Текст книги "Энциклопедия православной жизни"

Завершение исповеди – разрешительная молитва. Мы целуем крест и Евангелие, лежащие перед нами на специальном столике – аналое, преклоняем голову или становимся на колени, и священник, покрывая нашу голову частью своего облачения – епитрахилью, просит у Господа прощения наших грехов. И Бог Отец Сам прощает нас, согласно Его неложному слову: Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся (Ин. 20, 23).

Здесь нужно подчеркнуть, что эта молитва читается над покаявшимися.

Если у нас нет и намека на покаяние, если мы не собираемся отказываться от своей греховной жизни, если отсутствует желание что-то исправить, тогда эта молитва не читается. Но даже если мы обманули духовника и он ее прочитал, то молитва остается недействительной.

Когда наше покаяние и исповедь искренни, милосердный Бог как Отец с радостью принимает нас в Отчий дом. Он снова надевает на нас «одежду» Крещения. Он, как Своих любимых детей, возвращает нас в полное и совершенное общение с Собой. Он снова вводит нас в Свой дом, в Свою семью.

После исповеди, когда душа очищена, следует быть особенно внимательными. Многие говорят, что после исповеди «на сердце полегчало», появилась «окрыленность». Однако Таинство – не наркотик и не какое-то магическое действо, которое призвано дать нам эту «легкость и хорошее настроение». Исповедь действительно может исцелить душу, но только если и мы сами приложим к этому усилия. Бог прощает нам наши грехи и делает бывшее как не бывшим, но причины и последствия наших мыслей и поступков все еще остаются с нами. И мы сами, при помощи Бога и Его благодати, должны вести с ними борьбу. Нам следует исправлять свои ошибки, не возвращаться к одним и тем же грехам, старательно исполнять заповеди Божии. Конечно, эта борьба непростая. Она болезненна и горестна.

К сожалению, мы все расположены упорствовать и избегать врачевания своих страстей. Мы хотим результатов немедленно, чтобы все произошло моментально. Мы люди «кнопок», компьютеров и жаждем, чтобы все изменилось сразу. Мы идем к духовнику и полагаем, что у него есть волшебная палочка, с помощью которой нас чудесным образом изменят. Но не надо забывать: то греховное, патологическое состояние, которое складывалось в течение десятилетий, не может измениться в один миг.

Если мы исповедались несколько раз, то это вовсе не означает, что мы пережили полноту покаяния. Покаяние – это бесконечный путь, это такое состояние, которое не прерывается и никогда не заканчивается. Не может быть конечного пункта в покаянии, потому что это означало бы полное богоуподобление, что для человека невозможно. В одном патерике (сборнике рассказов из жизни святых) повествуется, как святые переживали покаяние.

«Говорили об авве Сисое, что, когда он стал умирать и сидели отцы вокруг него, просияло лицо его, как солнце. И сказал он им: «Вот авва Антоний пришел». И немного позже: «Вот лик пророков пришел». И опять просияло лицо его еще более, и будто он говорил с кем-то. И спросили его старцы: «С кем разговариваешь, отче?» Он ответил: «Ангелы пришли взять меня, а я прошу, чтобы позволили мне покаяться еще немного». Говорят ему старцы: «Не имеешь ты нужды каяться, отче». Сказал же им старец: «Уверяю вас, не вижу, чтобы я полагал начало покаянию». А все знали, что он совершенен. И опять вдруг сделалось лицо его, как солнце. И все ужаснулись. Он говорит им: «Смотрите, Господь пришел и говорит: “Несите ко Мне сосуд пустыни”. И тотчас предал дух. И сделался как молния. И наполнилась вся келия благоуханием».

На жизненном пути всегда есть вероятность, что мы снова впадем в грех. Но не нужно унывать. Лечебница покаяния всегда открыта. «Впасть в грех свойственно человеку. Оставаться же во грехе свойственно не человеку, но сатане», – говорят отцы Церкви.

Вот еще одна история:

«Один брат спросил у Сисоя: “Что мне делать, авва, когда я пал?” Старец говорит: “Снова восстань”. Брат ему свое: “Я восстал и опять пал”. Старец продолжает: “Восстань снова и снова”. Тогда брат спрашивает: “До каких же пор?” Старец отвечает: “Пока не застанет тебя смерть либо в добре, либо в падении. В чем обрящется человек, с тем и отходит”».

Бог всегда ждет нас. Он никого не отвергает.

«Один воин спросил авву Миоса, принимает ли Бог покаяние. Тот же, успокоив его со многими словами, спросил: “Скажи мне, возлюбленный, если порвется у тебя плащ, ты его выбрасываешь?” Тот отвечает: “Нет, но я зашиваю его и снова использую”. Тогда старец говорит ему: “Если ты так жалеешь одежду, т. к. же Бог не пожалеет Свое создание?”»

Часто случается, что люди, столкнувшись с неправильным пониманием покаяния, не могут воспринять Таинство исповеди, отвращаются от него и не входят в Церковь. Это неправильное понимание выражается в следующих идеях: «Я – ничтожество, жалкий грешник, все во мне – зло и грех, мне приготовлены вечные муки, Страшный Суд, ад, погибель, хотя есть шанс всего этого избежать. Этот шанс заключается в том, чтобы всегда ощущать себя ничтожнейшим, грешным, уродливым, недостойнейшим существом, ни на что, кроме греха, не годным (это почему-то называется «смирением»), и каяться, каяться, и только каяться всю жизнь». Целью духовной жизни при таком нелепом подходе становится исключительно убеждение себя в крайней своей грешности, тотальное самоугрызение и ожидание наказания, ибо всего прочего мы абсолютно недостойны.

Такую точку зрения вполне можно назвать ложно-аскетической крайностью, заключающейся в придании самостоятельного и главного значения некоторым частностям – пусть и важнейшим, но частностям – духовной жизни. «Есть сокрушение сердца правильное и полезное – к умилению его, и есть другое, беспорядочное и вредное – только к поражению», – говорит о правильном и неправильном действии покаяния прп. Марк Подвижник.

Известно, что покаяние предполагает не просто осознание греха в себе, но именно греха пред Богом. И это очень важно. Все чувства, которыми характеризуется покаяние – самоукорение, смирение, видение своих грехов и проч. (да и вообще вся духовная жизнь христианина) – в истинном их смысле должны быть не просто человеческими чувствованиями, эмоциями, движениями души, сердца, ума, но чувствами совместными с Богом, именно религиозными. Т. е. они истинны и правильны только тогда, когда совершаются в Боге, пред Ним, совместным действием благодати Божией и нашей души, но ни в коем случае не сами по себе. Зачастую именно здесь кроется корень всех религиозных ошибок[25]25
  Таковы, например, многие духовные практики католиков (например, «Духовные упражнения» Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов), некоторых ответвлений буддизма, мусульманства, огромного количества псевдохристианских сект.


[Закрыть]. Только учитывая такие ложные воззрения можно объяснить, что такое подлинное, настоящее смирение.

Надо сказать, что христианское смирение, как никакая другая добродетель, неправильно понимается людьми. В нашем обиходе под смирением понимают унижение, готовность к издевательствам над собою, некий «мазохизм», пришибленность, задавленность личности и т. п. Но это совершенно не христианский, не евангельский взгляд. Смирение – это, говоря языком психологии, не комплекс вины и собственной неполноценности, не убеждение себя в ничтожестве. Смирение – это правда о себе и о своих отношениях с Богом, миром, другими людьми. Смирение – это верное знание о самом себе. Знание это заключается в следующем. Действительно, сам по себе я – грешное, немощное и падшее существо: я несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг (ср.: Откр. 3, 17). Но это не вся правда. Это малая часть правды. Если мы остановимся только на этом, это будет ложь, псевдосмирение, подмена. Другая часть правды, ее основное содержание, в том, что Бог не отринул меня, воплотился ради меня, взошел на Крест ради меня, пришел и вселился в меня, и в Его Церкви я – Христов, он Господь и Бог мой, а я – Его: я причастник Его любви, милости, силы и правды.

Настолько важен для Бога каждый человек, что ради каждого из нас Он взошел на Крест и распялся.

И это несравненно важнее моей греховности самой по себе. Я живу Богом и не хочу жить собою, своими страстями. И ради этой жизни с Богом, ради того, чтобы взыскать Христа, быть с Ним, чтобы благодатью Святого Духа восполнить свою немощь, я и каюсь, и молюсь, и воздерживаюсь, и борюсь с грехом, и соблюдаю уставы Церкви, а вовсе не для того, чтобы констатировать ежечасно, что я – грешник, и чтобы «изъесть» себя.

Главное здесь – не человеческие грехи и немощи сами по себе, а то, что мы прежде всего – члены Церкви, члены Тела Христова, а потом уже – больные, немощные, бессильные, грешные, какие угодно. Главное – чтобы в центре всей нашей духовной жизни, на первом, главном месте был Господь Иисус Христос, а не «я» со своею будто «супергреховностью». Ни в коем случае нельзя рассматривать жизнь и человека исключительно с позиции греха.

Смирение, как мы уже сказали, есть положительно-религиозное явление, т. е. такое, в котором сочетается человек и Бог. Безусловно, блаженны нищие духом (Мф. 5, 3); безусловно, что унижающий себя возвысится (Лк. 18, 14). Но при этом Господь говорит нам: вы – соль земли… вы – свет мира… да светит свет ваш пред людьми (Мф. 5, 13–16).

В смирении невозможно разделить видение своей греховности и видение великой любви и уважения Бога ко мне. Подлинное сознание своей греховности – не человеческое «выжимание» из себя отвращения к себе, но действие Божие, когда в свете пришедшей в душу благодати Святого Духа человек видит себя так, как он есть, правдиво, безо всяких иллюзий. Видение своей греховности неверно в отрыве от видения себя «солью земли». Также неверно и почитание себя «светом мира» без осознания себя падшим существом. Одно без другого – ошибка, которая приводит к гордости – т. е. отпадению души от Бога. (Обратите внимание, что не только духовное превозношение, но и неправильное самоукорение приводит человека к гордости!) Если же мы в самих себе правильно определим это соотношение, «нащупаем» правду о себе и о Боге – то тут же мы получим духовный плод, т. е. и обретем смирение. Оно свидетельствуется в нас прежде всего двумя вещами:

1) в душу приходит мир от Бога – начаток духовной жизни. Без мира сердечного нет и не может быть никакой религиозной жизни: в мире место Его, говорит псалом (Пс. 75, 3);

2) правильное отношение к другим людям. Святые видели себя хуже всех – это высокая мера, невозможная без обильного схождения в душу Святого Духа; наша же, начальная мера – правдивое, именно в свете опытно узнанного отношения Бога к людям, видение других людей такими же пред Богом, как и я. Если я – грешный человек, но любовь Божия принимает меня, то также Господь принимает и всех без исключения людей, независимо от их положения, социального статуса, сана, чина, взглядов и чего угодно.

Покаянные чувства должны приносить человеку не уныние и отчаяние, не комплекс неполноценности (что бывает, когда мы лишаем покаяние вышеуказанного церковного контекста), а благодать Святого Духа. Это не восторги, не экзальтация, не кровяное разгорячение – благодать Святого Духа свидетельствуется в душе тонким, мирным, радостным, смиренным, тихим, прохладным, истинно духовным чувством, дающим человеку мир, любовь и свободу, и как бы «собирающим» человека в цельное и гармоничное существо, в то, чем он должен быть по замыслу Божию.

И это, как пишет прп. Макарий Великий, критерий правильности любого духовного делания: послушания, молитвы, чтения, хождения в храм, добрых дел и проч. Если то, что мы считаем покаянием, приносит нам в душу не благодать Духа Святого, а смущение, тяжесть, чувство вины, внутреннюю истерику, самоедство, – значит, мы покаяние понимаем неправильно.

Притом надо сказать, что покаяние не охватывает всего внутреннего делания, оно – часть его, пусть важнейшая, постоянная, никогда не прекращающаяся; но не всецелая. Покаяние невозможно без живой веры в Бога, без благодарения Бога, без милосердия и сострадания к окружающим людям и без многого другого. Иногда утверждают, что покаяние – цель духовной жизни. Правда, покаянием должно быть растворено, по слову свт. Игнатия (Брянчанинова), всякое наше духовное делание, особенно молитва. Да и вся внутренняя жизнь как неотъемлемую часть, как некое обязательное условие должна включать в себя покаяние.

Но покаяние – это не цель духовной жизни, а, пусть и важнейшее, но – средство[26]26
  См.: Петр (Мещеринов), игум. Таинство покаяния: подготовка и исповедь. – М., 2006.


[Закрыть].

Цель же духовной жизни – Богообщение, и оно, как говорит свт. Феофан Затворник, должно свидетельствоваться чувством.

«Не на крыльях или не на ногах, но чувством приближаемся мы к Богу» (блж. Августин). Покаяние, собственно, и восстанавливает это чувство Богообщения: вот главное, что совершается в этом Таинстве, и вот его место в духовной жизни.

Свт. Феофан пишет, что Богообщение должно быть, пусть и в малой мере, постоянным, и коль скоро оно не ощущается, нужно бить тревогу и искать его, в чем и заключается смысл любого духовного делания. И это вовсе не то, что запрещают святые отцы – дерзновенно искать духовных утешений, молитвенной сладости, откровений, видений, ощущений, считая себя как бы достойными их.

Чувство Богообщения совсем из иной области. Бывает, что Господь утешает душу, дает ей вкусить благодати Святого Духа в возможной для каждого из нас полноте, чтобы мы знали и ощущали цель наших внутренних трудов, что по очищении нас от страстей это будет неотъемлемым нашим достоянием, и чтобы мы трудились над собою, «очистим чувствия и узрим» (Пасхальный канон). Но мы должны понимать, что утешение от Господа в Его руке, а в нашей повседневной жизни это чувство Богообщения свидетельствуется иным: прежде всего и главным образом тем, что свт. Феофан называет «ревностью о богоугождении». Это – твердая, прочная как смерть решимость, несмотря ни на что, ни на какие внешние обстоятельства, ни на внутренние скорби и уныние – быть христианином, быть с Богом и исполнять Его волю в живом и непрестанном чувстве веры, благоговения и сыновней зависимости от Бога. И это – фундамент, на котором стоит христианская жизнь. Богообщение есть безусловно дело благодати, о нем нужно иметь попечение, его нужно искать, блюсти, возгревать, как раз этому и служит Таинство покаяния.

Бывает, что Покаяние часто ассоциируется с наказанием от Бога, и человек начинает себя пугать Богом: вечными муками, адом и проч. Но мы должны знать, что этого ни в коем случае нельзя делать. Нельзя себя пугать Богом. Покаяние – это таинство любви Божией, в нем мы соприкасаемся с ней, а если не так, то наше покаяние неправильное.

Давайте подумаем. Мы называем Бога Отцом. Но кто такой отец (при нормальном положении вещей, разумеется)? Отец дает жизнь, он всецело заботится о своем ребенке, он кормит и поит, он воспитывает и образовывает его, вдохновляет его, поддерживает, утешает, радуется за него. И наказывает, конечно, когда нужно; но только это ведь не главное во взаимоотношениях отца и его чада… Наказание бывает по необходимости и, выполнив свою функцию, прекращается. Если люди таковы, если такое человеческое отцовство, то кольми паче Бог? Он ведь наш Небесный Отец, мы обращаемся к Нему: Отче наш, а вовсе не: Наказатель наш… И покаяние наше, и самоукорение совершается именно перед Отцом Небесным – не вжав голову в плечи, в ожидании ярости и наказания за всякую мелочь, а с сыновним доверием к нашему Отцу, и Спасителю, и – даже можно сказать – Другу, ближе Которого нет. Он, если и наказывает, то с великою любовью, и уж в самых крайних случаях, когда не обойтись без этого. И покаяние – это вернуться именно к такому Богу, а не пугать себя Им.

То правда, что должен быть страх Божий: в любви к Богу нет места фамильярности, развязности, панибратству, вседозволенности; но страх Божий – это не боязнь надзирателя в тюрьме; это – благоговейное сыновнее духовное чувство, осознание того, кто – Он, и кто – я. И потом: нам ведь дана заповедь – первая! – любви к Богу; но любви не может быть в «приказном порядке», она всегда возникает в ответ на что-то, – и наша любовь к Богу откликается на любовь Бога к нам. Вспомните евангельскую «притчу притч» о блудном сыне: он и попрал любовь отчую, и ушел, и наблудил, но когда он решил вернуться – из соображений, между прочим, не духовных, а из-за голода, как поступил отец его? Он увидел его издалека, и сжалился, и побежал, и обнимал, и целовал, и ни слова упрека не сказал, и почтил честью, и в первую одежду одел, и в дом ввел, и пир устроил – и это только слабые человеческие образы Божией любви (см.: Лк. гл. 15). И именно она открывается нам в Таинстве покаяния, а не боязнь наказания. Бояться больше всего нужно того, чтобы не оказаться вне Бога, что, собственно, и есть ад и вечные муки.

Итак, вот каково церковное понимание Таинства покаяния: не как самоистязание, но как положительное религиозное дело, т. е. совместное (от нас – покаянное делание, от Бога – таинство любви) восстановление нарушенной нашими грехами связи с Богом, любящим и милосердным Отцом Небесным.

Подобно блудному сыну, и мы в Таинстве покаяния, возвращаясь после блудной жизни, находим Бога Отца, ждущего нас с любовью. Он спешит к нам, обнимает, целует нас. Он вводит нас в Свой дом и предлагает нам небесную Трапезу. Он приобщает нас Своего Тела и Крови. Он соединяет нас с нашими собратьями.

Православное Предание отстаивает частое причащение Святых Христовых Таин. То, что мы наблюдаем сейчас, когда причащаются самое большее два-три раза в год, наносит вред телу Церкви.

Древние христиане причащались почти ежедневно. Свт. Василий Великий говорит о том, что христиане из его епархии причащались по меньшей мере четыре раза в неделю. Для них было непонятно, как можно быть на Божественной литургии и не причащаться, если человек не находится под епитимией. Если бы наши духовные предки пришли в какой-либо из нынешних храмов и увидели бы это беспримерное явление, они были бы сильно поражены и озадачены.

На каждой Литургии приготавливаются просфора и вино для Причастия, совершается проскомидия. Мы призываем Бога, чтобы Он претворил хлеб и вино в Тело и Кровь Христовы. Бог слышит наши молитвы. Святой Дух сходит, чудо совершается. Господь готовит для нас Свою Трапезу, призывает принять в ней участие: «Со страхом Божиим и верою приступите», а мы все это отвергаем, уходим голодными, насыщенными лишь дешевыми оправданиями. «Разве таким образом, – говорит свт. Иоанн Златоуст, – ты не оскорбляешь Того, Кто тебя позвал?»

В наше время, правда, робко пробивается благословенное стремление просвещенных духовников и христиан разрушить это дурное положение вещей и вернуться к традиции частого причащения Святых Таин.

Еще одна крайность: мы редко исповедуемся. Большинство подгадывает к двунадесятым праздникам, тогда и строже с себя спрашивают, стараются ничего не упустить. Однако это плохо и для нас, и для духовника, который ввиду напряженности этих дней из-за большого наплыва исповедников не может уделить должного внимания каждому. И конечно, когда время поджимает, сердечного общения не получается.

Рецепты по части сроков исповеди и причащения давать трудно. У каждого человека свои особенности, свои нужды, вместе с духовником он может найти ту самую золотую середину, которая особенно ценна в духовном делании.

Но на чем мы должны сосредоточить свое внимание – это на том, чтобы вся наша жизнь являла собой путь покаяния и была подготовкой к Святому Причащению. Каждый день, каждый час, каждый миг мы должны жить с чувством покаяния и с нетерпением ожидать Божественной Евхаристии. Пребывать в таком настрое помогает последование ко Святому Причащению, которое хорошо бы читать не только накануне Причастия, но и постоянно. Эти прекрасные молитвы настроят нас на покаяние, подготовят к участию в Таинстве. Когда мы привыкнем к покаянному чувству, к частому Приобщению Пречистых Таин, наша жизнь обретет высокий смысл, станет праздником.

КРЕСТ ПОКАЯНИЯ

На Голгофе возвышались три креста. Все люди в своей жизни несут какой-нибудь крест, символом которого является один из голгофских крестов. Немногие святые, избранные други Божии, несут Крест Христа. Некоторые сподобились креста покаявшегося разбойника, креста покаяния, который вел ко спасению. А многие, к сожалению, несут крест того разбойника, который был и остался блудным сыном, т. к. не захотел принести покаяние. Хотим мы этого или нет, но все мы – «разбойники». Постараемся же, по крайней мере, стать «благоразумными разбойниками»[27]27
  Нектарий (Антонопулос), архиеп. Возвращение. – 1999.


[Закрыть].