Текст книги "Адское Воинство"

«Наверху» – то есть в маленьком помещении, где стояли автомат с напитками и миска для кота и где Меркаде разложил на полу подушки, чтобы каждые три с половиной часа укладываться поспать. Лейтенант нашел предлог, позволявший ему несколько раз в день бывать там: кота надо было носить к миске. Меркаде взял эту обязанность на себя, и теперь они с котом засыпали рядышком. По мнению Ретанкур, с тех пор, как лейтенант и кот заключили этот союз, сон у Меркаде значительно улучшился, а его сиесты стали короче.

XII

Телефон в квартире капитана Эмери зазвонил посреди ужина. Он раздраженно снял трубку. Капитан вел относительно скромную жизнь, однако время ужина для него было чем-то вроде роскошной оздоровительной интерлюдии, которую он соблюдал с почти маниакальной неуклонностью. В служебной трехкомнатной квартире самая большая комната была отведена под столовую, где на столе всегда красовалась белая скатерть. На этой скатерти сверкали два предмета, уцелевшие от фамильного серебряного сервиза маршала Даву, бонбоньерка и ваза для фруктов, обе с имперскими орлами и монограммой. Когда скатерть становилась несвежей, прислуга Эмери втайне от хозяина переворачивала ее и расстилала изнанкой кверху, чтобы пореже приходилось стирать: эта женщина не испытывала никакого почтения к старому князю Экмюльскому.

Эмери не был дураком. Он сознавал, что постоянные напоминания о маршале скрашивают его, как он считал, унылое существование и повышают самооценку, ибо характер у капитана был совсем не тот, что у его бесстрашного предка. Когда-то он хотел стать военным, как его отец, но ему не хватило храбрости, и в результате из всех родов войск он выбрал жандармерию, а из всех завоеваний – победы над представительницами прекрасного пола. Он очень строго судил себя, но за ужином готов был все простить: этот счастливый час был также и часом снисходительности. Здесь, за столом, он чувствовал себя видным мужчиной и влиятельной личностью, и это ежедневное вливание нарциссизма возвращало ему силы. Все знали, что капитана нельзя беспокоить во время ужина, если только речь не идет о чем-то очень срочном. Вот почему голос бригадира Блерио звучал не очень уверенно.

– Тысячу извинений, капитан, но я подумал, что должен вас проинформировать.

– Насчет Лео?

– Нет, капитан, насчет ее собаки. Сейчас Лод живет у меня. Доктор Шази сказала, что пес серьезно не пострадал, но что в конечном счете комиссар Адамберг был прав.

– Ближе к делу, бригадир, – перебил его Эмери. – У меня ужин стынет.

– С тех пор как я взял Лода к себе, он так и не смог встать на лапы, а сегодня вечером его вырвало кровью. Я отвез его к ветеринару, а тот сказал, что у пса внутренние повреждения. Он считает, что Лода били в живот, и, скорее всего, ногами. Если это так, то Адамберг был прав и на Лео действительно напали.

– Отвяжитесь вы с вашим Адамбергом, мы без него выясним, что там произошло.

– Извините, капитан, просто я только что услышал эту новость от ветеринара.

– Он уверен в поставленном диагнозе?

– Абсолютно уверен. Он даже готов дать письменные показания.

– Вызовите его, пусть придет завтра с утра. Вы узнавали, как там Лео?

– Все еще в коме. Доктор Мерлан рассчитывает, что внутренняя гематома рассосется.

– На самом деле рассчитывает?

– Нет, капитан. На самом деле – нет.

– Вы отужинали, Блерио?

– Да, капитан.

– Тогда зайдите ко мне через полчаса.

Эмери бросил телефон на белоснежную скатерть и мрачно уселся перед тарелкой. К бригадиру Блерио, который был старше по возрасту, капитан относился неоднозначно. Как начальник он его презирал и ни во что не ставил его мнение. Блерио был простой бригадир, толстый, беспрекословно выполняющий приказы и совершенно необразованный. И в то же время благодаря добродушию Блерио – покладистости, как считал Эмери, – его бесконечному терпению, которое можно было принять за глупость, и умению держать язык за зубами ему можно было без всякого риска поверять свои тайны. Эмери то отдавал Блерио команды, как собаке, то держался с ним как с другом, близким другом, в чьи обязанности входило выслушивать его, утешать и подбадривать. Они работали вместе уже шесть лет.

– Дело принимает скверный оборот, Блерио, – сказал капитан, открывая ему дверь.

– Для Леоны? – спросил бригадир, усаживаясь на стул из ампирного гарнитура, на котором сидел обычно.

– Для нас. Для меня. Я просрал начальный этап следствия.

Поскольку маршал Даву славился своей грубоватой речью, так сказать, наследием лихих революционных лет, то Эмери тоже не считал нужным выбирать выражения.

– Если на Лео напали, Блерио, это значит, что Эрбье был убит.

– Почему вы думаете, что тут есть связь, капитан?

– Потому что люди так думают. Пораскинь мозгами.

– А что говорят люди?

– Что Лео многое знала о смерти Эрбье, ведь она многое знает обо всем и обо всех.

– Леона не сплетница.

– Это так, но у нее громадный ум и бездонная память. К счастью, мне она ничего не рассказала. Возможно, это спасло ей жизнь.

Эмери открыл бонбоньерку, в которой лежали леденцы, и подвинул ее к Блерио.

– Нам придется круто, бригадир. С парнем, который разбивает старой даме голову об пол, шутки плохи. Иначе говоря, у нас тут дикий зверь, дьявол во плоти, которому я позволил разгуливать на свободе. Что еще говорят в городе?

– Я же говорил вам, капитан: не знаю.

– Неправда, Блерио. Что говорят обо мне? Что я работал спустя рукава, так?

– Это ненадолго. Поговорят – и забудут.

– Нет, Блерио, на этот раз не забудут. Потому что они правы. Прошло одиннадцать дней с тех пор, как Эрбье исчез, и девять дней с тех пор, как мне сообщили о его смерти. Вначале я ничего не предпринял, потому что думал, это Вандермоты заманивают меня в ловушку. Ты ведь в курсе. Я просто не хотел подставляться. А когда нашли тело, я решил, что он покончил с собой, потому что меня это устраивало. Я ухватился за версию самоубийства и под этим предлогом умыл руки. И если они говорят, что смерть Лео будет на моей совести, то они правы. Ведь сразу после убийства Эрбье у нас был шанс что-то найти по свежим следам.

– Мы не могли предвидеть того, что случилось.

– Ты – нет, а я – да. А теперь у нас нет никаких улик, не за что зацепиться. Так всегда бывает. Хочет человек себя защитить – а в итоге оказывается беззащитным. Вот и учись на моем примере.

Эмери протянул бригадиру сигарету. Некоторое время они курили и молчали.

– А почему вам надо защищаться, капитан? Что конкретно вам угрожает?

– Приедут люди из Генеральной инспекции жандармерии, начнут копать – только и всего.

– Копать под вас?

– Естественно. Ты-то ничем не рискуешь, ты не начальник.

– Вам нужна помощь, капитан. Один в поле не воин.

– А кто мне поможет?

– Граф. У него длинные руки, до Парижа достанут. И еще генеральная инспекция.

– Достань карты, Блерио, сыграем партию-другую, надо же как-то отвлечься.

Блерио сдал карты с неуклюжестью, которой отличались все его движения, и капитану стало немного легче.

– Граф очень привязан к Лео, – заметил Эмери, начиная игру.

– Говорят, это была единственная любовь его жизни.

– И он вправе думать, что я в ответе за то, что с ней случилось. А значит, вправе послать меня к черту.

– Не надо произносить это слово, капитан.

– А что? – коротко рассмеявшись, спросил Эмери. – По-твоему, черт сейчас в Ордебеке?

– Кто его знает. Ведь у нас побывал Владыка Эллекен.

– Ты в него веришь, бедняга.

– Все может быть.

Эмери улыбнулся и выложил карту. Блерио покрыл ее восьмеркой.

– Ты невнимательно играешь. Наверно, задумался о чем-то.

– Это правда, капитан.

XIII

– Комиссар… – опять взмолился Мо.

– Заткнись, – буркнул Адамберг. – У тебя на шее веревка, а времени в обрез.

– Я не убиваю никого и никогда. Только тараканов у себя дома.

– Заткнись! – повелительно взмахнув рукой, повторил Адамберг.

Мо удивленно замолк. В комиссаре произошла какая-то перемена.

– Вот так-то лучше, – сказал Адамберг. – Я уже говорил: сегодня я не в том настроении, чтобы позволять убийцам разгуливать на свободе.

Перед глазами Адамберга снова возникла страшная картина – Лео, лежащая на полу в луже крови, – и он ощутил покалывание в затылке. Поймал на шее электрический шарик и бросил его на пол. Мо, наблюдавшему за комиссаром, показалось, что тот поймал на себе невидимого навозного жука. Инстинктивно он схватился за затылок.

– У тебя тоже шарик?

– Какой шарик?

– Электрический. Если пока его нет, то может появиться.

Мо непонимающе покачал головой.

– В твоем случае, Мо, мы имеем дело с циничным, расчетливым и очень могущественным убийцей. Это прямая противоположность психопату из Ордебека, который ни с того ни с сего набрасывается на людей.

– Не понимаю, о чем вы, – пробормотал Мо.

– Так, не имеет значения. Кто-то очень аккуратно убрал Антуана Клермон-Брассера. Не стану тебе объяснять, почему старый финансист стал кому-то поперек дороги, это долгая история, и тебя она не касается. Тебе надо знать только одно: отвечать за его смерть будешь ты. Так было задумано с самого начала операции. Будешь хорошо себя вести – выйдешь на свободу через двадцать два года, если не попытаешься поджечь свою камеру.

– Двадцать два года?

– Так ведь жертва – Клермон-Брассер, а не какой-нибудь там хозяин бистро. Правосудие, оно не слепое.

– Но если вы знаете, что я тут ни при чем, скажите это им, тогда меня не отправят за решетку.

– И не мечтай, Мо. Клан Клермон-Брассеров ни в коем случае не допустит, чтобы кто-то из его представителей оказался под подозрением. Их даже нельзя вызвать на допрос. Что бы ни произошло, правительство всегда будет их выгораживать. Такие, как ты или я, не просто маленькие люди по сравнению с ними. Ты – ничто, они – все. Вот как можно это сформулировать. И они выбрали тебя козлом отпущения.

– Но ведь доказательств нет, – прошептал Мо. – Не могут же меня осудить без доказательств.

– Могут, могут, не сомневайся. Поэтому давай не будем зря терять время. Я предлагаю тебе два года отсидки вместо двадцати двух. Согласен?

– Каким образом?

– Ты убежишь отсюда и спрячешься. Но учти: если завтра тебя здесь не будет, мне придется давать объяснения.

– Понимаю.

– Ты возьмешь ствол и мобильник у Меркаде – лейтенанта с косым пробором и маленькими ручками, – когда он заснет. Он постоянно засыпает.

– Но он тут не засыпал, комиссар.

– Не надо спорить. Он заснул, ты взял его ствол и телефон и спрятал их под одеждой, где-то сзади, за поясом. А Меркаде ничего не заметил.

– А если он станет утверждать, что ствол все еще при нем?

– Тогда он будет неправ, потому что ствол я у него заберу, равно как и телефон. По этому телефону ты позвонишь одному из твоих сообщников и скажешь, чтобы он ждал тебя снаружи. Ты приставил мне ствол к затылку и приказал, чтобы я снял с тебя наручники и надел их на себя. А потом заставил открыть заднюю дверь. Слушай внимательно: на улице перед воротами стоят двое часовых, справа и слева. Ты выходишь, держа меня на мушке, со свирепым видом. Таким свирепым, что часовые не рискнут тебя остановить. Сможешь?

– Не знаю. Может быть.

– Ладно. Я скажу этим ребятам, чтобы не двигались с места. Ты должен выглядеть так, чтобы каждому стало ясно: ты готов на все. Договорились?

– А если я не буду выглядеть таким решительным?

– Тогда я не поручусь за твою жизнь. Так что постарайся. На углу улицы есть дорожный знак – «парковка запрещена». Когда мы доходим до этого места, ты бьешь меня в подбородок и я падаю на асфальт. А ты бежишь изо всех сил вдоль по улице. Через тридцать метров перед лавкой мясника увидишь припаркованную машину, которая мигнет тебе фарами. Бросай ствол и быстро садись в нее.

– А мобильник?

– Оставишь здесь. Я выведу его из строя.

Приподняв тяжелые веки, Мо изумленно глядел на Адамберга.

– Почему вы это делаете? Люди скажут, что вы спасовали перед сопляком из уличной шайки.

– Что обо мне скажут, это мое дело.

– Вас будут подозревать.

– Не будут, если ты хорошо сыграешь свою роль.

– А это не ловушка?

– Два года тюрьмы или даже восемь месяцев, если будешь стойко держаться. Когда я найду дорожку, по которой смогу добраться до настоящего убийцы, тебе все же придется отвечать за вооруженное нападение на комиссара полиции и за побег. Два года. Ничего лучше предложить не могу. Берешь?

– Да, – выдохнул Мо.

– Но хочу тебя предупредить: они могли окружить себя такой неприступной стеной, что мне вообще не удастся поймать убийцу. В этом случае тебе придется убежать подальше, за океан.

Адамберг взглянул на часы. Если Меркаде сегодня не отступил от своего обычного расписания, то он сейчас спит. Адамберг открыл дверь и позвал Эсталера.

– Посторожи этого типа, я скоро вернусь.

– Он сказал что-нибудь?

– Вот-вот скажет. Ты тут глаз с него не спускай, я на тебя рассчитываю.

Эсталер улыбнулся. Он любил, когда комиссар упоминал о его глазах. Однажды Адамберг уже заверил молодого бригадира, что у него удивительно зоркие глаза и он видит буквально все.

Адамберг стал неслышно подниматься по лестнице, напоминая себе, что с восьмой ступеньки надо шагнуть сразу на десятую: на девятой все спотыкались. Ламар и Морель дежурят у входа, малейший шорох – и все пропало. Наконец он вошел в комнату, где стоял автомат с напитками: Меркаде, как всегда, спал на разложенных на полу подушках вместе с котом, который устроился у него на ногах. Перед тем как улечься, лейтенант услужливо отстегнул кобуру, и сейчас его «магнум» мог взять кто угодно. Адамберг почесал кота за ухом и быстро вытащил из кобуры пистолет. А вот с телефоном пришлось повозиться, он лежал в переднем кармане брюк. Через две минуты комиссар отпустил Эсталера и снова заперся в комнате для допросов вдвоем с Мо.

– Где я спрячусь? – спросил Мо.

– Там, где полицейским никогда не придет в голову тебя искать. В доме полицейского.

– Где?

– У меня.

– Спасибо, – сказал Мо.

– Да, вот так, придется обойтись подручными средствами. У меня было слишком мало времени, чтобы подыскать другое укрытие.

Адамберг послал сообщение Кромсу, а тот в ответ доложил, что Эльбо раскрыл крылья и готов взлететь.

– Пора, – сказал Адамберг и встал.

Он надел наручники, Мо приставил к его затылку дуло «магнума», и они пошли. Комиссар отпер две решетчатые двери, выходившие в большой двор, где стояли автомобили Конторы. Когда они направились к воротам, Мо положил руку на плечо Адамберга.

– Комиссар, – сказал он, – я не нахожу слов…

– Отложи это на потом, сейчас тебе надо сосредоточиться.

– Богом клянусь, я назову вашим именем моего первенца.

– Пошевеливайся, черт тебя дери, – процедил сквозь зубы Адамберг.

– И еще, комиссар…

– Что? Твоя йо-йо?

– Нет. Моя мама.

– Ее предупредят.

XIV

После ужина Данглар вымыл посуду и растянулся на старом коричневом диване, поставив нас столик перед собой стакан белого вина, а дети в это время доделывали уроки. Пятеро детей, они подрастают, скоро они разлетятся кто куда, но сегодня вечером об этом лучше не думать. Самый младший был не родной сын Данглара, и его синие глаза постоянно заставляли майора задумываться о том, кто же отец этого мальчика. Он единственный пока еще оставался несмышленым ребенком, и Данглар не торопился выводить его из этого состояния. Вернувшись с работы, майор не смог скрыть свое подавленное настроение, и старший из близнецов стал допытываться, в чем дело. Данглар не выдержал и рассказал о сцене, которая произошла между ним и Адамбергом, и о том, как комиссар стремительно скатывается к посредственности. На лице мальчика, а затем и на лице его брата-близнеца отразилось сомнение, и эти две недоверчивые физиономии, схожие как две капли воды, все еще стояли перед глазами майора, бередили его растревоженную душу.

Он услышал, как одна из девочек-близняшек повторяет домашнее задание по Вольтеру, великому насмешнику, издевавшемуся над простаками, которых так легко ввести в заблуждение, заставить поверить в ложь. Он вдруг приподнялся, опершись на локоть. Неприятный эпизод в Конторе – это всего лишь инсценировка. Заблуждение, ложь. Он почувствовал, как его разум, снова оказавшись на верном пути, заработал на предельной скорости. Он встал и резким движением отодвинул полный стакан. Если он не ошибся, то Адамберг сейчас экстренно нуждается в нем.

Через двадцать минут Данглар, запыхавшись, вошел в Контору. Он не заметил ничего необычного, парни из ночной бригады дремали под струей свежего воздуха от вентиляторов, которые они оставили включенными. Он дошел до кабинета Адамберга, увидел распахнутые решетчатые двери и побежал через двор к воротам так быстро, как только мог. На темной улице два бригадира вели под руки Адамберга. Комиссара, по-видимому, сильно ударили по голове, он с трудом передвигался. Данглар подошел к ним.

– Поймайте мне этого гада, – приказал бригадирам Адамберг. – Он запрыгнул в какую-то тачку и смылся. Я пришлю вам подкрепление.

Данглар, не проронив ни слова, помог Адамбергу дойти до кабинета и по дороге запер обе решетчатые двери. Комиссар не захотел садиться, он медленно осел на пол, между двумя комплектами оленьих рогов, и прислонился головой к стене.

– Врача? – сухо спросил Данглар.

Адамберг покачал головой.

– Тогда воды. Раненым это необходимо.

Данглар объявил тревогу, вызвал подкрепление, велел прочесать территорию вокруг Конторы, оповестить дорожную полицию, вокзалы и аэропорты и вернулся со стаканом воды, пустым стаканом и бутылкой белого вина.

– Как ему удалось с вами справиться? – спросил он, подавая комиссару стакан воды и откупоривая бутылку.

– Он взял ствол Меркаде. Что я мог сделать? – ответил Адамберг. Он залпом выпил воду и протянул стакан к бутылке, которую принес Данглар.

– Вино в вашем случае пить не рекомендуется.

– В вашем тоже, Данглар.

– В общем, вы дали себя поиметь, как желторотый птенец?

– В общем, да.

Один из бригадиров, стоявших у ворот, постучал и сразу же вошел. И протянул комиссару «магнум», продев мизинец в дужку над спусковым крючком.

– Лежал в водосточном желобе, – пояснил он.

– А телефон? Не нашли?

– Нет, комиссар. Мясник – он задержался после закрытия, чтобы проверить счета, – говорит, что какая-то машина, припаркованная у его лавки, вдруг рванула с места и укатила. Перед этим в нее сел мужчина.

– Мо, – выдохнул Данглар.

– Да, – подтвердил бригадир. – По описанию – он.

– Мясник запомнил номер машины? – спросил Адамберг, не выказывая ни малейшей тревоги.

– Нет. Он не выходил из лавки. Что нам делать дальше?

– Писать рапорт. Будем писать рапорт. Это всегда правильный ответ на такой вопрос.

Когда дверь за бригадиром закрылась, Данглар налил комиссару полстакана вина.

– Вы в состоянии шока, – участливо сказал он, – поэтому больше я вам налить не могу.

Адамберг нащупал в кармане рубашки помятую сигарету, украденную у Кромса, и неторопливо закурил, стараясь избегать взгляда Данглара, – казалось, этот взгляд ввинчивался ему в голову, словно очень тонкое и длинное сверло. Какого черта тут делал Данглар в такое позднее время? Мо ударил комиссара по-настоящему, подбородок сильно болел и, наверно, покраснел. Вот и хорошо. Потрогав подбородок, он нащупал ссадину, на пальцах осталась кровь. Очень хорошо, все идет по плану. Если бы только не Данглар с его сверлом; этого и боялся комиссар. Он знал, что от Данглара нельзя долго скрывать правду.

– Расскажите, как это произошло, – попросил Данглар.

– Да тут и рассказывать нечего. Он вдруг прямо озверел, упер мне в затылок ствол, и я ничего не смог сделать. А потом он убежал по поперечной улице.

– Как ему удалось связаться с сообщником?

– По телефону Меркаде. Он при мне послал сообщение. Как нам быть с рапортом? Мы же не можем написать, что Меркаде спал на службе!

– И правда, что написать в рапорте? – с расстановкой, упирая на каждое слово, произнес Данглар.

– Мы сдвинем время. Напишем, что Мо находился в комнате для допросов до девяти вечера. Если выяснится, что полицейский задремал, задержавшись на работе, его не станут наказывать. Думаю, коллеги проявят солидарность.

– С кем? – спросил Данглар. – С Меркаде или с вами?

– Что я, по-вашему, должен был сделать, Данглар? Нарваться на пулю?

– Неужели все было настолько серьезно?

– Да, настолько. Мо просто взбесился.

– Ну конечно, – произнес Данглар и отпил глоток вина.

В слишком проницательном взгляде майора Адамберг прочел свое поражение.

– Давайте начистоту, – сказал он.

– Давайте, – согласился Данглар.

– Но теперь уже поздно. Вы пришли слишком поздно, представление окончено. Я боялся, что вы догадаетесь, когда еще оставалось время. А вы замешкались, – разочарованно добавил Адамберг.

– Верно. Вы три часа водили меня за нос.

– Ровно столько, сколько мне было нужно.

– Вы псих, Адамберг.

Адамберг прополоскал рот вином из своего стакана.

– Это мне не мешает, – сказал он и проглотил вино.

– Но вы потянете за собой на дно и меня.

– Нет. Вы же не обязаны были догадываться. У вас и сейчас еще есть возможность притвориться идиотом. Выбор за вами, майор. Выходите из игры или оставайтесь.

– Я останусь, если вы приведете мне хоть какой-нибудь довод в его защиту. Кроме его взгляда.

– Об этом не может быть и речи. Если вы остаетесь, то без всяких условий.

– А иначе?..

– А иначе жизнь показалась бы вам пресной.

Данглар подавил в себе желание взбунтоваться, только стиснул стакан. Впрочем, подумал он, сейчас его гнев не так силен, как в тот момент, когда ему показалось, что вечно витавший в облаках Адамберг бесславно рухнул на землю. Некоторое время он размышлял, вполне сознавая, что делает это для виду.

– Ладно, – сказал он наконец.

Чтобы объявить о капитуляции, он подобрал самое короткое слово из всех возможных.

– Помните кроссовки, которые нашли у Мо в шкафу? Помните шнурки от них?

– Помню. Это кроссовки его размера. Что дальше?

– Я говорю о шнурках, Данглар. Концы шнурков вымокли в бензине на длину в несколько сантиметров.

– Ну и что?

– Это подростковые кроссовки, с удлиненными шнурками.

– Знаю, у моих ребят такие.

– И как ваши ребята завязывают шнурки на таких кроссовках? Подумайте хорошенько, Данглар.

– Обхватывают ими щиколотку сзади, а потом завязывают спереди.

– Вот именно. Когда-то было модно ходить с развязанными шнурками, а теперь, наоборот, они очень длинные, и их обматывают вокруг ноги, а уж потом делают узел спереди. Так поступают все, кроме разве что какого-нибудь старика, который давно сошел с дистанции, а теперь влез в эти кроссовки, но не знает, как они крепятся к ногам.

– Черт возьми!

– Да. Старик, который давно сошел с дистанции, которому, предположим, лет пятьдесят или шестьдесят, – предположим, один из сыновей Клермон-Брассера – купил подростковые кроссовки. Затянул на них шнурки и просто завязал спереди, как делали в его время. Поэтому концы шнурков тащились по земле и вымокли в бензине. Помните, я велел Мо надеть кроссовки?

– Помню.

– Он завязал шнурки по-своему, обмотал вокруг ноги и стянул узлом спереди. Если бы Мо поджег машину, бензин, конечно, остался бы у него на подошвах. Но не на концах шнурков.

Данглар налил себе вина в только что опустевший стакан.

– Это и есть ваш довод?

– Да, и он дорогого стоит.

– Вы правы. Но ведь вы начали разыгрывать перед нами комедию раньше, чем он надел кроссовки. Вы все знали уже тогда.

– Мо не убийца. Я с самого начала не хотел, чтобы он угодил в мышеловку.

– Кого из сыновей Клермон-Брассера вы подозреваете?

– Кристиана. Он уже в двадцать лет был законченным хладнокровным негодяем.

– Вам будут чинить препятствия. Где бы ни скрывался Мо, его поймают. Это их единственный шанс. Кто приехал за ним на машине?

Адамберг допил вино из стакана и ничего не ответил.

– Яблоко от яблони недалеко падает, – подытожил Данглар и тяжело поднялся с места.

– У нас уже живет один больной голубь, приютим и второго.

– Вы не сможете долго держать его у себя.

– Я и не планирую.

– Замечательно. И как мы будем вести себя дальше?

– Как обычно, – сказал Адамберг, выпутываясь из оленьих рогов. – Первым делом надо составить рапорт. У вас к этому особый талант, Данглар.

В эту минуту зазвонил его мобильник: определившийся номер был ему незнаком. Адамберг взглянул на циферблаты своих часов, которые в среднем показывали двадцать два ноль пять, и нахмурился. Данглар уже принялся сочинять лживый рапорт, с беспокойством думая о том, что из-за своей привычки поддерживать Адамберга в любой ситуации он вслед за комиссаром преступил границы дозволенного.

– Адамберг, – осторожно произнес комиссар.

– Это Луи-Никола Эмери, – глухим голосом сообщил капитан. – Я тебя разбудил?

– Нет. У меня только что сбежал подозреваемый.

– Отлично, – сказал невпопад Эмери.

– Лео умерла?

– Нет, она пока держится. А я вот нет. Адамберг, у меня забирают дела.

– Официально?

– Пока нет. Меня предупредил один коллега из Генеральной инспекции. Приказ будет подписан завтра. Стервятники, сукины дети!

– Мы ведь с вами это предвидели, Эмери. Вас отстраняют от должности или переводят в другой город?

– Временно отстраняют, в ожидании рапорта.

– Ну да, рапорта.

– Стервятники, сукины дети, – повторил капитан.

– А зачем звонишь?

– Лучше сдохнуть, чем видеть, как капитан из Лизьё возьмет расследование на себя. Даже святая Тереза[5]5
  Имеется в виду т. н. святая Тереза из Лизьё (Тереза Мартен, 1873–1897), монахиня, канонизированная в 1923 г. В детстве страдала галлюцинациями. (Прим. перев.)


[Закрыть] не задумываясь отдала бы его на растерзание Адскому Воинству.

– Секунду, Эмери.

Адамберг прикрыл трубку рукой и спросил у Данглара:

– Данглар, кто у нас капитан жандармерии в Лизьё?

– Доминик Барфон. Редкая сволочь.

– Что ты хочешь предпринять, Эмери? – спросил Адамберг, вернувшись к разговору.

– Хочу, чтобы этим делом занялся ты. Ведь оно, в конце концов, твое.

– Мое?

– Оно было твоим с самого начала, а по сути, даже еще раньше. С момента, когда ты вышел на Бонвальскую дорогу, не имея об этом деле ни малейшего представления.

– Я просто вышел подышать воздухом. И поесть ежевики.

– Рассказывай сказки кому-нибудь другому. Дело это твое, – не сдавался Эмери. – Если ты им займешься, я смогу втихаря помогать тебе и ты не станешь мне пакостить. А тот сукин сын из Лизьё меня в порошок сотрет.

– Ты из-за него хочешь, чтобы я занялся этим делом?

– Из-за него и еще потому, что дело это – твое, и ничье больше. Адское Воинство встало на твоем пути.

– Не впадай в истерику, Эмери.

– Но это правда. Он скачет в твою сторону.

– Кто «он»?

– Владыка Эллекен.

– Ты ни капельки не веришь во все это. Ты трясешься за свою шкуру.

– Да.

– Извини, Эмери, но ты ведь знаешь, что я не могу взяться за это расследование. Нужен хоть какой-нибудь предлог, а у меня его нет.

– Предлог не понадобится. Мы пустим в ход связи. С моей стороны поможет граф Ордебек. А ты найди кого-нибудь со своей.

– Зачем? Чтобы нарваться на неприятности с легавыми из Лизьё? Мне хватает своих неприятностей, Эмери.

– Но тебя не отстраняют.

– Что ты об этом знаешь? Я же тебе сказал: у меня сбежал подозреваемый. Из моего собственного кабинета, прихватив ствол одного из моих подчиненных.

– Это лишний повод к тому, чтобы добиться успеха в другом деле.

А ведь он прав, подумал Адамберг. Но кто же осмелится выступить против Владыки Адского Воинства?

– Твой сбежавший подозреваемый проходит по делу Клермон-Брассера? – спросил Эмери.

– Точно. Сам видишь, мой корабль дал течь, и надо срочно вычерпывать воду.

– Хочешь пообщаться с наследниками Клермон-Брассера?

– Еще как хочу. Но к ним не подберешься.

– Это ты не подберешься. А граф д’Ордебек – запросто. Знаешь, кому он продал свои сталеплавильные заводы? Антуану Клермону. В пятидесятые годы они вместе служили в Африке и порезвились там как следует. С графом мы друзья. Когда Лео поймала меня за штаны и вытащила из пруда, она еще была его женой.

– Забудь о Клермон-Брассерах. Мы нашли поджигателя.

– Это хорошо, но иногда хочется подчистить все вокруг, чтобы глубже понять суть дела. Просто так, из профессиональной гигиены, не ставя себе никаких конкретных целей.

Адамберг отнял от уха телефон и скрестил руки. При этом он задел пальцем комочек земли, который положил в карман рубашки, когда был в Ордебеке, то есть в полдень – менее двенадцати часов назад.

– Дай мне подумать, – сказал он.

– Но думай быстро.

– Я никогда не умел думать быстро, Эмери.

Медленно тоже, добавил про себя Данглар. Устроить побег Мо было просто безумием.

– Опять Ордебек, да? – спросил Данглар. – Вам мало, что прямо с утра на вас напустится все правительство в полном составе, вы хотите побороться еще и с Адским Воинством?

– Праправнук маршала Даву только что сложил оружие. Крепость можно взять без боя. Это произведет впечатление, не так ли?

– С каких пор для вас важно произвести впечатление?

Адамберг промолчал и начал прибираться у себя на столе.

– С тех пор, как я обещал Лео вернуться, – произнес он наконец.

– Она в коме, ей наплевать, она даже не помнит, кто вы.

– А я о ней помню.

В сущности, размышлял Адамберг, шагая домой пешком, Эмери, возможно, не так уж неправ, говоря, что это его расследование. Он сделал крюк, чтобы выйти на берег Сены, и выбросил в воду телефон Меркаде.