Текст книги "Лед и пламя"

– Давай кончай со своей риелторской болтовней!

– Я – управляющий недвижимостью, – запротестовал Грэм. – Можно сказать, управляющий состоянием людей, если быть точным. И я надеюсь, что когда-нибудь выступлю в этой роли и по отношению к тебе. Слушай, я отдаю тебе приоритет, потому что ты – мой друг. Но хозяин очень спешит, так что решай сам.

– Мэри придет в ярость.

Грэм картинно развел руками, мол, а он-то тут при чем?

– Ну и? Ты говорил, что хочешь арендовать какое-нибудь холостяцкое жилье в Глазго, что доказывает, что ты еще не созрел для брака. Она поймет.

– Ты думаешь? Впрочем, ведь ты ее знаешь лучше, ты же меня с ней познакомил.

– Я знаю, она волевая, целеустремленная… Это прекрасные качества для профессионала, но они же могут создать массу проблем в вашей семейной жизни, потому что ты такой же волевой, как и она.

– Хорошенький у тебя прогноз!

– Порекомендовав тебе ее в качестве стилиста, я подумал, что вы непременно друг другу понравитесь и скоро окажетесь в постели. От этого до вешания себе хомута на шею дистанция огромного размера.

Скотт расхохотался, потому что был свидетелем Грэма на его свадьбе, которая должна была состояться через две недели.

– А ты не побоялся хомута, как я вижу, и достоин восхищения. Что до меня, то я и сам не понимаю, почему сопротивляюсь. Я люблю Мэри, желаю ее, уважаю и был на грани, чтобы уступить, но…

– Но ты не хочешь заводить с ней детей.

– Не сейчас.

– В таком случае какой резон скреплять ваш союз перед Богом? Продолжите пока в том же духе и пораскиньте мозгами.

Снова став серьезным, Скотт с мечтательным видом разглядывал дно своей кружки.

– Она ждет от меня конкретного – помолвки, – проговорил он.

– Ну мы не всегда получаем то, чего ждем! С Пэт мы оба пошли на компромисс, так нам было проще. А ты все еще жаждешь свободы. Если не считать твою годовую практику за границей, ты всегда оставался в Джиллеспи, и теперь тебе захотелось немного независимости. Самая нормальная вещь на свете.

– У женщин совсем другое понятие о времени, нежели у нас. Мэри любит говорить, что для нее лично куда важнее биологические часы. Ребенок не делается за пять минут, а уж если хочешь несколько…

– Пусть она немного старше тебя, но ей нет и тридцати, и она вполне может подождать! Если она собирается создавать семью именно с тобой, то должна дать тебе окончательно созреть для такого решения.

– А ты считаешь меня незрелым? – возмутился Скотт.

– В любви – да, в бизнесе – нет. Давай подыщем более удобное место для разговора. Иди за мной.

Высокий и грузный Грэм с трудом стал протискиваться сквозь толпу в пабе. Снаружи вдоль окон пили пиво курильщики, усевшиеся прямо на тротуаре. Запрет на курение в пабах, действующий уже несколько лет, действительно сделал атмосферу в них более легкой, но запах сигарет сменился острым запахом пива и пота, так что возникла, может, и менее вредоносная, но еще более отвратительная смесь.

Скотт, проходя по залу, поприветствовал некоторых своих знакомых особым жестом руки. Все должны были понять, что у него с Грэмом идет серьезный разговор и никто не должен был к ним подходить, чтобы ему не помешать. Скотт и Грэм были друзьями со школьных лет и даже после окончания учебы никогда не прерывали контактов, хотя встречались нечасто. Родом из более скромной среды, Грэм сначала посмеивался над потомственным дворянином Скоттом, а потом они принялись соперничать в учебе, борясь за лучшие оценки и сражаясь на спортивных площадках в составе разных команд. Но в какой-то момент оба вдруг поняли, что им нравится общаться друг с другом, и пришли к выводу, что им не стоит соперничать, а надо объединиться. С этих пор они стали неразлучны. Скотт часто приглашал его в Джиллеспи, но Грэм никогда не испытывал зависти, а, напротив, всем сердцем полюбил поместье друга. Когда Скотт потерял мать, Грэм очень его жалел и позже стал часто приглашать в свою семью. Люди в ней были простые и сердечные, несколько богемного склада, и у них все вызывало повод для шуток и смеха. Во время стажировки Скотт каждую неделю отправлял другу сообщения. Он рассказывал Грэму о Европе, а тот тем временем постигал банковское дело в группе профессионального колледжа. Первую свою должность советника по налогам и наследственным делам он получил как раз в то время, когда Скотт вернулся в Шотландию и приступил к семейным обязанностям, помогая Ангусу. То есть они одновременно вступили в полноценную трудовую жизнь, и каждый мог поделиться своими заботами с другом, что еще больше укрепило их союз.

– Итак, каково твое решение?

Грэм поставил на стол кружки и впился взглядом в Скотта, ожидая конкретного ответа.

– Если я сейчас откажусь от этой квартиры, ведь ты сочтешь меня трусом, не так ли?

– А ты что думал!

– Значит, я согласен, снимаю.

– Браво! Ты не пожалеешь, а год пролетит совсем быстро. А уж потом ты все сделаешь вполне осознанно. Либо продлишь аренду, либо отправишься покупать кольцо Мэри. Да, кстати, совсем забыл…

Порывшись в кармане, он достал из него небольшой бархатный футляр.

– Здесь обручальные кольца для моей свадьбы. Они должны быть у тебя, так положено свидетелю.

– И ты захотел мне их доверить именно этим вечером, когда мы решили напиться? – усмехнулся Скотт.

– От трех кружек пива еще никто не напивался. Кстати, ты никогда и ничего не теряешь.

– Вот чего я не хотел бы потерять, так это Мэри из-за твоих советов.

– Ты совсем не поддаешься чужому влиянию, Скотт. Если уж на то пошло, я скорее твое алиби, чем злобный ангел-хранитель. Если ты скажешь Мэри, что из-за меня ты решил снять холостяцкую квартиру, она рассмеется тебе в глаза.

– Знаю. Но я причиню ей боль, – вздохнул Скотт.

Он отхлебнул немного пива и чуть не выплюнул его.

– Господи! Чего ты туда ливанул?

– Добавил совсем чуть-чуть виски. Это, кстати, «Бойлермейкер». Бармен утверждает, что такая смесь очень бодрит.

– Мы закончим под столом.

– Знаю, знаю, почему ты захотел жить в Глазго, здесь ты можешь спокойно напиваться хоть каждый день, не испытывая угрызений совести. Скажи, ты где сегодня ночуешь?

– В такое время и в таком состоянии, разумеется, у тебя.

– Отлично. Пэт будет счастлива повидаться с тобой. Разберем тебе диван – видишь ли, из комнаты для гостей нам пришлось соорудить детскую.

– Как? Уже? О, только не говори мне, что… Грэм? Грэм!

– Молчи об этом. Это случилось совсем недавно и должно остаться в секрете до свадьбы.

– В двадцать шесть лет ты станешь отцом?

– В двадцать семь, когда ребенок родится. Не забывай, что хотя мы и учились в одном классе, я был на год старше тебя.

– Ну на этот раз ты меня точно обскакал, поздравляю!

Скотт обрадовался за друга и умирал от желания спросить, сможет ли он принять участие в конкурсе, когда встанет вопрос о выборе крестного отца. Но он знал, что Грэм суеверен, и предпочел промолчать. Как, интересно, через несколько недель воспримет эту новость Мэри? Возможно, она воспользуется этим и снова начнет приставать к Скотту, ссылаясь на пример Пэт и Грэма. По сути, идея снять холостяцкую квартиру была неплохим маневром: стремление к независимости, несомненно, станет серьезным тормозом для дальнейших рассуждений о браке. Или же это повлечет слезы, истерику, а может быть, и разрыв. Такая вероятность развития событий огорчала Скотта, но не настолько, чтобы он изменил решение. Он даже испытывал теперь облегчение, что наконец-то определился, и отступать не собирался.

* * *

Ангус метался по кабинету, как хищник по клетке. Он только что выкурил сигару, которая на этот раз не принесла ему успокоения и не доставила ожидаемого удовольствия. Разговор с Амели на повышенных тонах окончательно вывел его из себя. Что он должен предпринять? А главное, как ей отказать? Она защищала Джона всеми доступными ей средствами и хотела, чтобы Ангус помог ему «вставить ногу в стремя». Но этот мальчишка просто не способен удержаться в седле, это яснее ясного! С другой стороны, не дать ему хотя бы единственный шанс попробовать свои силы могло показаться жене верхом несправедливости. Только вот дело-то в том, что Ангус терпеть не мог, когда его к чему-либо подталкивали, давили на него, а Скотт в этом отношении был еще хуже, чем Ангус. Привести Джона на винокурню, даже наименее процветающую из двух, значило создать себе проблему. Скотт сразу начал бы возражать, ведь у него была масса дел куда важнее, чем обучать какого-то новичка, из которого ко всему прочему вряд ли вышел бы толк. Ведь идея исходила от Амели, а не от самого ее старшего сына. Ну а тот явно предпочел бы и дальше балбесничать, чем поступить под начало Скотта, это вызвало бы у мальчишки скрежет зубовный. Что касается интереса, который, по словам матери, Джон якобы проявлял к работе на винокурнях… Ни он, ни остальные его братья с момента их приезда в Шотландию ни разу не выказали ни малейшего любопытства по этому поводу. А ведь довольно часто за столом во время трапез Ангус и Скотт затрагивали эту тему, если что-то их в данный момент волновало. Вот Кейт, та всегда с вниманием их слушала, только одна Кейт! Но у Кейт была масса положительных качеств, которые отсутствовали у ее братьев. И, помимо всего прочего, она становилась день ото дня все краше. Наверняка ее карие, усеянные золотистыми крапинками глазки, длинные волосы медового оттенка и смущенная улыбка уже нравились мальчикам ее возраста. В отличие от сестры, мальчишки с их белокурыми жесткими шевелюрами, бледной кожей уроженцев Англии и наглым видом вряд ли имели успех у лиц противоположного пола. Правда, они без конца хвастались, рассказывая о своих «победах» и подталкивая друг друга локтями, но это означало, что они лишь жаждали завоеваний, о которых сочиняли небылицы.

В коридоре в этот момент послышались шаги Скотта, и Ангус приготовился к неминуемому столкновению.

– Заходи! – крикнул он, поворачиваясь, чтобы сесть за рабочий стол.

– Амели сказала, что ты хочешь меня видеть?

Конечно, Скотт никогда не соглашался называть мачеху иначе, чем по имени. Но если она и настойчиво требовала, чтобы ее дети называли Ангуса отцом, то абсолютно не настаивала, чтобы молодой человек в возрасте Скотта величал ее матерью. По крайней мере, в этом вопросе они были едины.

– Садись. Я хочу обсудить с тобой кое-что, что, возможно, будет тебе не слишком приятно.

Пораженный таким вступлением, Скотт с любопытством на него взглянул.

– Ты хочешь поговорить со мной о Мэри? – приготовился он к обороне.

– О Мэри? Нет, не о ней, хотя, в конце концов, раз уж ты с ней встречаешься, мог бы как-нибудь пригласить ее пообедать с нами, я счел бы это естественным. Мне было бы интересно лучше ее узнать, а поскольку она работает на нашей прядильной фабрике, разговор мог бы носить не слишком личный характер.

– Папа, я же сказал тебе, что пока не собираюсь жениться.

– И я правильно тебя понял. Но мне все равно любопытно.

Ангус говорил сухим тоном, готовясь к тому, что за этим последует. Он подождал, пока Скотт ему кивнул, чтобы продолжить:

– А теперь перейдем к тому, что меня в данный момент беспокоит и что касается Джона.

– Какую еще новую глупость он придумал?

– Не будь таким желчным. Амели беспокоится за него, и я ее понимаю.

– Я тоже!

– Скотт, пожалуйста. Я не могу игнорировать тревогу, причем оправданную, моей супруги. Ты понимаешь это, я полагаю? Прокрутив в уме решение этой проблемы и так и этак, я пришел к следующему выводу: я дам шанс Джону обучиться какому-нибудь ремеслу.

– И какому же? – спросил Скотт с видимым напряжением.

– Ему следует поработать на одной из наших винокурен.

– Поработать? Да для чего он может сгодиться там, кроме разве что полы подметать? У него нет ни малейшего интереса ни к чему на свете.

– Ты ничего не знаешь об этом.

– Во всяком случае, я не стану с ним возиться.

Выпрямившись в кресле, Ангус пристально посмотрел сыну в глаза.

– Нет, ты это сделаешь.

– Ты что, хочешь нацепить мне на ноги кандалы? – взорвался Скотт. – У меня и так работы невпроворот, и ты это отлично знаешь. К тому же освоение производства виски и его коммерциализации потребовало у меня уйму времени, хотя я с детских лет варился в этом. Знаешь, что рассказывал этот придурок Джон приятелям? Он говорил им: мой отчим изготавливает «вискей». Дэвид попытался ему объяснить, что так еще простительно говорить в Ирландии, но не здесь, так же как «бурбон» говорят в Соединенных Штатах, если пойло делается хотя бы из половины зерен кукурузы. Но Джон только пожал плечами, сказав, что все это ему пофиг и даже хуже. И ты хочешь, чтобы я его чему-то учил?

– Он еще мальчишка, это дурачество, не больше.

– Таким он и останется навсегда. Тупоголовый в учебе, отвратительно воспитанный и самодовольный. Я не собираюсь быть его наставником. Зачем ты его на меня навешиваешь?

– Если бы я еще работал, я бы сам им занялся. Но сейчас ведь ты всем там руководишь.

– Согласно твоей воле.

– Не только, Скотт. К счастью, ты мой сын, и твоя судьба была предопределена, у тебя есть дело, которое тебе нравится, значительные доходы… Насколько я помню, тебе самому не терпелось начать работать. Или я ошибаюсь? И даже не вспоминай о своей нелепой мечте стать врачом, ты потом жалел бы об этом всю оставшуюся жизнь. Даже если тебе нелегко приходится сейчас, признайся, что дело тебя увлекает.

– Бесспорно.

– Значит, благодаря мне ты вовсе не несчастлив и тебе не приходится беспокоиться о будущем. И это просто замечательно! И все-таки тебе придется взять с собой Джона и дать ему время, чтобы он познакомился с работой на нашем предприятии, производящем виски. На самом деле я не прошу тебя об этом, я приказываю.

Очевидное усилие, которое Скотт приложил, чтобы овладеть собой, встревожило Ангуса. У его сына был цельный характер, нелегко было подмять его под себя, он мог и взбунтоваться.

– Сделай мне такое одолжение, – поспешил добавить он. – Иначе Амели не оставит меня в покое.

– Эта женщина и правда добивается от тебя всего, чего хочет, – глухим голосом ответил Скотт. – Она превращает тебя в марионетку, лишенную собственной воли, она…

– Не говори того, о чем можешь пожалеть! – воскликнул Ангус, стукнув по столу кулаком.

Он встал и пошел на Скотта, вне себя от возмущения.

– Я не позволю тебе называть меня марионеткой! И если ты не будешь выказывать должного уважения к мачехе, мы с тобой крепко поссоримся. Ты знаешь мой характер, я не из тех, кто балует сыновей. Если понадобится, ты почувствуешь это на своей шкуре. А теперь ступай, я больше тебя не задерживаю!

Гордость Ангуса была сильно задета, он повернулся к сыну спиной и скрестил руки. Но, несмотря на свой гнев, он не собирался усугублять ситуацию. Через секунду он услышал, как хлопнула дверь. Не двинувшись с места, он подождал, пока не услышал, как мотор джипа заревел у него под окном. Наверняка Скотт отправился в Глазго, где только что снял квартиру. Он пообещал, что один-два вечера в неделю будет заезжать в Джиллеспи и обсуждать с ним дела. Но что будет теперь? Какая досада, что они рассорились из-за бабьих пустяков. Ангус всегда гордился, что ему удавалось сохранять хорошие отношения с сыном и в его детстве, и в подростковом возрасте, несмотря на смерть Мэри, и, конечно, во многом благодаря помощи Мойры, а также правильному выбору пансиона. Став взрослым, Скотт продолжал с уважением относиться к отцу, и со временем между ними установилось своего рода полное теплоты и привязанности сообщничество, приятное для обоих. Увы, приезд Амели и ее отпрысков испортил все. Вот только что Скотт осудил его, осмелился назвать марионеткой, чего Ангус вынести просто не смог. Нет, он вовсе не стал марионеткой в объятиях Амели! Влюбленным – да, но ясность мыслей при этом ему никогда не изменяла. По крайней мере, он на это надеялся. Но ведь и Скотт тоже должен был понимать, что Ангус не мог полностью игнорировать желания супруги. И то, что Амели заботило будущее ее детей, тоже вполне нормально. Две винокурни и прядильная фабрика – это три предприятия, принадлежавшие Ангусу, и, если бы он запретил доступ туда своим пасынкам, создалось бы впечатление, что он их не принимает. Разве не могло быть такое, что, соприкоснувшись с деловым миром, мальчишки открыли бы в себе интерес к производству и приобрели желание трудиться? Даже если Ангус и сам не очень-то в это верил, все же он должен был дать им этот шанс. Больше того, он обязан был им его дать. Да и много ли он просил у Скотта? Совсем чуть-чуть усилий и доброжелательности. Ничего сверх этого. В любом случае Ангус был главой клана Джиллеспи, кому, как не ему, надлежало сохранять порядок в семье?

Он вернулся в свой кабинет и принялся нервно поигрывать гильотинкой для сигар. Прекрасная серебряная вещица, на которой были выгравированы его инициалы, но главное – это был подарок Скотта, который тот преподнес ему четыре года назад. В те времена его сын подрабатывал кое-где, когда случалась такая возможность на каникулах, чтобы скопить немного карманных денег. Да и сам Ангус делал то же самое в его возрасте и не считал зазорным подрабатывать официантом либо разносчиком газет. Зато если Скотту приходилось помогать отцу в работе во время сбора урожая ячменя или на стрижке овец, Ангус никогда ему за это ничего не платил, и Скотт считал это в порядке вещей. Между ними вообще никогда не вставал вопрос денег, пока однажды Мойра не сказала брату, что он не слишком-то щедр по отношению к сыну. И немедленно после этого Скотт получил свой первый автомобиль – подержанный «Остин», что привело его в неописуемый восторг. Воспоминания об этом вызвали улыбку на лице Ангуса, и он заметил, что его гнев на сына улетучился. Теперь, наверное, по дороге в Глазго Скотт тоже успокоился. Не пройдет и нескольких дней, в худшем случае недель, и все войдет в прежнюю колею. А в ожидании этого Ангус вполне мог сообщить Амели приятную новость, что обещало ему хороший вечер, за которым должна была последовать восхитительная ночь.

4

Красный от гнева Дэвид ворвался в кухню, где Мойра готовила суп из чечевицы.

– Я не… прислуга! – воскликнул он.

– Конечно, нет, Дэвид. Что это с тобой?

– Амели заговорила со мной неприязненным тоном. Похоже, она надеется, что я тут же соберу вещи и уйду!

– Да ладно, не смеши. Соберешь вещи? Не говори так, Дэвид, твое место среди нас.

– Тогда нельзя со мной обращаться как с бездельником. Я – управляющий, у меня есть четкие обязанности в Джиллеспи, и Ангус на меня рассчитывает. Не будь я здесь, как бы выглядел сейчас особняк? Покинутое всеми здание, окруженное джунглями со всех сторон. Эта женщина понятия не имеет, как управлять таким поместьем, как наше. Она лишь кичится своим французским акцентом, думая, что это очень шикарно, но в деле ничего не соображает.

Мойра положила половник и повернулась, чтобы взглянуть на Дэвида. Обычно немногословный, он сказал сейчас за минуту больше, чем говорил за неделю.

– Видите ли, она хочет, чтобы наняли настоящего садовника, профессионала. А знаешь, что я тебе скажу? Она с ее манией величия хочет разорить Ангуса. Но Ангус – а я знаю его лучше, чем ты, – он ни за что этого не допустит. И потом, я надеюсь…

Покачав головой, Мойра прошептала:

– Ну, надейся, надейся…

Они обменялись многозначительными взглядами, потом Дэвид пожал плечами и сел поближе к огню. С тех пор как Амели приехала в Шотландию, он избегал любых замечаний по ее поводу, считая, что супруга Ангуса достойна уважения. Ангус был его богом, он испытывал по отношению к нему бесконечную благодарность и никогда не позволял себе его критиковать. Много лет назад, когда Дэвид явился в Джиллеспи попросить помощи у кузена, он никак не ожидал, что его с первых же минут встретят с таким радушием. Ангус увидел в его появлении чуть ли не дар божий, поскольку давно искал человека, которому он мог бы доверять, чтобы тот стал управляющим его поместьем. Занятый и без того сверх меры делами на трех предприятиях, он не мог заниматься всем сам, а чужака на роль управляющего брать не хотел. А вот кузен – это было как раз то, что нужно, так он его тогда и заверил с большой теплотой.

Дэвид отнюдь не был полным ничтожеством, как полагала Амели. Оставшись без средств после банкротства, а затем и самоубийства отца, который разорился в туристическом бизнесе, он едва не стал алкоголиком. Слишком застенчивый, чтобы ухаживать за девушками, чересчур замкнутый, чтобы обзавестись друзьями, он время от времени подрабатывал, где придется, на разных мелких работах. Ему нравилось что-то делать своими руками и при этом находиться на улице, причем в любую погоду. Не получивший образования, он предпочитал слушать других, а из-за отсутствия средств одевался кое-как. Тем не менее когда-то он получил хорошее воспитание, которое осталось при нем и которому он никогда не изменял. За его манеры никому не приходилось краснеть, когда семья Джиллеспи собиралась вместе за обеденным столом, хотя он почти все время молчал, да и одет был в униформу садовника.

С первой же минуты Ангус понял, насколько важен будет для него в качестве работника двоюродный брат. Несмотря на то что он познал тяжелые времена, Дэвид был очень честен и сторицей готов был отплатить за услугу, которую ему оказали. Тут же состоялась и сделка: Дэвиду предлагались кров, стол, право считать себя членом семьи, однако ни зарплаты, ни какого-либо договора не предусматривалось. Но кузен Ангуса и без того был счастлив, ведь главное, что тот вел себя с ним как с равным, и Дэвид от одного этого был на седьмом небе. Так что в благонадежности кузена Ангус не ошибся. Нельзя сказать, что Ангус действовал исключительно по альтруистическим соображениям, протянув руку помощи обездоленному родственнику. А чтобы привязать того к себе еще больше, время от времени совал ему несколько банкнот на карманные расходы с дружеским подмигиванием.

Мойра знала все это, но она никогда не стремилась разочаровать Дэвида, открыв ему суть дела. Коль уж Дэвид хотел видеть в Ангусе благотворителя, пусть так оно и будет, она не станет препятствовать. Но при таком обороте, как сегодня, что она могла ему сказать? Что в глазах Амели он не имел никакой ценности как работник? Что в случае конфликтной ситуации Ангус мог его прогнать без зазрения совести?

– Постарайся не обращать на нее внимания, – посоветовала она. – Парк Амели нисколько не интересует, она скоро забудет об этом и займется чем-нибудь другим.

– Амели не из рода Джиллеспи и никогда не станет одной из нас, – проворчал Дэвид. – И она даже не шотландка! К счастью, она не так молода, чтобы завести с Ангусом общих детей, слава тебе, Господи!

– Она могла бы, пожалуй. В наши дни женщины не стесняются рожать все позже и позже, им хоть трава не расти.

– И что, Ангус согласится на это? – возмутился Дэвид, подняв к небу глаза.

– Кто знает…

– Представляешь себе физиономию Скотта?

– Нет, лучше уж не думать об этом.

– Вместо того чтобы благодарить Бога, я лучше попрошу Его охранить всех нас от этой беды. Пожалуй, на этот раз схожу в церковь и поставлю свечку.

Дэвид стал говорить медленнее и уже не так возмущенно. Наверное, он смирился с потрясениями, которые, возможно, были уже не за горами, но никак от него не зависели. Мойра, напротив, вбила себе в голову, что должна во что бы то ни стало отстоять независимость брата. Она видела, что тот уступает все больше и больше требованиям Амели, хотя и понимала, что делает он это скорее чтобы не нарушать мир в доме, а не потому, что подпал под ее влияние. Брат обладал слишком мощной индивидуальностью и силой характера, чтобы принять что-то в угоду другому человеку. Он всегда все тщательно рассчитывал, и если одной рукой что-то давал, то другой всегда умел взять. И с Амели он вел себя точно так же, как и со всеми остальными. Он сделал уступку жене в том, что касалось Джона, принудив сына открыть для него двери винокурни, но одновременно с этим хоть на время избавлялся от присутствия противного мальчишки. Содержа детей Амели, он ни за что на свете не упомянул бы их в своем завещании. Мойра была в этом совершенно уверена. Если только… Не одержали бы верх над его разумом плотские утехи! Ангус любил женщин и был не очень-то избалован ими до вторичной женитьбы. Мэри отказывала ему в близости после родов, а оставшись вдовцом, вряд ли он соблазнил хоть одну. Мойра предполагала, что для удовлетворения своих потребностей он иногда прибегал к услугам профессионалок или, по крайней мере, женщин легкого поведения. Так что теперь в свои шестьдесят, имея в постели симпатичную женщину двадцатью годами младше, Ангус должен быть на верху блаженства. Неужели до такой степени, что он мог забыть традиционные ценности? Как она могла знать, ведь для нее любовь была «неведомой землей», ибо никто никогда на нее не претендовал. В молодости у Мойры случались редкие флирты, и сердце у нее билось чаще, как и положено, однако помимо нескольких поцелуев ей и вспомнить-то было нечего. С одной стороны, она не отличалась привлекательностью, а с другой – ее суровый братец своим навязчивым покровительством быстро отваживал от нее всех женихов. Брат и сестра были очень похожи – оба массивные, «с низкой посадкой», лишенные какой бы то ни было изюминки в грубоватых лицах. То, что могло еще хоть как-то сойти в Ангусе, – этаком мужественном игроке в регби, обличию Мойры не придавало ни малейшего шарма. И так как она была от природы добра и довольно покорна, много лет Ангус ревниво следил за ее нравственностью, даже не осознавая, что просто мешает ей жить собственной жизнью. Так, из молодой женщины она постепенно перешла в разряд старых дев. А между тем Мойра не испытывала по этому поводу никакой горечи. Многие из ее подруг, вышедшие замуж с большой помпой, кончили разводом, обливаясь слезами. Пары то сходились, то расходились, и мало среди них было по-настоящему счастливых союзов. И уж пусть ей не повезло с мужем, зато в другом она была счастлива: у нее был Скотт. Этот семилетний мальчик, только что потерявший мать, нуждался в ласке, и она без малейших колебаний вручила ему свое сердце.

– Еда скоро будет готова, – объявила она Дэвиду с нотками умиротворения в голосе.

Она не видела никакого смысла подливать масло в огонь. Сегодня вечером Скотт должен был прийти на ужин, и, несомненно, у них опять затеется спор насчет Джона. Ангус будет в плохом настроении, и совершенно не нужно, чтобы ко всему этому еще добавился Дэвид с его проблемой. Впрочем, намек Амели на то, что Дэвид должен уйти, казался ей нелепым. Вся его жизнь была здесь, в Джиллеспи, он это хорошо знал, и в конечном итоге ему ничего не оставалось, как продолжать кланяться и уступать капризам и придиркам Амели, потому что выбора у него не было. У Мойры, увы, тоже.

* * *

Примерно в то же самое время на гринокской винокурне Джон прогуливался возле перегонных кубов, руки в брюки, с видом невыразимой скуки. Именно такую позицию он решил избрать, видя, насколько она выводит Скотта из себя. Их взаимная антипатия в течение нескольких последних недель сменилась на откровенную ненависть, и малейший контакт мгновенно оборачивался перебранкой.

За время его появления в винокурне близ Инверкипа[13]13
  Инверкип – небольшой городок в Шотландии.


[Закрыть], в наиболее архаичном из двух винных заводов Джиллеспи, Джон умудрился возбудить ненависть у всех работников, с такой неохотой, ленью и спесью он относился к выполнению самого простенького задания. Скотт сначала поручил его заботам старшего мастера, но тот уже через десять дней наотрез отказался заниматься Джоном. Вот почему Скотт в конце концов решил его взять с собой в Гринок, чтобы самому за ним наблюдать. И тут же Джон выставил свое требование: либо ему покупают машину, либо снимают квартиру. Скотт, который все реже и реже ночевал в Джиллеспи, никак не мог его туда доставлять, а ведь каждым утром туда нужно было приходить вовремя… Это требование было логичным, но, разумеется, Ангус предпочел остановиться на автомобиле, чтобы тот каждый вечер приезжал в Джиллеспи и был под присмотром. Так что вместо того чтобы зажить новой, полной приключений жизнью, Джон заполучил старый облезлый «Воксхолл»[14]14
  Vauxhall – британский производитель легковых автомобилей.


[Закрыть], на котором до тех пор ездил Дэвид, в то время как управляющий получил взамен новенький универсал! Джон пытался опротестовать это решение с помощью матери, однако Ангус остался непреклонным.

Отойдя от кубов подальше, Джон вышел из цеха на мощеный двор и снова зажег сигарету. Здания винокурни с островерхими крышами не были лишены своего рода элегантности. И, несмотря на свое деланое равнодушие, в итоге Джон все-таки смутно начал понимать процессы изготовления виски. Он, например, мог уже объяснить, что означает выражение «односолодовый виски». Обозначение этого элитного напитка показывало, что изготовлен он из чисто ячменного солода (без добавок другого зерна) и все процессы производились на одной винокурне. В то время как чистосолодовый виски уже не был столь высокосортным и мог содержать добавки, произведенные на других винокурнях. Виски мог быть и солодовым купажированным, что означало, что в нем содержится не только ячменный солод, но и зерновые добавки. Оригинальность производства Джиллеспи заключалась в том, что они производили чистейший напиток по старым рецептам, самой высокой пробы, тот самый односолодовый виски, в то время как на других винокурнях Шотландии этот традиционный процесс влился в крупное винно-водочное производство. Джон видел в списках самых известных винокурен знакомые ему названия, такие как «Реми Куантро» и «Перно Рикар», но их продукция стала ориентироваться на международную торговлю с производством миллионов литров национального напитка. Что касается Ангуса, он стойко держался за жесткое соблюдение традиционного процесса. Виски его, насыщенный и обладающий неповторимым ароматом и вкусом, предназначался исключительно для шотландцев, единственных знатоков в его глазах. Лет пятнадцать назад его производство переживало тяжелый период, вытесняемое с рынка конкуренцией гигантов с их развернутыми рекламными кампаниями, однако с верного курса он так и не свернул. Теперь настали другие времена, ширилось движение за возвращение к старым традициям, и Скотт мог пожинать прекрасные плоды его трудов.

Несмотря на всю свою недобросовестность, Джон вынужден был признать, что Скотт не зря столько времени отдавал работе. Где бы он ни находился, в солодовом ли цехе, где следил за тем, чтобы не проросли семена ячменя, или перед печами, где сжигали торф, чтобы просушивать семена, возле чанов для производства браги или возле перегонных аппаратов, Скотт следил за всем, что происходило, с видимым удовольствием. Он часто ходил в соседнюю бондарню, чтобы починить дубовые бочки или купить по случаю бывшие в употреблении, объясняя Джону важность качества древесины для созревания алкоголя. «Никогда не используй новые бочки! В худшем случае можно использовать те, в которых раньше был херес, бурбон или даже бордо. Виски проведет в них десятки лет, и его аромат будет зависеть исключительно от дерева бочек. А поскольку это материал пористый, он вберет в себя еще и окружающий воздух, а ведь мы близко к морю, так что воздух придаст ему особый вкус, чуть солоноватый, но очень узнаваемый. Естественно, это палка о двух концах: из бочки испарится примерно один-два процента ее содержимого за год, но это у нас называют „долей ангелов“».