Текст книги "Таинственный сад. Маленький лорд Фаунтлерой"

Глава 20
«Я буду жить, и жить вечно!»

Однако прошло больше недели, прежде чем они смогли выйти из дому – сначала было ветрено, а потом Колин чуть не подхватил простуду. Раньше он бы пришёл в ярость от такого стечения обстоятельств, но сейчас его слишком увлекали планы, которые надо было держать в тайне. К тому же чуть не каждый день к нему хоть на несколько минут заходил Дикон, чтобы рассказать, что происходит на пустоши, в аллеях парка, живых изгородях и на берегах ручейков. Он так увлечённо говорил о норах барсуков, выдр, мышей-полёвок и водяных крыс, а особенно о птичьих гнёздах, что Колин с Мэри просто дрожали от волнения. Немудрено – ведь «заклинатель зверей» повествовал обо всём этом с такими подробностями, что они прямо видели, какие удивительные, потрясающие дела творятся в подземном мире.

– Да, они живут совсем так же, как и мы, – говорил Дикон, – только им приходится дом себе строить каждый год заново. Вот они и спешат изо всех сил.

Но больше всего нашу троицу занимало, как, не привлекая внимания, переправить Колина в сад. Никто не должен был видеть, куда направятся Мэри и Дикон, когда дойдут до конца клумб и свернут на дорожку, идущую вдоль заросших плющом стен. С каждым днём Колин всё больше и больше укреплялся в мысли о том, что самое главное во всей их затее была окружающая её тайна. Её надо было сберечь во что бы то ни стало. Никому даже в голову не должно было прийти, что они что-то скрывают. Пусть все думают, будто Дикон и Мэри просто вывезли Колина погулять – они ему нравятся и он не возражает, чтобы они на него глядели. С восторгом, во всех деталях они обсуждали будущий маршрут. Сначала они проедут по этой дорожке, потом свернут на другую, пересекут третью, проедут меж клумбами, разбитыми вокруг фонтана, словно любуясь работой мистера Роуча, главного садовника. Это будет настолько естественно, что никому и в голову не придёт их заподозрить. Там они свернут в кусты и запутают след, пока не выйдут к стенам спрятанного сада. Всё было тщательно продумано – так во время войны полководцы продумывают план перехода.

Как и следовало ожидать, слухи о любопытных новшествах на половине больного проникли в людскую и достигли ушей конюхов и садовников. Всё же мистер Роуч изумился, когда ему передали распоряжение явиться в комнату к мастеру Колину – из работников там никто никогда не бывал, – так как с ним желал говорить сам больной.

– Ну и дела, – бормотал он про себя, торопливо меняя куртку. – Что же теперь будет? То на его королевское высочество и глянуть не смей, то вдруг он вызывает к себе совершенно незнакомого человека!

Мистер Роуч не был вовсе лишён любопытства. Колина он ни разу даже мельком не видел, зато слышал множество всяких разговоров о его мертвенной бледности, дурных манерах и истериках. Но чаще всего он слышал о том, что Колин на этом свете не жилец. Много ещё всякого болтали о его горбе и неподвижных членах люди, которые и в глаза его не видывали.

– Да, мистер Роуч, у нас перемены, – говорила миссис Медлок, поднимаясь вместе с главным садовником по задней лестнице в коридор, где находилась комната Колина.

– Будем надеяться, что к лучшему, миссис Медлок, – отвечал тот.

– Да уж к худшему вроде бы и некуда, – вздохнула миссис Медлок. – И как всё это ни странно, некоторые теперь могут хоть немного вздохнуть. Не удивляйтесь, мистер Роуч, если увидите там целый зверинец, да ещё и Дикона, сына Сьюзен Сауэрби. Он себя там чувствует вольготнее, чем мы с вами.

– Да он-то всюду будет чувствовать себя как дома, – отвечал мистер Роуч, – что в Букингемском дворце, что на дне угольной шахты. Только это не от наглости. Просто он такой славный парнишка!

Хорошо, что миссис Медлок его подготовила, а то бы он, верно, изумился. Стоило ему открыть дверь в комнату Колина, как большой ворон, восседавший на высокой спинке резного кресла, громким карканьем возвестил о приходе гостя. Мистер Роуч чуть не прыгнул за порог, забыв о своём достоинстве.

Ни на кровати, ни на диване юного раджи не было. Он сидел в кресле, а рядом стоял ягнёнок, которого он кормил из бутылочки, и весело помахивал хвостиком. Так делают все ягнята, когда их кормят. На спине у Дикона сидела белочка и сосредоточенно грызла орешек. Девочка из Индии сидела на скамеечке и смотрела на них.

– К вам мистер Роуч пришёл, мастер Колин, – объявила миссис Медлок.

Юный раджа обернулся и окинул взглядом своего верного подданного – так, во всяком случае, подумалось главному садовнику.

– Значит, это вы Роуч? – произнёс он. – Я послал за вами, чтобы отдать крайне важные распоряжения.

– Слушаю, сэр, – отвечал Роуч.

Уж не велит ли он срубить все дубы в парке или превратить фруктовые сады в заливные луга, мелькнуло у него в голове.

– Я сегодня после обеда выеду в своём кресле на прогулку, – молвил Колин. – Если свежий воздух мне не повредит, я, возможно, буду выезжать каждый день. В эти часы никто из садовников не должен приближаться к Длинной дорожке, что идёт вдоль садовых стен. Никто! Я выеду около двух часов, и все должны оттуда уйти, пока я не пришлю сказать, что они могут вернуться к работе.

– Слушаю, сэр, – отвечал мистер Роуч, радуясь, что дубы уцелели и что фруктовым садам ничто не грозит.

– Мэри, – спросил Колин, повернувшись к ней, – что говорят в Индии, когда хотят сказать, что разговор окончен?

– «А теперь я разрешаю вам удалиться», – отвечала Мэри.

Раджа махнул рукой.

– А теперь я разрешаю вам удалиться, – проговорил он. – Но помните – это очень важно!

– Карр-карр! – хрипло закаркал ворон. Впрочем, в его карканье не было ничего обидного.

– Слушаю, сэр. Благодарю вас, сэр, – отвечал мистер Роуч и вышел вслед за миссис Медлок из комнаты.

Оказавшись за дверью, он широко улыбнулся, с трудом сдерживая смех, – он был добрым человеком.

– Ну и ну! – воскликнул он. – Манеры величественные – дальше некуда! Будто не мальчик, а всё королевское семейство, включая принца-консорта, и все в одном лице!

– Да уж, – вздохнула миссис Медлок. – Посмотрели бы вы, как он нами помыкает с тех пор, как встал на ноги! Он уверен, что так оно и должно быть.

– Может, с возрастом пройдёт, – предположил мистер Роуч, – если он выживет, конечно.

– Что ж, одно я знаю наверняка, – сказала миссис Медлок. – Если он выживет, а эта индуска здесь останется, ручаюсь, она его научит, что весь апельсин, как говорит Сьюзен Сауэрби, одному заполучить никогда не удастся. Глядишь, и он узнает, какова его доля!

Колин меж тем с облегчением откинулся на подушки.

– Теперь всё в порядке! – воскликнул он. – Сегодня я его увижу! Сегодня я в него войду!

Дикон со своими зверюшками вернулся в сад, а Мэри осталась с Колином. Он не выглядел усталым, но был задумчив. Обедали молча. Мэри недоумевала и в конце концов решилась спросить его, в чём дело.

– Какие у тебя глаза огромные, Колин, – сказала она. – Ты когда задумаешься, они прямо как плошки! О чём ты сейчас думаешь?

– Мне интересно, какой она окажется, – отвечал Колин.

– Кто? Малиновка?

– Весна. Ведь я весну никогда не видел. Из дому почти не выходил, а когда выходил, то её не замечал. Я о ней даже и не думал.

– В Индии я тоже её не замечала, потому что там её и не было, – вспомнила Мэри.

У Колина, несмотря на его болезнь и замкнутый образ жизни, воображение было куда живее, чем у Мэри, к тому же он столько часов провёл, рассматривая дивные иллюстрированные книжки.

– В то утро, когда ты прибежала со словами: «Она пришла! Она пришла!» – мне всё вдруг так странно показалось. Будто ты говорила о великолепном шествии под звуки громкой музыки! У меня в книжке есть такая картинка – толпы красивых людей с детьми, с гирляндами цветов и цветущими ветками, все смеются, ликуют, пляшут и дуют в трубы. Я потому и сказал: «Может, мы услышим, как трубят в золотые трубы!» – и попросил тебя распахнуть окно.

– А знаешь, это и вправду так! – воскликнула Мэри. – Представь, если бы все деревья, цветы и другие растения, все птицы и звери собрались вместе и прошли торжественным шествием! Они бы, конечно, плясали, пели и свистели – вот тебе и музыка!

И оба рассмеялись – но не потому, что мысль показалась им глупой, а потому, что она им ужасно понравилась.

Вскоре пришла сиделка, чтобы одеть Колина. Она заметила, что если раньше он лежал не двигаясь, пока она натягивала на него одежду, то теперь он сел и стал ей помогать, продолжая болтать и смеяться с Мэри.

– Сегодня один из его хороших дней, сэр, – сказала сиделка доктору Крейвену, который зашёл взглянуть на Колина. – У него такое хорошее настроение, что и сил словно стало побольше.

– Я зайду ещё днём, когда он вернётся с прогулки, – обещал доктор Крейвен. – Я должен проверить, как она на него подействует. Мне бы только хотелось, – прибавил он тихо, – чтобы он позволил вам его сопровождать.

– Я скорее откажусь от места, чем соглашусь с таким предложением, – заявила сиделка с неожиданной твёрдостью.

– Я пока ничего не предлагаю, – отвечал врач нервно. – Посмотрим, посмотрим… Дикону я бы и новорождённого доверил.

Самый дюжий лакей снёс Колина вниз и уложил его в кресло-каталку, возле которого уже стоял Дикон. Камердинер подложил Колину под голову подушки и закутал его пледами – раджа махнул рукой ему и сиделке.

– Я разрешаю вам удалиться, – произнёс он.

Те тут же удалились, хотя надо признать, что, закрыв за собой двери дома, оба рассмеялись.

Дикон осторожно покатил кресло. Мэри шла рядом, а Колин откинулся на подушки и поднял лицо к небу. Голубой купол уходил высоко вверх, а в хрустальной вышине, словно птицы с распростёртыми крыльями, плыли белоснежные облачка. Тёплый ветерок веял с вересковой равнины, донося незнакомые терпкие ароматы. Грудь у Колина высоко вздымалась, огромные глаза жадно вбирали всё вокруг.

– Сколько разных звуков! – воскликнул он. – И поют, и свистят, и перекликаются! А чем это ветер пахнет?

– Это дрок начинает цвести, – отвечал Дикон. – А‐а, вот и пчёлки на него налетели!

На дорожках, по которым они двигались, не было ни души. Всем садовникам с их помощниками было велено уйти подальше. И всё же наша троица углубилась в кустарник и прошла меж клумб у фонтана, следуя тщательно разработанному маршруту, – эта таинственность доставляла им такое удовольствие! Наконец они свернули на Длинную дорожку, идущую вдоль стен, и в предвкушении того, что сейчас увидят, перешли почему-то на шёпот.

– Вот это место, – прошептала Мэри. – Здесь я ходила и думала, думала…

– Правда? – переспросил Колин, жадно оглядывая ровную завесу из плюща. – Но я ничего не вижу. Тут нет никакой дверки.

– И я так думала, – сказала Мэри.

Наступило чудесное молчание – все трое затаили дыхание. А кресло всё катилось.

– Вот сад, где работает Бен Везерстаф, – заметила Мэри.

– Да? – снова откликнулся Колин.

Ещё несколько шагов – и Мэри снова зашептала:

– Вот здесь малиновка перелетела через стену.

– Да? – воскликнул Колин. – Ах, вот бы она снова прилетела!

– А тут, – продолжала торжественно Мэри, ткнув пальцем в большой куст сирени, – она уселась на кучку земли и указала мне, где ключ.

Колин приподнялся и сел.

– Где? Где? Там? – вскричал он, и глаза у него стали огромными, как у волка в сказке про Красную Шапочку.

Дикон остановился – встало и кресло.

– А вот сюда, – сказала Мэри, подходя вплотную к стене, – сюда я подошла, чтобы с ней потолковать, когда она прощебетала мне что-то со стены. А вот плющ, который отнесло тогда в сторону ветром.

И она раздвинула зелёную завесу.

– Неужели это… – От волнения у Колина перехватило дыхание.

– Вот ручка – и дверка! Дикон, вкати-ка его… Вкати его побыстрее!

Дикон изо всех сил толкнул кресло – оно весело и ровно вкатилось в сад.

Но Колин, хоть он и вскрикнул от восторга, снова откинулся на подушки, прикрыл глаза ладонями и не открывал их, пока не оказался внутри. Он будто боялся взглянуть. Тут кресло словно по мановению волшебной палочки остановилось, дверка захлопнулась. Колин отнял от глаз ладони и с жадностью огляделся. Ярко-зелёная пелена из нежных маленьких листочков затянула стены, землю, деревья и свисающие плети вьющихся роз; на траве под деревьями и в серых вазонах, поставленных в нишах, всюду сверкали золотые, багряные, белые пятна; над его головой розовели и снежно белели ветви деревьев, шелестели крылья, кто-то свистел и гудел, и плыли, плыли дивные запахи. Солнце нежно ласкало ему щёки. Мэри и Дикон с изумлением взглянули на Колина. Внезапно он разительно изменился – на его белое, без кровинки, лицо, на шею, на руки упали яркие розовые блики света.

– Я выздоровлю! Выздоровлю! – закричал Колин. – Мэри! Дикон! Я буду здоров! Я буду жить, и жить вечно!

Глава 21
Бен Везерстаф

Странно, что в этой жизни мы лишь изредка испытываем уверенность в том, что будем жить вечно. Порой это чувство посещает нас на рассвете, если он тих и задумчив. Бывало, выйдешь из дому, станешь поодаль, откинешь голову и смотришь, смотришь в вышину, наблюдая, как неспешно разгорается бледное небо и наступают чудные перемены, а потом взглянешь на восток и чуть не вскрикнешь от восторга, и сердце замрёт от всегда удивительного, величественного восхода солнца – а ведь это повторяется каждое утро в течение многих, многих тысяч лет. Тут-то и почувствуешь – на миг или два – уверенность, что будешь жить вечно. А не то бывает, что стоишь один в лесу на закате – таинственный золотой свет тихо сквозит меж ветвей и, кажется, снова и снова медленно говорит тебе что-то, чего ты, как ни старайся, не умеешь расслышать. Или ещё, когда глядишь в тихую бескрайнюю синеву ночного неба, усеянного миллионами звёзд, которые смотрят на землю, словно ждут чего-то, проникаешься верой, а порой в этом убеждает далёкий звук музыки или взгляд чьих-то глаз.

Так произошло с Колином, когда он впервые услышал поступь весны в высоких стенах потаённого сада. Казалось, в тот день весь мир посвятил себя тому, чтобы явить одному мальчику своё совершенство, сердечность и дивную красоту. Из одной лишь небесной своей доброты весна явилась, чтобы на этом небольшом пространстве показать ему всё, что только было в её силах. Не раз Дикон изумлённо замирал на месте и тихо тряс головой.

– Ну и ну! – повторял он. – Я двенадцать лет прожил, мне уж тринадцатый пошёл, а такого денька я за все годы не видал!

– Да, день великолепный, – соглашалась Мэри, вдыхая весенний воздух. – Такого, клянусь, с Cотворения мира не было!

– А как по-твоему, – проговорил мечтательно Колин, тщательно выговаривая слова на йоркширский манер, – это всё специально для меня так сделано?

– Нет, вы только послушайте! – обрадовалась Мэри. – Ты уж и по-йоркширски заговорил! И как хорошо – просто трудно поверить!

Всё в этот день было чудесно.

Они подкатили кресло под сливу, снежно-белую сливу в цвету, которая так и звенела от пчёл. Ветви сливы раскинулись над креслом, словно балдахин над троном сказочного короля. А рядом стояли вишни и яблони, готовые вот-вот зацвести; ветки их розовели и белели на солнце, а один или два цветка уже раскрылись. Небо глядело синими дивными глазами меж цветущими ветками сливы.

Мэри и Дикон немного поработали, а Колин смотрел на них. Они несли ему на показ всякую всячину: раскрывающиеся или плотно закрытые почки, веточку с чуть распустившимися листочками, упавшее на землю перо дятла, скорлупу, из которой недавно вылупился птенец. Дикон не спеша катил кресло, то и дело останавливаясь, чтобы Колин мог взглянуть на творящиеся кругом чудеса. Медленной процессией двигались они по саду, словно по владениям сказочного короля, глядя на скрытые повсюду таинственные сокровища.

– Интересно, а малиновку я увижу? – спросил Колин.

– Не беспокойся, скоро ты её часто будешь видеть! – отвечал Дикон. – Как птенцы вылупятся, она так и будет здесь мелькать! Взад-вперёд, взад-вперёд, просто голова закружится! Так и будет носиться с червяками в клюве, а червяки-то больше её самой! А птенцы, как её завидят, так будут кричать, что она вконец растеряется, какой из ртов прежде кормить. Все-то рты разевают, все пищат! Матушка говорит: «Когда я вижу, как бедной малиновке приходится трудиться, чтобы все эти рты накормить, так я рядом с ней ну просто барыня-бездельница, право слово!» А птахи трудятся в поте лица своего – только никто этот пот не видит!

Все трое рассмеялись, но тут же зажали рты руками, вспомнив, что их могут услышать. Колину ещё несколько дней тому назад объяснили, что говорить в саду надо потише, а ещё лучше шёпотом. Такая таинственность пришлась ему по душе, и он изо всех сил старался соблюдать это правило, да только трудно сдержать смех в разгар веселья.

С каждой минутой они находили что-нибудь новое, и с каждым часом солнце сияло всё ярче. Кресло снова поставили под сливу, Дикон уселся на траву и уже вынул было свирель, как вдруг Колин увидел нечто, чего раньше не замечал.

– Какое старое дерево… вон там, правда? – спросил он.

Дикон посмотрел на дерево, стоявшее вдали. Мэри тоже на него посмотрела – оба замолчали.

– Да, – мягко произнёс наконец Дикон.

Мэри задумчиво глядела на дерево.

– Ветки такие серые, и нигде ни листочка, – продолжал Колин. – Они совсем мёртвые, правда?

– Это уж точно, – согласился Дикон. – Только оно всё увито стеблями роз, а когда они зацветут, то закроют мёртвые ветки листьями и цветами. Тогда оно не будет таким мёртвым, а станет здесь самым красивым!

Мэри всё не сводила глаз с дерева.

– Большая ветка у него как будто обломилась, – заметил Колин. – Интересно, как это случилось.

– Давно это было, – отвечал Дикон. – А‐а! – с облегчением воскликнул он и тронул Колина за плечо. – Гляди-ка! Малиновка! Несёт что-то в клюве!

Колин едва-едва успел краем глаза увидеть, как в воздухе мелькнула красногрудая птичка: она пронеслась сквозь ветви и исчезла в заросшем уголке сада. Колин радостно засмеялся и откинулся на подушки.

– Несёт им что-то к чаю! Видно, уже пять. Я бы и сам от чая не отказался.

Опасность миновала.

– Нет, это просто чудо, что малиновка как раз в ту минуту пролетела! – доверительно сказала потом Дикону Мэри. – Я знаю, это чудо!

Оба боялись, что Колин начнёт расспрашивать про старое дерево, ветка которого обломилась десять лет назад. Такая возможность была – Дикон озадаченно почесал в затылке.

– Сделаем вид, что оно ничем от других не отличается, – предложил он. – Мы же не можем ему сказать, что произошло на самом деле. Бедняжка! Если он заговорит о нём, надо… надо его отвлечь.

– Да-да, конечно, – согласилась Мэри. – Развеселить как-нибудь…

Только ей самой, когда она смотрела на старое дерево, было не очень-то весело. В эти минуты она думала о том, правда ли то, что рассказал ей Дикон. Он озабоченно взлохматил свои рыжие кудри, его голубые глаза вдруг как-то мягко засветились.

– Миссис Крейвен была такая красивая… и такая милая, – произнёс он с расстановкой. – Матушка говорит: «Может, она в Мисселтвейт прилетает, чтобы за мастером Колином присмотреть – как все матери, если их на тот свет забирают». Понимаешь, они просто не могут не возвращаться! Может, это она и была в саду, может, она и надоумила нас взяться за работу и привезти его в сад.

Сказать по правде, Мэри думала, что Дикон имеет в виду колдовство. Она верила в колдовство. В глубине души она полагала, что Дикон и сам немного колдун, добрый конечно, потому и люди его любят, а звери и птицы знают, что он им друг. Может, потому и малиновка прилетела в тот самый миг, когда Колин задал опасный вопрос? Дикон над Колином весь день колдовал – и вон как Колин изменился! Трудно было поверить, что он когда-то вопил, и бился, и кусал подушку, как сумасшедший. Он уже не был таким мертвенно-бледным. Розовый отблеск, лёгший в саду на его лицо, шею и руки, не вовсе исчез. Лицо его уже не казалось сделанным из воска или слоновой кости.

Они видели, как малиновка несколько раз пролетела в гнездо, держа в клюве корм, и это навело их на мысль о том, что неплохо бы и им подкрепиться. Колин решил, что пора выпить чаю.

– Пойди и скажи кому-нибудь из слуг, чтоб принесли нам корзину и оставили её у дорожки с рододендронами, – попросил он Мэри. – А потом вы с Диконом принесёте её сюда.

Это была хорошая мысль – осуществить её было нетрудно. Когда же на траве расстелили белую скатерть, а на ней появились поджаренный хлеб с маслом, булочки и горячий чай, все трое так и накинулись на еду. Две-три птицы, спешившие по своим семейным делам, задержались, чтобы узнать, что здесь происходит, и отведать крошки со стола. Орешек и Скорлупка схватили по кусочку булки и прыгнули на деревья, а ворон цапнул целую половинку и, отлетев в сторонку, стал клевать её, рассматривать и вертеть, хрипло выражая своё мнение, пока наконец не решил заглотнуть её всю разом.

День медленно катился к закату. Солнце уже не сияло так ярко, пчёлы разлетались по домам, а птицы мелькали всё реже. Мэри и Дикон сидели на траве, корзинка из-под еды была упакована. Колин лежал, откинувшись на подушки, – его густые волосы были убраны со лба, а лицо приобрело вполне естественный цвет.

– Не хочу, чтобы этот день кончался, – сказал он. – Но завтра я опять сюда приеду, и послезавтра, и послепослезавтра, и послепослепослезавтра тоже.

– Вот уж надышишься свежим воздухом вволю, правда? – подхватила Мэри.

– Ни на что другое я теперь не соглашусь, – отвечал Колин. – Я видел весну; теперь я должен увидеть лето. Я должен увидеть, как всё тут будет расти. Я сам здесь буду расти.

– Это уж точно, – подтвердил Дикон. – Ты у нас ещё будешь здесь скоро ходить… и копать, как все остальные… Вот увидишь!

Щёки у Колина вспыхнули.

– Я?! – вскричал он. – Ходить?! И копать?!

Дикон осторожно взглянул на него. Ни он, ни Мэри никогда не спрашивали, что у него с ногами.

– Конечно будешь, – отвечал Дикон уверенно. – У тебя… у тебя ведь есть ноги, как у всех.

Мэри готова была уже испугаться, но Колин ответил:

– Да, ноги у меня не болят. Только они до того худые и слабые и так дрожат, что я просто боюсь на них вставать.

Мэри и Дикон с облегчением вздохнули.

– Перестанешь бояться – и встанешь, – бодро ответил Дикон. – А бояться ты скоро перестанешь!

– Да? – откликнулся Колин и смолк, словно погрузясь в глубокую думу.

Все трое молчали. Солнце спускалось всё ниже. Настал тот час, когда всё вокруг замирает, – долгий день, полный волнений, подходил к концу. Колин, судя по всему, с удовольствием отдыхал. Даже зверюшки притихли и, собравшись все вместе, устроились возле детей. Ворон уселся на нижнюю ветку сливы, подобрал одну ногу и сонно прикрыл глаза серой плёнкой. Мэри подумала: уж не захрапит ли он сейчас?

Вот почему все вздрогнули, когда Колин вдруг приподнял голову и в тревоге громко зашептал:

– Кто этот человек?

Дикон и Мэри с трудом поднялись.

– Где? – тихо спросили они.

Колин указал на высокую стену у них за спиной.

– Глядите! – взволнованно прошептал он. – Нет, вы только посмотрите!

Мэри и Дикон повернулись. Над стеной торчала голова Бена Везерстафа – он гневно взирал на них со своей стремянки. Увидев, что Мэри смотрит на него, он погрозил ей кулаком.

– Будь я женат, а ты моя дочка, – крикнул он, – я бы тебя выпорол!

И он поднялся ещё на одну перекладину стремянки, словно собираясь спрыгнуть в сад и схватить Мэри. Однако, увидев, что она подошла к стене, он, похоже, передумал и так и остался стоять на верхней перекладине, грозя кулаком.

– Я тебя сразу заподозрил! – кричал он. – Глаза бы мои на тебя не смотрели! Ещё когда тебя впервой увидел. Тоща, как щепка, бледна, как снятое молоко, и всё расспрашивает-расспрашивает и всюду нос суёт. Сам не знаю, как это ты меня обошла! Если бы не малиновка… тьфу!..

– Бен Везерстаф! – крикнула Мэри, как только к ней вернулся голос. Она стояла как раз под ним и тяжело дышала от волнения. – Бен Везерстаф, это малиновка меня сюда привела!

Бен Везерстаф пришёл в такую ярость, что, казалось, так и спрыгнет сейчас в сад.

– Врунья ты, вот что! – возопил он. – На малиновку свою вину сваливаешь! Хотя с неё станет – дерзкая птаха! Она тебя привела?! Как бы не так! – Он запнулся. Его мучило любопытство, и он не сумел сдержать себя. – Только как ты сюда всё же попала?

– Меня малиновка привела, – упрямо повторила Мэри. – Она, конечно, не знала, что мне дорогу показывает, только так оно и было! Но я не могу тебе всего отсюда рассказать, когда ты так кулаком размахиваешь!

В эту минуту Бен разжал кулак, а челюсть у него отвисла: он увидел, как за спиной у Мэри кто-то движется по траве.

Колин до того поразился, услышав вопли Бена Везерстафа, что поначалу просто сидел и слушал как зачарованный. Однако спустя немного он пришёл в себя и махнул Дикону рукой.

– Ну-ка подкати меня к стене! – приказал он. – Подкати поближе и остановись прямо перед ним!

Вот почему Бен Везерстаф открыл от удивления рот: он увидел, как к нему, словно роскошная карета, катится кресло с подушками и пледами, а в нём лежит молодой раджа с высокомерным и не терпящим возражений взглядом и грозит ему исхудавшей белой рукой. Кресло остановилось под самым носом у Бена Везерстафа. Немудрено, что у него отвисла челюсть.

– Ты знаешь, кто я такой? – вопросил раджа.

Бен Везерстаф уставился на него. Его старые красноватые глаза взирали на Колина с ужасом, словно он вдруг увидел призрак. Он глядел, не в силах отвести от него глаза, глядел и молчал и только сглатывал комок, стоявший в горле.

– Ты знаешь, кто я? – ещё высокомернее повторил Колин. – Отвечай же!

Бен Везерстаф поднял свою заскорузлую руку и медленно провёл ею по глазам и по лбу – а потом ответил неожиданно дрогнувшим голосом.

– Кто ты? – повторил он. – Ещё бы не знать – глаза-то материнские, точь-в-точь! Бог знает, как ты здесь оказался. Но это ты и есть, бедный калека.

Колин совсем забыл про свою спину. Он всхлипнул, резко выпрямился и сел.

– Никакой я не калека! – закричал он с яростью. – Ещё чего!

– Он не калека! – задрав голову, подхватила с возмущением Мэри. – У него даже самой маленькой шишечки на спине нет! Я знаю… я смотрела… ничего у него нет!

Бен Везерстаф снова провёл рукой по лицу, он смотрел и смотрел, словно не веря своим глазам. Рука у него тряслась, рот подёргивался, а голос дрожал. Невежественный и бестактный старик, он помнил лишь то, что слышал от кого-то.

– У тебя что ж… спина не скрючена? – спросил он хрипло.

– Нет! – крикнул Колин.

– И… ноги не кривые? – снова спросил Бен дрожащим и вконец осипшим голосом.

Нет, это уж было слишком! Колин не закатил, как раньше, истерику: его нервная энергия устремилась в другое русло. Что ноги у него кривые, ещё никто никогда не говорил, даже шёпотом. И теперь слова старого Бена Везерстафа возмутили его до глубины души. Гнев и оскорблённая гордость заставили его забыть обо всём, придав ему неожиданную, почти сверхъестественную силу.

– Иди сюда! – крикнул он Дикону, срывая укрывавшие его пледы. – Иди сюда! Сию же минуту!

Миг – и Дикон подбежал к креслу. Мэри ахнула и побледнела.

– Он сможет! Сможет! У него получится! – быстро-быстро бормотала она.

Два-три яростных усилия – и пледы полетели на землю: Дикон поддержал Колина, тот выпростал худые ноги, ступил на землю – и выпрямился. Он стоял прямой, как стрела, и очень высокий; голова его была откинута назад, глаза метали молнии.

– Посмотри на меня! – бросил он Бену Везерстафу. – Нет, ты только взгляни на меня! Ты! Смотри же!

– Он такой же прямой, как и я! – вскричал Дикон. – Как любой парень в Йоркшире!

И тут Бен Везерстаф совершенно сразил Мэри. Он поперхнулся, сглотнул, слёзы внезапно побежали по его обветренному лицу, и он всплеснул руками.

– До чего же люди лгут! – вырвалось из его груди. – Как лгут! Ты бледен, как привидение, и худ, как палка, но на тебе ни сучка ни задоринки нет. Ты ещё станешь мужчиной. Благослови тебя Господь!

Дикон крепко держал руку Колина, но тот и не думал шататься. Он ещё больше выпрямился и поглядел Бену Везерстафу в лицо.

– В отсутствие моего отца, – сказал он, – я здесь хозяин. Ты должен мне повиноваться. Это мой сад. Не смей никому о нём заикнуться! Спускайся со стремянки и иди к Длинной дорожке – мисс Мэри тебя встретит и приведёт сюда. Я хочу с тобой поговорить. Мы думали без тебя обойтись, но теперь придётся посвятить тебя в нашу тайну. Поторапливайся!

Сморщенное лицо Бена Везерстафа было всё ещё мокрым от слёз, вдруг хлынувших из его глаз. Казалось, он не может наглядеться на стройную фигурку Колина, стоявшего прямо, с откинутой головой.

– Ах, парень, – шептал он. – Голубчик ты мой! – Внезапно опомнившись, он притронулся к своей соломенной шляпе рукой и сказал: – Да, сэр! Слушаю, сэр! – И исчез за стеной.