Текст книги "Да скроется мгла!"

Сначала лишь немногие начали танцевать под музыку, покачиваясь и кружась на месте. Постепенно мелодия захватила всех. Толпа визжала, стонала и задыхалась, пританцовывая в психоделическом экстазе.

Теперь прихожанке походили не на людей, а на стадо тупых животных. Около священника, оглушенного ударом подноса, началась настоящая свалка. О деньгах уже все забыли. Люди катались по полу, крича и завывая. Кое-где пары потерявших рассудок людей уже обнимались.

Надо всей этой суматохой раздавался безумный трубный хохот органа. А поднос, летая под потолком, время от времени снижался, нападая на людей. И вдруг, сделав мертвую петлю, он метнулся и со звоном ударился о статую Великого Бога. Увидев это, прихожане в страхе бросились к выходу.

Неизвестно откуда раздался рев, способный, казалось, разорвать барабанные перепонки. От этого звука бегущие замерли на месте, как вкопанные, и лишь испуганно озираясь по сторонам в поисках того, кто его издал. Меж тем суровый голос проник в каждый уголок Собора.

– Не двигайтесь! Среди вас находится слуга Сатаны. Вы все будете подвергнуты проверке. Мы узнаем, кто он. Возвращайтесь на свои скамьи. Того же, кто попытается ускользнуть, постигнет Божья кара!

Тем временем у широких дверей Собора показалась процессия – двенадцать дьяконов, облаченных в черные рясы. Каждый из них держал наготове Жезл гнева. Воздействие радиации мгновенно прекратилось. Толпа, бранясь и спотыкаясь, неровными рядами двинулась обратно к алтарю. Черный человек незаметно для окружающих нащупал правой рукой контакт на своем приборе. В тот же миг дьякон, возглавлявший процессию, повернулся к своему помощнику и, схватив за локоть, громко прошипел:

– Смотри внимательней по сторонам, неуклюжий дурак!

Тут уже и второй дьякон накинулся на стоящего рядом прихожанина.

– Ты толкнул меня!

Перебранка охватила всю процессию. То и дело выкрикивались оскорбления. В ход пошли кулаки. Дьяконы, незнакомые, в отличие от священников, с правилами хорошего тона, сыпали угрозами направо и налево.

Процессия дьяконов превратилась в дерущийся клубок. Они дрались с такой злобой, как будто каждый из них ненавидел весь мир. Кое-кто из них пользовался Жезлом гнева как дубинкой, нанося ожесточенные удары своим противникам, а кое-кто, полагаясь только на свои кулаки, отбросил свой Жезл в сторону.

Эта беспричинная ссора помогла Черному человеку осуществить свой замысел. Выход из Собора был открыт, и лавина простолюдинов хлынула на улицу.

Глава 8.

Первосвященник Гонифаций очнулся от мрачного и страшного сна

Вначале был просто сон, такой глубокий и крепкий, что в нем не было сновидений. И в этой темноте кто-то корчится от боли, а этот кто-то – он сам. Потом появились цепи, и он тщетно пытался освободиться. Его пронизывала нестерпимая боль, как будто его лишили чего-то, и теперь это что-то используют против него. Его тайна, его единственная слабость, которая может уничтожить его! Он испытал судорожные спазмы в груди и затем еще долго метался в поисках спасения.

Потом сон стал более понятным. Он бродил среди трупов тех, кого убил, чтобы скрыть свою тайну. Все это белые окоченевшие мертвецы. Каждый из них лежит на отдельном столе под ярким светом электрических ламп. Гонифаций не почувствовал в них опасности.

Вдруг на третьем от него столе мертвец приподнялся. Это оказалась юная угловатая девушка с темными волосами, спадающими волной по мраморным плечам. Она указала на него, рот ее открылся, и она произнесла:

– Тебя зовут Нолес Сатрик. Ты – сын священника. Мать была Падшей сестрой. Ты нарушил главный закон Иерархии. Ты обманщик.

Он рванулся к ней, чтобы силой заставить закрыть рот. Но как только он притрагивался к ней, она тотчас же ускользала. И он все бегал за ней между столами, неловко опрокидывая их. И, наконец, споткнулся у трупа…

…своей матери.

Тогда он закружился на месте, пошатываясь и задыхаясь от бега. А девушка все дальше отдалялась от него, звонко крича:

– Схватите первосвященника Гонифация! Его имя Нолес Сатрик! Его отец был священником!

Вторя ее возгласам, рты остальных трупов открылись и начали завывать:

– Нолес Сатрик! Сын священника!

Тысячи рук потянулись к нему. Он бежал от них… и очутился в детстве. Он увидел свою мать. Та с обидой в голосе заворчала на него:

– Сын священника!

Потом перед ним предстали картины более близкие к сегодняшнему дню. Бледное запрокинутое лицо сводной сестры Джерил в обрамлении роскошных темных волос, теперь беспорядочно спутанных. Тот самый миг, когда она сорвалась с моста в черный бурлящий поток. Он успокоился. Теперь его секрет будет нелегко узнать.

Затем – Палата Высшего Совета и солидографическая миниатюра цветущей женщины с решимостью и ненависти в глазах, таких же темных и глубоких, как у той погибшей девчонки. Одно и тоже лицо. Джерил. Шарлсон Нория. Его тайна ожила.

Опять видения. Он в Святилище, в своей келье. Серые сумерки еще позволяют различать очертания предметов. В его ногах на кровати сидит несуразное подобие обезьяны. Что это: антропоид, покрытый мехом, или призрак во плоти? Еще мгновение – и он исчез, растворился во тьме. Еле слышимый топот крошечных лапок затих где-то вдали.

Тут Гонифаций окончательно проснулся. Он присел на край кровати, с трудом дыша и обливаясь холодным потом. Смутным взглядом обвел комнату, будто впервые видел окружающие предметы. Странно, до чего этот сон был похож на явь! Быть может, это деревенские священники со своими дурацкими рассказами о мохнатых существах повинны в его страшных видениях.

Гонифаций почувствовал слабую боль в спине. Еще одно напоминание о недавнем кошмаре.

Неприятно, что воспоминания о прошлом порой преследуют его даже во сне. Но так уж устроен человеческий разум. Ничего нельзя забыть.

Секрет его рождения был теперь не столь уж и важен. Это могло ему помешать лишь в те времена, когда он был священником Первого круга. А сейчас его могущество уже нельзя пошатнуть и вряд ли подобное обвинение представляет для него серьезную опасность.

И все же, если Джерил удалось спастись, и она – та самая Шарлсон Нория, то Умеренные могут добраться до него. Лучше пусть Дез уберет ее. Кажется, она имеет отношение к колдовскому братству. Известно ли колдунам об их родстве? Собираются ли они воспользоваться этим в борьбе с ним? Но тогда зачем она прячется? Для них было бы лучше, если бы она во всеуслышание заявила, что он сын священника и незаконно оказался в Иерархии.

Гонифаций задумался о той безграничной империи, которую представляет собой Иерархия. Но, несмотря на ее размеры, внутри нее, да и вовне, что-то подтачивает и раздирает эту империю – как мышь, перегрызающая нити гигантской паутины.

Недавно появившееся колдовское братство набирает силу день ото дня, стремительно распространяясь от окраин к центру. Вот и вчерашняя свалка в Соборе – свидетельство этому.

Но более всего его беспокоил предводитель колдовского братства и то, что он приобретает все большую власть. Видимо, где-то за пределами Мегатеополиса существует разум, осмелившийся бросить вызов Иерархии. Гонифаций пытался представить, что же это за разум. Явился ли он из Ада? Едва ли…

Сможет ли он разобраться с этим, не покидая своего жилища?

Как будто в ответ зажегся один из телеэкранов у постели. Появилось лицо священника Четвертого круга, несшего дежурство в Информационном центре.

– Прошу прощения за беспокойство, вaше первосвящeнcтвo, – начал священник.

– В чем дело? – сухо отозвался Гонифаций.

– Приблизительно полчаса назад мы отметили внезапный и бурный подъем всевозможных проявлений колдовства. Сообщения о них поступают со всех уголков планеты. В нескольких сельских Святилищах сейчас царит паника. По меньшей мере из двух обителей бежали священники. Из Неоделоса мы получили сомнительное, смущающее нас сообщение. В окрестностях и в самом городе появились во множестве какие-то бестии или призраки. Многие местные священники видели галлюцинации, кое-кто из них теперь болен манией преследования и нуждается в лечении. В домах, где живут послушники, похоже, начались мятежи.

– Какие принимаются контрмеры? – поинтересовался Гонифаций.

– Насколько мне известно, меры принимаются нами повсюду, – кивнул с экрана дежурный. – Но шеф Информационного отдела хотел бы проконсультироваться с вами. Вы позволите включить монитор?

– Нет – ответил Гонифаций. Экран погас. Гонифаций дотронулся до выключателя, и мягкий свет залил роскошную келью первосвященника. Он вскочил с кушетки и огляделся. На белой простыне осталось странное напоминание о недавнем кошмаре. То было маленькое пятнышко крови.

Глава 9.

И вот на Мегатеополис опустилась вторая ночь страха и ужаса, привнеся в ночную темноту и тишину комендантского часа ощущение смертельной опасности.

Этот день был днем специальных молитв, адресованных Великому Богу. Их возносили в Соборе и часовнях, прося защиты от злых духов. Во время служб повсюду шепотом пересказывались истории о странных призраках, нападавших на священников прошлой ночью. Жители города настоятельно требовали исповедать их и отпустить грехи. Каждый с подозрением смотрел на своего соседа, раздумывая про себя, не в заговоре ли тот с Сатаной. Двух старух, которые считались ведьмами, растерзала беснующаяся толпа. Задолго до комендантского часа улицы и площади города опустели.

Над этими извилистыми улочками, почти касаясь приземистых крыш; плыл Черный человек, наслаждаясь атмосферой ужаса и подозрительности. Так талантливый актер наслаждается пьесой, в которой он играет главную роль. Над Собором вдвое ярче обычного блестел нимб Великого Бога. Его Святилище было залито светом. Поисковый луч патруля дьяконов шарил по улицам неподалеку от храма. Но все это были лишь редкие островки света среди океана тьмы.

Словно искусный пловец, Черный человек двигался, меняя направление и скорость при помощи силовых клапанов, спрятанных в рукаве. Антигравитационнное поле позволяло ему без труда преодолевать притяжение земли. Прибор, спрятанный в его одеянии, впитывал в себя всю энергию света, делая его невидимым. Таким образом, вокруг него создавалось поле отражения. Та же световая энергия, в свою очередь, помогала ему создать антигравитационный эффект.

Совсем недавно Черный человек закончил свое дежурство. У солидографа его сменил другой оператор. Черному человеку пришлось заступить на дежурство, так как оба проектора были в работе, и операторов явно не хватало. Теперь он был доволен, что все идет по плану, и не мог удержаться от искушения полюбоваться на собственную работу. Словно актер, на время покинувший сцену, чтобы посмотреть на реакцию публики в зале.

Для этой вылазки у него было некоторое оправдание. Мамаша Джуди сказала ему, что Армон Джарльз собирается этой ночью снова вступить в контакт с силами Новой Магии. А сама она тем временем отсиживалась в тоннеле, выжидая, когда разъяренная толпа простолюдинов немного успокоится.

Конечно, он мог бы послать кого-нибудь за Джарльзом, но было бы лучше, чтобы этот упрямец сам проявил инициативу. Особенно замечательным был тот факт, что Джарльзу предстоит встретиться с ним на Великой площади – там же, где когда-то он расстался с колдовской общиной.

Сейчас Черный человек неназойливо оберегал Армона Джарльза, следя за тем, чтобы тот ненароком не попал в какую-нибудь беду.

Он бесшумно парил над головой священника-отступника, наблюдая, как тот в скромном наряде простолюдинам осторожно приближался к площади.

Пригнувшись к земле, избегая патрулей, Джарльз крался к месту встречи, не подозревая о демоне-хранителе над головой.

Когда они приблизились к Великой площади, Черный человек собрался уже было прекратить их бесцельное блуждание по улочкам, но все еще не мог отказаться от захватывающей перспективы стать свидетелем еще каких-либо драматических событий. Ведь все эти развлечения скоро должны были закончиться.

Появившиеся невдалеке фиолетовые нимбы предупредили о приближении двух священников, несущих ночной дозор. Джарльз нырнул в узкий проход между домами и замер в ожидании, а Черный человек осторожно опустился на краешек крыши, готовый к любой неожиданности. Однако священники просто спешили по своим надобностям, не обращая ни на что внимания. Черный человек бросил на них пристальный взгляд и к своему удовольствию узнал в маленьком толстом жреце того коротышку, которого до смерти напугал в доме. Тогда он испытал к брату Чуману почти что нежность, и теперь не мог упустить новую возможность поразвлечься. Нория говорила, что коротышка очень испугался ее «дружка» Пусси. Значит, надо только улучить момент и усадить шалунишку Дикона на кончик силового луча, чтобы тот немного подразнил трусливого толстяка. Пусть и Дикон немного позабавится.

И вот уже крошечный антропоид летит в темноте по направлению к дрожащему сиянию нимбов.

Внезапно налетел порывистый ветер, и судорога страха пробежала по телу Черного человека. Он нырнул в воздух и, обернувшись, застыл на мгновение, чтобы посмотреть вверх на крышу, где недавно стоял. Теперь он ругал себя за то, что ведет себя как юный шалун, готовый на любую авантюру, если предоставится возможность над кем-то подшутить. Трудно было вообразить, что стало бы с колдовской общиной, если бы все ее члены были такими же безрассудными и небрежными, как он.

Черный человек еще раз оглянулся, чтобы лучше рассмотреть приближающийся к нему по воздуху предмет. То был вытянутый силуэт человека, но вдвое больше обычного. Ноги его были прижаты друг к другу, как у ныряльщика, а руки угрожающе расставлены. Пальцы растопырены, словно когти птицы. Эту сверхъестественную картину дополняли огромное, правильное лицо, обрамленное развевающимися золотистыми локонами, и горящие суровые глаза, приносящие либо смерть, либо удачу.

Ангел.

Виток, еще виток, чтобы набрать энергию для отражающего поля и спуститься на мостовую. Между тем ангел был уже совсем рядом с крышей.

Черный человек молниеносно перенесся на другую сторону улицы. Сейчас он вел себя как садящий в засаде ястреб, на которого неожиданно бросился орел. Заметив эти маневры, священники остановились в недоумении, но у Черного человека уже не было времени на развлечения. Краешком глаза он заметил Дикона, соскочившего с силового луча на крышу, и метнулся к нему. Теперь ангел был так близко, что они запросто могли бы столкнуться.

Сквозь свое защитное поле он почувствовал жесткие тиски механических рук ангела. Сделав еще виток, он собрал все свои силы и скомандовал:

– Дикон! Держи направление на Святилище! Сохраняй со мной подсознательный контакт!

На следующем витке он успел почувствовать в глубинах своего мозга подтверждение духовного контакта с Диконом и в то же мгновение заметил надвигающуюся угрозу. То был край крыши, столкновения с которым ангел уже не мог избежать.

Это последнее мгновение и осталось у него в сознании, а потом наступила тьма и… вечность.

Глава 10.

Джарльз спускался вниз по серому коридору в склепы Святилища, охраняемый двумя дьяконами. Для священников низших рангов это место было окружено тайной, обычно они туда и не допускались. Ходили слухи, что здесь ведутся опыты особой важности и объектами экспериментов становятся люди. Говаривали также, что каждый день сюда доставляют все новые партии людей, многие из которых психически ненормальны. А еще шушукались, что обратно из подвалов они выходят еще безумнее, чем были.

Наиболее смелые утверждали, что туда попадали даже неугодные Иерархии священники.

Джарльз старался не терзать себя думами о том, что все рухнуло и он схвачен приспешниками Иерархии как раз в тот момент, когда был уже готов пойти на сговор с силами Нового Колдовства и присоединиться к ним.

Интересно, знала ли Иерархия о том, что он прятался у мамаши Джуди? Знала и ждала лишь подходящего момента для нанесения удара? Или мамаша Джуди предала его? А может, кто из колдовской общины донес на него, может, Черный человек?

Он старался отогнать эти мысли раз и навсегда, решив, что новые ведьмы выступают на стороне добра и представляют как раз ту силу, которая могла бы стать его союзником. А если это так, то он не смеет подозревать в предательстве.

Один из сопровождающих его дьяконов неожиданно заговорил, и Джарльз догадался, что оба дьякона – приспешники Деза.

– Интересно, каким этот типчик будет, когда выйдет отсюда? – вслух размышлял дьякон.

Его компаньона мало заинтересовала эта проблема, но он все-таки отозвался.

– Кто знает? Я видел всякое, но уверен лишь в одном: что брат Домас будет счастлив получить такой экземпляр в свое распоряжение. Он никогда не скрывает радости, когда ему в руки попадаются новые мозги.

– Знаем мы этого старого лодыря!

Они подошли к открытой двери, из которой доносился запах химикатов. Джарльз уже начинал чувствовать воздействие излучения, поражающего нервную систему человека. Как крошечные призрачные руки, лучи щекотали его нервные окончания, вызывая смесь легкой тревоги, неуверенности, злости и … успокоения.

Войдя, Джарльз принялся нервно осматривать комнату. Первое, что он увидел, было мягкое кресло с зажимами на подлокотниках. Это слегка напугало Джарльза. Но; как он потом ни вглядывался, не мог заметить никаких устрашающих орудий пыток. Механизмы и инструменты вокруг напоминали оборудование лаборатории для психологических опытов. Установив это, он успокоился.

– Ты подумал правильно. У тебя нет причин для беспокойства. Мы не будем истязать твое тело. Здесь нет никаких приспособлений и для истязаний мозга. Тебя ждет всего лишь небольшой эксперимент.

Голос, произнесший это, был странным – глубокий и ровный, он был лишен всяческих эмоций. Человеческий, но совершенно не выразительный. Он звучал, как если бы множество людей говорили друг другу эти слова в монотонном ритме.

Джарльз обратил свой взгляд к говорящему. Перед ним стоял жирный священник в грязной рясе из мешковины, украшенной эмблемой с изображением человеческого мозга. Этот герб указывал на принадлежность к психосоциологическому отделу Шестого круга Иерархии.

Джарльз перевел взгляд с его одежды на лицо. Странно, но и лицо его было абсолютно невыразительным, несмотря на двойной подбородок, толстые подвижные губы и редкие брови. Будто солидографы спроецировали в одном и том же месте дюжину похожих друг на друга мужчин, но в то же время у каждого из них была своя отличительная черта.

Если и было в его облике что-то действительно необычное, так это глаза. В них сквозила почти влюбленность, когда они жадно впивались в Джарльза. Будто он для этих глаз был самым интересным экземпляром человеческой породы в целом мире. Но Армон Джарльз был сильной личностью. Находясь под воздействием гипнотического взгляда брата Домаса, он все-таки смог оглянуться на маленького человека в черном, появившегося у него за спиной. Это был дьякон Дез.

– Здесь он в вашем распоряжении, брат Домас. – сказал Дез. – Первосвященник Гонифаций попросил меня предупредить вас, что этот экземпляр не должен быть испорчен. Слишком больших трудов стоило его заполучить. Он нам дорого обошелся. У вас будут большие неприятности, если с ним что-нибудь случится.

Не сводя глаз с жертвы, брат Домас торопливо ответил:

– Меня не так легко испугать, маленький человечек. Ты знаешь не хуже меня, что мои методы еще только в стадии эксперимента и результаты их непредсказуемы. Если его мозг не выдержит – значит, не выдержит! Таковы мои условия, я не даю гарантий!

– Я предупредил вас, – сказал Дез.

Брат Домас подошел к брату Джарльзу, двигаясь довольно проворно для столь тучного человека.

– Я подробно изучил твое досье и имел возможность внимательно прослушать твою речь на Великой площади, – он указал на солидографический проектор, продолжая смотреть на Джарльза. – Ты очень интересно рассуждаешь. Ты идеалист.

Его тон походил на тон хирурга, рассматривающего необыкновенную опухоль.

– Я оставляю вас, – сказал Дез. – Пойду сообщу его первосвященству о вашем намерении отнестись к этому случаю как к обычному эксперименту .

Брат Домас оглянулся.

– Ты, маленькая злобная рептилия! Твой ограниченный самодовольный мозг тоже чрезвычайно интересует меня. Хотел бы я на досуге покопаться в нем. Или хотя бы мозгу твоего господина Гонифация. Там уж есть над чем поразмыслить. Чего бы я не отдал, чтобы поработать с таким мозгом!

Лицо Деза стало каменным.

– Маска, маска, я тебя знаю! – брат Домас разразился грохочущим смехом. – Разве тебе не известно, что больше всего меня интересуют люди, скрывающие свои мысли и чувства под маской равнодушия? Это дает прекрасный материал для работы! Огромное поле деятельности!

Дез вышел в сопровождении дьяконов, которые только что привели сюда Джарльза.

– Домас снова впился взглядом в Джарльза. И теперь, напряженно изучая его, он, казалось, весь растворился в нем.

– Искренности в тебе более чем достаточно, – продолжил брат Домас, будто читая по его глазам, как в книге. – И негативизма тоже хватает, к тому же достаточно сильного.

Джарльз сделал над собой усилие и отвернулся.

– Нет, я не собираюсь гипнотизировать тебя, – сказал Домас, продолжая смотреть на него в упор. – Гипноз только мешает моей работе. Он, как и анестезия, уничтожает те реакции, которые необходимы мне для исследований.

Теперь он перестал рассматривать Джарльза.

– Лучше уж садись, – священник указал на стул.

Тут Джарльз заметил приближающихся к нему священников. Эмблемы на их рясах, с переплетающимися нервной и кровеносной системами, указывали на то, что они принадлежат к Третьему кругу Иерархии, кругу докторов и психиатров невысокой квалификации.

Двое из них подхватили Джарльза за локти и потащили к креслу. Уже не надеясь на спасение, он все-таки оказывал им сопротивление. Ему удалось ударом кулака сбить одного из священников с ног. Остальные схватили его за руки и усадили в кресло, стоящее в центре комнаты. Зажимы защелкнулись.

Все это время брат Домас не замолкал ни на минуту.

– Правильно, все правильно. Сопротивляйся, преодолевай трудности! Мне это только облегчит работу.

Священники Третьего круга отступили на несколько шагов от кресла. Сидение оказалось на удивление удобным, но тело Джарльза было так закреплено, что он не мог повернуть головы. К его телу подключили всевозможные пневматические и электрические датчики. После этого ему сделали внутримышечную инъекцию. Брат Домас недовольно заворчал.

– Нет, это не настоящая сыворотка. Узнать правду – это только часть дела. От тебя нам нужно больше, чем просто правда.

С этими словами Домас занял место у клавиатуры солидографа.

– Что такое личность? – произнес он; в его голосе послышались новые нотки. – Этого всего лишь мировоззрение или система мировоззрений, и ничего более. Мы изменим твое мировосприятие. Разве тогда не изменится личность? Наш ответ будет таков: человек непременно изменится. Конечно, это произойдет постепенно, так, что сам он ничего не ощутит. Твои взгляды и раньше менялись. Даже из досье видно, что они у тебя менялись чаще и в большей степени, чем у других. И все-таки ты считаешь себя полноценной личностью. Меня это смущает, – казалось, он выступает перед аудиторией, где сидят послушники. – Для думающего человека нет более неприятных ощущений, чем те, которые вызваны осознанной им самим переоценкой ценностей. Возможно, что при этом он во всех подробностях вспоминает и сам процесс изменения собственных взглядов. Но прежние выводы его уже не интересуют. У него новая система отсчета, которая может оказаться полной противоположностью старой. И все же память и интуиция подсказывают ему, что и тогда и теперь он являлся одной и той же личностью. Итак, мы возвращаемся к нашему сложному и запутанному вопросу.

Ответ довольно прост. Память – только связующее звено между прошлым и настоящим. Но память может соединить любые, даже самые разнородные части целого. Ведь она холодна и бесстрастна и у нее нет морали. Теперь подумай о человеке, которым ты больше всего восхищаешься, а затем обрати свои мысли к тому, кого ты больше всего презираешь. Представь их обоих, как две стадии жизни одного человека. Представь, что эти две стадии соединяет между собой память. Ты видишь – это возможно.

Да, личность изменчива. Проблема состоит лишь в том, как ускорить эти изменения.

Теперь ты понимаешь, что мы хотим сделать с тобой, не так ли? Ну конечно же, ты все понимаешь!

Не слушать рассуждения брата Домаса Джарльзу мешал его собственный страх.

– Нет-нет, – продолжал Домас, – не думай, что твое прошлое будет заменено каким-нибудь другим. Это было бы убийством в самом буквальном смысле. Забудь все, что я говорил тебе о памяти. Личность изменяется, но память – осознание личностью своего «я» – останется при этом прежней.

После этих слов Джарльз почувствовал нечто, похоже на облегчение. Теперь он по крайней мере знал, откуда ему ждать удара и собрал все свои силы на борьбу с невидимым врагом. Он вспомнил свою ненависть к Иерархии, зарождающуюся веру в колдовство и задрожал при мысли, что может потерять эти новые для него ощущения. Он вспомнил о своей любви к Нории и презрении к людям вроде дьякона Деза. Но самое главное, что у него было за это твердая вера в право каждого простолюдина на свободу, на равенство, на распределение земных богатств по справедливости. Он почувствовал в себе непримиримую вражду к любой тирании. Нет, такие убеждения им не удастся изменить, брат Домас его запугивает.

– Это верно, – сказал брат Домас. – Эксперимент кажется тебе невозможным. Но посмотри на мое лицо. Разве я не похож на человека, который изменял свою личность несколько раз? Неужели ты не понял этого, взглянув на меня и услышав мой голос? А как еще, по-твоему, я мог достичь столь высокого мастерства, накопить достаточно опыта и развить в себе столь безошибочную интуицию, если бы не экспериментировал над собой? Скажу тебе по правде, я еще не разгадал тайны телепатии. Мои знание о человеческом разуме – о твоем разуме – основаны на дедуктивном методе, огромных эмпирических познаниях и богатом жизненном опыте.

Я не побоялся экспериментировать со своим собственным разумом. Но душа моя болит, оттого что я не осмелился в достаточной степени изменить свой характер, который не вписывался в основную сферу моих занятий – психологию. Мне пришлось довольствоваться лишь частичным вмешательством в свою умственную деятельность.

Внимательные глаза священника показались Джарльзу бездонной пропастью, в которой таится опасность. Но что бы там ни говорил брат Домас, он врал. Ему не удалось изменить своей первоначальной сущности. Не удастся ему изменить и Джарльза.

– Правильно, – сказал брат Домас. – Оставайся таким же уверенным в себе. Это сделает тебя более ранимым, когда ты заново начнешь познавать мир. Итак, приступим!

Один за другим пришли в действие все аппараты в комнате. На Джарльза нахлынули галлюцинации, неизвестные звуки, странные запахи, таинственные прикосновения. Вызванные всем этим эмоции оказались куда сложнее и ярче, чем просто симпатические и парасимпатические, с которыми он уже был знаком. Возможно, та инъекция, которую он получил, вызвала обострение его и без того развитой чувствительности. Джарльз боролся изо всех сил. Ему пришлось до боли сжать челюсти и закусить губу, чтобы сдержать рвущийся наружу истерический хохот. Но все усилия оказались тщетны, и он громко и бессмысленно рассмеялся. Он потерял над собой контроль. Потом по его лицу потекли слезы беспричинной тоски, и он зарыдал так горько, будто у него разрывалось сердце от безвозвратной потери.

Потом он сдерживал злость, сдавливающую грудь; боролся со страхом, парализовавшим каждую клеточку его организма. Но все эти усилия были напрасны. Создавалось впечатление, что он полностью потерял власть над собственным телом. Джарльз беспомощно взирал на себя со стороны, мучаясь от стыда и отчаяния. Тем временем брат Домас, подобно искусному музыканту, проверяющему возможности своего клавикорда, извлекал из Джарльза по очереди всевозможные чувства и эмоции.

Теперь комната погрузилась в полумрак. От приборной панели, располагавшейся позади брата Домаса, тянулись в этой темноте не менее дюжины световых столбцов, переливающихся различными оттенками всех цветов. Столбцы меняли цвет в зависимости от ритма физиологических и нервно-психических реакций Джарльза. Домас непрерывно следил за ходом эксперимента. Не поднимая рук от контрольной панели, он постоянно сверял состояние Джарльза с показаниями световых столбцов.

От чувств к мыслям, от тела к разуму, вторжение в чужую жизнь развивалось успешно. Джарльзу почудилось, будто его разум – планета, а сознание – это освещенная ее сторона, на которую воздействует безжалостная сила. Пытаясь спастись, он старался осознать те идеи, которые составляли сущность его натуры, но они навсегда пропадали во мгле обратной стороны сознания. Так, слова, которые необходимо было вспомнить, никак не приходили на ум.

Но другая, темная часть разума посылала ему множество давно забытых мыслей и явлений, о которых в былое время он не вспоминал даже во сне. Это были тончайшие антипатии, мелочные обиды, мимолетная зависть – все, что когда-то на мгновение охватывало его, а затем бесследно гасло.

Перед ним пронеслась вереница воспоминаний. Детство, первое признание в любви, трели соловья. Шарлсон Нория, еще незнакомая ему девушка, только что приехавшая в Мегатеополис. Страх перед хулиганами, драка, работа в поле. Затем, воспоминания раннего детства. Он лежит в каком-то «ящике», удивленно рассматривая мир гигантов. Лицо юной женщины, склонившейся над ним – это лицо матери. И вот, наконец, то ужасное сумрачное место, где неодушевленные предметы живут собственной жизнью и являются символами незримых сил, где слова – магические формулы заклинаний и приказов.

Потом исчезли и слова. Остались только проблески мысли. Джарльз стал неотъемлемой частицей космоса…

Мрачные воспоминания отступали медленно. Чуждые ему эмоции покидали тело. Какое-то время он чувствовал только слабость, изнеможение и безразличие. Затем их сменили облегчение и ликование – оттого, что он снова почувствовал себя Армоном Джарльзом. Он верил и думал как прежде!

Брат Домас проиграл.

– Ты ошибаешься, – произнес Домас. – это было лишь обычным обследованием перед «лечением». Я вслепую искал твои слабые места. Записи стимулов, которые тебе предлагались, будут теперь автоматически сравниваться с записями твоих реакций. Скоро на экране появятся первые результаты. Честно говоря, я работаю в основном чисто интуитивно.

К тому же мне было необходимо, чтобы этот эксперимент выиграл ты. Так я узнал о скрытых возможностях твоего разума. Теперь мы сможем работать эффективнее. Я использую твое же сопротивление эксперименту против тебя самого.