Текст книги "Песнь Сорокопута. Да здравствует принц!"

12

Кэмерон нервно барабанил пальцами по рулю, напряжённо вглядываясь в полуразрушенный дом напротив. Из разбитых окон виднелись обшарпанные стены. Кто-то размашисто написал баллончиком на отваливающейся двери, державшейся на одной ржавой петле: «Чистокровки – сдохните!» Другим цветом, ниже, ответ не заставил себя долго ждать, свежая краска гласила: «Сам сдохни, ублюдок!» На стене рядом красовался огромный член с гигантскими яйцами – кажется, у автора рисунка были серьёзные проблемы с самооценкой.

«С такими яйцами даже сидеть трудно. Не то, чем стоило бы хвастаться», – подумал я, но озвучить не решился.

Мы припарковались в какой-то подворотне на окраине Запретных земель. На улице откровенно пекло, несмотря на конец марта. Я стянул капюшон и пригладил непослушные волосы. Ждал, пока Кэмерон что-нибудь скажет. Самому начинать непростой разговор не хотелось. Но тот всё молчал и молчал, как будто мы сюда только ради этого и приехали: в тишине вдвоём созерцать развалины. Когда я уже решил было, что Кэмерон так ничего путного не скажет, он устало откинулся на спинку сиденья и начал:

– Джером, я в последнее время думаю, а правильно ли поступаю…

В это время я беспокойно мял длинный рукав собственного свитера и, не ожидая подобного вступления, на секунду замер. Кэмерон выпустил руль и бросил на меня беглый взгляд.

– За мной следили. – Его слова повисли между нами в воздухе.

Всё к этому шло. Вопрос времени, когда только мистер Эн до нас доберётся.

– За мной тоже. – Мой будничный тон Кэмерону не понравился.

Он недовольно покачал головой.

– Мистер Эн не славится терпением. Скоро нам всем прилетит. Я всё жду, что кто-нибудь пристрелит меня средь бела дня.

Я повернулся к нему полубоком. Кэмерон был взвинчен до предела. Казалось, дотронься, и он взорвётся.

– Поэтому Скэриэл предложил план, как избавиться от мистера Эна, – начал было я, но Кэмерон перебил.

– Послушай, Джером, – он серьёзно посмотрел на меня, – я не знаю, кого опасаться больше: мистера Эна или Скэриэла. Один застрелит, а второй придёт под ночь и прирежет. – Нахмурившись, он добавил: – И бросит истекать кровью, мучиться в агонии. А может, останется, чтобы поглумиться. В таком случае пуля милосерднее.

Я промолчал. Мне не хотелось в этом признаваться, но он был прав. Скэриэл опасен. Я знал это с самого начала и каждый божий день пытался убедить себя, что мне, да и другим, ничего не угрожает.

– А что говорит Адам?

– Адам? Про Скэриэла? – Кэмерон махнул рукой. – Я не смогу повторить весь тот нескончаемый поток ругани. Адам тоже не понимает, как кто-то может по своей воле состоять в банде Лоу. – Тут он подозрительно прищурился. – Он тебе угрожает или что?

Я сначала решил, что это шутка, но Кэмерон только хмуро смотрел в ответ.

– Нет-нет, – вяло принялся отрицать я.

Теперь во взгляде Кэмерона читалось нескрываемое сочувствие, что начало тут же неимоверно раздражать.

– Нет, никто мне не угрожает. Да и Эдварду тоже.

Он задумчиво потёр подбородок и непринуждённо продолжил:

– Слышал, что ты раньше был вором. Лоу по этой причине взял тебя в банду?

– Я давно этим не занимаюсь, – сердито отрезал я.

Едва сошёлся со Скэриэлом – сразу позабыл о воровстве. Не то чтобы я был и правда в этом хорош.

– Бывших воров, как и бывших наркоманов, не бывает, – авторитетно изрёк Кэмерон.

– Да пошёл ты к чёрту.

Он облокотился на боковую дверцу и окинул меня долгим изучающим взглядом.

– Что? – ощетинился я. Упоминание воровского прошлого выводило из себя.

– Про Скэриэла ходит много слухов. Ты, наверное, об этом знаешь. Но и про тебя с недавних пор слухов не меньше.

– Про меня? – Я вскинул брови. – Что обо мне можно говорить…

– Поговаривают, что ты – правая рука Скэриэла. Выполняешь всю грязную работу. Слежка, поиск информации, распространение виса, воровство, а ещё не брезгуешь марать руки. И Скэриэл тебе доверяет. Может, ты у нас типа серого кардинала? Джером, а ты случайно не тайный старейшина?

Не удержавшись, я прыснул со смеху. Тайными старейшинами в Октавии называли тех, кто владел всей властью, но скрывался в тени, выдавая себя за другого.

Кэмерон оставался всё таким же серьёзным, а вот я уже не мог остановиться. Мой смех звучал безумно, отчаянно. Я был словно на грани истерики. Подумать только, кто-то говорит обо мне! Распространение виса? Воровство? Я ничем подобным сейчас не промышлял.

Но тут я застыл.

Всё верно. Мне уже приходилось марать руки. Тот парень, которому я проломил голову… Пока это единичный случай, но люди в Запретных землях любят преувеличивать, когда не знают всей правды. Значит, и о таком теперь говорят… Странно осознавать, что кому-то есть дело до меня. Я так привык, что всем интересен Скэриэл, что никак не мог взять в толк, что такого углядели во мне.

По большей части я отвечал за наблюдение, тянул максимум на информатора. Я следил за всеми, кто мог быть полезен или, наоборот, потенциально опасен для Скэриэла. Иногда, правда, казалось, что у него развивается паранойя. Не удивительно при такой жизни. Да, я следил, добывал информацию, выполнял разного рода поручения, но быть тайным старейшиной … Это точно не про меня.

– А ещё говорят, что это Скэриэл дал наводку мистеру Эну на того чистокровного здоровяка. – Кэмерон задумчиво щёлкнул пальцами, вспоминая: – А, точно, Оскар. Кажется, фамилия была Вотермил. Он поставлял дешёвое и качественное бухло. Подозрительное везение.

– Что ты от меня хочешь? – жёстко спросил я.

Кэмерон к чему-то вёл, и это начинало напрягать.

Он был прав. Это Скэриэл впервые заговорил в «Глубокой яме» про алкоголь семьи Вотермил и помог заключить договор с чистокровным на незаконные поставки виски и коньяка по заниженной цене. В клубе никто не верил в успех затеи, но чистокровный живо согласился поставлять товар за спиной своего отца.

Даже Вотермил, сам того не зная, был просто ещё одной марионеткой в руках Скэриэла. В каком-то плане все мы – его марионетки.

Скэриэл подставил Хитклифа тогда в клубе. Он знал, что Вотермилом можно управлять, пригрозив срывом сделки. К большому удивлению людей мистера Эна, чистокровный хотел сотрудничества, чтобы иметь возможность зарабатывать и тратить деньги в любимом клубе. Вотермил цепко держался за «Яму». Это было на руку всем.

Чтобы окончательно рассорить Гедеона с Оскаром и напугать Готье, Скэриэл потребовал пригласить Хитклифа в клуб. Я следил в тот день за Вотермилом, докладывал о каждом его шаге. Скэриэлу только и оставалось, что дождаться нужного момента и надавить.

– Он сейчас с другом? С чистокровным, верно? Пусть приезжает к нам в «Глубокую яму». Скажи, что мы приглашаем. Мы настаиваем. Если будет отказываться, передай, что это обидит нас. Спроси его, доверяет ли он нам. Скажи, что это неприемлемо – отказываться от приглашения, – диктовал он менеджеру, когда тот созванивался с Оскаром. – Мне нужно, чтобы он привёл с собой этого чистокровного.

Затем Билли должна была сделать своё дело: соблазнить Хитклифа и попытаться увести в вип-комнату. И под конец представления Скэриэл появляется как рыцарь на белом коне, чтобы спасти этого придурка и предстать в лучшем свете перед его семьёй.

Странно, что план вообще сработал.

– Хочу предложить тебе перейти к нам. – Лицо Кэмерона тронула лёгкая улыбка. – Помнишь, когда ехали к Жаку, мы серьёзно предлагали бросить Скэриэла?

Помнил, что, наставив на меня ствол, Адам тогда произнёс: «Для твоей же безопасности лучше сотрудничать с нами». Теперь я сдержался, чтобы не рассмеяться вновь. Бросить Скэриэла? Кэмерон действительно не понимал. Таких, как Скэриэл, не бросают. От таких уходят только ногами вперёд.

И вот пришла моя очередь смотреть на Кэмерона долгим изучающим взглядом. Неужели он действительно верит в то, что я тайный старейшина? Или верит, что можно легко уйти от Скэриэла? Бежать от Скэриэла к Кэмерону и Адаму – это как бежать с тонущего корабля на горящий.

– Не знаю, Кэм.

– Подумай об этом. Если боишься Лоу, то мы тебя защитим. Адам не бросает своих.

«Ты, возможно, скоро умрёшь. Адам не защитит тебя. Он и себя не сможет защитить».

Мне было горько от этих мыслей. Я смотрел на него и видел перед собой только ещё одну временную преграду на пути Скэриэла.

Когда-нибудь этой преградой стану я.

– Спасибо за предложение, – через силу проговорил я. – Мне нужно подумать.

Кэмерон похлопал меня по плечу, и на этом наш разговор сошёл на нет.

Он потянулся к заднему сиденью и передал мне небольшую спортивную сумку, в которой хранились три новеньких пистолета Sig Sauer SP2022 калибра 9 мм – популярные у чистокровных полицейских и бывшие в ходу у низших. Я достал пистолеты, проверил в каждом магазин – он был полон, двенадцать патронов, как и договаривались.

– Так вы в деле? – спросил я.

– Да. И я уверен, что мы все пожалеем.

– Кто знает, – неопределённо ответил я. – Другого пути у нас нет. Необходимо избавиться от мистера Эна.

«А потом и от вас».

Держа в руках пистолет, я думал о том, как было бы легко сейчас застрелить Кэмерона прямо здесь, в машине. Быстрая смерть для того, кто точно не заслужил страданий. И, может, после застрелиться самому. Вот только я заслужил страдать.

– Всё нормально? – обеспокоенно спросил Кэмерон.

– Ага, всё отлично, – улыбнулся я в ответ.

Меня подвезли до ближайшей оживлённой улицы, чтобы на такси, плутая, я смог добраться до дома. Не хватало ещё кого-нибудь на хвосте привести к Скэриэлу.

Я вышел из салона и, не оглядываясь, пошёл по дороге, думая о своём. Услышал, как Кэмерон за спиной дал по газам и рванул с места. В какой-то степени мне было его жаль. Каждого, кто вставал на пути Скэриэла, было жаль. Интересно, будет ли кто-нибудь жалеть потом меня?

Задумавшись, я врезался в мужчину. Он был крупнее меня, одет в широкую ветровку и потёртые джинсы; один из его беспроводных наушников – раздавались биты нынче популярного хип-хопа, такое чувство, что я мог за милю их услышать – на такой громкости звучала у него музыка, – выпал при столкновении.

– Какого хера?! – возмутился он и, оттолкнув меня, нагнулся за наушником.

– Прости, – я виновато отошёл на шаг.

– Смотри, куда прёшь, придурок, – уже не так злобно проговорил он, отходя.

– Да-да… Задумался.

Он на ходу смахнул пыль с выпавшего наушника и сунул его в ухо. Я поглядел ему вслед и достал из кармана прохудившийся дешёвый кошелёк, который успел выхватить у него в момент столкновения.

«Бывших воров не бывает…» – так, кажется, говорил Кэмерон.

А, к чёрту всё это. И Кэмерона к чёрту с его предложением. Я не дам Скэриэлу слететь с катушек. Но если он всё же это сделает, то я заберу его с собой на тот свет. Или он меня.

– Эй, мужик! – окликнул я, размахивая кошельком. – Ты, кажется, это обронил!

13

– Добрый день, мистер Хитклиф.

– Добрый, миссис Рипли.

Она вежливо пригласила меня в кабинет.

– Как вы себя чувствуете? – Её голос с лёгкой хрипотцой словно обволакивал меня.

Миссис Рипли находилась в приподнятом настроении, мне даже стало неловко из-за того, что я вошёл с такой кислой миной.

Я задумался, прежде чем ответить.

– Чувствую себя, как пещерный человек, впервые сумевший разжечь костёр.

– Вам нравится огонь или вы боитесь его? – спросила миссис Рипли, усаживаясь за свой рабочий стол.

– Ещё не определился.

– Хотите вернуться обратно в пещеру?

– Хочу её сжечь. – Я сел напротив неё в глубокое кресло, столь полюбившееся, что мне всё хотелось унести его к себе домой.

– Вы знали, что в мифологии разных стран огонь символизирует одновременно жизнь и смерть? – Она выдержала паузу и продолжила: – Так что, возможно, вы хотите сжечь пещеру, потому что переходите на следующий этап. Говорят, мы сжигаем мосты, когда хотим перейти на новый уровень.

– И тем самым отрезаем пути к отступлению. – Взгляд невольно прошёлся по кабинету. С нашей последней встречи тут ничего не изменилось. Может, только растения в горшках немного вытянулись в высоту. А может, цветов даже прибавилось.

– Всё верно. Иногда это нужно сделать.

Я уставился на документы, которые были у неё на столе. Может, где-то там лежат бумаги с моими данными.

– Мне не нравится огонь, – замявшись, сказал я. – Он похож на тёмную материю.

– Вы всё ещё отвергаете её. – Миссис Рипли сухо констатировала факт: никакого осуждения, но и понимания я не почувствовал.

Взгляд зацепился за новый предмет на её столе: шарики, прикреплённые к нитям.

– Что это? – не удержавшись, спросил я.

Она потянула за один шарик и отпустила. Он ударил соседний, и шарик с противоположной стороны взметнулся вверх. По кабинету покатился ритмичный звук, который не собирался замолкать. Шарики по очереди били друг друга, равномерно отскакивая в сторону.

– Называется «Колыбель Ньютона». Подарил один клиент. Это антистресс, должно успокаивать.

– Этот звук меня раздражает, – признался я.

Остановив шарики, она рассмеялась.

– Согласна, меня тоже это нервирует. Стараюсь лишний раз их не трогать.

Я улыбнулся самыми уголками губ. Не думал, что сегодня хоть что-то сможет поднять мне настроение.

– Так на чём мы остановились… Вы отвергаете тёмную материю.

– Я бы хотел вовсе от неё отказаться, – задумавшись, мрачно выдал я. – Оставался бы я тогда чистокровным?

– Вы в любом случае чистокровный – по праву рождения. Но жить без тёмной материи крайне сложно. Особенно в Октавии. На таких вешают клеймо.

– Клеймо?

– Чистокровные без тёмной материи существуют, правда, они редки. Их называют гнилыми. – Миссис Рипли замолкла; кажется, название не нравилось ей самой. – И им очень несладко. Я встречала такого человека только однажды. Ему было не помочь.

– И кем он был?

– Я не буду вдаваться в подробности, но всё закончилось плачевно. Он не вынес клейма. Мне не хотелось бы, чтобы…

– Что с ним стало? – резко перебил я.

Миссис Рипли нервно прикусила губу. Судя по её виду, она не была готова, что разговор свернёт в это русло, и жалела, что поддержала тему.

– Он ушёл из жизни молодым.

– По собственному желанию? – уточнил я.

– Технически да, но… Он не желал умирать. Он просто не справился с давлением общества.

– Если бы все были гнилыми, то давления не было бы, – предположил я, но миссис Рипли лишь устало вздохнула. Я добавил: – И клейма тоже.

– Мы живём в социуме. С кем-то находим общий язык, с кем-то нет. Давление будет всегда.

– А клеймо?

– Оно всегда у нас в голове. Люди клеймят себя и других каждый день. Важно при этом не замкнуться.

На секунду она сосредоточила на мне взгляд, а затем, откинувшись на спинку стула, села полубоком так, что я мог видеть её профиль. Сложив руки в замок, она улыбнулась.

– Вы впервые сами попросили о сеансе. Я искренне рада.

– Думаете, – слегка посмеиваясь, спросил я, – это прогресс?

– Это большой шаг для вас. Вы так не считаете?

– Не задумывался. – Я пожал плечами. – Но сейчас предполагаю, что вы правы.

– Ещё один большой прогресс. – Она широко улыбнулась, обнажив белый ряд зубов. – Раньше вы не соглашались с тем, что я могу быть правой в наших разговорах.

– Раньше я видел в вас больше… – запнувшись, я признался: – …оппонента.

Её брови приподнялись, а в глазах блеснула тень какого-то непонятного азарта. Она повернулась ко мне, скрестила руки на груди и спросила:

– Кем сейчас вы видите меня, мистер Хитклиф?

– Зависит от того, – я тоже откинулся на спинку кресла, – как мы сегодня проведём сеанс.

Она усмехнулась, но усмешка вышла доброй.

– Хотите что-нибудь мне рассказать?

– Хочу кое-что спросить, – ответил я.

Она довольно кивнула.

– Я вас слушаю.

– Разговор останется строго между нами? – начал я.

– Верно. – Она вновь кивнула, но теперь её лицо приобрело то самое серьёзно-профессиональное выражение, помогавшее не чувствовать себя жалким или уязвимым перед посторонним человеком, которому раскрываешь душу.

– Ни слова моему отцу?

– Если вы этого хотите, то я ничего ему не скажу.

– И даже в общих чертах. Ни единого слова. Можете соврать ему, что мы обсуждали экзамены, – предложил я.

Миссис Рипли чуть покачала головой и твёрдо произнесла:

– Я не буду врать вашему отцу, мистер Хитклиф.

Я лишь обречённо вздохнул.

– Я хочу быть уверен, что наш разговор не выйдет за пределы этого кабинета.

– До сегодняшнего дня я исправно придерживалась этих правил. Или вы сомневаетесь во мне? Если вам дискомфортно, мы можем обсудить что-то другое.

Миссис Рипли многозначительно замолчала.

– Простите, если задел, – слегка смутился я. – У меня не было злого умысла.

Она кивнула в знак примирения.

– Так что вы хотели узнать?

– Я хочу спросить про извлекателей.

Её лицо дрогнуло в удивлении, но она быстро взяла себя в руки.

– Мне никто не может про них рассказать. Никто ничего не знает. Это запретная тема, полная тайн, – принялся я объяснять.

– Извлекатели – табу в Октавии, – сдержанно напомнила миссис Рипли.

– Да, верно, но я хочу знать о них. Про них так мало информации даже в сети.

Мне пришлось воспользоваться VPN, чтобы найти хоть что-то про извлекателей. Результат моих поисков был довольно скуден: несколько упоминаний в старых научных статьях, которых нигде больше в сети не найти, а значит, не прочитать, и старинная октавианская страшилка о том, что, если чистокровные дети будут плохо себя вести, их заберёт извлекатель. Он извлечёт всю тёмную материю, сделает детей низшими и оставит их в лесу, тогда больше их никто не найдёт. Я никогда не слышал об этой страшилке. Меня в детстве пугали тем, что если я не буду слушаться старших, то попаду в Запретные земли и останусь там навсегда. Скорее всего со временем октавианская страшилка пережила ряд изменений, лишившись таких опасных слов, как «извлекатель» и «извлечь тёмную материю».

– Вы знаете что-нибудь? – повторил я.

Миссис Рипли вновь сцепила руки в замок, но на этот раз движения вышли напряжёнными.

– Совсем немного.

– Это уже больше, чем ничего.

Она немного помедлила, собираясь с мыслями, и спросила:

– Извлекатели – это то, что вас тревожит в последнее время?

– Да.

– Могу я узнать, почему?

Я старался правильно подбирать выражения, но всё равно понимал, что любое слово может привести к катастрофе.

– Мне не даёт покоя мысль, что чистокровный может остаться без тёмной материи. Да, я понимаю, что существуют «гнилые» чистокровные, но вы сами сказали, что они редки.

– Извлекатели тоже редки.

Я кивнул.

– Эта тема вас будоражит? – спросила миссис Рипли, – Что вы чувствуете по этому поводу?

– Любопытство.

– Знаете, что говорят в народе? – Она серьёзно смотрела на меня.

– Что?

– Любопытство сгубило кошку.

– Думаете, меня погубит интерес к извлекателям? – Невольно я почувствовал раздражение.

– Думаю, что ничем хорошим это не закончится.

– Понял, – отчеканил я, не глядя на неё. Это с самого начала было глупой идеей. И почему я решил, что миссис Рипли что-то знает и уж тем более захочет говорить со мной на эту тему? Поднявшись, я промямлил: – Простите, мне пора…

Я уже было подумал, что на этом всё, больше она ничего не скажет, и я просто покину её кабинет, как вдруг она тихо проговорила:

– Одним из моих клиентов был извлекатель.

– Правда? – Я чуть не подпрыгнул на месте.

Она не смотрела в мою сторону.

– Я не люблю о нём вспоминать.

– Это был низший? – догадался я.

– Низшая. Да.

Извлекательница!

– Расскажите о ней. Прошу вас. Хоть что-то.

– Это так важно для вас?

– Да, – без колебаний ответил я.

– Обещаете, что не причините себе или другим вред, если я поделюсь информацией?

– Обещаю, – с жаром воскликнул я. – Клянусь.

Миссис Рипли не спеша поднялась, встала у картины «Бонапарт на перевале Сен-Бернар» и принялась внимательно её изучать, словно никогда прежде не видела.

– Я расскажу только то, что просочилось в частный научный журнал. Маленькая заметка, которой разрешили появиться. Это было много лет назад, когда ещё так пристально не следили за доступной информацией про извлекателей. – Миссис Рипли нервно откашлялась в кулак. – Возможно, эта заметка сохранилась в архиве. До широкой общественности ничего из этого всё равно не дошло.

Я уставился на неё во все глаза, смотрел жадно, внемля каждому слову.

– Мы провели мало сеансов, – помолчав, начала она.

– Что с ней сейчас? Она жива? – Я лихорадочно закидывал её вопросами.

– Я не могу этого знать. Мне не положено.

– Как она к вам попала?

– Одно время я работала на… – миссис Рипли осеклась, – на важных людей. Они тоже были заинтересованы в извлекателях. Они видели в них угрозу чистокровным.

– Эта низшая, какая она была?

Она задумалась.

– Потерянная, уставшая, загнанная.

Кулаки невольно сжались сами.

– Вы видели её силу? Она извлекала материю?

– Её руки были за спиной, в тяжёлых браслетах. Она с трудом сидела, настолько была измученной.

– Как её звали? – Жажду запретного знания всегда нелегко унять, и это был тот самый случай. – Сколько ей было лет?

Я понимал, что миссис Рипли не ответит на все мои вопросы, но надеялся, что хоть что-то пойму.

– Мне не разрешалось знать её настоящее имя.

– Как вы её называли?

– В её досье было написано, что её можно звать Седьмая.

«Седьмая».

– Думаете, она была седьмым извлекателем в Октавии?

– Я предпочитаю об этом не думать. За разговоры про извлекателей… – она замолчала.

– Что за это будет?

– Это не одобряется.

Октавия представилась мне здоровенным зверем, полностью состоящим из тёмной материи, совсем как лев Гедеона. И эта опасная махина безжалостно сжирала полукровок, низших, гнилых, извлекателей, переносчиков, чистокровных, осмелившихся задавать неудобные вопросы, – всех подряд. Все мы рано или поздно попадём в пасть этого чудища. Как его остановить? Я видел только один ответ. Присмотритесь! На спине чудища сидел Совет старейшин вместе с команданте Отдела Миграции Полукровок и Низших. Они все указывали пальцем на того, от кого надо избавиться. И тёмная материя, этот зверь, пожирал несчастного, заглатывая живьём.

– О чём теперь вы задумались, мистер Хитклиф?

Это чудище надо остановить любой ценой.

– Что будет с Октавией, если у чистокровных пропадёт тёмная материя?

– Такого не случится, – уверенно проговорила миссис Рипли.

– Давайте просто представим, – не сдавался я. – Что будет?

Она зажмурилась, словно от головной боли.

– Начнётся хаос.

– Вы думаете, что полукровки и низшие могут напасть на нас? Начнутся столкновения?

– Нет, так далеко не обязательно заходить. Чистокровные, потерявшие силу, лучше справятся с этим.

– С чем?

– С саморазрушением. – Миссис Рипли грустно улыбнулась. – Уроборос, змей, кусающий себя за хвост. Сначала чистокровные поглотят друг друга.

Чудище из тёмной материи укусит себя за хвост и так доберётся до Совета старейшин с команданте Лафаром, восседающим на его спине.

Больше она не сказала ни слова. Как бы я ни задавал вопросы про извлекателей или гнилых чистокровных, она переводила тему или открыто заявляла, что на сегодня всё, она не будет говорить об этом. Дальше наша встреча пошла в привычном русле: мы затронули тему вступительных экзаменов и обучения в Академии Святых и Великих.

Уже прощаясь у дверей, я произнёс:

– Вы спросили меня в начале сеанса, кем я вас вижу.

– И кем же, мистер Хитклиф? – Она подпёрла изящным плечом дверной косяк.

– Сейчас я вижу в вас союзника.

Миссис Рипли улыбнулась, хотя я видел, что наш сеанс её знатно вымотал.

– Я рада, что мы пришли к этому статусу. Судя по вашей интонации, это довольно шаткое положение.

– Ваш статус будет зависеть от того, – нехотя признался я, – передадите вы моему отцу наш сегодняшний разговор или нет.

– В моих интересах оставаться вашим союзником как можно дольше.

Обернувшись в холле, я произнёс:

– Я не кошка. И тем более не кот.

– Простите? – Она растерянно уставилась на меня.

– «Любопытство сгубило кошку». Так вот, я не кошка. Я беркут. Меня не сгубить.

И, не дождавшись её ответа, я на ходу бросил:

– Доброго дня, миссис Рипли.

– Доброго, – всё также растерянно добавила она, – мистер Хитклиф.

* * *

Вычитав на запрещённом сайте, что во время правления Бёрко в стране существовал Благородный легион – элитное воинское формирование, состоящее из чистокровных, – я не мог отделаться от мысли, что кто-то из моих предков явно вдохновлялся Священным отрядом из Фив. Было бы забавно, узнай я, что в Благородный легион тоже набирали храбрых мужей, готовых отдать друг за друга жизнь. Я тихонько посмеялся себе под нос от одной только мысли.

Октавианцы, подобно фиванцам, давали присягу верности, а также использовали литанию, способную успокоить и придать сил перед сражением.

«Я бьюсь не за себя, я бьюсь за Империю», – говорил один из них на поле боя.

«Я бьюсь не за себя, я бьюсь за Бёрко», – отвечал ему второй.

Задумавшись, я вновь неосознанно крутил на пальцах ручку – трюк, которому недавно научился у Оливера, – и воображал себя одним из легионеров. Смог бы я отдать жизнь за другого человека? А за страну?

Они веками преданно служили императорской династии, но всему приходит конец. Часть солдат погибла во время переворота; выжившие примкнули к Совету старейшин и, сменив название, стали гвардейцами. Есть ли у них сейчас эта литания? Наверное, уже нет, ведь они больше не бьются за Бёрко.

«Раньше легионеры принадлежали твоей семье, – тяжело вздохнул Люмьер, когда впервые упомянул их. – Их сердца бились ради Бёрко. – И горько добавил: – Лучшие из лучших. А теперь они служат старейшинам…»

Я скептически отнёсся к его словам, но вслух ничего не сказал. Иногда казалось, что Люмьер жил воспоминаниями о прекрасном прошлом и тешил себя будущим, в котором Империя непременно должна возродиться из пепла благодаря мне. Не хотелось с ним спорить, но я всё больше приходил к выводу, что Люмьер слишком юн, чтобы тосковать по Октавианской империи. Он её попросту не помнил. Скорее всего, он тосковал по своему доблестному отцу, который неразрывно был связан с Империей, а потому Люмьер так жаждал вернуться в те времена.

– Я бьюсь не за себя, я бьюсь за Империю, – несколько раз твёрдо проговорил я, вслушиваясь.

Хотелось верить, что я правда мог биться за Октавианскую империю – мифическую страну, к которой мало что испытывал, но с которой меня многое связывало.

Отложив ручку в сторону, я сконцентрировался на тёмном пламени, появившемся на ладони. Люмьер советовал тренироваться каждый день, но у меня уже крыша ехала от ненавистных треугольников и стрел. Я хмуро уставился на огонёк.

Это то, что позволяет мне быть чистокровным. То, из-за чего я должен чувствовать себя важнее полукровок и низших. Крепко сжав кулак, я ударил по поверхности стола – спасибо, ребро сразу напомнило о себе, – да так, что ручка подскочила. Я важнее, чем полукровки и низшие? Кто, чёрт возьми, это придумал?

– Какая чушь, – сердито прошептал я себе под нос.

Оставшись без тёмной материи, кем я буду? Останусь таким же важным для Октавии чистокровным? Или стану низшим? Где грань, что разделяет нас? Кто вообще вправе нас делить? Я злился, только думая об этом. И всё же мне не давала покоя одна мысль.

Кем я буду без тёмной материи? Извлекателем? Гедеон говорил, что извлекатели – низшие. Реже полукровки. Но я – чистокровный, способный отбирать тёмную материю. Почему именно я? Это божий замысел или я не более чем ошибка природы?

Я уставился на свои руки.

«А если забрать материю у чистокровных… – лихорадочно пронеслось в моей голове, – кем будут они?»

Представить страну без тёмной материи было так приятно, что я даже на миг улыбнулся. Все равны, все едины. Никто больше не выделяется, никто не кичится силой. Никаких контрольно-пропускных постов, криков: «Чернокровки!» – и задранных носов чистокровных, упивающихся своим положением.

Как я раньше не пришёл к этой мысли? Октавия, у жителей которой я мог бы забрать тёмную материю… Какой она будет? Быть может, я ради этого и появился на свет?

Я нервно поднялся. Пальцы рук слегка дрожали. Мысли захватили меня с головой.

Что если извлечь тёмную материю из всех чистокровных? Забрать её навсегда.

Октавия, где все равны. Реальна ли она?

– Нужно тренироваться не только создавать материю… – тихо произнёс я.

На ладони вновь появился маленький огонёк; теперь я с улыбкой наблюдал за тем, как подрагивают языки пламени. Я медленно сжал кулак и с удовольствием затушил огонь.

– Не только создавать, всё верно, – кивнул я самому себе, – но и извлекать её, отнимать.

Это было словно озарение, как будто нашёлся способ решить все проблемы разом.

Осознание собственной силы захватило меня. Возможно, впервые ко мне пришло чёткое понимание, что дальше делать.

– Я бьюсь не за себя, – крепко зажмурившись, уверенно произнёс я. – Я бьюсь за равенство.

В Академии Святых и Великих обучали уплотнению материи – с помощью этой силы Гедеон периодически разносил наш дом. Но брат, в отличие от меня, ещё до поступления управлял материей на хорошем уровне и вполне мог перевернуть стул или выбить окно. Я не был уверен, что хочу владеть этой способностью. Впрочем, я и извлечением не горел желанием владеть. Но теперь, хочу того или нет, у меня нет другого выбора. Октавия погрязла в распрях и угнетении своего народа, превратилась в настоящую тиранию. Я заберу всё у Совета старейшин и любого, кто встанет на моём пути, если это поможет добиться равенства. Французская революция подала мне хороший пример. Чистокровные могут и должны желать равных прав для всех. Если во Франции они смогли объединиться с полукровками, чтобы свергнуть власть, может, и у меня такое получится. Но смог бы я заручиться поддержкой местных полукровок?

«…Глубокое отвращение к тирании, ревностное сочувствие к угнетённым…» – так, кажется, говорил Максимилиан Робеспьер, чистокровный французский революционер. Главное только обойтись без гильотины. Мне ещё пока дорога моя голова.

Люмьер прав. Нужно тренироваться. Я положил учебник по истории Октавии на край стола. Не знаю, как Гедеон это делал, но мне хотелось во что бы то ни стало поднять учебник, не притрагиваясь к нему. Появилась тёмная материя, – я уверенно направил её, – но на этом сила иссякла. Как я ни старался – тщетно. Учебник не сдвинулся ни на сантиметр. Да что уж там. Ни на миллиметр.

– Да как Гедеон это делает?! – раздражённо взвыл я.

Следующие полчаса я как умалишённый бился над тем, чтобы приподнять учебник. Под конец тренировки меня можно было выжимать, так я вспотел и вымотался. По разгорячённому виску скатилась капля пота, рука горела от перенапряжения, как будто я без перерыва занимался силовыми упражнениями. Да и больное ребро не давало покоя, хоть мистер Дон и говорил, что мой молодой организм быстро идёт на поправку. Разминая кисть, я в ужасе думал о том, что если так будет продолжаться, то о поступлении в Академию не может быть и речи.

Тёмная материя словно чувствовала, что я мысленно отторгал её, а потому не спешила покоряться.