Текст книги "Песнь Сорокопута. Да здравствует принц!"

– Чистокровный помогает низшему – это же смешно. Что тебе на самом деле надо от меня? Добраться до Скэриэла? Поквитаться с ним?

– Поквитаться? Он успел чем-то мне навредить? – Люмьер озорно взглянул на меня. – Это поэтому вы в бегах? Скэриэл что-то натворил здесь или в Центре?

«Натворил – это ещё мягко сказано».

– Ладно, шутки в сторону, – серьёзно проговорил он. – Я хочу заключить с ним сделку.

– Сделку? Ещё скажи, клятву на крови.

– На крови? – Люмьер тихо рассмеялся. – Кто-то в наше время ещё верит в клятву на крови?

Я молча шёл, ничего не понимая. Люмьер, похоже, не знает, что клятва на крови действительно работает, а ведь именно её мы заключили со Скэриэлом. Возможно, есть вещи, которые даже чистокровным не известны. А может…

– Так ты следил за мной? Давно? – Я требовательно схватил его за рукав куртки.

Люмьер повернулся и, прищурившись, спросил в ответ:

– Почему вы покинули дом в Центральном районе? Почему прячетесь? Что у вас произошло?

– Не твоё собачье дело, – огрызнулся я, брезгливо отпустив его рукав. Вопросом на вопрос, что за тупая тактика!

– Вот ты злюка, – усмехнулся он, остановившись рядом.

Я закатил глаза.

– Уж какой есть…

Я осёкся: он вдруг опять притянул меня ближе, нагло сжав плечи ладонями. Я испуганно застыл.

– Не двигайся. Тот мужчина сзади.

– Что? – прошептал я и попытался дёрнуться, но Люмьер меня остановил.

– Стой, пусть думает, что мы те самые друзья из стрип-бара.

– Да чёрта с два он поверит! – шикнул я. Сердце колотилось как бешеное.

Он нашёл меня? Вычислил даже в этом убогом наряде? Твою ж мать!

– Закинь руку мне на плечо, – велел Люмьер, поглядывая куда-то в сторону позади меня. – Для достоверности. О чём мы там в баре говорили? О вчерашнем матче и Марте, верно?

Но тут терпение кончилось.

– Иди на хрен! – Я оттолкнул его и огляделся.

Никого хоть отдалённо напоминающего того здоровяка не было.

– Тест не пройден, – весело выдохнул Люмьер. – Будь он действительно здесь, тебя бы поймали!

– Что? – Щёки горели от негодования. Кажется, даже температура поднялась. Стало жарко и душно, перед глазами всё поплыло от гнева. Он издевается надо мной!

– Но ничего, мы над этим поработаем. – Он развернулся на носках. – Идём. Нас ждёт важный разговор. Конечно, если тебе дорога жизнь Скэриэла.

– Ты думаешь, я после всего этого тебе поверю?

Тут он остановился и хмуро посмотрел на меня.

– А вы познакомились в интернате или это случилось до? – задумчиво спросил Люмьер.

Я задрожал всем телом. Никто не должен был знать, что Скэриэл из интерната.

– Идём, Джером. – Хмурая складка на его лбу разгладилась, он лучезарно улыбнулся и протянул мне руку. – Не бойся, я на твоей стороне.

6

В кабинете было темно и тихо, лишь с первого этажа доносился приглушённый шум торжества – званый ужин в нашем доме стал горячей темой в Центральном районе. Сложив руки за спиной, отец стоял у плотно зашторенных окон. Время от времени он отодвигал тяжёлую ткань и наблюдал за тем, как к нам съезжаются гости. В холле их встречал Гедеон. От лампы с абажуром, стоявшей на кофейном столике, исходил тусклый свет. Паркет, книжные шкафы, письменный стол и кресла зловеще утопали в тени. Отец стоял без движения: не хотел, чтобы кто-то его увидел в окне. Мы оба не проронили ни слова с момента, как вошли, но я знал: это затишье перед бурей.

– Присядь.

Я растерянно замер, но сделал так, как он просил. Неужели разговор будет долгим? Именно отец должен был встречать гостей, как хозяин дома, а не Гедеон.

– Тебе сегодня стоит быть осторожным. – В голосе отца ощущалась тревога.

– Почему? – Я посмотрел на его спину – безупречный костюм сидел идеально. Начало не предвещало ничего хорошего. Может, Гедеон рассказал отцу про последний инцидент со Скэриэлом? Я внутренне содрогнулся от одной только мысли.

Не поворачиваясь, отец тихо проговорил:

– К нам приедет Франк Лафар. Он уже бывал у нас на званых ужинах.

– Кажется, я припоминаю, – неуверенно произнёс я. – Он офицер, верно?

– Да, он команданте из ОМПН. – Отец взглянул на меня – в темноте его лицо было немного пугающим, подозреваю, что и моё не лучше, – и проговорил: – Понимаешь, чем они занимаются?

Я задумался. ОМПН был главным органом исполнительной власти в Октавии, примером чести и доблести в лицее и сущим кошмаром для таких, как Сильвия и Чарли.

– Отдел Миграции?

– Отдел Миграции Полукровок и Низших, – поправил меня отец.

– Мистер Лафар приедет с проверкой? – поспешно спросил я.

– Сегодня он наш гость, но это не мешает ему вынюхивать и выслеживать. Команданте всегда готов поймать парочку нелегальных полукровок или низших. – Отец повернулся ко мне и выразительно нахмурил брови.

Только сейчас я осознал всю тяжесть нашего положения.

– Вы хотите сказать… – скривил я губы.

– Он питает особую страсть к охоте, – подтвердил отец. – На нелегалов.

– Его интересует кто-то из нашей прислуги?

– К счастью, нет. Но это всё равно не помешает ему, если надо, устроить допрос Кэтрин или Лоре. – Отец сел за письменный стол и сомкнул пальцы в замок. – Но на этот раз ему нужен твой дружок.

– Скэриэл? – Я фыркнул. – Его здесь даже нет.

Отец заговорил негромко, но серьёзно, так что я весь подобрался и навострил уши.

– Команданте интересует наша семья, ведь мы покровительствуем полукровке в поступлении в Академию Святых и Великих.

– А мы покровительствуем? – Я вопросительно изогнул бровь.

– Ты подписал письмо, Гедеон решил стать его наставником, а я, – он сделал многозначительную паузу, встал, вновь отодвинул штору, рассматривая подъезжающих гостей, и произнёс: – выступил перед Советом Старейшин в его защиту.

– Вы сделали что? – Я изумлённо воззрился на него.

Он повернулся и неторопливо проговорил:

– Я выступил за поступление полукровки в главное высшее учебное заведение чистокровных. И не только я. Со мной из знакомых тебе лиц был Ян Кагер, дядя Леона. И Реджерет Дон, отец Бернарда. Они вместе со мной состоят в оппозиционной фракции. Она называется «Новая Октавия».

Секундная пауза.

Неужели они с мистером Кагером и мистером Доном хотят помочь Скэриэлу? Это звучало настолько неправдоподобно, что я даже подумал, а не разыгрывает ли меня отец? Но это совсем не в его духе.

«Новая Октавия».

Именно туда хочет попасть Гедеон. Туда раньше рвался и я. Но что теперь? Может, оппозиционная фракция отца поможет мне свергнуть Совет старейшин? Но захочет ли «Новая Октавия» поддержать наследника Бёрко? Рано или поздно мне придётся узнать ответы на эти вопросы. Не хотелось даже думать, что будет, если отец не поддержит моего вступления на престол.

– Но вы ведь всегда были против Скэриэла.

– Я не был лично против него, – твёрдо возразил он. – Я был против вашей дружбы и его влияния на тебя. Повторюсь, я считаю, что полукровки в первую очередь должны работать. Каждому своё место. И мне было бы спокойнее, если бы ты дружил только с чистокровными.

Я лихорадочно обдумывал его слова.

– Но тогда как?.. – я запнулся.

Отец рассказывал, что в прошлом сумел отсрочить закон о принудительной стерилизации низших, который упорно продвигают старейшины во главе с Фредериком Лиром. Но закон о депортации низших в Запретных землях и усилении охраны Центрального района уже скоро вступит в силу. И вот теперь отец выступил перед Советом старейшин, чтобы поддержать Скэриэла.

– Нужно подстраиваться под новые реалии, – словно читая мои мысли, сказал отец.

– Вы хотите помочь Скэриэлу?

– Можешь воспринимать это как помощь, но буду честен, я придерживаюсь иных целей, – сухо отчеканил он. – Поддержка твоего друга не входит в список моих приоритетов.

Это не то, что я хотел услышать, но был признателен отцу за честность. В последнее время она была в дефиците в моей жизни.

– Что сказали старейшины? – наконец вымолвил я.

– Они метали молнии, – усмехнулся отец.

– Они его не пропустят?

Сев в кресло, отец неторопливо проговорил:

– Они мечтают о том, чтобы «запихнуть его в яму, из которой он выбрался». Цитирую дословно. Ситуация со всех сторон непростая.

– Что вы имеете в виду?

Отец устало выдохнул. Он выглядел вмиг постаревшим на десяток лет. Сказывался сильный стресс, да и, признаться, я подкидывал ему лишних проблем.

– Соседние страны всегда были недовольны закрытой политикой Октавии. В последнее время всё немного усложнилось. Нам некуда расти. Всё, что можно было продать октавианцам, мы продали. Уровень жизни стагнирует. Экономика, наука, культура не могут развиваться в вакууме. – Отец пустился в долгие объяснения. Голос его звучал монотонно, словно он повторял эти слова много раз. – Кто-то ещё с нами сотрудничает, ведь мы производители поликремния – это ценное сырье для создания микрочипов и солнечных модулей. Мы поставляем его дёшево, быстро и массово: ради этого на наши заводы и загнано так много низших. Но здесь мы далеко не уникальны, не сможем всегда держаться на сырье. Рано или поздно оно иссякнет. А другие страны перестанут закрывать глаза на то, что здесь творится. Вспомнят все наши грехи. И, например, наложат эмбарго. Да и их ВПК давно опередили наш…

– И что нужно Октавии? – тихо спросил я, будто боялся, что нас кто-то услышит.

– Развитие и диалог. – Отец сделал глубокий вдох и продолжил: – Сейчас мы придерживаемся нейтралитета. Октавия не входит ни в один союз или альянс. Но, кажется, все равно повторяет собственные ошибки, да?

И правда. Я вспомнил уроки отечественной истории: то, как в 1604 году Блэзиус Ксавьер Бёрко захватил Октавию и положил начало императорской династии. Три века мы оставались в стороне от крупных конфликтов, но потом, желая расширить территории, вступили в мировые войны – на стороне Германии. Октавия помогала только продовольствием и финансами, не войсками, беря в пример политику Испании и Португалии. И все же это был позорный, чудовищный профашистский период. В учебниках эти годы прописаны сухо и кратко, верхушку, принявшую те решения, подвергли трибуналам. Октавия дорого за всё заплатила, и после поражения мировое сообщество вынудило её стать нейтральной. Да и сами Бёрко этого пожелали. Но дальше пути Октавии с другими странами сильно разошлись. И наш мне не нравился.

– Сейчас мы никого не трогаем и нас никто не трогает, – добавил отец. – Здесь свои плюсы и минусы. Но повторюсь, ресурсы не вечны, и за нами пристально наблюдают. В будущем нам нужно привлечь международные инвестиции и дать понять: мы готовы к сотрудничеству. Сейчас главный работодатель у нас – государство, соответственно, и только у чистокровных есть шанс стать высококвалифицированными специалистами. Полукровки – рабочая сила, про низших я даже не говорю. У нас столько рабочих рук в стране, столько умных голов, и они нуждаются в хорошем образовании. Если дать полукровкам совсем немного свободы, они смогут экспоненциально увеличивать экономику Октавии.

– Совет старейшин этого не понимает?

– Мы разделились во мнении. Многие не хотят ничего менять. Они вцепились в свои кресла в Совете, закрыли глаза и зажали уши. – Голос отца звучал сердито. – Совет старейшин сейчас наверху пищевой цепочки, им нет смысла что-либо менять. Они аргументируют свою точку зрение тем, что экономические взлёты это, конечно, хорошо, но если дать свободу полукровкам, то неизбежно их интересы приведут к критическим для чистокровных последствиям. – С каждым сказанным словом он словно ещё больше злился. – По их мнению, чистокровные могут потерять свои места. Им проще и безопаснее оставить всё как есть. Это бесконечный спор между двумя кардинально противоположными группами.

– А что вы, отец?

– Я, само собой, в числе тех, кто считает, что страна, как любое живое существо, должна развиваться.

– И я тоже так считаю, – твёрдо кивнул я. – Нам нужно меняться.

– Чтобы влиться в мировое сообщество, мы должны провести ряд радикальных реформ в стране.

Отец говорил гладко, но я чувствовал, что что-то не так.

– Дать права только полукровкам? – задумчиво уточнил я.

– Про низших даже разговор не ведётся. Это моментально отпугнёт всех старейшин.

Подобный ответ меня расстроил. Но я знал, что начинать надо с малого, и надеялся, что в будущем права получат все в Октавии.

– Но как всё это связано со Скэриэлом?

Отец откинулся на спинку кресла.

– Он маленький винтик в большой системе изменений. Даже появился в нужный момент. Можно сказать, что его поступление будет красивым прецедентом в глазах международного сообщества. Это докажет, что Октавия готова к изменениям и они направлены на свободу и равноправие. Именно этого и ждут от нас соседние страны. Старейшины не хотят принять тот факт, что это сыграет нам на руку и будет выгодно в долгосрочной перспективе.

Скэриэл будет марионеткой в руках Совета старейшин. Я испытывал противоречивые чувства по этому поводу. Отец был до ужаса искренен: он не хотел помочь Скэриэлу, он хотел его использовать. Выгода, не более. Скэриэл был для него маленькой, но нужной деталью, вовремя подвернувшейся под руку.

Между тем отец уверенно продолжал:

– При правильном раскладе Скэриэл Лоу может стать нашим тузом. К этому я и апеллирую. По большей части Совет старейшин согласен только на то, что им выгодно. Я обставил всё так, чтобы они поняли, что это выигрышная кандидатура для поступления. Как говорил Цицерон: «Следует не только выбирать из зол наименьшее, но и извлекать из них самих то, что может в них быть хорошего». – Он сделал паузу и проговорил: – Поступление полукровки в элитное учебное заведение – наименьшее из зол, но извлечь мы можем из этого выгоду для всей страны.

Отец взял со своего стола маленькую позолоченную фоторамку и передал мне.

– Лука хотел изменений.

– Лука?

Я узнал ту самую фотографию, на которой радостно улыбались девять молодых мужчин. В центре компании выделялось красивое и величественное лицо Лукиана Модеста Бёрко, по правую руку от него стоял Уильям Хитклиф. Мои два отца: родной и приёмный.

– Последний император Октавианской Империи. – Отец помедлил и тихо закончил: – Мой лучший друг. И теперь он покоится в склепе.

– Как и вся его семья, – тихо произнёс я.

Остался только Киллиан.

Остался только я.

Я крепко сжал фоторамку в руках, словно от этого зависела моя жизнь.

Иногда я задавался вопросом: кем бы я сам хотел быть? Готье Хитклифом, сыном банкира, или Киллианом Парисом Бёрко, сыном императора – бессонными ночами эти тревожные мысли не давали мне покоя.

– Лука, – он откашлялся и исправился, – Лукиан, Северина, Паулина и малыш Паскаль. Да, вся.

Я долго всматривался в лица на фотографии, где два моих молодых отца выглядели счастливыми.

– Слышал, что вы все были друзьями.

– Да, – улыбнулся отец. – Попробуй угадать, кто здесь кто.

Я пристально всмотрелся в знакомые лица, молодые и беззаботные.

– Вас я сразу узнал. – Я указал на молодого Уильяма Хитклифа. – Это, кажется, дядя Леона, совсем не изменился. – Я продолжал водить по снимку пальцем. – А вот тут отец близнецов. Это мистер Вотермил и мистер Дон. Остальных не узнаю.

– Остальных ты не знаешь. Рядом со мной Маркус Уолдин, отец Люмьера. Чуть подальше Рэйвен Романо и Дариус Котийяр.

Те самые две семьи, чьи фамилии Люмьер не желал называть.

– Вы похожи на одну команду.

– Да. – Отец бросил тихий смешок. – Мы были очень дружны в те годы. Во дворце нас в шутку называли «Девять достойных». Слышал что-нибудь об этом?

– Честно говоря, нет.

– Думаю, что в Академии об этом расскажут. – Он выдохнул. – «Девять достойных» – это, как ты уже понял, девять легендарных героев. Они были олицетворением идеала рыцарства в Средние века. Среди них: Гектор, боец Троянской войны. Его многие знают после прочтения «Илиады» Гомера, – перечислял он, загибая пальцы. – Великие полководцы Александр Македонский и Гай Юлий Цезарь. Предводитель еврейского народа Иисус Навин. Давид, царь объединённого царства Израиля и Иудеи. Иуда Маккавей, он руководил восстанием евреев. Король Артур, – с улыбкой проговорил он, – Сильвия точно тебе в детстве читала о нём книги.

Я охотно кивнул.

– Кто там ещё остался… Король Карл Великий, его ещё называют «Отцом Европы». И последний, крестоносец Готфрид Бульонский. Конечно, мы были не такими великими и легендарными, как они, но название за нами закрепилось.

– «Девять достойных» – это девять семей? – Я вернул фотографию.

– Да. – Отец поставил фоторамку на место, поднялся и вновь подошёл к окну. – Бёрко, Хитклиф, Уолдин, Кагер, Брум, Вотермил, Дон, Романо и Котийяр.

Все они были приближёнными императора, а сейчас состоят в Совете. Все они – кроме покойного Маркуса Уолдина – могут быть убийцами моей настоящей семьи.

Отец молча посмотрел в окно и нервно произнёс:

– Он приехал.

– Кто?

После всех этих разговоров о выгоде, винтиках и «Девяти достойных» на секунду я забыл, почему мы здесь оказались.

– Франк Лафар. Я надеялся, что он не порадует нас своим визитом. Мне нужно его встретить. Гедеону лучше тоже держаться от него подальше. – Отец поправил галстук. – Старайся не оставаться с ним наедине. Он опасен.

– Опасен для меня?

– Для всех нас. Он – доверенное лицо Совета Старейшин. С его мнением считаются. И он ненавидит полукровок и низших всей душой.

– Не проще ли закрыть перед его носом дверь?

Внезапно отец разразился низким приятным смехом. Давно я его не слышал.

– Знаешь, я бы очень хотел это сделать, – улыбнулся он. – С превеликим удовольствием когда-нибудь последую твоему совету.

Я смущённо улыбнулся в ответ. Уже в дверях отец остановился, будто бы над чем-то раздумывая, затем посмотрел на меня и спросил:

– Знаешь, что такое рокировка в шахматах?

Я помотал головой.

– Это необычный ход в партии. Движение двух фигур за один ход: главная задача – защитить короля. Выдвигаешь ладью для того, чтобы она отбивалась, но нужно это делать только если точно понимаешь, что делаешь. В противном случае можно ухудшить ситуацию.

Я не понимал, к чему он ведёт.

– Этот полукровка, Скэриэл Лоу, – печально проговорил отец, – теперь он наша ладья.

* * *

– Франк, – натянуто улыбнулся отец, раскинув руки навстречу гостю.

– Уильям! – радушно поприветствовал команданте и сгрёб отца в объятия, не переставая при этом хлопать его по плечу.

Это был высокий мужчина с короткими, уложенными назад светлыми волосами, в офицерском чёрном кителе и фуражке с кожаным козырьком и серебряным шнуром. Выцветшие серые глаза казались почти белыми, что делало взгляд довольно жутким. На груди ярко выделялся символ Октавианских Вооружённых Сил – атакующий беркут.

– Уилли, дружище, а это, должно быть, твой сын, верно?

«Уилли».

Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь обращался к отцу подобным образом, даже мама не позволяла себе такого. Вряд ли ему нравилась эта фамильярность, но он терпел, стиснув зубы.

Команданте смотрел на меня не мигая, отчего с каждой секундой становилось всё тревожнее. Он скалился в пугающей улыбке: ослепительно белые острые зубы словно были созданы, чтобы вонзаться в чью-то плоть. Я уже чувствовал: это только начало, мистер Лафар удивит меня ещё неприятнее. И не раз. Все прошлые страхи вмиг отошли на задний план, теперь я молил об одном: лишь бы не остаться с команданте наедине.

Он протянул руку, а я вежливо её пожал. Рукопожатие было грубым и сильным: команданте явно хотел показать, кто тут главный. Он словно уже всё про меня знал и просто выжидал идеального момента, чтобы… Чтобы что? Я и сам не до конца понимал.

– Вы, молодой человек, как я понимаю, тот самый Готье. – Мистер Лафар окинул меня ещё одним оценивающим взглядом – цепким, колючим.

Этот человек ненавидит полукровок и низших, а я помогаю одному из них поступить в Академию Святых и Великих. Я примерно представлял, что обо мне думает команданте, и мысли эти вселяли леденящий ужас. Стало совсем дурно.

– Здравствуйте, – сдавленно проговорил я.

– Чистота крови… – начал команданте, всё ещё крепко сжимая мою ладонь.

Я растерянно посмотрел на него и добавил убитым голосом:

– Чистота помыслов.

– Наш человек! – Он ободряюще хлопнул меня по плечу, да так сильно, что это без сомнений было намеренно. – Чистокровные всегда должны помнить, где они.

– И где они? – спросил я, прочистив горло.

– На вершине мира, конечно же. – И он подмигнул мне.

Команданте было слишком много: в действиях, в мимике, в жестах и взглядах. Я чувствовал, что он захватывает всё внимание в доме, забирает контроль над вечером, словно это не он заявился к нам, а мы – его долгожданные гости. Я натянуто улыбнулся и убрал руки за спину, сдержав порыв вытереть их о пиджак. Ещё более страстно хотелось добежать до уборной и отмыть ладони с мылом.

– А это, – мистер Лафар повернулся, ловко вывел кого-то из-за своей спины и подтолкнул ко мне юношу, скромно потупившего взгляд, – мой сын, Эллиот.

У него были длинные прямые волосы до лопаток, аккуратно убранные в хвост, – у Гедеона куда короче. Одет он был в чёрный китель, как и отец, но без фуражки и символа беркута на груди.

– Здравствуй, – смущённо кивнул он.

– Здравствуй, Эллиот. – Я пытался казаться дружелюбным, но из головы никак не выходил команданте. Вот кто действительно надолго, помимо воли, запоминался.

– Надеюсь, что вы быстро подружитесь, – в это время без остановки болтал мистер Лафар. – Мой Эллиот очень скромный мальчик…

– Папа, – сконфуженно произнёс Эллиот.

Это обращение резануло по ушам. Обычно в Октавии сыновья относились к родителям с особым почтением и называли отцов никак иначе, кроме как отец. Никаких «папа» и «папочка». Уменьшительно-ласкательные слова негласно разрешались только дочерям или совсем уж избалованным любимым младшим детям, не старше десяти лет. Никто из моих друзей не звал отцов «папа», только Оливия и Габриэлла могли себе такое позволить.

«Папа», сказанное Эллиотом, показалось мне жутко неправильным и в то же время я поймал себя на мысли: а что в этом, собственно, такого? В других странах дети спокойно называли родителей как хотели, выражая нежность. Я попытался мысленно назвать так отца и аж весь скорчился от неловкости. Во мне словно схлестнулись октавианские закостенелые убеждения, на которых меня воспитали и которые намертво в меня вросли, и жажда нового, неизведанного, необъятного. Такого, как разнообразие иностранных культур и обычаев, с которыми я был знаком не только понаслышке, но и благодаря частым путешествиям.

– Франк, пожалуйста, представь нас, – вежливо попросил мой отец.

– Уилл, конечно. – Команданте мягко опустил ладонь на плечо юноши: – Это мой единственный сын, Эллиот. Он сейчас учится в частной школе и как раз заканчивает её в этом году.

Мистер Лафар души не чаял в своём ребёнке – это я понял с первых минут. Говоря с Эллиотом или рассказывая о нём, команданте будто становился меньше, проще, тише, уже не так устрашал, но стоило сменить тему, как его властная, хищная натура тут же брала верх. Эллиот изо всех сил изображал милого и скромного юношу, но мне казалось, что с таким отцом очень сложно остаться ангелом и не подцепить дьявольщину. Быть может, он бьёт прислугу и помыкает всеми в доме? Или ведёт себя в частной школе ничуть не лучше, чем Клив? Впрочем, я мог только предполагать.

– Добрый вечер, Эллиот. – Мой отец протянул руку. – Ты впервые на таком званом ужине?

– Да, сэр. – Его запястья были тоньше моих, да и весь он казался хрупким, словно дотронься до него – разобьётся вдребезги точно фарфоровая ваза.

– Надеюсь, что ты поступишь в Академию Святых и Великих. – произнёс отец. Я смиренно стоял рядом, но мечтал лишь об одном: затеряться где-то в окружающем интерьере, слиться со стеной, притвориться незамысловатым орнаментом на обоях.

– Само собой. Может, даже попадёт в Дом Марсен, но это только ему решать, на какой факультет зачисляться, – торопливо проговорил мистер Лафар. – Я совсем на него не давлю, и он об этом знает.

– У тебя великолепный костюм, – проговорил я, чтобы не молчать, как идиот.

– Спасибо, Готье. Твой тоже прекрасен. Я выбрал свой костюм, потому что хотел быть похожим на папу.

– Всё, Эллиот, ты сейчас меня окончательно засмущаешь, – ласково произнёс мистер Лафар.

Я по-прежнему обдумывал, как бы мне скрыться.

– Отец, я пойду проверю, приехал ли Леон, – сказал я первое, что пришло в голову.

– Да, конечно.

Следуя этикету, я вежливо кивнул мистеру Лафару и его сыну, надеясь, что никто сейчас не предложит Эллиоту экскурсию по дому, – ведь это ляжет на мои плечи. Пока они обменивались любезностями, я зря времени не терял – нырнул в толпу гостей.

Вокруг ловко сновали официанты-полукровки в униформе – белые рубашки, чёрные бабочки, у каждого не только поднос, но и перекинутая через руку накрахмаленная салфетка. Эти юноши были быстрыми, тихими и незаметными. Я и сам не понял, как у меня из рук пропал пустой стакан: официант одним аккуратным движением выхватил его и с улыбкой предложил новый напиток.

Мы нанимали их на каждое торжество: отец считал, что нагружать домашнюю прислугу готовкой и обслуживанием по меньшей мере тридцати человек – самое настоящее скотство. Доставка еды, сервировка столов, подбор официантов и уборщиков – все эти задачи решала лучшая кейтеринговая компания Ромуса, с которой Сильвия сотрудничала ещё при маме. Но Кэтрин и Фанни тоже не оставались без дела. Они с удовольствием пекли десерты для гостей: торты в несколько ярусов и десятки разнообразных кексов стали их визитной карточкой на подобных мероприятиях. Они гордились тем, что «выпечка Хитклифов» уже много лет славится в Центральном районе.

– Господин Готье, вы не голодны? – Сильвия поймала меня, когда я собрался подняться к себе в комнату.

– Нет, спасибо. – Я указал на стакан яблочного сока в руке: – Мне пока хватает этого.

– Сейчас фуршет, возьмите себе тарталеток, они очень вкусные. Ещё там есть куриные шашлычки.

– Я не голоден, Сильвия.

– Вы очень мало едите, господин Готье, – сурово продолжила она. – Хорошо, давайте тогда вы сейчас ничего не будете, но потом, когда начнётся банкет, обязательно присоединитесь. Там будут подавать королевские креветки.

– Честно говоря, – шёпотом проговорил я, – мне очень некомфортно сидеть со всеми за столом.

Я пытался избежать банкета всеми способами.

– Хорошо, – подумав, сжалилась Сильвия. – Давайте сделаем так. Вы будете присутствовать на открытии банкета, посидите за столом хотя бы первые десять минут, а я потом соберу вам тарелку и принесу в комнату, где вы спокойно поедите. Но тогда сейчас спуститесь к гостям и поддержите беседу. Вашему отцу это будет приятно.

Я кивнул и допил сок.

Она поправила мой галстук, причёску – убрала пару выбившихся прядей – и отобрала уже пустой стакан.

– А теперь ступайте.

Я смиренно выдохнул, прекрасно понимая, что Сильвия права. Убежать со званого ужина может юнец, но никак не будущий патриций Академии Святых и Великих. Набрав в лёгкие воздуха, как перед прыжком в воду, я спустился, натянул доброжелательную улыбку и отправился обходить дом, держа уже новый стакан с соком в руках и время от времени делая глотки.

Гости были повсюду: в холле, в гостиной, в столовой, даже во внутреннем дворике, окутанном приятным светом фонарей и украшенном топиарными фигурами из зелени. Стоял тихий гул, все разбились на компании по три-пять человек и лениво попивали алкоголь. Со всех сторон доносились фальшивый смех и нестройные отголоски светских бесед. Тут и там я слышал обсуждение Академии Святых и Великих, – дети многих присутствующих учились там или собирались поступать, – а также Пажеского корпуса в Септентрионе, главного конкурента Академии. Ещё обсуждали политику: как всегда утверждали, что вся Европа завидует нашей крепкой и слаженной вертикали власти, ругали врагов Октавии, несомненно желающих нам гражданской войны между чистокровными, полукровками и низшими. Уверяли: этому никогда не бывать, ведь чистокровные в Октавии – не пустое место, как в соседних странах.

Пока в столовой сервировали длинный стол, в гостиной поставили раздельные столики с бокалами шампанского, вина, сока, а из закусок там громоздились разные канапе, тарталетки, рулетики, фруктовые и сырные тарелки. По дому распространялся аромат горячей выпечки: кажется, Кэтрин и Фанни усердно трудились на кухне.

Недолго думая, я направился к ним, манимый сладким шлейфом. Стоило зайти на кухню, как от двери испуганно отскочила Фанни.

– О боже, господин Готье, простите, вы меня напугали!

– Всё в порядке? – занервничал я. – На тебе лица нет.

– Простите, как только узнала, что у нас команданте, потеряла всякий покой.

– Фанни, хватит, иди сюда, – тихо позвала её Кэтрин.

Она стояла в кухонном фартуке около высокого трёхъярусного белого торта.

– Красиво, – присвистнул я, подойдя.

– Это только начало. – Кэтрин указала на кондитерский мешок в руках. – Сейчас я ещё из шоколадного крема нарисую тёмную материю. Господин Готье, обещайте, что попробуете и потом скажете, как вам. Я с самого утра с ним вожусь.

– Обязательно.

– А я приготовила кексы, – поделилась Фанни. – Только никак себя в руки не могу взять. Надо их украсить, а в голове каша. Смотрите, даже пальцы трясутся! – Она продемонстрировала свою руку.

– Я говорила, чтобы ты перестала думать о плохом, – проворчала Кэтрин. – У нас много дел.

– Да как тут не думать, когда такой человек рядом?

– Команданте сюда заходил? – спросил я у Фанни.

– Нет, конечно. Да не дай бог! – Она что-то три раза шёпотом прошептала и стукнула ногой по полу – скорее всего какая-та старая октавианская примета полукровок. – Надеюсь, что он до такого не додумается, иначе я рухну в обморок.

– Он всех нас пугает, господин Готье. – Кэтрин отложила мешочек в сторону. – Мы на всякий случай отправили Лору в домик для прислуги. Так сказать, от греха подальше. Чарли дежурит у домика, он тоже переживает.

Я впервые лично столкнулся с тем, что наша прислуга боялась чистокровного.

– Вы с ним общались, да? – спросила Фанни, подойдя ближе. Она выглядела такой напуганной, словно говорила не о человеке, а о самом настоящем дьяволе.

– Да, – кивнул я. – Неприятный мужчина.

– У меня аж ладони вспотели от страха, когда я узнала, что его машина подъехала, – призналась она, судорожно вытирая руки салфеткой.

– Мистер Лафар вас не тронет, – пообещал я.

Кэтрин нежно улыбнулась.

– Спасибо вам, господин Готье.

– Хотите кексик? – спросила Фанни смущённо.

Следующие полчаса я провёл на кухне, поедая кексы, запивая их соком и наблюдая в окно за приезжающими гостями. Вышел из своего укрытия, только когда увидел машину близнецов и Леона. Встретившись, мы сразу ринулись вглубь дворика и укрылись подальше от толпы, – нас разделяли три топиарные фигуры в виде птиц и тёмной материи, – где я рассказал про мистера Лафара и его сына.

– Эллиот… – задумчиво произнёс Леон. – Кажется, я его знаю.