Текст книги "Прогулки по старой Коломне. История развития живописного района Северной Венеции"

После революции родовое гнездо Бенуа разделило судьбу всех подобных ему дворцов, особняков и барских квартир.

Лансере Николай Евгеньевич (1879–1942), архитектор

Николай Евгеньевич принадлежал к большому роду Бенуа, он – внук знаменитого архитектора Николая Леонтьевича Бенуа. Его мать Екатерина Бенуа вышла замуж за Евгения Александровича Лансере, который умер довольно рано, оставив 36-летнюю вдову с шестью детьми, и Екатерина Николаевна переезжает со своими маленькими детьми в родительскую квартиру на улице Глинки. Два сына: Евгений (будущий художник) и Николай (станет, как дед, архитектором), дочери: Екатерина, Мария, Софья и Зинаида (будущая знаменитая художница Серебрякова).

«Коля был мальчиком исключительной доброты и усердия… Он больше всего был похож на своего деда, на моего отца, и как-то совершенно естественно вышло так, что именно он избрал деятельность Николая Леонтьевича – архитектуру, в которой он выказал впоследствии и определенное дарование, и исключительную культурность», – писал о племяннике А. Бенуа.

После окончания Академии художеств он принимает участие в приготовлениях к знаменитой Исторической выставке портретов, дело затеянное «Миром искусства», усердным поклонником которого он состоял (1904 г.).

Лансере исполнил еще несколько интерьеров выставок, а также оформил изнутри особняк Кочубея в Царском Селе, вследствие чего в предреволюционные годы многие воспринимали его как чисто интерьерного мастера.

В 1914 г. Лансере обращается к образам петровской архитектуры: он участвует в строительстве здания Школы народного искусства, которая становится самой крупной его предреволюционной работой. Высокий, красивый дом и ныне возвышается в начале Екатерининского канала (дом № 2а); заметный издалека, он хорошо запоминается, ибо в решении фасадов этого здания есть нечто специфически петербургское, тонко прочувствованное Лансере и удачно воспроизведенное; пример удачной стилизации петровской архитектуры.

В 1913 г. зодчий создает павильон – на Всероссийской гигиенической выставке, проходившей в Малом Петровском парке, на Петровском острове, использовав в данном случае не традиционно петербургские мотивы, но подлинную классическую архитектуру.

В том же году Лансере создает еще одно своеобразное произведение неоклассики (Песочная наб., 10, Аптекарский остров). В этом районе сосредоточены все основные творения зодчего, по его проекту возводится особняк Новинских.

В следующем году Лансере вместе с Н. Лукницким выполняет проект дома Безак на Сергиевской улице (ныне – ул. Чайковского, 43), довольно точно воспроизводящий облик русских особняков начала XIX в. К сожалению, в 1920-х гг. недостроенный дом наспех заканчивали по упрощенному проекту, сделали хуже, чем в проекте.

В 1933–1935 гг. Лансере участвует в создании дома для сотрудников Всесоюзного института экспериментальной медицины на Каменноостровском пр., 69–71, ознаменовавшего возвращение зодчего к предреволюционному неоклассицизму.

В перспективе улицы Академика Павлова можно видеть еще одно творение Лансере – проходную Института экспериментальной медицины, а на территории института находится одно из лучших произведений малой формы – фонтан-поилка для подопытных собак.

В Петербурге неплохо сохранилось произведение зодчего в стиле конструктивизм – корпус завода «Полиграфмаш» на Аптекарском острове. Эффектно поставленное, с закругленной западной частью и как бы противопоставленной ей монолитной часовой башней к востоку от главного хода. Такой пример динамической симметрии необычен для осторожного академиста.

Трагические перемены, наступившие затем в его судьбе, не позволили ему продолжить бесконечный мучительный поиск творческой индивидуальности, который он с редким упорством вел всю жизнь.

В 1739 г. присвоено два названия: Приказная улица – по зданию Приказа Адмиралтейского ведомства, название существовало до 1780 года, и Морская улица (от Львиного пер. до наб. реки Пряжки). Название дано в связи с тем, что в этой части города предполагалось поселить служителей Адмиралтейского морского ведомства, и большинство топонимов здесь имели морскую тематику. Наименование встречается на картах и справочниках вплоть до 1762 г., однако осталось только на бумаге. Первое название, реально существовавшее на всем протяжении улицы, Офицерская улица, известно с 1744 г. Дано по местонахождению в первой половине XVIII в. между этой улицей и рекой Мойкой Офицерской слободы. В октябре 1918 г. переименована в улицу Декабристов в честь участников декабрьского восстания 1825 г. с целью противопоставления старому названию.

На Офицерской улице квартировали не только известные музыканты и актеры Мариинки и Консерватории, но и обслуживающий персонал театров – бутафоры, плотники, кассиры, осветители, гримеры, костюмеры, портнихи и капельдинеры. Среди последних, как раз на Офицерской улице, в подвале одного из домов (дом не установлен), снимал скромное жилье и капельдинер Большого театра Яков Тимофеевич Ваганов, определенный в эту должность из отставных унтер-офицеров. Армейское прошлое этой категории служащих театра казалось администрации не лишним, так как давало возможность капельдинеру с надлежащей выправкой и бравым видом встретить сановного зрителя и указать ему кресло в партере или ложе. Яков Тимофеевич был отцом трех дочерей, и усердная служба в театре давала ему ряд преимуществ, в том числе право зачисления своих дочерей в балетную школу, естественно, при наличии у них должных способностей к овладению искусством танца. В балетную школу ему удалось устроить только младшую из дочерей, родившуюся на Офицерской улице 27 июня 1879 г. и нареченную при крещении Агриппиной. Через несколько лет весь мир с восторгом рукоплескал мастерству знаменитой балерины Агриппины Яковлевны Вагановой, будущему известному педагогу, профессору-балетмейстеру, признанной всем миром главе русской балетной школы, педагогическая система которой, «Основы классического танца», популярна до сих пор не только в хореографических училищах нашей страны, но и за рубежом.

Дом № 17/9. Доходный дом (1860 г., академик арх. Я.И. Реймерс).

Мандельштам Осип Эмильевич (1891–1938), поэт

Место Мандельштама как одного из самых выдающихся поэтов XX в. прочно и общепризнанно. Высокое искусство слова, своеобразно соединенное с «высоким косноязычием», острый ум и зоркая историческая интуиция. А.А. Ахматова, высоко ценившая творчество Мандельштама, говорила, что «Мандельштам увидел Петербург как полу-Венецию, полу-театр». И поясняла, что Мандельштам «умудрился быть последним бытописателем Петербурга – точным, ярким, беспристрастным, неповторимым. У него эти полузабытые и многократно оболганные улицы возникают во всей свежести 90-х и 900-х годов». Несомненно влияние прозаической книги Мандельштама «Шум времени» на более позднюю мемуарную прозу самой Ахматовой.

Искусство 1910-х гг. заново открывало Петербург. Достаточно вспомнить графику Добужинского и Бенуа, стихи Блока, роман А. Белого «Петербург». Эти художники, каждый по-своему, творили миф о Петербурге. И вот рядом со «страшным миром» Блока, с трагическими виде́ниями Добужинского возникают неторопливые строфы Мандельштама:

 
Над желтизной правительственных зданий
Кружилась долго мутная метель,
И правовед опять садится в сани,
Широким жестом запахнув шинель.
 

Спокойный стих «Петербургских строф» как будто порожден самой архитектурой классицизма. В тягучих строках предстает простор невской дельты, протяженность парадных ансамблей. Современный язык, насыщенность деталями создают ощущение свежести классического стиха.

В 1920-х гг. «Новая петербургская проза» приняла деятельное участие в трансформации петербургского мифа. Метафора корабля (сменившая доминировавшую прежде метафору всадника) была популярна в «новой петербургской прозе». Сам город казался огромным кораблем, сорвавшимся с якоря и вместе со своими отчаянными пассажирами влекомым грозным, неуправляемым потоком к неизбежной гибели. Недаром у Мандельштама в эти годы родились апокалипсические строки:

 
Чудовищный корабль на страшной высоте
Несется, крылья расправляет.
Зеленая звезда, в прекрасной нищете
Твой брат, Петрополь, умирает.
 

Эти стихи, как и многие другие уподобления бывшей столицы кораблю у писателей тех лет, несомненно, связаны с мифологическим образом «корабля мертвецов», каковым виделся Петербург его обитателям. Этот корабль блуждает между восходом и закатом, рождением и смертью. С ним связан другой мощный традиционный образ – потоп. Ковчег, удерживаясь на плаву между жизнью и смертью, дает надежду на будущее возрождение – важная тема стихов и прозы Мандельштама о Петербурге.

Бо́льшая часть жизни Мандельштама прошла вне Петербурга, но город всегда был важен для него, может, еще и оттого, что детство и юность он прожил здесь.

Родители перебрались из Варшавы в Петербург, потому что хотели дать детям настоящее образование, приобщить их к культуре, средоточием которой являлся Петербург. Опубликованы замечательные «Воспоминания» брата Осипа Евгения Эмильевича о той поре: «Мы часто переезжали с квартиры на квартиру, жили и в Максимилиановском переулке, где в конце стекловидного Вознесенского виднелся скачущий Николай, и на Офицерской, поблизости от “Жизни за царя”, над цветочным магазином Эйлерса (д. 17). По моим подсчетам, до Февральской революции мы сменили в Петербурге семнадцать адресов.

Семья наша была сложной. Ее внутренние противоречия не могли не отразиться на ее быте. Отец в жизни семьи активного участия не принимал. Он часто бывал угрюм, замыкался в себе, почти не занимался детьми, в которых для матери был весь смысл существования. Матери мы обязаны всем, особенно Осип.

Мать в молодости была хорошей пианисткой и старалась нам, детям, привить любовь к музыке, воспитать ее понимание. У Осипа интерес к музыке определился очень рано. Он увлекался Вагнером, и это отразилось в его поэзии. Много значил для брата и Скрябин, быстро завоевавший сердца музыкального Петербурга, особенно молодежи».

О.Э. Мандельштам

В «Шуме времени» О. Мандельштама мы находим первые детские впечатления о Коломне. «Мы ходили гулять по Большой Морской в пустынной ее части, где красная лютеранская кирха и торцовая набережная Мойки. Так незаметно подходили мы к Крюкову каналу, голландскому Петербургу эллингов и нептуновых арок с морскими эмблемами, к казармам гвардейского экипажа. <…> Помню спуск броненосца “Ослябя”, как чудовищная морская гусеница выползла на воду, и подъемные краны, и ребра эллинга».

На занятия музыкой маленького Осипа водили к Покрову. «Мне ставили руку по системе Лешетицкого», – хвастал он.

В 1900 г. Осип поступает в Тенишевское училище, а семья переезжает на Литейный проспект. Тенишевское училище стало таким же важным событием в жизни Осипа, как для А. Пушкина – Лицей.

Летом 1861 г. в этот дом переедет 25-летний композитор, блестящий пианист и признанный глава группы музыкантов, которых, с легкой руки В.В. Стасова назовут «Могучей кучкой», – Милий Алексеевич Балакирев.

Дома №№ 23, 25. Дом № 23 построен в начале 1840-х гг. (1860 г., арх. Военного ведомства А.Х. Кольба; капитально перестроен и надстроен). В этом скудно и суховато декорированном строгом пятиэтажном здании до 1918 г. размещался Николаевский кадетский корпус, а в соседнем, той же высоты доме № 25 – Главное интендантское ведомство и Городской вещевой склад. Оба строения являлись собственностью Военного ведомства и занимали обширный земельный участок, простиравшийся вплоть до улицы Глинки и набережной реки Мойки.

Офицерская ул., 33. Фото 2000-х гг.

Дом № 27. Строение, возведенное на этом участке в 1750 г., – одно из первых каменных жилых зданий, формировавших Театральную площадь. Дом тогда был трехэтажным, на 12 осей, с барочным убранством фасада. Современный же облик здание приобрело в 1874 г. (художник-арх. Е.П. Варгин; капитальная перестройка и расширение).

Дом № 29. Исправительное арестантское отделение «Литовский замок» (1826–1917 гг.). Сожжен в 1917 г.

Дом № 31/5. В начале XIX в. доходный трехэтажный дом (арх. П.Л. Виллерс; перестройка; 1912 г., арх. И.В. Эскузович; включен существовавший дом).

Дом № 33. Доходный дом принадлежал купцу Маркелову (1833 г., арх. Э.Х. Анерт; 1861 г., арх. Е.П. Варгин). В 1865 г. в квартире этого дома у знаменитого композитора А.Н. Серова родился не менее знаменитый впоследствии сын В.А. Серов.

Серов Александр Николаевич (1820–1871), композитор, музыковед, музыкальный деятель

А.Н. Серов родился в Петербурге, происходил из хорошо образованной семьи. Дед Серова – известный ученый-естествоиспытатель, отец – юрист, занимал довольно видное место в Министерстве финансов.

В 4 года Александр уже читал книги и горячо полюбил театр, куда родители стали возить его, в 9 лет бойко говорил и читал по-французски и по-немецки. Не систематически, но занимался живописью. В семье не было культа музыки, но было убеждение, что музыка необходима для общего образования. Музыке обучался дома и в Училище правоведения (фортепьяно, виолончель, игра в оркестре), теорию композиции изучал самостоятельно.

А.Н. Серов делился со своей женой: «Композиторские способности сказались во мне весьма поздно, я чувствовал более склонность к рисованию, хотя в Училище правоведения, где я получил свое образование, заметили мою музыкальность, и на вечерах, на которых присутствовал принц Петр Ольденбургский, я изображал для его высочества на виолончели всякие «виртуозные фокусы», преподаваемые мне виолончелистом Шубертом, за что был осчастливлен одобрительным отзывом со стороны всех присутствующих. Я крепко сдружился с В.В. Стасовым и начал вести жизнь хоть и в стенах правоведческого здания, но совершенно вне всякого школьного режима. Читал я до упаду, играл очень много, беседовал с Владимиром Стасовым и создал себе мировоззрение, весьма резко отличавшееся от школьного».

В 1840 г. А.Н. Серов окончил Училище правоведения и вынужден начать службу в Министерстве юстиции. Благодаря хлопотам отца тем же летом Александр зачислен в канцелярию 5-го уголовного департамента Сената с получением чина IX класса. Затем потянулись довольно однообразные дни. Серов писал тогда: «Я иногда сажусь к клавишам, ничего не обдумав предварительно, и перебираю звуки до тех пор, пока появится какая-нибудь мысль; тогда уже пойдет совсем другая игра… фантазируется как нельзя лучше, и иногда вынесу из этого хаоса несколько удачно вылившихся фраз и сейчас замечу их на нотной бумаге». В эти годы он знакомится с Глинкой и Даргомыжским.

После пятилетней службы в Петербурге Александр получил назначение в Симферополь, позже его по службе перевели в Псков. Однако деятельность чиновника угнетала его, велико было желание стать музыкантом, и он наперекор воле отца решил бросить службу. В 1850 г. Серов переехал в Петербург и посвятил себя делу музыкальной критики, печатаясь в «Современнике» и «Библиотеке для чтения».

Ноты отрывка из II действия оперы «Юдифь»

В 1860-е гг. Серов создал ряд ценных критических работ, в которых им были поставлены актуальные проблемы развития русской музыкальной культуры. В эти годы создавался его капитальный труд «Русская народная песня как предмет науки».

В Серове не угасала потребность в музыкальном творчестве. В 1860 г., под сильным впечатлением от пьесы итальянского драматурга Джакометти «Юдифь», Серов начал писать оперу на этот сюжет. После трех лет упорного труда опера была завершена и поставлена в Петербурге весной 1863 г.

Чайковский высоко оценил оперу. Он назвал творение Серова в числе своих любимейших опер: «…наслаждение, доставляемое мне музыкой “Юдифи”, – говорил он, – всегда сливается с каким-то неопределенным весенним ощущением тепла, света, возрождения!»

Премьера прошла с огромным успехом. Серов-композитор сразу завоевал признание публики. Успех «Юдифи» окрылил Серова. В этом же году он начал работу над своей второй оперой – «Рогнеда», посвященной событиям из истории Древней Руси. «В публике “Рогнеда” произвела фурор. Серов вырос на целую голову», – писал Римский-Корсаков. Опера с успехом шла на русских сценах, привлекала светскую публику и пользовалась покровительством Двора.

По окончании оперы Серов возвратился к деятельности музыкального критика. К 1851 г. относится начало критических выступлений в печати. С 1858 г. систематически читал лекции о музыке. Серов – классик русской музыкальной критики, страстный, умный пропагандист творчества Глинки, Даргомыжского, Моцарта, Бетховена, Вагнера.

Александр Николаевич женился на Валентине Семеновне Бергман в 1864 г. Валентина Семеновна вспоминала: «Мы жили с Серовым идеалами сороковых годов: проливали слезы над Ундиной Ламотт-Фуке; наслаждались живописью Брюллова; находили Сусанина живым лицом; “Записки охотника” считали апогеем знания народа. В музыке не было диссонансов, полная вера в него и поклонение с моей стороны обеспечивали наше согласие».

В 1867 г. он вместе с женой основал газету «Музыка и театр», которая просуществовала всего год, так и не найдя поддержки у общественности.

Работа над оперой «Вражья сила» совпала с последними годами жизни композитора. В 1869 г. он писал: «Странно как-то живется в это время. Точно пришибленный кем-то! И здоровье мое начинает сильно расстраиваться. Доктор серьезной мерой лечения предлагает вояж в Швейцарию и жизнь спокойную, далекую от треволнений. Хорошо, если так устроится! Но и уехать-то нельзя будет, не отдавши оперы в дирекцию. Успокоиться придется разве тогда, как последуешь примеру Даргомыжского и Берлиоза. Те успокоились в самом деле. Их уже ничто не волнует».

В конце 1870 г. Александра Николаевича пригласили в Вену на торжества по поводу 100-летия со дня рождения Бетховена. Близкие надеялись, что путешествие и торжества в честь любимого им великого музыканта произведут благотворное влияние на его душу и, может быть, восстановят его физическое здоровье. Ожидания оказались напрасны – 1 февраля 1871 г. композитора не стало.

Сочинения А.Н. Серова: оперы «Мельничиха из Марли» (1846 г.), «Майская ночь» (1853 г., партитура уничтожена автором), «Юдифь» (1863 г.), «Рогнеда» (1865 г.), «Вражья сила» (нач. 1867, окончена В. Серовой и Н. Соловьевым, 1871 г.; новая редакция Б. Асафьева, 1947 г.); пьесы для фортепьяно, романсы, хоры, обработка народных песен и др.; около 30 критических статей, исследований.

Серов Валентин Александрович (1865–1911), художник

«В маленьких комнатках четвертого этажа в Петербурге, в ночь с 6 на 7 января родился маленький “Серовчик” – в то время, когда отец его оркестровал свою “Рогнеду”. Услыхав первый крик младенца, он поставил вопросительный знак в партитуре: его не успели оповестить, кто именно родился.

Появление сына на свет Божий привело нас в неописуемый восторг. Мать Александра Николаевича, горевавшая, что имя Серова угаснет со смертью ее любимца Александра (другие сыновья умерли неженатыми), на склоне лет, когда она уже перестала мечтать о женитьбе композитора, вдруг была осчастливлена рождением внука.

Появление ребенка в нашей семье не особенно отразилось на жизни отца; ребенок был смирный, покладистый. Серов сначала его как будто не замечал, изредка только заглядывал в корзиночку, где сопел будущий гражданин.

Об эту пору (1865 г.) жизнь наша носит характер безмятежного, мирного существования, хотя средств никаких не было (“Юдифь” временно была снята с репертуара). Серов усердно работал над “Рогнедой”, почти никуда не выезжал, писал статьи, а я занялась всецело своим первенцем. Мне еще не было 18 лет, – стала я за ним ухаживать, как Бог на душу положит, не мудрствуя лукаво.

Как только он подрос, я его отдала в детский сад г-жи Люгебиль, и первые годы его существования прошли довольно благополучно; мы с ним почти никогда не разлучались, брали его с собой в театр, вместе путешествовали, на наших вечерах он присутствовал неизменно. В театре, конечно, он большею частью спал, но если его интересовало действие, то внимательно следил за ним.

Валентин Серов. 8 лет

Всюду – в театре, в пути, в гостях – сын наш поражал своей выдержкой, своим спокойствием, как будто он сознательно созерцал, наблюдал явления, проходящие мимо него», – вспоминала Валентина Семеновна Серова.

Есть художники по преимуществу живописцы, и есть художники-рисовальщики. Валентин Александрович был и тем, и другим: большим живописцем и великолепным рисовальщиком. Таких неудержимых, страстных рисовальщиков в русском искусстве XIX в., только двое – Репин и Серов. Валентин Александрович перенял у своего учителя страсть к рисованию, найдя собственный стиль рисунка, единственный, неподражаемый серовский стиль.

По собственному признанию Серова, он начал рисовать очень рано, с тех пор как себя помнил. Попав в восьмилетнем возрасте в ученики к такому значительному художнику, каким был Кеппинг (в Мюнхене), «Серов сразу усвоил ряд профессиональных навыков и приемов, придававших его ранним рисункам почти непонятный, недетский характер» (И. Грабарь).

Еще до поступления в Академию Валентин занимался в Москве в хамовнической мастерской Репина (ему тогда было 14 лет). В 1880 г. Серов поступает в Академию художеств в мастерскую П. Чистякова. От Чистякова Серов услыхал много такого, чего никогда не слышал от Репина. Его первый учитель говорил ему исключительно об изучении натуры, от Чистякова же он впервые узнал, что кроме натуры можно учиться еще у старых мастеров.

Серов писал много портретов. Далеко не всегда он писал портреты, как принято считать, по нескольку месяцев, но работал он, не щадя ни себя, ни модель. В работу уходил целиком. От портретов он безумно уставал, но писать приходилось много, хотя писал он далеко не всех, мог и отказать. Брал за портреты более чем скромно. Так, за портрет Николая II, заказанный ему государем в подарок жене, Серов получил 2000 руб. (художник Сомов в то время брал за портреты ровно вдвое больше). Кстати портрет Николая II, кроме всех его живописных качеств, необыкновенно похож на государя, и он висел в Зимнем дворце в спальне Александры Федоровны. В 1917 г. матросы с особой ненавистью разрубили его на множество кусков и проткнули на портрете глаза.

Одна особенность портретных замыслов Серова достойна внимания – исключительное разнообразие поз, неповторимость положений, посадок, поворотов, жестов. Серов-рисовальщик, Серов-портретист, Серов-живописец, но еще и иллюстратор. Наиболее известны его иллюстрации к басням И. Крылова. Известно, какую страсть питал Серов к животным. Едва ли есть хоть один альбом его рисунков, в котором не было бы зарисовок с лошадей, ворон, лисиц, волков, обезьян. В какой бы город его ни забрасывала судьба, он первым делом справлялся, нет ли там зоологического сада.

Серов считал, что художник должен уметь работать всем на свете, чем только возможно работать, исходя из того, что и сама натура бесконечно разнообразна и неповторима, да и настроение, чувства художника неодинаково вчера и сегодня: сегодня хочется сделать так, а завтра по-другому. Поэтому он работал маслом, акварелью, гуашью, темперой, пастелью, цветными твердыми карандашами, рекомендуя то же самое и своим ученикам.

Серов женился на Ольге Федоровне (1865–1927, урожд. Трубниковой). Свадьба состоялась в 1889 г. в Петербурге. «Мать была человеком удивительной душевной чистоты и непосредственности. В ней до самой старости сохранилось что-то девичье, юное. У нее были большие серые глаза и пушистые, легкие-легкие вьющиеся волосы, очень тонкие черты лица, замечательная кожа и ослепительной белизны зубы. Когда папа женился и познакомил маму с П.П. Чистяковым, тот сказал: “Ну, с такого лица только ангелов писать”» (Ольга Серова). В этом счастливом браке родилось шесть детей.

А.Н. Бенуа писал после смерти В.А. Серова: «Никто из нас не болел так за других, как Серов, никто не любил так глубоко, так верно. Я не имею права описать его как семьянина, но скажу все же здесь, что это был идеальный супруг и идеальный отец».

Дом № 36. Доходный дом. В 1850 г. приобретен князем Ф. Юсуповым. Перестройка.

Дом № 38. Старинный особняк конца XVIII – начала XIX в… Снесен в середине XIX в. В 1956 г. построен бассейн.

Дом № 39. Ограда (1858 г., академик арх. А.И. Угрюмов). Уничтожена в 2006 г. Здание Невского театра Неметти (1882 г., арх. Главного дворцового управления Н.В. Дмитриев). Здесь находился собственный театр В.Ф. Комиссаржевской (не сохранился). Жилой дом (1893 г., техник-арх. А.И. Рейнбольдт; 1912 г., арх. А.П. Вайтенс, входной портал и павильоны «Луна-Парка», не сохранились; 1912 г., арх. Б.М Кишкин, двор, ресторан «Луна-Парка», не сохранился).

Дом № 40. Доходный дом (1898 г., академик арх. Е.Р. Бах; перестройка). С этим домом связано имя великого русского поэта А.А. Блока. В 1911 г. в этом доме поселилась мать А.А. Блока – Александра Андреевна Кублицкая-Пиоттух. Отец поэта – Франц Феликсович, дослужившись до бригадного генерала, возвратился из Ревеля и по приказу командования руководил в это время строительством артиллерийского полигона в Луге.

Сергей Соловьев, посетивший новую квартиру Александры Андреевны в доме на Офицерской, нашел ее великолепной. С ней нельзя было и сравнивать, по его мнению, «тесную» квартиру в гренадерских казармах, которую до своего отъезда в Ревель занимала супружеская чета Кублицких-Пиоттух.

А.А. Блок часто бывал в этом доме, иногда даже по несколько раз в день. Поэт очень любил свою мать и всегда комфортно чувствовал себя в женской атмосфере ее дома. По свидетельству современников, мать и тетка (Мария Андреевна Бекетова) его постоянно баловали и открыто восхищались им. Друзья считали, что в нем было что-то от «маменькиного сынка».

Офицерская ул., 42/2. Фото 2000-х гг.

Офицерская ул., 45. Фото 2000-х гг.

По воспоминаниям друзей Блока, Анна Андреевна была человеком на редкость образованным, одаренным разнообразными способностями. Элегантная дама, она являла собой пример предупредительности и любезности в общении с людьми. Анна Андреевна происходила из семьи потомственных ученых, и в ней без труда угадывался интеллект.

Дом № 41. Доходный дом (1873 г., арх. А.К. Буш; перестройка).

Дом № 42/2. Здание еврейского ремесленного училища (1897 г., арх. Б.И. Гиршович).

Дом № 45. В 1850–1851 гг. в доме Трубецкого снимал квартиру революционер, писатель Н.Г. Чернышевский.

Н.Г. Чернышевский

Чернышевский Николай Григорьевич (1828–1889), литератор

Николай Григорьевич был довольно заметной фигурой в Петербурге. И царь Александр II с его Сенатом, приказавшие казнить Чернышевского гражданской казнью, и царь Александр III, которому народовольцы предъявили ультиматум, что если он не освободит Чернышевского, коронация будет кровавой, – считали его не только преступником, но и личным врагом номер один. Не только его известность, но и сила влияния на людей, уважение к нему, были громадными.

Сын священника из Саратова, он приехал в Петербург в июне 1846 г. для поступления в Университет. Отсюда отбыл на вечную ссылку 20 мая 1864 г., на следующий день после гражданской казни на Мытнинской площади в Песках, в Овсянниковском саду.

Восемнадцать лет прожил в Петербурге (за вычетом двух лет работы в Саратове в 1851–1853 гг.). Из пяти петербургских адресов Чернышевского один – в Коломне.

Весной 1850 г. Чернышевский успешно окончил Петербургский университет. Лето 1850 г. провел в Саратове, а в середине августа вернулся в Петербург, пытаясь найти работу. Поселился у своих родственников Терсинских. 23 декабря 1850 г., приглашая к себе поэта М.Л. Михайлова, Чернышевский сообщает ему свой адрес: «В Большой Офицерской, против Малой Мастерской, дом Дубецкого. Когда Вы поедете от почтамта, т. е. с Вознесенского проспекта, Вы увидите против Мастерской мелочную лавочку, подле нее ворота, за этими воротами тотчас подъезд с улицы; так Вы по этому подъезду да вверх, да во второй этаж, да увидите во втором-то этаже дверь с надписью: “Архитектор Браун” – так против этой двери через площадку другая дверь и есть моя». Этот дом сохранился.

Офицерская ул., 46. Фото 2000-х гг.

В марте 1851 г. Чернышевский снова уезжает в Саратов, где почти два года преподавал в гимназии.

Роман Чернышевского «Что делать?», как и произведения Достоевского – чисто петербургский роман. Дом Сторешниковых находится на Гороховой улице, между Садовой и Семеновским мостом. Решающее судьбу свидание Верочки и Лопухова происходит на Конногвардейском бульваре. Молодые Лопуховы живут в одноэтажном домике на Васильевском острове, между Средним и Малым проспектами. Здесь Верочка замышляет создать мастерскую. Первая – здесь же на Васильевском, вторая – между Сергиевской улицей и Бассейной. Встреча с Рахметовым происходит на Каменном острове. Семья профессора Кирсанова живет на Сергиевской улице. Пикник за городом, «Пассаж», гостиница около Московского вокзала, завод Полозова на окраине – это все петербургские реалии романа.

Дом № 46. Доходный дом (1902 г., техник-арх. Кабинета Е.И.В., профессор В.Н. Соколовский; перестройка). С 1914 по 1917 г. в этом доме жил известный русский трагик М.В. Дальский.

Дальский (Неелов) Мамонт Викторович (1865–1918), актер

Знаменитый актер Александрийского театра, позже гастролировал в различных театрах России. Александр Кугель – блистательный театральный критик, мэтр конца XIX – начала XX вв. в своей книге «Театральные портреты» описал художественную жизнь того времени и дал блестящий и беспощадный портрет М. Дальского. Отрывки из этой книги мы и процитируем.

«Мамонт Дальский, угодивший под трамвай и раздавленный насмерть, являет собой одну из самых характерных фигур русского сценического мира. И смерть его какая-то странная, не обычная, и жизнь его была такая же.

Дальского я знал очень давно – во всяком случае более четверти века. Помню его красивым молодым человеком с горящими глазами и пухлыми капризными губами. При всей бессмысленной изломанности характера, при всем великом беспутстве, в Дальском было и что-то детское. Он был способен к хорошим порывам, и душа его была далеко не мелкая.

Он себя именовал “анархистом”, и по праву. Известная моральная неустойчивость, конечно, придавала его “анархизму” довольно своеобразный характер, но все же надо признать, что, действительно, его натура, его душа, его талант – были насквозь анархичны и гордо индивидуальны.

В труппе Александрийского театра он не уживался. Его считали надменным, нахальным, дерзким. Да, все это было. Но я его знавал и видел нередко очень простым, очень мягким и очень податливым. К нему надо было уметь подойти. К нему, однако, никто за всю его жизнь не сумел подойти и раздуть огромные возможности этой далеко не ординарной личности.