Текст книги "Сновидение"

25

Абигэль приехала в Этрета около 15:30, без дорожных происшествий, без единой капли алкоголя в крови – ее первый трезвый день за два месяца. Лишь едва ощущалась боль в запястьях из-за старых переломов. В пути она уступила желанию поспать несколько минут, проехав Нефшатель-ан-Бре.

Физически все было более или менее хорошо, но морально эпизод с письмом и клетчатыми брюками, найденными Фредериком в гардеробной Леа, нанес ей новый удар. Она перевернула весь дом в поисках черного котенка – тщетно. Если Леа не положила его в чемодан, почему же Абигэль не может его найти? И что означают эти зловещие слова: «Очень скоро я умру»?

По дороге Абигэль успела дозвониться по мобильному телефону лучшим подругам своей дочери. Нет, Леа никогда не делилась с ними такими мрачными мыслями, она не принадлежала ни к сатанинской группе, ни к какой-либо секте. Да и не бывала почти нигде. Она училась в пятом классе, боже мой, прилежная ученица, светлая девочка. Как такие слова могли выйти из-под ее пера? Абигэль спрашивала по телефону, был ли у Леа дружок, пять девочек ответили отрицательно. Оставался один вариант: Интернет. Зарегистрировалась ли Леа в какой-то социальной сети без ее ведома? Общалась ли с нехорошими людьми? Узнать это было невозможно: планшет Леа разбился вдребезги во время аварии.

Приехав на место, Абигэль зашла в бистро на краю пляжа, зажатое между скалами. Отец говорил ей, что любил приходить сюда каждый день и, сидя на скамейке, часами смотреть, как катятся по гальке волны. Так сидеть и мечтать – для него это стоило всех на свете путешествий. Абигэль хотелось ему верить, этот меловой мир вертикалей и острых граней, обрывающихся прямо в море, был не лишен магии.

Она посмотрела на разноцветные бутылки за стойкой, и ее слюнные железы заработали в полную силу. Она представляла себе приятный звон льдинок в стакане, кислоту лимона, ожог крепкого алкоголя. Официант подошел принять заказ.

– Пожалуйста… кофе.

Переключатель сработал в ее мозгу в последний момент, и она испытала гордость, что устояла перед зовом бутылок. Маленькая чашка эспрессо была выпита быстро – кофе оказался густым, как гудрон, и крепким, – и она отправилась на машине к дому на улице Оль. Встреча была назначена через полчаса. Ключ у нее был, поэтому она толкнула скрипучую калитку и вошла. Приоткрытая входная дверь скажет хозяину о ее присутствии.

Внутри было так же холодно, как снаружи. Склеп, да и только. Отопление отключено. Гора почты на полу. Реклама, проспекты, конверт из банка…

Она положила все на старый деревянный столик. Интерьер был сведен до жизненно необходимого минимума и овевал холодом, отчего молодой женщине стало не по себе. Телевизор на потертой до дыр тумбочке, древний диван, на котором Ив спал, когда она приезжала к нему с Леа. Полное отсутствие комфорта. Ее отец всю жизнь жертвовал собой ради людей и государства. Он заслуживал лучшего.

Кутаясь в куртку, она заглянула в кухню, потом в спальню. Альбомы комиксов XIII стояли в ряд на этажерке. Стена напротив кровати сплошь оклеена фотографиями, которые она рассмотрела заново. Отец и она, вместе… Запечатленные, порой неловко, мгновения жизни. Вот старый снимок, на котором она, восьмилетняя, рядом с темноволосой, коротко стриженной женщиной. Абигэль знала, что это ее мать, но воспоминания о ней у нее сохранились лишь обрывочные и очень расплывчатые. Она записала в своей тетради снов, что ее мать умерла на больничной койке, когда ей, Абигэль, было девять лет. С тех пор пришлось расти одной, с болезнями, переломами и помощницами по хозяйству, которые худо-бедно играли роль матери – без материнского тепла.

Снимков Ива с Леа было гораздо больше, чем Ива с ней. Он обожал внучку и, наверно, перенес на нее все, что упустил с дочерью. Еще на одном снимке, совсем недавнем, он был запечатлен на понтоне, с яхтами на заднем плане. Он улыбался. Была ли у него женщина – или женщины – в эти последние годы? Был ли он счастлив?

Сожаления, горечь… Она сняла фотографии и спрятала их в карман. Просмотрела бумаги, аккуратно сложенные в металлический ящичек в углу шкафа. Тут были все документы, связанные с его бывшей работой таможенника. Платежные ведомости, пенсионные отчисления, страховка, удостоверение об отставке… И выписки из банковских счетов, хранившиеся много лет. Она всматривалась в них, а в голове все крутилась фраза: «Я надеюсь, что ты отыщешь истину, так же, как желаю, чтобы ты никогда ее не нашла…»

Она опустошила шкафы, забрала стопку комиксов, нашла несколько медалей, свидетельствующих о его заслугах в борьбе с наркоторговлей. Была и фотография Ива перед двумя с лишним тоннами кокаина, датированная началом 2000-х годов. Ее отец и его коллеги способствовали ликвидации французской ветви крутейшего мексиканского картеля. Он рассказал ей об этом подвиге восемь лет спустя, из соображений безопасности. Сколько еще операций такого рода провел он, не обмолвившись ей о них ни словом? Сколько тайн унес с собой в могилу?

Она успела сделать несколько ходок к багажнику своей машины, нагруженная бумагами, одеждой и барахлом вроде старого радиоприемника или секстана, когда пришел хозяин. Толстяк в коротковатых брюках, пахнувший жареной картошкой. В руке он держал свернутые в трубочку бумаги.

– Это ужасно – то, что случилось с вашим отцом, мне очень жаль.

Он быстро обошел дом, проверяя, все ли в порядке. Абигэль предложила оставить ему всю мебель и телевизор. Она собиралась переезжать, и ей был ни к чему лишний хлам.

– С удовольствием возьму, – сказал он. – Знаете, что меня встревожило, почему я решил, что с вашим отцом неладно? Первого числа каждого месяца я получал чек – он был в моем почтовом ящике всегда до девяти часов утра. Дюрнан был точен, как швейцарские часы.

– Да, это на него похоже.

– В прошлом месяце я ничего не получил, но не забеспокоился, подумал, человек-то надежный, заплатит в следующем. Когда я не получил чека и в феврале, тут уж сообразил: что-то случилось. Вот и позвонил вам. Он оставил мне ваш номер на договоре аренды.

– Он вам оставил еще какие-нибудь телефоны?

– Нет. Только ваш.

– Вы часто встречались с моим отцом?

– Вот как раз об этом я хотел с вами поговорить. Никогда у меня не бывало такого невидимого жильца. Я смотрю, вы заглянули в бумаги. Нашли вы там счета за электричество и газ, за воду?

– Нет, по-моему, их там не было.

– А ведь должны были быть, вам не кажется?

Абигэль пришлось признать, что он прав, ведь ее отец всегда все хранил. Хозяин направился к столу, положил на него свои бумаги и надел очки. Он протянул ей листки один за другим.

– Я снял показания счетчиков. Вот сколько газа, воды и электричества он израсходовал за последние два года.

Абигэль взяла листки и нахмурилась:

– То есть… ничего?

– Да, почти. Ваш отец платил по тарифу, деньги списывались непосредственно с его банковского счета. Я запросил подробности, хотел знать, почему израсходованы такие ничтожные количества. Есть несколько всплесков, вот на этих датах.

Абигэль посмотрела на выписки и дрожащей рукой положила их на стол. Даты расхода совпадали с теми, когда они с Леа гостили у него.

– Мой отец здесь не жил…

– У меня такое впечатление, что нет.

Когда прошла первая оторопь, Абигэль разозлилась на отца. Зачем он ей лгал? Зачем убедил их, что живет в этом доме? Зачем ему было нужно, чтобы они думали, будто он ведет тихую жизнь в Этрета, если это было не так?

Да, в этот момент она была на него зла: он внезапно появился в их жизни в один прекрасный вечер пятницы и украл у нее Леа, прячась за наружностью любящего деда. Зачем эта ложь?

Абигэль попыталась поставить себя на место одинокого пятидесятишестилетнего мужчины, снимавшего дом, в котором он, судя по всему, не жил. Где же он жил? У кого-то? У женщины? У друга? У бывшего коллеги? Она вдруг вытащила из кармана фотографии, нашла ту, где ее отец был запечатлен на понтоне в порту.

– Как по-вашему, где мог быть сделан этот снимок?

Хозяин внимательно рассмотрел фотографию. Яхты прямо за спиной, многоэтажные дома подальше, на заднем плане…

– Похоже, что в Гавре, где-то в яхтенном порту. Да, это точно Гавр.

Гавр… Что ее отец делал в Гавре? Моряк из него был как из утюга. Абигэль поблагодарила и, уладив последние формальности, вышла. Сев в машину, она поняла, что не способна сейчас ехать в отель, где рискует попросту напиться. До Гавра было не больше тридцати километров. Она положила брелок в виде штурвала и фотографию Ива на приборную панель и тронулась в путь.

Зазвонил ее телефон.

– Да, Фредерик.

– Я… я хотел извиниться за сегодняшнее утро. Я сглупил и…

– Ладно, забыли.

– Как твоя поездка?

– Я кое-что обнаружила, еще не знаю, что об этом думать. Кажется, мой отец вел двойную жизнь. Он не жил в доме, который снимал в Этрета. Это открытие плюс письмо Леа… должна тебе признаться, что… это трудно.

Повисла пауза.

– Ив, может быть, кого-то встретил, – предположил Фредерик. – Женщину, и жил у нее?

– Я об этом думала. Но почему в таком случае он продолжал платить восемьсот евро в месяц за дом? Почему с первых же месяцев не расходовал ни воды, ни газа, ни электричества? Почему уничтожил счета? Нет, тут что-то не сходится. Мой отец снял этот дом, чтобы убедить всех, будто живет иной жизнью, чем на самом деле. И он скверно выглядел, когда приехал ко мне. Вымотанный, похудевший.

– У него всегда был такой темперамент. Слишком нервный, слишком…

– Нет-нет, тут что-то другое, я уверена. Я нашла записку в его вещах, адресованную мне, он пишет что-то вроде «найти истину». Как будто пытается указать мне путь, сам того не желая. Я еду в Гавр. У меня есть ниточка, и я хочу понять.

– В Гавр?

– Среди ключей отца я нашла один с надписью «Матрешка». Это ключ от яхты. Он тебе когда-нибудь о ней говорил?

– Яхта? Чтобы у твоего отца была яхта? Да с каких пор?

– Вот это я и пытаюсь выяснить.

Море мерцало под закатным солнцем. Чайки кружили в воздушных потоках, пикируя торпедами. Абигэль поговорила по телефону еще несколько минут и повесила трубку. Она бросила последний взгляд на высокие скалы, исчезавшие понемногу в темноте, свернула и покатила среди полей. Перед ней на приборной панели широко улыбался с фотографии Ив, позируя перед яхтами.

И веяло жутью от маски лжи, скрывавшей его лицо.

26

Тьма, казалось, текла из чернильницы, когда Абигэль приехала в Гавр. Порт, насколько хватало глаз, штабеля контейнеров, бесплотные краны, пакгаузы, тянущиеся рельсы. Мигали сигнальные фонари, желтые, красные, зеленые, порой скрытые гигантскими силуэтами грузовых судов, отплывавших в Америку. Порт был огромным человеческим муравейником, однако его бесконечные проспекты казались пустыми, лишь продуваемые зимним ветром с запахом соли и водорослей.

Молодая женщина боялась, что никогда не доедет до цели. Она плутала добрых полчаса в этом призрачном лабиринте, спрашивала дорогу у теней, закутанных в матросские парки, и наконец отыскала яхтенный порт на северной оконечности порта промышленного. Она припарковалась в тупике между длинными зданиями и посидела несколько минут, чувствуя навалившуюся усталость: это было снова неодолимое желание уснуть, посещавшее ее каждый день и всегда неожиданно.

Удобно устроившись на заднем сиденье машины, она провалилась в сон. Глаза закрылись. Часы показывали 18:02. Глаза открылись. 18:19. Около четверти часа вынужденной сиесты, на сей раз без снов, и она заметно приободрилась. Допила воду из бутылки, заперла двери и пошла вдоль пирса с ключами и фотографией Ива в руке.

Фонари поодаль давали достаточно света, чтобы можно было что-то разглядеть. В это время года яхтенный порт был лишь кладбищем судов, похожих на могилы. Яхты гроздьями тихонько покачивались на волнах, разбухшие от сырости борта издавали скрипучий звук, точно больные бакланы. Несколько нешироких плавучих понтонов позволяли передвигаться между рядами катеров и яхт. С Абигэль градом полил пот при одной мысли, что придется ступить на них. Вода была черная, угрожающая. Молодая женщина представила, как она засасывает ее, захлестывает и…

Ее затошнило. Она постояла, собираясь с мыслями и с духом. Это был вопрос концентрации; как бы то ни было, повернуть назад она уже не могла. Ссутулившись, дрожа, она пошла по понтону мелкими шажками, как старушка, вытянув вперед руки, чтобы удержаться в случае испуга или катаплексии. Она шла по проходам между кораблями, и это был настоящий путь бойца, крестный путь. Всматриваясь в корпуса, она читала названия торговых марок, написанные мелкими буквами, зачастую в разных местах: «Байлайнер», «Гластрон», «Лаймстоун»… Ей понадобился почти час, чтобы найти то, что ее интересовало, в трепещущем свете далеких фонарей.

Марка «Матрешка». Как на ключе.

Абигэль подняла глаза. Перед ней покачивалась сине-белая прогулочная яхта семи-восьми метров в длину. У этого судна, в отличие от других, не было названия. Оно возвышалось здесь, в самом конце пирса. Безымянное, как ее отец.

Надо было подняться на борт, но она тянула время. Она запомнила номер места, указанный на понтоне, и помчалась в контору порта.

Маленькое помещение, свет… Бородатый мужчина, закутанный в пуховик, встретил ее без улыбки. За его спиной работал допотопный электрический обогреватель, стояли шкафчики, набитые папками. Он разговаривал по телефону голосом заядлого курильщика. Когда он повесил трубку, Абигэль спросила, кому принадлежит яхта на месте 678. Мужчина запустил руку в свою черную бороду, на которой висели крошки чипсов.

– Я дочь владельца, – уточнила Абигэль.

С недовольным видом он направился к бесчисленным папкам, расставленным за его спиной.

– Компьютера нет? – спросила молодая женщина.

– А на кой?

Абигэль сразу поняла. У портов всегда были свои правила, свои неписаные законы и свои тайны. Не потому ли ее отец был здесь? Мужчина достал листок бумаги и подтолкнул его к собеседнице, даже не глядя.

678… На имя Ксавье Иллинуа. Арендовано с марта 2013 года, уже почти два года. Больше никакой информации. Ее отец уволился из таможни в июне 2013-го, три месяца спустя. Значит, у него уже была эта яхта и какой-то план в уме.

Она показала фотографию Ива:

– Вы видели его здесь? Это он Ксавье Иллинуа?

Бородач внимательно рассмотрел снимок и снова уставился прямо в глаза Абигэль:

– А вы уверены, что вы его дочь? Дочь ведь узнала бы своего отца, вам не кажется?

– Это довольно сложно объяснить. Ну?

– Не могу вам сказать. Я не знаю никакого Ксавье Иллинуа. У нас тут до тысячи двухсот судов в год, не считая туристов. И потом, яхтсменов мы видим редко, только если они натворят дел.

Абигэль взяла листок и зажала его между большим и указательным пальцем.

– Не говорите мне, что у вас только эта бумажка. Вам ведь надо предъявить официальные документы, удостоверение личности, чтобы получить место, не так ли?

– Угу, надо. Мы снимаем копию с удостоверения, с прав и…

– Покажите.

Он вздохнул, пошел к шкафчику и стал рыться в другой папке. Достал из нее пластиковый файлик и протянул ей. И тут Абигэль показалось, что она падает в бездонную пропасть. На отсканированном удостоверении личности действительно стояло имя Ксавье Иллинуа и красовалась фотография ее отца. На копии прав – тоже.

Она внимательно всмотрелась в подпись.

Подписано: XIII. X(avier) Ill(inois). Намек на любимого Ивом героя комиксов.

Абигэль казалось, будто земля разверзлась под ее ногами и монстры с оскаленными зубами подстерегают ее, чтобы растерзать.

Здесь, в Гавре, Ива Дюрнана не существовало. Он был Ксавье Иллинуа, призраком.

27

Глядя на бородача, она глубоко вздохнула, чтобы скрыть свое смятение. Взяла бумаги в руки, скатала их в трубочку.

– Этот листок в папке – все, что у вас от него есть?

– А больше ничего и не требуется.

– И платил он вам наличными, я полагаю?

Конторщик не счел нужным ответить. Он протянул руку:

– Вы не можете забрать эти бумаги, они мне нужны для…

– Нет, они вам больше не нужны. Ксавье Иллинуа мертв. Он врезался в дерево на скорости больше восьмидесяти километров в час и убил мою дочь.

Не дав ему опомниться, Абигэль вышла, унося с собой все бумаги. Единственные на данный момент следы существования Ксавье Иллинуа.

Итак, ее отец жил под чужим именем, имел фальшивое удостоверение личности, датированное 2013 годом, фальшивые же права на управление яхтой и, вероятно, другие документы. Стало быть, существовал Ив Дюрнан, мирный пенсионер, снимавший дом в Этрета, владелец черного «форда» под номером 76, с одной стороны, и Ксавье Иллинуа, хозяин большого судна в яхтенном порту Гавра, – с другой.

У пирса снова накатил страх. Черная вода под ногами, понтон, зловещие корпуса судов. Она вернулась к безымянному судну. Безымянному, как ее отец.

Сердце защемила печаль.

Она опустилась на колени – боясь, что засосет, – ухватилась одной рукой за канат, а другой потянула на себя маленькие деревянные сходни, прикрепленные к корпусу. От удара металла о дерево она оцепенела. Преодолела препятствие на четвереньках, прерывисто дыша, с таким трудом, будто взбиралась на Эверест. На палубе у нее закружилась голова. Порт, огни, освещенные бакены – все заходило ходуном. Ее вывернуло наизнанку, казалось, она сейчас умрет на месте. Через несколько бесконечно долгих минут она смогла наконец встать.

Яхта такой модели, должно быть, стоила кругленькую сумму. Сколько? Сто, двести тысяч евро? Как можно было купить такое судно и одновременно платить за дом? Отец наверняка скопил черную кассу за годы службы на таможне. И обзавелся всеми необходимыми связями, чтобы жить под двумя разными именами.

Со скоростью астронавта на Марсе она направилась к запертой металлической двери каюты – ее голгофа только начиналась. От каждого едва уловимого движения яхты голова шла кругом. Ключ «Матрешка» вошел в замочную скважину. Раздался щелчок. Казалось, ее затягивает в параллельный мир – мир лжи. Она осторожно спустилась по трапу – стало еще страшнее – и нырнула под палубу. Пальцы нащупали выключатель.

Пахло старым лакированным деревом и мокрыми снастями. Ей открылось по-настоящему обжитое пространство в полтора десятка квадратных метров. Складная кровать, на которой валялся ворох одежды, гостиная уютнее, чем в Этрета, шахматы на низком столике с опрокинутыми слонами. Маленькая загроможденная кухонька, где еще стояла початая бутылка вина, консервы, мусорный мешок, распространявший сильный запах гнили. Все ящики были выдвинуты и пусты. В коробке лежали русские куклы, открытые, вперемешку. Пресловутые матрешки.

Ив ли уничтожил содержимое ящиков? Или кто-то нагрянул сюда с обыском? Когда? И зачем?

Вдруг палуба скрипнула у нее над головой. Она замерла, затаила дыхание, но не услышала больше ни звука. Наверно, ветер.

Абигэль наполнила легкие воздухом, дыша глубоко и медленно. Она стояла на твердом полу, бояться было нечего. Снова задумалась. Такое впечатление, что отец покинул эту каюту поспешно, оставив все как есть. Что он от чего-то бежал. Боялся? Ему угрожали?

Абигэль попыталась понять: человек, с точки зрения закона не существовавший, жил на яхте в унылом порту. Он покинул судно под именем Ксавье Иллинуа и явился к ней уже как Ив Дюрнан, чтобы вместе провести уик-энд в восточной глубинке. Зачем? Собирался ли отец рассказать ей о своей двойной жизни? Он бежал от кого-то? Прятался? Хотел все ей объяснить?

Она осмотрела все более тщательно, отворачиваясь от иллюминаторов – ей все казалось, будто гигантская соленая пасть хочет ее проглотить, – но не нашла никаких бумаг. Что делал Ив в этих грязных водах? Она вспоминала усталое и осунувшееся лицо отца, его потерянные килограммы, следы от уколов на руках…

Вдруг ее взгляд привлекла большая луна-рыба, круглая, ощетинившаяся шипами, подвешенная в декоративной сетке среди засушенных морских звезд и раковин. Она вспомнила фотографию, найденную в чемодане Ива, ту, что служила закладкой в комиксе XIII, с надписью на обороте: «Я надеюсь, что ты отыщешь истину…»

Это была та самая рыба.

Она осторожно выпутала засушенную рыбу из сетки. Зачем было фотографировать это странное существо? Зачем проявлять, печатать и прятать фотографию в комикс? Она осмотрела шипастый шар со всех сторон и встряхнула: внутри находилось что-то очень легкое.

Абигэль принесла из кухни нож и разрезала вздутый живот, ставший твердым и сухим, как кератин. Она обнаружила внутри клочок бумаги, который засунули, вероятно, в своеобразный клюв, служивший рыбе ртом.

Она развернула его и прочла:

10–30 9–13 1–45 6–32 12–12 19–40 1–24 4–4 6–35 5–7 9–26 14–23 10–13 15–45 8–18 7–44 5–7 1–48 8–8 9–34,

7–46 16–12 11–15 8–47 7–12 6–7 12–21 7–44 6–35 20–21 7–7 17–44 16–34 7–34 3–41,

3–24 4–32 8–30 10–9 7–18 6–10 9–16 2–23 4–48 9–9 12–45 3–45 2–23 9–9 14–43 16–37 6–34 8–33,

…

И так далее, больше страницы цифр и тире.

Тайный код. Причина обыска на яхте? Что скрывалось за этой странной чередой номеров? Вероятно, какое-то послание, учитывая наличие запятых.

Вдруг хлопнула дверь, вонзив в ее тело иглы ужаса. Все ее нервы напряглись. В следующее мгновение она услышала электрический сигнал, потом заурчал мотор. Она взбежала по лестнице и кинулась к двери, которая оказалась заперта снаружи.

– Откройте!

Механические шумы перекрывали ее крик. Она колотила в дверь, вопила – все без толку. Пол под ногами закачался, она чувствовала скорость яхты, ярость волн и изо всех сил вцепилась в перила лестницы; нутро крутило. Ей пришлось отчаянно бороться – тело весило тонны, – чтобы добраться до иллюминатора. Тошнота, жжение в желудке, чувство свободного падения… Корабль миновал волнорез, посверкивающий сигнальными огоньками, и вышел из гавани.

Огни порта таяли вдали, все постепенно заволакивала тьма. Корабль шел в открытое море. Ее кладбище. Туда, где она уже однажды утонула.

Она схватилась за мобильный телефон, ценой неимоверных усилий – так дрожали руки – нажала клавиши 1 и 7[12]12
  Во Франции, кроме номера экстренной помощи 112, существует еще 17 – вызов полиции.


[Закрыть]. Снова затошнило. Гудка не было. В окружении металла, у самой воды аппарат не ловил сеть.

Куда ее везут? За ней следили? Кто стоит у штурвала яхты?

Судно вдруг замерло среди волн. Мотор смолк, вибрация прекратилась. Снаружи бушевало море. Там и сям скрипел металл, и пол раскачивался, как ярмарочные качели. Сейчас ее сбросят в воду. Утопят в бездне под покровом черной ночи. Через год найдут ее тело, обглоданное крабами.

Молодая женщина нашла в себе силы спрятать бумажку с кодом в бюстгальтер. На четвереньках, цепляясь за что только можно, она доползла до крошечной кухоньки. Изо всех сил сжала в руках большой нож.

И в эту минуту погас свет. Темнота непроницаемая, как в гробу. Что внутри, что снаружи. Больше ни единого ориентира. Только эта качка, упорная, неотвязная, раздиравшая ей пищевод. Абигэль спряталась за привинченным к полу столиком в окружении разобранных матрешек.

Дверь медленно, со скрипом открылась. На ступеньке появилась нога. Большой черный ботинок на каучуковой подошве. Мощный фонарь пронзил тьму, обшаривая каждый уголок. Как ни пряталась Абигэль, луч поймал ее сверху. Тень наверху лестницы нависала над трюмом.

Круг света ударил ее в лицо.

– Кто вы? – вскрикнула она, подняв руку, чтобы защитить глаза. – Что вам нужно?

Никакого ответа. Только смешок, словно хрустнуло сухое дерево. Мгновение показалось ей вечностью. Она попалась в мышеловку, и бежать было некуда. Тень спустилась еще на несколько ступенек тяжелой поступью могильщика. Абигэль увидела во тьме вспышку. В ее куртку вонзился электрод. Через долю секунды она лежала на полу среди раскатившихся кукол, пронзенная неописуемой болью.

Не в состоянии шевельнуться.

Тень приблизилась и склонилась над ней, ослепив фонарем.

Потом наступила темнота.