Текст книги "Европа Гутенберга. Книга и изобретение западного модерна (XIII–XVI вв.)"

Религиозный кризис и распространение мистицизма сыграли решающую роль в расширении спроса на книги и графические материалы – изображения религиозного характера – среди максимально широких кругов населения. Кроме того, речь идет об определенном факторе модерна, который подталкивает к индивидуальному чтению и большему применению народного языка в качестве письменного.

Здесь мы будем понимать под мистикой индивидуальный опыт Богообщения, к которому верующий приобщается через созерцание, совершаемое внутри его собственной души. В мистическом движении смешивается рефлексия мыслителей высокого полета и практика религиозной жизни широких кругов. Порой в условиях серьезного религиозного кризиса оно приобретает протестный характер, а его последствия весьма заметны в сфере экономики книги. Мы выяснили, что в номиналистических теориях, развитых в традиции Уильяма Оккама, проводится различие между областями человеческого разума и Божественного Откровения: хотя разум всегда позволяет верующему познавать лишь «иное, но не Бога», у верующего все же есть возможность пережить непосредственный опыт Богообщения посредством откровения и экстаза. Святилище откровения целиком и полностью находится внутри: «И только в глубине души, при свете, который называется чудесным, открывается божественная истина, сокрытая истина» (Ж.-А. Бизе). Распространение мистицизма связано с распространением нищенствующих орденов, францисканских (Уильям Оккам) и особенно доминиканских. В духе апостольской миссии, речь идет о том, чтобы одарить наиболее широкие массы опытом, который ранее ограничивался небольшой группой, что соответствует девизу ордена (contemplata aliis tradere – «передавать другому созерцаемое»). Бог может быть найден в каждом из нас:

в глубинах нашей души, где Он присутствует в большей степени, чем она присутствует сама перед собой; […] эти поиски совершаются посредством сосредоточения, которое избавляет нас от чувств, образов, от всякой формы, принесенной извне, и заставляет жить в себе самих; посредством внутреннего отречения, которое не считается с действиями нашего разума и нашей собственной воли и избавляет нас от нас самих; наконец, посредством самоотречения, которое позволяет душе вернуться к своему Источнику, а Богу – опустошить ее, избавив от того, что не есть Его произведение, чтобы наполнить Самим Собой пустоту, которую Он сотворил…[122]122
  La Mystique rhénane, Paris, 1963, в частности: Dollinger P. Strasbourg et Colmar, foyers de la mystique rhénane, (XIIIe-XIVe siècles), p. 3–13.


[Закрыть]

Хотя Бога можно найти в каждом из нас, поиски его все же опосредованы словом (проповедниками и апостольской миссией), письменными документами или религиозными изображениями. Имплицитно, эта схема является революционной: если каждый христианин может встретить Бога в самом себе, что же будет со статусом и первостепенной ролью Церкви, особенно в ту эпоху, когда она переживает ряд серьезных кризисов? Последняя заметная характеристика этих тенденций заключается, наконец, во взаимоотношении Церкви и университетов: их основатели – представители духовенства, но их действие разворачивается за пределами института Церкви, оно обращено на мирян и на максимально широкие городские круги. Это крайне важный момент – в плане одновременного расширения потенциальной аудитории читателей, или, иначе говоря, «потребителей» текстов и образов, статуса интеллектуала и переоценки роли обучения грамоте в обществе того времени.

Эрфурт, столица Тюрингии, – это город, который во второй половине XII столетия прошел череду значительных социальных и экономических изменений. Веком позже доминиканский приор Иоганн Экхарт (ум. 1328), преподававший до этого в Париже, Страсбурге и Кёльне, читает там проповеди на народном языке о необходимости уединения и частной молитвы[123]123
  Brunner F. Maître Eckhart et la mystique allemande // Contemporary philosophy: a new survey. V. 6, № 1, 1990, p. 399–420.


[Закрыть]. Тот, кого вскоре назовут «майстером Экхартом», говорит каждому о возможности познать Бога посредством мистического опыта и откровения. Булла Иоанна XII осудит в 1327 году 28 его тезисов, однако уже в следующем году Экхарт умрет. Его влияние остается довольно значительным в районах Средней Германии и долины Рейна: среди его учеников и последователей Иоганн Таулер из Страсбурга (ум. 1361), Генрих Сузо (ум. в Ульме в 1366 году) и уроженец Брабанта Ян ван Рёйсбрук (умер в Грюнендале в 1381 году). Таким образом, на территории между Тюрингией, долиной Рейна и Нидерландами сформировался один из центров западного модерна[124]124
  Нумерацию манускриптов «рейнского мистика», хранящихся в Национальной и университетской библиотеках Страсбурга см.: http://www-bnus.u-strasbg.fr/default-elibrairie.htm.


[Закрыть].

Двумя поколениями позже второй крупной фигурой реформистского движения оказывается Джон Уиклиф (ум. 1384)[125]125
  Workman H. B. John Wycliff, Oxford, 1926. McFarlane K. B. John Wyclifffe and the beginnings of English nonconformity, London, 1952.


[Закрыть]. Уиклиф, выпускник Баллиол-колледжа в Оксфорде, также является исключительно продуктом университета, доктором теологии он стал в 1372 году. Его работы, опирающиеся на схоластику, подводят к возможности религиозной реформы. Уже в своей работе De Dominio divino (1375) он начинает разрабатывать свою теорию Благодати, которую затем разовьет, критикуя институциональную Церковь посредством теории двух церквей: церкви Антихриста он противопоставляет невидимую церковь избранных в состоянии Благодати (трактаты De Ecclesia и Doctrinale). Официальная церковь – это не церковь избранных, многие ее институты и практики подвергаются критике, в том числе культ изображений, папство (De Dissenssione paparum), материальное богатство регулярных орденов и практика индульгенций. По Уиклифу, Библия – единственный источник христианской веры и морали (De Veritate Scripturae, 1378), таким образом, проблема ее чтения и возможной интерпретации становится фундаментальной. Проповедуя чтение Библии, в первую очередь, буквальное прочтение Священного текста, Уиклиф обращается к вопросам природы знака, роли метафоры и т. д., которым он посвящает свои работы Postilla, Trialogus (первый из его напечатанных – в 1525 году – текстов), De Veritate Sacre Scripture и Opus evangelicum, а также множество проповедей[126]126
  Самый важный манускрипт Уиклиффа, хранящийся в Англии, включает в себя 243 проповеди (Тринити-колледж, Кэмбридж, ms B-16.2).


[Закрыть]. Наконец, он переводит Библию на английский язык[127]127
  Современное издание: The Holy Bible (…) made from the Latin Vulgate by John Wyclifffe and his followers, Oxford, 1850, 4 vol.


[Закрыть]. В 1381 году он, однако, вынужден покинуть Оксфорд и уехать в Люттерворт, где умрет три года спустя.

Три тезиса Уиклифа осуждены Кентерберийскими синодами и признаны еретическими в 1382 году, включая его тезис о Евхаристии, который тоже связан с природой знака: хлеб и вино, согласно его мнению, сохраняют свою материальную субстанцию в причастии, в котором Христос физически не присутствует (трактаты De Eucharistia, Confessio 1381 года и одна часть Trialogus). Уиклиф пишет на латыни, в соответствии с университетскими правилами, но его тексты переводятся на народный язык, адаптируются и получают широкое распространение – как устное (благодаря проповедникам), так и письменное. Одна из наиболее важных рукописей – Floretum, сводка выдержек из тезисов Уиклифа, приведенных в алфавитном порядке и снабженных указателем. В прологе этого текста уточняется, что работа предназначена pauperes sacerdotes (бедным священникам), а отголосок ее влияния обнаруживается в многочисленных проповедях. В Англии эти позиции приведут к важным политическим последствиям из-за движения лоллардов («бормотунов»): наряду с оксфордскими кругами лолларды включают в себя также взбунтовавшихся крестьян, которые захватили Лондон в 1381 году, а также некоторые группы буржуазии, представителей низшего духовенства, иногда дворян и даже некоторых приближенных ко двору лиц. «Двенадцать заключений», вывешенных лоллардами в 1392 году на дверях Вестминстерского зала во время заседания Парламента, говорят, прежде всего, о критике Церкви и необходимости ее реформы. Как в Праге в начале XV века, так и затем в Виттенберге в 1517 году, мы имеем дело с принципом обнародования при помощи письменного слова, к тому же лолларды, чтобы придать большую силу своему сообщению, пишут на английском. Правда, в первые десятилетия XV века движение все больше напрямую связано с бунтами. Учение Уиклифа осуждено на Констанцском соборе в 1415 году: тело doctor evangelicus должно быть эксгумировано и сожжено, а прах рассеян. Этот приговор будет повторен в 1427 году и приведен в исполнение в 1428 году.

Влияние Уиклифа весьма существенно в совершенно других регионах: Праге и Богемии. Этому во многом способствует перемещение студентов, а также присутствие в Лондоне Анны, королевы Богемии, жены Ричарда II[128]128
  Bohacová M., dir., Ceská kniha v promenách staletí, Praha, 1990.


[Закрыть]. И в этом случае мы имеем дело с весьма современной геополитикой: богатство, полученное благодаря серебряным рудникам, позволяет королю Богемии взять на себя роль первого светского курфюрста Империи. Император Карл IV Люксембургский (ум. 1378) желает сделать из Богемии современное княжество со столицей в Праге. Город объединяет в себе функции военного командования, резиденции двора, административного управления и новой столицы архиепископа (1344). Там в 1348 году создается университет, который быстро становится самым значимым в немецкоязычном пространстве. В 1366 году император присоединяет к нему колледж (Collegium Carolinum). Карл IV желает быть властителем образованных людей, он приглашает к своему двору художников и интеллектуалов, заказывает обширную работу по составлению текстов и их копированию, в том числе и на чешском языке. Интерес к этим процессам максимально широкой публики объясняет заметное место народного языка как письменного. На чешский Библия переводится с конца XIV века, сохранилось несколько десятков ее экземпляров, датированных XV веком…[129]129
  Hlavácek I. Zum böhmischen Bildungs-u. Bibliothekswesen der ersten Hälfte des 14. Jts. // Scientia und Ars im Hoch-u. Spätmittelalter, Berlin, New York, 1994, t. II, p. 795–806.


[Закрыть] Однако трудностей становится все больше, столкновения между различными «нациями» среди студентов ведут к упадку университета в Праге, который все больше уступает университету в Лейпциге. Противоречия между немцами и чехами распространяются на духовенство, на которое помимо этого наложил свой отпечаток разрыв между высшими чинами иерархии и низшим духовенством. Увеличение экономических проблем и начало политического кризиса вызывает все больше призывов к реформированию Церкви и общества.

Роль ученика Уиклифа, важную в первое время, играет Иероним Пражский, но после 1409 года во главе движения становится Ян Гус (1369–1415), уроженец Гусиница (Южная Богемия) и ректор университета (1402–1403). Гус произносит проповеди на народном языке в новой Вифлеемской часовне в Праге, сочиняет гимны, переводит на чешский язык труд Уиклифа Trialogus, реформирует язык и орфографию. Он вступает во все более заметное противостояние с Церковью и критикует ее богатство, мирскую власть и светский дух. Радикализация движения ускоряет разрыв: архиепископ Праги, поддерживавший Гуса, пытается дистанцироваться от его тезисов. Гус, отказавшийся сжигать свои тексты уиклифского толка, отлучен от Церкви в 1410 году. Волнения перекидываются на Прагу, еще больше усиливаясь, когда Гус осуждает торговлю индульгенциями (1411) и пишет свою работу De Ecclesia (1412). Признание имманентности Божественного делает немыслимым его инструментализацию и дисквалифицирует религию договора: булла об индульгенциях публично сжигается в Праге в 1412 году. В Богемии письменный текст еще более явно, чем в Эрфурте или Оксфорде, оказывается в самом центре борьбы. Священное Писание – единственный ориентир, к которому у каждого должен быть непосредственный доступ, так что реформа Церкви ставит вопрос об обучении грамоте и использовании народного языка. Папа римский Иоанн XXII отлучает Гуса от Церкви, когда тот скрывается в Южной Богемии (1412). Он заявляет, что готов объясниться перед Собором и получает королевский пропуск в Констанц, но вскоре после приезда его арестовывают и призывают отречься от своих взглядов. Гуса приговаривают к казни и сжигают на костре 6 июля 1415 года. С чешской реакции на это событие начинаются первые Гуситские войны: первая пражская дефенестрация (1419), провозглашение «Пражских статей», которыми объявлялась Реформа (свобода проповеди, бедность духовенства, формирование национальной народной армии)…

Гуситы дали существенный импульс употреблению письменного языка и созданию переводов на народные языки, на чешский и верхненемецкий. Изучением Библии в Чехии занимаются во всех слоях общества. В конечном счете гуситы, как и лолларды, терпят поражение (в отличие от лютеран, которые придут спустя столетие), в том числе потому, что у них нет технологии распространения своих идей, которой станет книгопечатание. А главным образом из-за того, что их действия заставляют пересмотреть социальный и политический порядок, тогда как Лютер сделает совершенно иной выбор во время Крестьянской войны. Начиная с 1433 года лагерь умеренных дворян в Богемии все больше выступает против радикалов, которые будут разгромлены в битве у Липан (1434). Повышенное внимание к книге останется константой в Богемии вплоть до Новейшего времени[130]130
  Ducreux M.-É. Lire à en mourir: livres et lecteurs en Bohême au XVIIIe siècle // Les Usages de l’imprimé, Paris, 1987, p. 253–303.


[Закрыть].

Новый читатель, молчаливый, погруженный в текст и словно бы замкнутый в себе, остается наедине с предметом своего чтения и собственными размышлениями. Ничего удивительного в том, если это новое одиночество сопровождается развитием иной религиозной восприимчивости, более внимательной к тексту и образу, больше обращенной на внутренний опыт, а также подчас и на практику индивидуального религиозного благочестия. Эта тенденция более всего заметна в регионах, сильнее затронутых процессом модернизации на демографическом (урбанизация), экономическом и социальном уровнях. Происходящие перемены и трагическая неопределенность XIV столетия порождают в человеке тревогу, потребность найти прибежище в ином общении с Богом, опробовать другие формы и практики объединения и разделения ответственности внутри своего сообщества. Эта потребность в мистицизме укрепляется общей тенденцией к индивидуальному мышлению, а также кризисами, которые сотрясают Церковь как институт. Папская резиденция переносится в Авиньон (1305), затем начинается Великая Схизма (1378–1417) и скандальная конкуренция двух пап, которые отлучают друг друга от Церкви. Собор, наконец собравшийся в Констанце (1414–1418) под эгидой императора, предпринимает попытку восстановить единство и учение Церкви: реформа откладывается, папы Авиньона и Рима низложены, избирается папа Мартин V. Во Франции поэт Эсташ Дешам в своих произведениях откликается на настроение неуверенности и несчастья, казавшихся тогда чем-то всеобщим (1346–1406/1407):

 
Время боли и искушений, /
        Век плача, зависти и мук, /
Время стенаний и проклятий, /
        Век лживый и близкий к упадку, /
Ужасное время, от которого все не так, /
        Век лживый, полный гордыни и зависти,
Время бесчестное, безрассудное, /
        Век печали, укорачивающей жизнь…
 

Религиозное движение Devotio moderna (Новое благочестие), близкое к картезианству, зародилось в Нидерландах около 1375 года и также тесно связано с миром письменного текста.

Ян ван Рёйсбрук, прозванный Восхитительным, скорее всего, слушал Майстера Экхарта в Кельне. Рёйсбрук, бывший викарий в Соборе Сен-Мишель-э-Гюдюль в Брюсселе, удаляется в Суанские леса, чтобы предаваться там созерцанию и написанию двух больших работ на фламандском языке – «Трактат семи замков» и «Одеяние духовного брака». В его теории проводится различие между активной жизнью, нацеленной на уничтожение греха, внутренней жизнью, нацеленной на отказ от мира и подражание Христу, и, наконец, созерцательной жизнью как вершиной всего, то есть жизнью, в которой разум воссоединяется с Богом. Герт (Герардус) Гроте (ум. 1384) родился в семье богатого буржуа из Девентера – об этом городе мы еще поговорим. После обучения в Девентере, Ахене, Кёльне, Париже и Праге он обращается к мистицизму (1374) и встречает Рёйсбрука у регулярных каноников св. Августина в Грюнендале, неподалеку от Брюсселя (1377). Гроте переводит «Духовный брак» на латынь, уходит к монахам Мюнникхейзена и проповедует в епархии Девентера. В городе он собирает вокруг себя нескольких бедных учеников капитульной школы, затем мирян и клириков, которые образуют первую группу «Братства общей жизни»: братья не дают обетов, но живут вместе, объединяют свое имущество и следуют распорядку, основанному на молитве и труде, в котором важное место занимает копирование рукописей. Будущий известный книгопечатник Жос Бад, а тогда еще совсем молодой человек, свои первые уроки берет у Братьев из Гента, его родного города. Школа Девентера особенно прославится в 1470–1480 годы, когда ею будет руководить Александр Хегиус (1433–1490) и когда там будут учиться Фома Кемпийский и Эразм Роттердамский… Людвиг Дрингенберг (1410–1477), ректор школы в Селесте, также является учеником школы Девентера. Похожие сообщества, мужские и женские, появляются вскоре в Зволле, Амерсфорте и Делфте, затем движение распространяется на Рейнскую область, Северную Германию, Брабант и Фландрию. В 1387 году в Виндесхайме близ Зволле основывается монастырь регулярных каноников, который следует правилам св. Августина. Этот монастырь будет пользоваться впоследствии очень большим влиянием[131]131
  5e centenaire.


[Закрыть]. Напомним, наконец, что Жан Жерсон, настоятель собора Нотр-Дам в Брюгге в период 1397–1401 годов, знаком с «Братством общей жизни» и читает латинский перевод «Духовного брака», тогда как его собственные работы циркулируют в сообществах, примкнувших к движению devotio moderna.

Devotio moderna оказывает очень глубокое действие на область письменности. С одной стороны, картезианцы часто интегрированы в университетский мир, подобно Бартоломею Маастрихтскому (ум. 1446), который был доктором теологии, профессором, позднее деканом и ректором Гейдельбергского университета, прежде чем уйти в картезианский монастырь Рурмонда, а позднее Кёльна. Также нам снова встречается Иоганн Хейнлин, учившийся в Париже и сыгравший ключевую роль в распространении книгопечатания во Франции: Хейнлин в конце жизни уйдет в картезианский монастырь Базеля. Но «Братство общей жизни» также благоприятствует преподаванию в «маленьких школах» и обучению грамоте по всему региону старых Нидерландов, Северо-Западной и Северной Германии. Их практика чтения и познавания священных текстов сопровождается увеличением числа экземпляров и распространением аннотированных рукописных сборников, и они очень рано займутся книгопечатанием и книготорговлей (в Брюсселе, Мариентале, Ростоке…). Устанавливается индивидуальная связь между читателем и текстом, ставшим, прежде всего, опорой благочестия. Некоторые тексты, написанные мистиками, пользуются неизменным успехом на протяжении столетий.

Фигуры великих мистиков играют важную роль в этом движении: живое слово всегда действенно, и в третьей четверти XV века два персонажа занимают центральное место в devotio moderna. Уроженец Льежа, Дионисий Картузианец (ум. 1471) создает огромное количество произведений, как теологических трактатов, так и мистических текстов, он все прочел и воспринял, он сам переписывает и украшает миниатюрами свои манускрипты, он – doctor ecstaticus:

Видеть Вас [Бога], это как для духа видеть, что Вы совершенно невидимы, и чем больше он это видит, тем яснее он Вас созерцает…

Картезианцы из Кёльна первыми обращаются к учению Дионисия и занимаются изданием его произведений, постепенно публикуя подготовленные им комментарии к Священному Писанию. Вторая важная персона – Фома Кемпийский (ум. 1471), брат основателя монастыря Виндесхайма и бывший ученик Грота в Девентере. Вступив в 1406 году в конгрегацию Виндесхайма, он, по всей вероятности, является составителем и частично автором «О подражании Христу». «Подражание» – это сборник из четырех религиозных трактатов, который был завершен в 1441 году и имел колоссальное распространение – 700 рукописей, более 4000 печатных изданий вплоть до эпохи Новейшего времени (включая французский перевод части «О внутреннем утешении»)[132]132
  Père De Backer. Essai bibliographique sur le livre De Imitatione Christi, Liège, 1864. Первый французский перевод «Подражания» был сделан в Тулузе у Хенрикуса Мейера в 1488 г.


[Закрыть].

Успех доминиканской Библии свидетельствует об ожиданиях духовенства, которое хотело иметь в своем распоряжении текст Священного Писания в компактной и удобной форме, с тщательным постраничным расположением текста. Но расцвет мистицизма также объясняет растущий спрос на рукописную и печатную продукцию, которая могла бы помочь практикам благочестия. Две разные модели отвечают потребности внедрения этих практик в повседневную жизнь: с одной стороны, паломничество, функционирующее как praefiguratio вознесения; с другой – чаще духовные книги, в частности Библия, часословы, а также такие тексты, как «О Подражании Христу», «Искусство умирать» или «Зерцало грешной души», не говоря уже о религиозных изображениях. Молитвословы для мирян существовали начиная с IX века; в XIII столетии получает распространение, в особенности в регионе Иль-де-Франс, обычай объединять в специальный сборник молитвы и тексты из Библии и богослужебных книг. Местные наречия очень быстро появляются в текстах так называемых свободных молитв, при этом корпус литургических текстов, образующий фиксированное и обязательное ядро этих новых часословов, будет переведен только в XVI веке[133]133
  Leroquais V. Les Livres d’Heures manuscrits de la Bibliothèque nationale…, Paris, 1927–1943, 3 vol. См. также статью Альбера Лабарра о часословах в: Dictionnaire de théologie catholique.


[Закрыть]. Многочисленные изображения Благовещения представляют образы благочестия, отныне пронизывающего всю повседневную жизнь: сцена частной жизни в интерьере, Дева Мария склонилась над книгой, возможно, она читает свой часослов в тот момент, когда ей является ангел. Но можно вспомнить и изображение Девы Марии за шитьем в алтарной преграде Шартрского собора: молодая женщина склонилась над рукоделием с иглой в руке, на коленях у нее раскрыта небольшая религиозная книга, чтенье которой задает ритм ее дня. Альберт Лабарр подчеркивает, что «существовали часословы в любом ценовом диапазоне для самой разной публики»[134]134
  Le Livre dans la vie quotidienne [cat. d’exposition, Bibliothèque nationale], Paris,1975, p. 81.


[Закрыть], но образцом жанра становятся тома небольшого формата, очень дорогие и предназначавшиеся для высокопоставленных лиц. Некоторые из таких книг, роскошно иллюминованные, относятся к памятникам мировой живописи: «Часослов Жанны д’Эврё», иллюстрированный Жаном Пюселем и ставший одной из жемчужин великолепной библиотеки Карла V, – но кроме этого можно указать на «Часослов Этьена Шевалье», иллюстрированный Фуке, и в особенности на «Великолепный часослов» герцога Беррийского выполненный братьями Лимбургами…[135]135
  Шантийи, музей Конде. Reprod.: http://www.institut-de-france.fr/animations/berry/berry.swf.


[Закрыть]

Рядом с текстом находятся изображения, в которых приверженцы Нового благочестия черпают вдохновение для созерцания и размышлений[136]136
  Хейзинга И. Указ. соч., с. 294 и далее.


[Закрыть]. Изображение, легко ускользающее от рациональных категорий дискурса, позволяет с большей непосредственностью почувствовать безграничность Божественного, в котором можно сладостно потеряться. Отказ от слова в пользу молчания совершает уже Майстер Экхарт, говоривший о «бесформенной и безо´бразной бездне молчаливого и дикого божества». Таулер тоже говорит о «спокойной немоте», «пучине, в которой теряется любое сходство и любое несходство». Изображение выводит чистое и неприкрытое состояние Бога и вечности, оно сочетает в себе сладостное созерцание и головокружительные бездны забвения. Эта модель религиозной чувствительности оказывается у истоков весьма важной экономической активности – продажа предметов благочестия, таких как религиозные изображения или зеркала для паломничества, – феномен, о котором свидетельствуют изыскания Гутенберга в Страсбурге. Наконец, экономический аспект феноменов, связанных с практикой благочестивой жизни, приобретает еще большую важность, поскольку они образуют своего рода матрицу изобретения массового производства рукописей и в особенности печатных изданий.