Текст книги "Откуда мне знать, что я имею в виду, до того как услышу, что говорю?"

Идет четвертьфинал чемпионата мира 2014 года. Бразилия играет с Колумбией. Неймар прыгает за мячом. Колумбийский игрок Суньига прыгает еще выше и попадает ногой ему по спине. Его колено вонзается в позвоночник Неймара. Вы буквально видите, как крошится позвонок. Вы слышите вопль боли и чувствуете ее. На язык сами просятся непечатные слова. Выражение лица им соответствует. А когда спустя четыре дня в матче против Германии Бразилия проигрывает 1:7 и вы видите на трибуне совершенно подавленного и плачущего бразильского болельщика, вам тоже хочется всплакнуть.

Мы способны чувствовать боль окружающих. Впервые это было обнаружено в пятидесятые годы в экспериментах с крысами. Проведенное в 1959 году исследование психолога Рассела Черча на первый взгляд не имеет ничего общего с природой человеческого сочувствия. Однако имеет смысл разобраться в нем поглубже, потому что оно позволяет понять, насколько глубоко боль другого существа может проникнуть в ваш собственный мозг.

Основная предпосылка, на которой строилось исследование, заключалась в том, что крысе абсолютно безразлична боль сородичей. Поэтому, когда одна крыса для получения пищи нажимает кнопку, причиняя этим боль другой крысе, у нее это не должно вызывать никаких эмоций. Но, если предварительно воздействовать на обеих крыс электрошоком, тогда, возможно, крыса А будет испытывать стресс просто от одного вида страданий крысы Б. И она не нажмет кнопку, чтобы избавить крысу Б от удара током. В этом случае удалось бы создать эмпатию у крыс. Прекрасный замысел.

К счастью, вопрос о том, как перенести подобную «тренировку сочувствия» с крыс на людей, даже не обсуждался. Но результаты эксперимента оказались куда более интересными, чем ожидалось. Испытание общей болью оказалось ненужным. Даже в контрольной группе, где крыса А никогда не испытывала боли от электрошока, она решительно отказывалась нажимать на кнопку, не желая причинять боль другой крысе. Аналогичный опыт с обезьянами привел к тому, что подопытные животные буквально объявили голодовку, и эксперимент пришлось прекратить{37}37
  Masserman, J.H., Wechkin, S. & Terris, W. «Altruistic» behavior in rhesus monkeys. Am. J. Psychiatry 121, 584–585 (1964).


[Закрыть]. Похоже, наши ближайшие родственники уже на протяжении миллионов лет обладают способностью настолько сильно чувствовать боль ближнего, что они скорее будут голодать и даже умрут от голода, но не причинят боли другим. И эта способность при переходе от грызунов к обезьянам только усиливается. Разумеется, эти животные могут вступать друг с другом в ожесточенные драки, когда речь идет о защите статуса, собственной жизни и жизни детенышей. Но неспровоцированное и бесцельное насилие им чужды. От этого их защищает чувство глубокого дискомфорта, который возникает у них при виде боли, испытываемой другими.

Во всяком случае, мы считаем, что именно этим объясняется результат экспериментов. Конечно, вполне возможно, что кто-то из практикантов забыл в клетке текст Женевской конвенции, но результат от этого не меняется: насилие не является для животных самоцелью. С эволюционной точки зрения оно дает сомнительные преимущества. Ведь любая борьба повышает риск утраты собственных ресурсов.

Результаты этих опытов заставили нас в корне пересмотреть свои представления о сочувствии у животных. К сожалению, мы не знаем, что после этих экспериментов животные думают о человеческом сочувствии.

Тем не менее мы уже можем сказать, что человеческий мозг воспринимает боль других людей почти как свою личную. Если мы видим, как кто-то ударяется головой, то срабатывают практически все центры, участвующие в восприятии собственной боли: мозжечок, островковая доля, поясная извилина. Две последние области мозга, строго говоря, определяют степень и характер боли: пульсирующий (как при головной боли), жгучий (при ссадинах), острый и едва переносимый (когда мы ударяемся мизинцем ноги о ножку стола). Островковая доля (или островок) дополнительно отвечает за соответствующую стрессовую реакцию тела. Правда, наблюдение за тем, как другие испытывают боль, активизирует все-таки не абсолютно те же зоны мозга, что и в том случае, когда мы сами ее испытываем. Вы никогда не чувствуете чужую боль с такой же интенсивностью, как свою. В противном случае фильмов ужасов было бы значительно меньше. И ортопедов тоже.

Вопрос, в чем именно заключаются расхождения, в частности то, в какой мере в процессе восприятия чужой боли участвуют сенсорные зоны коры, все еще остается предметом дискуссий. Обычно сенсорные зоны реагируют, когда мы наблюдаем особо сильную боль или представляем ее себе{38}38
  Jackson, P.E., Brunet, E., Meltzoff, A.N. & Decety, J. Empathy examined through the neural mechanisms involved in imagining how I feel versus how you feel pain. Neuropsychologia 44, 752–761 (2006).


[Закрыть]. В этом случае она ощущается почти как собственная. Причиной, по которой вид чужой боли иногда причиняет нам сильные страдания, а иногда переносится довольно легко, является то, какие области мозга задействуются. Участники эксперимента, которые без всяких проблем смотрят сцены насилия в фильмах ужасов, испытывают шок и отключают просмотр реальных съемок, когда в кадре пациенту удаляют кожу лица. В этом случае наблюдается явный переход границы переносимости. То, что чужая боль в контролируемых дозах может восприниматься достаточно легко, является, пожалуй, причиной успеха фильмов ужасов. Это как буря в стакане воды.

Фильмы позволяют нам становиться свидетелями сильных чувств, не принимая их слишком близко к сердцу. Любители фильмов ужасов – это зачастую любители острых ощущений, например прыжков на тарзанке или с парашютом. Кто-то примеряет на себя чувство всевластия преступника, но старается подавить чувство страха жертвы. Значительная часть хочет просто произвести впечатление на женщин, которым нравятся в мужчинах выдержка и самообладание при просмотре сцен насилия. Мужчины же, в свою очередь, любят посещать такие фильмы в компании женщин, не скрывающих свой страх{39}39
  Zillmann, D., Weaver, J.B., Mundorf, N. & Aust, C.F. Effects of an opposite-gender companion’s affect to horrof on distress, delight, and attraction. J. Pers. Soc. Psychol. 51, 586–594 (1986).


[Закрыть]. Такое поведение вполне предсказуемо, но у всех любителей фильмов ужасов есть одна общая черта: они смотрят игровые киноленты, а не документальные фильмы о геноциде в Руанде.

Когда мы имеем дело с реальной болью, у нас появляется естественная реакция: «О господи, только не это! Мне уже от одного вида больно и тошно».

Подводя итог, можно сказать, что зачастую мы подвержены заражению чувствами и болью других людей. Частично это ответ на вопрос «Как мы реагируем на чувства собеседника?». Наша реакция выражается в эмпатии. И это внушает оптимизм. У вас есть врожденное подсознательное свойство, не позволяющее равнодушно смотреть на страдания окружающих. Уже одного этого достаточно, чтобы пошатнуть социал-дарвинистские воззрения типа «человек человеку волк». Если же вам свойственна доля здорового цинизма и в ответ на этот чрезмерно оптимистический подход вы можете привести три примера, свидетельствующих об обратном, продолжайте читать дальше, потому что сочувствие очень быстро превращается в нечто совсем иное…

Пока мы можем лишь констатировать, что в человеке далеко не все так плохо. Как можно желать зла ближнему, если вы буквально ощущаете боль окружающих?

Понимая, что другой человек испытывает боль, участник нашего эксперимента, скорее всего, схватится за грудь и предпримет что-нибудь, чтобы прекратить это состояние. Вот только эти шаги не всегда будут правильными. Ведь между восприятием и реакцией находится еще множество мысленных этапов, на которых тоже могут поджидать разные неожиданности.

Лучше натянуть на голову одеяло. Почему эмпатия так трудна?

Чтобы научиться испытывать эмпатию, надо обладать обширными знаниями. Хотя многие процессы происходят автоматически, нам требуется немало внимания, самоконтроля и воображения, чтобы извлечь из эмпатии максимум пользы. Но, разумеется, мы никогда не читаем инструкцию полностью, постоянно перескакивая к следующим разделам, поэтому существует большой риск, что программа либо создаст перегрузку в системе, либо будет выполнена неправильно. Поэтому наша эмоциональная реакция на проблемы окружающих часто бывает неадекватной.

Первая задача, которую надлежит решить нашей программе сочувствия, – это сортировка. Необходимо понять, от кого исходят чувства и кто является их объектом. Пока мы это не выясним, говорить об эмпатии преждевременно. Ведь одно дело – знать, что чувствует другой человек, и совсем другое – сопереживать ему. Возможно, вы сочтете это казуистикой, но представьте себе ситуацию, в которой каждое существо способно заражаться эмоциями и, как следствие, сочувствует другому существу, то есть готово ему помочь. Уже упомянутые удирающие от водопоя дикие гуси не могут отказать себе в этом желании, и половина из них возвращается, чтобы спасти одинокого окапи. И приятного вам аппетита, когда вы будете поедать этих гусей за рождественским столом.

Для описания этих нюансов придется воспользоваться всем богатством синонимов. Наряду с эмпатией мы говорим также о сочувствии, участии, сострадании, сопереживании, но пока не можем прийти к единому выводу относительно того, в чем именно заключается различие между ними (не говоря уже о том, что по смыслу подходит еще и соболезнование, то есть «соощущение боли»). Да и вообще, такие сложные модели поведения – это высшая математика неврологии, в которой остается еще много белых пятен и тем для дискуссий.

Но все более или менее сходятся в том, что сочувствие и помощь – это разные механизмы, которые отличаются друг от друга по уровню когнитивно сти, степени автоматизации и зависят от возраста. Главную роль здесь, по общему мнению, играет вопрос «Понимаю ли я, почему это делаю/ чувствую?». Таким образом, для простоты изложим эту мысль следующим образом: для эмпатии, как мы ее понимаем, необходимо приблизительно представлять себе, почему у нас возникло такое чувство. Эмпатия – это разделенная с другим человеком эмоция плюс некоторый минимум понимания{40}40
  Singer, T. & Klimecki, O.M. Empathy and compassion. Curr. Biol. 24, R875-R878 (2014).


[Закрыть].

В данном отношении наши дикие гуси не могут служить примером. Они хоть и заражаются паникой от окружающих, но нет ни одного исследования, подтверждающего, что хотя бы один гусь соображает, в чем ее причина. Они просто заимствуют страх у других и считают его своим собственным. Это как подставка для тортов, стоящая у вас на кухонной полке. Вам ее кто-то подарил, но вы уже давно забыли, кто именно. Она у вас просто есть. И от кого бы эта подставка ни досталась вам в наследство, она теперь ваша. Точно так же гусь рассматривает чувства своих сородичей. Для него нет разницы, заметил он опасность лично или это сделал кто-то другой. Паника есть паника. Нельзя сказать, что гусю страшно потому, что страшно его сородичам. Нет, это его личный страх. И ввиду грозящей опасности это достаточно целесообразный подход.

Вот только вся эта ситуация имеет очень мало общего с социальным познанием. Для нее не требуется понимания. Она основана только на стремлении к личному выживанию и удовлетворению собственных потребностей. Если бы мы вели себя подобным образом, то, видя по телевизору людей, которых застигла снежная буря, надевали бы теплые носки. В глобальном плане от этого нет никакой пользы. Но именно так поступают люди в самом начале своей жизни: если ребенок видит, что исследователь в лаборатории плачет, потому что сломалась его кукла (а с психологами такое случается чаще, чем можно подумать), он не бежит, чтобы его успокоить. Он подбегает к своей маме и просится на ручки. С точки зрения ребенка, проблема решена. Это называется эгоцентрической эмпатией. Однако ученому такое поведение ребенка никак не помогает. А вдобавок еще и у мамы может испортиться настроение.

Или давайте вспомним младенца, который кричит, услышав плач другого ребенка. Кому он этим помогает (если не считать самого себя, разумеется)? С эволюционной точки зрения такого поведения достаточно. Но представьте себе, что вы бы точно так же отреагировали на плач своего ребенка. «Ты плачешь? Ну тогда и я поплачу». Вот такая ситуация с точки зрения эволюции уже сомнительна.

Нет, проблема на самом деле кроется в другом. Если я вижу, что сосед по даче забыл выключить воду и она течет из шланга, то я не поступаю точно так же, а иду к нему и говорю об этом. Как бы привлекательна ни была идея слиться душами и подражать друг другу, цель сочувствия иная. Это не поможет нам лучше понять чувства ближнего. Нам уже и так зачастую достаточно сложно отличить свои эмоции от эмоций окружающих.

Если один трогает приятные на ощупь предметы и видит, как другой в это же время запускает руку в бочку с червями, то черви не кажутся ему такими уж противными. И наоборот, если вас тошнит, когда вы касаетесь червей, вам кажется, что и другому так же противно, пусть даже в это время его гладят кисточкой из шелка, павлиньих перьев и локонов Бенедикта Камбербэтча{41}41
  Silani, G., Lamm, C., Ruff, C.C. & Singer, T. Right supramarginal gyrus is crucial to overcome emotional egcentricity bias in social judgments. J. Neurosci. 33, 15466-15476 (2013).


[Закрыть].

Это первый фактор, препятствующий эмпатии. На нас слишком большое влияние оказывают собственные эмоции.

Но как мозгу удается отделить свои чувства от чувств других людей?

На томографе видно, что зоны активизации не полностью совпадают в ситуациях, когда мы что-то чувствуем сами и когда наблюдаем за чувствами других. Если конкретнее, то в первом случае сильнее задействована соматосенсорная кора мозга{42}42
  Ruby, R & Decety, J. How would you feel versus how do you think she would feel? A neuroimaging study of perspective-taking with social emotions. J. Cogn. Neurosci. 16, 988–999 (2004).


[Закрыть]. Кроме того, активизируются и другие зоны мозга, в частности те, которые помогают осознавать себя самостоятельной личностью{43}43
  Ruby, R & Decety, J. How would you feel versus how do you think she would feel? A neuroimaging study of perspective-taking with social emotions. J. Cogn. Neurosci. 16, 988–999 (2004).


[Закрыть]. Таким образом ваш мозг избегает опасной путаницы. Другой участок мозга – надкраевая извилина – вступает в игру, когда нам приходится подавлять свои чувства, если они противоречат чужим. Если же мы не подавляем их, то налицо проявление эгоцентризма. Особенно ярко данная черта выражена у детей и подростков. Это связано с тем, что дети в целом не слишком хорошо способны сосредоточиваться на действительно важных вещах, когда присутствуют какие-то отвлекающие факторы{44}44
  Hoffmann, E, Singer, T. & Steinbeis, N. Children’s Increased Emotional Egocentricity Compared to Adults is Mediated by Age-Related Differences in Conflict Processing. Child Dev. 86, 765–780 (2015).


[Закрыть]. В пожилом возрасте (начиная примерно с 60 лет) вновь отмечается нарастание эмоционального эгоцентризма{45}45
  Riva, F., Triscoli, C., Lamm, C., Camaghi, A. & Silani, G. Emotional Egocentricity Bias Across the Life-Span. Front. Aging Neurosci. 8, (2016).


[Закрыть]. Да и на протяжении всей жизни он служит источником определенного потенциала ошибок. Как ни печально, особенно сильно это проявляется по отношению к близким друзьям, от которых мы дистанцируемся в меньшей степени, чем от других{46}46
  Savitsky, K., Keysar, B., Epley, N., Carter, T. & Swanson, A. The closeness-communication bias: Increased egocentrism among friends versus strangers. J. Exp. Soc. Psychol. 47, 129–273 (2011).


[Закрыть]. Преимущества такой близости заключаются в том, что в отношениях с близкими людьми мы способны обращаться к личному опыту для сопереживания таким сложным эмоциям, как отрицание и стыд. Недостатком же является то, что наше сопереживание чересчур окрашено личным отношением. Но если уж мы ведем себя так с друзьями, то кто знает, насколько это способно сказаться на наших взаимоотношениях с другими людьми.

Подведем предварительный итог. Когда участник нашего эксперимента сталкивается с эмоциями, в его мозге одновременно происходит главным образом два процесса: рефлексия собственных переживаний и попытки выборочно приписать свои чувства окружающим.

Это вовсе не значит, что его чувства в данной ситуации ослабевают. Несмотря на смену перспективы, не снижает активность миндалевидного тела мозга{47}47
  Ruby, R & Decety, J. How would you feel versus how do you think she would feel? A neuroimaging study of perspective-taking with social emotions. J. Cogn. Neurosci. 16, 988–999 (2004).


[Закрыть], а значит, сила и значимость чувств оцениваются нами как по-прежнему высокие. Таким образом, разделенное страдание, вопреки расхожему мнению, не становится вдвое слабее, а, скорее, вдвое усиливается. И это касается не только боли. Если один из участников эксперимента видит, как другой получает удар током, он разделяет с ним не только боль, но и страх. Это помогает ему учиться на чужих ошибках (более предпочтительная стратегия, чем извлечение уроков из собственных промахов), но выглядит не слишком красиво. Как ни прискорбно, наибольший дискомфорт вы испытываете в тех случаях, когда вам свойственно сильное чувство сострадания или когда вы стараетесь поставить себя на место ближнего. Особенно это заметно, когда человек вам очень дорог.

Итак, понимание того, чьи страдания мы в данный момент испытываем, необязательно снижает интенсивность чувств. Просто их восприятие осуществляется точнее, а сила в некоторых случаях может даже увеличиваться. Данное обстоятельство требует от мозга больших когнитивных и эмоциональных усилий. И неудивительно, что в таких ситуациях мы испытываем душевный дискомфорт.

Люди довольно чувствительные существа. Из уважения к окружающим мы не рассказываем коллегам о своих бытовых травмах, не говорим за столом о страхе перед импотенцией и весьма редко делимся деталями об особенностях своего пищеварения. Мы с опаской относимся к опубликованию в интернете чересчур личных фотографий: «Внимание! Риск чрезмерной эмпатии». В этом нет ничего удивительного. В голове сразу раздается сигнал тревоги из-за внезапно нахлынувших нехороших предчувствий. Второй фактор, препятствующий эмпатии, заключается в том, что мы позволяем чувствам захлестнуть нас. Чтобы этого избежать, мозг ищет выход из ситуации. Вариантов выхода у него немало, но многие заканчиваются тупиком.

Что делать, если мы видим страдания ближних, но не хотим принимать их близко к сердцу? Ведь даже чрезмерно чувствительный человек вряд ли сможет сказать у больничной койки близкому родственнику: «Извини, но неврология учит меня, что я должен поберечь свою островковую долю…»

Во-первых, не смотрите на шприц, когда ему делают уколы. Не надо подпитывать свое воображение зрительными образами. Во-вторых, сконцентрируйтесь на том, что эта боль причиняется ему с пользой. Тогда вам и самим будет легче (а если думать об этом продолжительное время, то такая мысль даже успокаивает){48}48
  Lamm, C., Batson, C. D. & Decety, J. The neural substrate of human empathy: effects of perspective-taking and cognitive appraisal. J. Cogn. Nerosci. 19, 42–58 (2007).


[Закрыть].

И наконец, хорошее действие оказывает переключение внимания. В одном из экспериментов участникам показывали фильм, в котором людям колют руки иглами. Когда им сказали, что внимание надо концентрировать не на иголках, а на количестве рук, то активности в зонах боли почти не наблюдалось{49}49
  Gu, X. & Han, S. Attention and reality constraints on the neural processes of empathy for pain. Neuroimage 36, 256–267 (2007).


[Закрыть]. Поэтому сосредоточьтесь на стене и считайте количество кафельных плиток на ней.

Так поступает и участник нашего эксперимента, но, помимо этого, он делает кое-что еще: пытается вообще абстрагироваться от чувств и даже управлять ими. Это называется регуляцией эмоций. Кстати, абстрагироваться от чувств окружающих можно так же, как и от своих собственных.

Поэтому сейчас мы устроим небольшой экскурс на тему «Укрощение чувств». Все, что мы при этом узнаем, имеет прямое отношение к нашей стандартной реакции на эмпатию.

Для регуляции эмоций мы используем префронтальную кору (более молодую в эволюционном плане) мозга, особенно медиальную префронтальную кору (МПФК). Она оказывает влияние на участки, которые всегда эмоционально реагируют на происходящее, например островковую долю и миндалевидное тело{50}50
  Bavel, J.J. Van Packer, D.J. & Cunningham, W.A. The Neural Substrates of In-Group Bias. Psychol. Sci. (2008).


[Закрыть]. Последнее помогает нам определять, что именно в потоке воспринимаемой информации имеет основное значение, и следит за тем, чтобы мы уделяли достаточное внимание эмоциональным стимулам. Если мы переносим внимание с эмоций на другие аспекты, это позволяет нам действовать более гибко.

Представьте себе, что увидели змею. Сначала это вызывает стандартную шоковую реакцию. Но затем в дело вступают более сложные области мозга и помогают найти альтернативные решения, которые во многих случаях являются, пожалуй, более предпочтительными. Возможно, вы говорите себе: «Большие круглые зрачки. Я об этом слышал. Это неопасно» или «Отбой тревоги. Я нахожусь в зоопарке». Теперь вы должны объяснить это своим глубже расположенным участкам мозга, что далеко не всегда так просто. Ведь число нейронных связей, ведущих от миндалевидного тела к МПФК, значительно больше, чем ведущих в обратном направлении{51}51
  Kim, M.J. et al. The structural and functional connectivity of the amygdala: From normal emotion tho pathological anxiety. Behav. Brain Res. 223, 403–410 (2011).


[Закрыть]. Чувства способны влиять на разум сильнее, чем разум на чувства.

Хорошая новость заключается в том, что не стоит стыдиться своих иррациональных страхов. Разумеется, вы понимаете, что, по данным статистики, самолеты попадают в аварии реже, чем автомобили. Вот только не можете объяснить это всем областям мозга. Палитру средств регуляции эмоций в общих чертах можно разделить на две категории: наступательную и оборонительную.

С помощью наступательных средств вы пытаетесь либо улучшить ситуацию, либо, если это не удается, интерпретировать ее в более или менее позитивном плане{52}52
  Gross, J.J. Emotion Regulation: Conceptual and Empirical Foundations. Handbook of Emotion Regulation 3-20 (2014). doi:10.1080/ 00140130600971135


[Закрыть] (от «как бы то ни было, я извлек из этого полезный опыт» до «возможно, Богу было угодно, чтобы я, катаясь пьяным на велосипеде, переехал белочку»),

С помощью оборонительных средств вы стремитесь отстраниться от ситуации, подавить негативные чувства и желание впредь думать об этом – короче говоря, дистанцироваться. Для такой реакции необходимы относительно новые области мозга{53}53
  Koenigsberg, H.W. et al. Neural correlates of using distancing to regulate emotional responses to social situations. Neuropsychologia 48, 1813–1822 (2010).


[Закрыть] и тренировка. Правда, эта стратегия не всегда является самой удачной.

Решение, какую стратегию выбрать – подавление или переосмысление, – отнюдь не простое. В большинстве случаев наилучшим выбором будет изменение интерпретации. Оно позволяет значительно эффективнее подчинить себе негативные эмоции, будь то воспоминания о печальном фильме или реальный конфликт во взаимоотношениях{54}54
  Goldin, P.R., McRae, K., Ramel W. & Gross, J.J. The Neural Bases of Emotion Regulation: Reappraisal and Suppression of Negative Emotion. Biol. Psychiatry 63, 577–586 (2008).


[Закрыть],{55}55
  Richards, J.M. & Gross, J.J. Emotion regulation and memory: the cognitive costs of keeping one’s cool. J. Pers. Soc. Psychol. 79, 410–424 (2000).


[Закрыть]. Такая тактика усиливает связь между префронтальной корой и миндалевидным телом. Чем она сильнее, тем легче у нас на душе{56}56
  Banks, S.J., Eddy, K.T., Angstadt, M., Nathan, P.J. & Luan Phan, K. Amygdala-frontal connectivity during emotion regulation. Soc. Cogn. Affect. Neurosci. 2, 303–312 (2007).


[Закрыть]. Даже в состоянии покоя от связи между этими двумя участками мозга зависят количество и сила наших страхов{57}57
  Kim, M.J., Gee, D.G., Loucks, R.A., Davis, F.C. & Whalen, P.J. Anxiety Dissociates dorsal and ventral medial prefrontal cortex functional connectivity with the amygdala at rest, Cereb. Cortex 21, 1667–1673 (2011).


[Закрыть].

У людей, часто подавляющих свои чувства, обычно увеличена островковая доля мозга{58}58
  Giuliani, N.R., Drabant, E.M., Bhatnagar, R. & Gross, J.J. Emotion regulation and brain plasticity: Expressive suppression use predicts anterior insula volume. Neuroimage 58, 10–15 (2011).


[Закрыть]. Пока не совсем ясно, что это может означать, но на первый взгляд к каким-то далеко идущим последствиям не приводит. Кроме того, решение о выборе тактики (подавление или переосмысление) оказывает влияние на наше восприятие. Импульсы, которым мы придали позитивный смысл, задерживаются в памяти прочнее, чем те, которые мы постарались подавить{59}59
  Hayes, J.R et al. Staying cool when things get hot: emotion regulation modulates meural mechanisms of memory encoding. Front. Hum. Neurosci. 4, 230 (2010).


[Закрыть].

Иными словами, если два человека ссорятся и один из них по-новому осмысливает суть конфликта, а другой подавляет свои эмоции, то первый лучше запомнит содержание беседы, а второй будет иметь лишь смутное, но зато эмоционально окрашенное воспоминание о ней{60}60
  Richards, J.M., Butler, E.A. & Gross, J.J. Emotion Regulation in Romantic Relationships: The Cognitive Consequences of Concealing Feelings. J. Soc. Pers. Relat. 20, 599–620 (2003).


[Закрыть]. А как же можно устранять недоразумения, если ты помнишь, что тебя обидели, но уже не можешь вспомнить, как именно? Разве можно одержать победу в следующем споре, если не помнишь, в чем заключался предыдущий?

Страдания окружающих ставят нас перед аналогичным выбором. Реакция участника нашего эксперимента на внезапно нахлынувшие отрицательные эмоции поначалу тоже заключалась в том, чтобы перекрыть поток страха, боли, паники и восстановить самоконтроль и способность к действию. Как мы уже знаем, в его распоряжении есть две стратегии – изменение отношения к ситуации, то есть направление потока по другому руслу, или возведение плотины. Нам известно, что первый метод, пожалуй, более эффективен, в частности потому, что подавление эмоций разрушает некоторые из важнейших социальных рефлексов.

А теперь опять поговорим об эмпатии. Свобода маневра, которую мы обретаем, противодействуя своим чувствам, не всегда хороша. В знаменитом эксперименте Милгрэма, который он проводил в 1960-е годы, человек демонстрировал не самые лучшие качества по сравнению с другими млекопитающими. В определенной степени его исследование, в ходе которого участники эксперимента, нажимая на кнопку, били током других людей (вообще-то это были актеры) и отчетливо слышали их громкие крики боли и просьбы о помощи, можно сравнить с электрошоковыми опытами над обезьянами и крысами.

Таким образом исследователи хотели ответить на вопрос, способны ли люди на действия, которых не удавалось добиться от животных. Причем люди должны были совершать их не из-за голода, а по распоряжению авторитетных лиц якобы из педагогических соображений. В качестве наказания за ошибки они должны были причинять незнакомому человеку сильную боль, воздействуя на него током. И они это делали, во всяком случае большинство из них. Одни ограничивались слабыми ударами, но другие поворачивали регулятор на полную мощность, до сектора, отмеченного красным цветом. Протеста не выразил никто.

Итак, наряду с эгоцентризмом и захлестыванием эмоциями есть еще третий фактор, который может помешать эмпатии. Мы можем ее подавить. Похоже, что люди вполне способны преодолеть естественный дискомфорт, который они испытывают, видя боль окружающих, во всяком случае, когда для этого есть причины или то, что они считают причинами.

Из всех социальных способностей, которые нам дает разум (а их немало), следует прежде всего отметить гибкость (как в хорошем, так и в плохом). Мы способны подавить в себе естественное сочувствие, но в то же время больше не отвечаем насилием на любую провокацию и, как правило, держим под контролем свои сексуальные влечения. В подобных ситуациях мы используем одни и те же области мозга как для стимулирования чувств, так и для их подавления{61}61
  Eippert, F. et al. Regulation of emotional repsonses elicited by threat-related stimuli. Hum. Brain Mapp. 28, 409–423 (2007).


[Закрыть]. Регуляция эмоций – это не дорога с односторонним движением.

С помощью таких утонченных социальных способностей мы справляемся с повседневными вызовами общества. И тот из нас, кто обладает лучшими навыками самоконтроля, добивается больших успехов в карьере и социальной жизни, а также реже болеет и попадает в зависимость от всяких сомнительных веществ{62}62
  Tangney, J.R, Baumeister, R.F. & Boone, A.L. High self-control predicts good adjustment, less pathology, better grades, and interpersonal success. J. Pers. 72, 271–324 (2004).


[Закрыть].

Контроль предоставляет нам выбор из множества различных вариантов действий. Вы можете посочувствовать человеку, успокоить его, умело отвлечь. Но в число вариантов могут входить также интриги, ложь, убийство и пассивноагрессивное пожимание плечами. Социальное поведение не равнозначно общественно приемлемому, доброжелательному или альтруистскому поведению. Это просто межличностные отношения. Если в «Фейсбуке» вы целенаправленно стравливаете людей друг с другом, то с научной точки зрения эти поступки подпадают под понятие социального познания, хотя с нравственной точки зрения их, конечно, следовало бы назвать асоциальными.

Итак, человеку могут быть свойственны циничные поступки, а их социальная подоплека может колебаться от шаткой до общественно опасной. Но это не повод, чтобы игнорировать просоциальную направленность человеческого мозга. Ведь в этом случае мы вместе с водой выплеснули бы и младенца. Если нам свойственна определенная степень сочувствия к окружающим, то не имеет особого значения, возводим мы стены между людьми, подвергаем их геноциду или каждые двадцать минут делаем на вокзале объявления об угрозе взрыва бомбы.

На самом деле все наоборот. Разница заключается не столько в нашем восприятии, сколько в конкретном вопросе «Что делать?». Сегодня мы уже знаем, как наш мозг воспринимает чувства других людей, осмысливает их и пытается взять под контроль. Мы понимаем, что должны соблюдать осторожность, чтобы эти чувства не захлестнули нас самих, чтобы не спутать их со своими собственными и в то же время не подавить полностью. Теперь нам осталось только разобраться с последствиями, выводами, которые наш мозг делает из чужих чувств, и реакцией на них. Что нам делать со всеми этими чувствами?