираясь по сторонам.

Хейзел Моутс стряхнул его руку, однако Енох тут же схватил его снова и указал сквозь деревья.

– Мазей, – произнес он и вздрогнул от одного звучания странного слова. Енох первый раз произнес его вслух. В том направлении, куда он показывал, виднелся краешек серого здания. По мере того как двое парней спускались с холма, оно становилось больше и больше, а когда они вышли из рощи на гравийную дорожку, здание вдруг как-то съежилось. Пепельного цвета, оно имело круглую форму. Перед входом здание украшали колонны в виде каменных безглазых женщин с кувшинами на голове. Ряд колонн опоясывала каменная лента, в которой было высечено слово «МУЗЕЙ». Енох побоялся произносить его вновь.

– Сейчас по крыльцу и в парадную, – прошептал он.

К широкой черной двери вело десять ступенек. Толкнув ее, Енох просунул голову в образовавшийся проем. Через некоторое время он выглянул наружу и сказал:

– Порядок. Заходи и ступай легко. Не хотелось бы пробудить старого охранника. Он меня не больно-то жалует.

Енох повел Хейза через темный зал, где сильно пахло линолеумом, креозотом и чем-то совсем непонятным. В зале не было ничего, кроме двух урн и старика, уснувшего на стуле у стены. На нем оказалась та же зеленая униформа, что и у Еноха, а своим внешним видом он напоминал высохшего паука. Енох обернулся посмотреть, унюхал ли Хейзел Моутс странный третий запашок. Судя по виду, да, унюхал. Кровь снова застучала набатом, поторапливая Еноха. Схватив Хейзела за руку, он на цыпочках поспешил к другой черной двери, в конце зала. Приоткрыв ее, Енох просунул голову в щель и через секунду поманил Хейза пальцем. Они вошли во второй зал, похожий на предыдущий, только спроектированный в крестообразной форме.

– Нам туда, – шепотом проговорил Енох. – В первую дверь.

Он провел Хейза в темное помещение, заполненное витринами, которые шли вдоль стен. В середине комнаты стояли еще три стеклянных короба, похожих на гробы. В стенных витринах на лакированных жердочках сидели птицы, глядящие вниз с пикантными выражениями на лицах.

– Идем, – прошептал Енох.

Он прошел мимо двух витрин посреди зала к третьей. Встав у дальнего ее конца, сцепил вместе руки и, сильно вытянув шею, посмотрел на содержимое стеклянного ящика. Подойдя к неподвижно застывшему Еноху, Хейзел Моутс слегка наклонился, глядя на три сосуда, ряд грубого оружия и человека. На него и смотрел сейчас Енох: три фута роста, сухой, желтоватого цвета, веки почти закрыты, словно бы на него падает железный блок.

– Посмотри на табличку, – полным благоговейного трепета голосом попросил Енох и указал на карточку с машинописным текстом у ног человека. – Здесь говорится, что некогда он был высок, как мы с тобой, но арабы за полгода изменили его.

Он осторожно повернул голову в сторону Хейзела Моутса.

Тот разглядывал скукоженную фигурку и наклонился до того низко, что его лицо отражалось в крышке витрины: бледное, с глазницами, похожими на два пулевых отверстия. Енох смотрел, не смея шевельнуться. Тут из зала раздались шаги. О Боже, Боже, пусть он поторопится… Вошла женщина – улыбаясь, она вела за руки двух мальчишек. Хейзел Моутс и не подумал оторваться от созерцания высушенного человека. Женщина тем временем обошла витрины и, встав с противоположной от Хейзела стороны, тоже наклонилась. Ее улыбающееся отражение легло поверх бледной физиономии Хейзела Моутса.

Хихикнув, женщина прикрыла зубы двумя пальцами. Мальчишки по обеим сторонам от нее стояли, как две кастрюльки, в которые изливался избыток ее жизнерадостности. Увидев лицо женщины, Хейзел Моутс дернулся и издал невнятный звук. Или же звук исходил от человека в витрине? В следующую секунду Енох понял: так и есть.

– Погодь! – завопил он и бросился из зала вслед за Хейзелом Моутсом.

Перехватил его на полпути к вершине холма: поймал за руку, развернул и, ощутив внезапную слабость и легкость, как у воздушного шарика, уставился на Хейзела Моутса. Тот взял Еноха за плечи и затряс.

– Говори, какой адрес! Адрес!

Если бы Енох и знал точный адрес, он не назвал бы его. Сил не было даже стоять. Едва Хейзел Моутс разжал хватку, как Енох упал. Ударился спиной о ствол беленого дерева и, довольный, растянулся на земле. Еноху казалось, будто он плывет. Где-то вдали он заметил фигуру в синем – она схватила камень, и когда развернулась, Енох увидел ее дикие глаза. Камень полетел в Еноха, и тот крепко зажмурился.

Ударило прямо в лоб.

Придя в себя, Енох нигде не заметил Хейзела Моутса. Он коснулся головы и посмотрел на пальцы – на кончиках пальцев была кровь. Глянув на траву, Енох увидел алую капельку, и пока он смотрел на нее, капля как будто потекла маленьким ручейком. Сев ровно, чувствуя мурашки на коже, Енох опустил в него палец и на самой грани слуха уловил, как пульсирует его кровь – тайная кровь – в самом сердце города.

Енох понял: что бы ни требовалось от него – сегодня было только начало.