Текст книги "Красавчик Роб. Семейно-романтическая драма"

Глава пятая

Утром Лиза, задумчивая и встревоженная, так как не отошла ещё от странного сна, шла по городу в поисках нужного дома; рядом с ней с баулом бодро шагал Роберт. В отличие от Лизы он пребывал в прекрасном настроении, то и дело посвистывал и напевал какую-то лихую мелодию себе под нос, не обращая внимания на прохожих. В самом деле у нашего красавчика-героя, на которого то и дело оглядывались изумлённые женщины разного возраста, совершенно не было, во всяком случае пока оснований для какой-то тревоги. В этом огромном престижном городе живёт его супертётушка, которая уж точно будет его лелеять, словно редкий экзотический цветок.

А поскольку Роберт был человеком широкой души, он ничтоже сумняшеся протянул сестре денежные купюры, из тех, что на его долю достались от матери.

В ответ на недоумённый взгляд Лизы он небрежно бросил:

– Забирай их себе, Лизок. Они тебе лучше пригодятся. Я же видел, что ты свои отдала тётке Ольге на наших оболтусов. Да и сама знаешь, что тётка Настасья готова носить меня на руках.

Как выяснилось, Пётр Семёнович Золотарёв, Лизин отец, жил на окраине города и вовсе не в обычном многоэтажном доме, а в роскошном трёхэтажном коттедже с высоким прочным забором, мраморными колоннами и парадным крыльцом, куда гармонично вписывалась грозная статуя косматого льва. Роберт не мог оторвать восхищённого взгляда при виде этой картины. Разумеется, по меркам Санкт-Петербурга и иже с ним крупных городов, это был обыкновенный стандартный дом, какие здесь сплошь и рядом. Иное дело, когда смотришь на все эти прелести глазами сельского жителя.

Отец Лизин оказался, вопреки представлениям, с виду ещё бравым молодцем, хотя за плечами у него было ни много ни мало, а пять десятков лет. Глаза у него были чёрные, яркие, как уголья, и такого же цвета аккуратно подстриженные бакенбарды, так шедшие к его сохранившему ещё задорное выражение лицу.

А ещё, что поразило гостей, это его статная и без единого намёка на брюшко фигура.

Зардевшуюся от смущения Лизу отец ещё во дворе обнял и расцеловал в обе щёки со словами:

– Какая ты у меня, Лизонька, писаная красавица! А ведь я тебя последний раз видел, когда ты ещё под стол пешком ходила!

Роберта он шутливо потрепал за подбородок, и когда тот нерешительно остановился перед входной дверью, он подтолкнул его, весело воскликнув:

– Заходи, заходи, мы такими кавалерами не разбрасываемся!

– Да это же, папа, мой брат, мы же целой семьёй в город приехали, разве тебе мама ничего не говорила, – пояснила Лиза.

– Конечно, Раечка мне обо всём говорила, просто я Роберта в упор не узнал. Какие вы красавцы оба! Да по вас тут весь Петербург будет сохнуть, – полушутя-полусерьёзно говорил хозяин. Он под одну руку бережно взял Лизу, под другую – Роберта и повёл их в дом.

А там сестре и брату сразу бросилось в глаза то, что только Пётр Семёнович, как белка в колесе, крутился вокруг них. Именно он велел домашней прислуге накрыть стол и, кстати сказать, тот буквально ломился от изобилия блюд: в центре стола была чёрная паюсная икра, рядом красовался запечённый судак, а уж шампанское лилось рекой, правда, Роберт его едва пригубил, а Лиза, та и вообще не притронулась. На десерт подали мороженое нескольких сортов, а также торт-великан, занимавший чуть ли не половину стола.

Ради своей дочки Пётр Семёнович не утерпел и пригласил на встречу своего соседа, генерала в отставке, совсем уже пожилого человека с сединами и лысиной, с весьма отвисшим брюшком, кое он нёс впереди себя, как некую драгоценную вазу.

Генерал Тихон Поликарпович Митрохин после каждого бокала с шампанским долго отдувался и покрякивал. Между тем его моложавая супруга, белокурая зеленоглазая особа с хищным взглядом, сражённая наповал красотой Роберта, всё время откровенно строила ему глазки.

И только хозяин, а не его жена, развлекал приезжих, как мог, знакомил их с разными достопримечательностями в доме. На первом этаже, например, весело бил фонтан, обдавая всех крупными брызгами, а рядом был со вкусом и по-современному отделанный, весь из белоснежных скульптур в виде забавных божков, бассейн.

Лизин отец сразу предложил нашим героям искупаться, но как Лиза, так и Роберт, сославшись на утомлённость, отказались. По правде говоря, они не могли прийти в себя от увиденного.

Про Лизину же мачеху, Лидию Петровну Прыхину, которая не раз ещё в нашем повествовании будет фигурировать, можно сказать, что она, как это ни странно, не выдавила из себя ни единого слова. Правда, она находилась тут же, но всё время как-то уж пренебрежительно посматривала на Лизу с братом, надменно щуря свои выпуклые белесоватые глаза и сжимая узкие змеевидные губы.

А поскольку автор считает, что внешность в человеке, будь он даже неадерталец, играет далеко не последнюю роль, а даже наоборот: каким-то образом влияет на характер, то не могу не отметить следующую деталь. Сравнивая наружность Петра Семёновича с наружностью его половины, можно смело сделать вывод, увы, не в пользу последней. Конечно, нельзя и палку перегибать, говоря, что эта пара – «красавец и чудовище».

Потому что у супруги Золотарёва ещё, между прочим, сохранились кое-какие остатки былой привлекательности, выражающиеся, во-первых, в густой копне чёрных волос, а, во-вторых, когда-то соблазнительных ямочках, а теперь просто впадинках на пухлых щеках.

Всё же Пётр Семёнович, как ни крути, со своей царской осанкой весьма затмевал супругу.

А теперь, пока Лиза отдыхает в специально отведённой для неё просторной с высокими потолками комнате, с огромным, последней модели телевизором на стене, с позволения читателей расскажу о том, какие страсти бушевали в данном доме до её приезда.

Сказать, что госпожа Прыхина расстроилась новостью на тот счёт, что к ним вдруг приезжает Лиза Ивлева, значит ничего не сказать. Для неё это было сродни кораблекрушению, жертвой коего она стала. Эта новость вначале ввела её в ступор, а затем она начала метать громы и молнии, с той лишь разницей, что гроза хотя бы на минуту смолкает, а Прыхина брюзжала, не зная устали.

Больше всего уже немолодую даму шокировало то, что эта, по её выражению, «деревенщина» приезжает не просто в гости, а вообще так сказать на неопределённое время, следовательно, сама она может запросто для Петра Семёновича отойти на задний план.

Конечно, она могла бы вместо пустого брюзжания, взять и пустить в ход куда более действенное оружие, то есть закатить истерику и пригрозить, что если что-то будет не по ней, то она бросится под машину или под поезд, или с моста грохнется прямо в речку.

Да вот беда, данные угрозы, актуальные для прошлых времён, сейчас на закалённого домашними перипетиями Петра Семёновича уже никак не действовали. Тем более, сейчас, в солидном возрасте, грозить мужу самоубийством – это как-то чересчур по-детски что ли.

А вот у самого Петра Семёновича, который раньше пребывал под башмаком у жены, к изумлению последней, наконец-то прорезался собственный голос. Он до того расхрабрился, что из его прежде покорных уст вырвались небрежные слова примерно о том, что если она не согласна, что Лиза будет жить здесь, то может убираться ко всем чертям.

В конце концов, заявил он, всё, в том числе коттедж со всеми его потрохами, куплено на его кровные деньги.

И как пощёчина прозвучали язвительные слова о том, что он, если она не пойдёт на уступки, может и сам покинуть этот дом. Пусть она живёт, как хочет. После этой мужниной угрозы Лидия Петровна была бледнее простыни, иными словами – ни жива, ни мертва.

Жить в одиночку, нет уж —извините, это не для неё. Ведь она живёт исключительно на мужнины деньги, на его не бедную адвокатскую практику. За душой у неё, увы, нет собственной и копейки. А теперь, у неё нет и того, чем раньше она мужа брала, – это, разумеется, волнующих женских чар. То есть она была весьма уязвима, как ахиллесова пята.

В глубине души Лидия Петровна прекрасно это понимала. Сейчас она была в полной материальной зависимости от супруга, или, как говорят в народе, сидела у него на шее, ибо после окончания медицинского института она ни одного дня нигде не работала. Если копнуть глубже, можно сказать, что эта женщина вообще была прирождённой белоручкой. С малых лет родители, – у неё отец и мать были мелкими торговцами, – внушали ей мысль, что самый хороший вуз – это удачно выйти замуж. А самая приличная партия для неё – богатый, пусть и с комплексами муж, который и будет содержать её до гроба.

Слова родителей дочка, как губка воду, добросовестно впитала в себя и после окончания медицинского института, в который она, к слову сказать, попала случайно, вместо работы стала лихорадочно искать претендента на руку и сердце. И тот был тут как тут. На вечеринке у подруги небольшого росточка Лидочка, с пухлыми щёчками и тогда ещё соблазнительными ямочками, без труда покорила молодого состоятельного, не лишённого обаяния адвоката Петра Семёновича Золотарёва. У него, правда, был единственный недостаток, заключающийся в том, что за плечами был один брак, от которого имелась дочь, но мадам Прыхина сей факт не посчитала серьёзным препятствием для осуществления своей цели.

Уже через три месяца после знакомства она припугнула своего кандидата, что, если он не возьмёт её срочно замуж, она тогда – «прямо головой в омут».

Таким образом и захомутали бедного Петра Семёновича. По правде говоря, из-за буйных припадков жены он давно бы уже разорвал эти ненавистные брачные цепи, но пришлось, скрепя сердце, нести этот крест.

Сейчас, хотя и отбушевали брачные страсти, единственной причиной, скрепляющей хлипкую связь между супругами, была совместная дочь Алиса, которая в настоящее время учится в туманном Альбионе.

Глава шестая

Незаметно пролетела неделя, как Лиза обосновалась в доме у отца. Однажды в понедельник после обеда, когда она сидела в своей комнате, перечитывая Хемингуэя, к ней робко постучались.

Смущаясь, зашёл отец и, переминаясь с ноги на ногу, как ученик перед учительницей, протянул ей крупные купюры со словами:

– Вот тут, Лизонька, полмиллиона. Трать, куда хочешь. Конечно, это сущие пустяки, потом я тебе ещё дам…

Он сел с ней рядом на оранжевый кожаный диван, несмело взял её за руку, и лицо у него в этот момент было такое виноватое, точь-в —точь, как из Лизиного сна.

– Все это, дочка, сущие пустяки, – опять повторил он, как будто оправдываясь перед ней. Он сделал виноватую гримасу, и лицо у него при этом как-то неприятно вытянулось, а в уголках рта она приметила большую складку. Голос у него звучал как-то глухо.

Она видела, что каждое слово отцу давалось с трудом. Он подносил то и дело руку, глуша небольшой кашель.

– Видишь ли, Лизонька, мать у тебя замечательный человек… – продолжал он перед ней оправдываться, словно был на исповеди у священника… – таких женщин, как Раечка, поискать надо и вряд ли ещё найдёшь… а я, что я? Я просто был круглый дурак, идиот, глупец… потерять такую женщину, тебя, Лизонька, потерять. Нет, мне прощения нет…

В комнате повисла гнетущая пауза. Лиза с любопытством смотрела на отца, стараясь его не перебивать. Всё-таки для неё было загадкой, почему брак у её родителей затрещал по швам. Ведь вот он – отец – весь перед ней: добрый, с подкупающей виноватой улыбкой. Подспудно она догадывалась, что, видимо, дело всё в чрезвычайной гордыне со стороны матери. Ведь она и денег-то от него не принимала, когда они разошлись, отсылала их назад.

Лизе было бесконечно жаль его, она хотела погладить его по голове, как ребёнка, но ограничилась тем, что несмело пожала ему руку, поблагодарила за помощь.

Крайне щепетильная в денежных делах, Лиза распорядилась папиным подарком следующим образом: чуть ли не половину суммы она решила отправить матери, некоторую часть выделить близнецам, так как по информации, дошедшей до неё, она узнала, что положение их очень и очень тревожное. В сущности проживание их в доме у тётки Ольги висит на волоске, и скорее всего в ближайшее время придётся подыскивать для них либо квартиру, либо – другой вариант – комнату.

При встрече с Робертом Лиза предложила и ему часть денег, однако брат категорически отказался, мотивируя это тем, что у тётки Насти ему всего хватает.

– Ты бы, Лизок, не сорила так небрежно деньгами, – осторожно посоветовал он. – Молодец, что отправишь маме. А вот этим болванам, – он имел в виду Олега и Игоря, – деньги доверять никак нельзя.

Зная нелюбовь, а вернее, неприязнь Роберта к младшим братьям, Лиза взмолилась:

– Ну, Робик, нельзя же допустить, чтобы они оказались на улице, ведь они может уже сейчас голодают!

– Лизок, я всё понимаю, но доверять, право слово, деньги им нельзя. Разве ты не знаешь, какие они непутёвые! Мама набаловала их, во всём им потакала. Боюсь, как бы они вообще здесь что– нибудь не выкинули, и за них нам краснеть не пришлось бы, – укоризненно добавил Роберт.

Лиза прекрасно понимала, что старший брат наверняка прав, тем не менее она впервые не послушалась его и с тяжёлым сердцем отдала некоторую сумму Олегу и Игорю.

В течение месяца Лиза от нечего делать (с работой у неё ещё ничего определённого пока не высвечивалось) изучала большой отцовский дом, причём, она старалась не вступать в открытый конфликт с мачехой. Та, кстати, всячески её игнорировала, ни одного доброго слова в её адрес не проронила, только носилась мимо неё, как вихрь, с поджатыми тонкими губами, в изящных туалетах.

Что особенно заинтересовало Лизу, так это целая галерея картин, под которые был отведён самый просторный зал. Надо сказать, что девушка с детства обожала картины таких известных художников, как Шишкин, Айвазовский, Васнецов, правда, в их деревенском доме была только одна копия картины тоже любимого художника Репина.

Здесь, у отца, она буквально отдыхала душой, наслаждаясь богатой палитрой красок, у картины Айвазовского «Среди волн», или же Шишкина – «Корабельная роща». Бродя от картины к картине, она млела и улыбалась, словно была под гипнозом. О, это был её мир, мир её грёз и фантазий!

И вот любопытный нюанс. Среди копий великих русских художников, ей попалось штук шесть картин неизвестного автора, под ними были только ничего не означающие подписи. Кто их рисовал, причём очень и очень недурно? Она задалась целью во что бы то ни стало это узнать, потому что полотна, где был запечатлён городской и деревенский пейзажи, были написаны с такой любовью и с таким знанием, что невозможно было от них оторваться.

А однажды Лиза была по-настоящему потрясена: в одной комнате, а вернее, это был чей-то рабочий кабинет, она увидела большую фотографию в рамке, где запечатлён молодой человек, которому на вид можно было дать от силы лет девятнадцать.

Это был брюнет с пронзительным взглядом, который выражал не то скептицизм, не то насмешку.

Брови у него были чёрные, в меру густые, изгибающиеся над глазами, точно два крыла, лицо овальное, слегка смугловатое. Кто это? Этот вопрос быстрее молнии пронёсся во взбудораженном Лизином мозгу.

Не этот ли красавчик с изломанными бровями приходил не раз к ней в девичьих снах, не за ним ли она могла бы птицей полететь на край света? Да, это именно он и никто другой. А вот кто он и как об этом узнать? На этот вопрос у неё совершенно не было ответа. Если украдкой выведать об этом у отца, что он может подумать? Вдруг догадается, что она без памяти влюблена в него? Да она от стыда просто помрёт.

Может, у других дознаться? Но не у Лидии Петровны же об этом спрашивать? Во-первых, мачеха с ней вообще не разговаривает, а, во-вторых, это было бы для неё хорошим поводом поднять падчерицу на смех.

Что же ей делать? Что ей делать? Слишком впечатлительная Лиза, откровенно сказать, буквально зациклилась на этой фотографии. Она потеряла сон и томилась бессонными ночами, мечтая о встрече с прекрасным незнакомцем и заранее ужасаясь при мысли о том, что вдруг прояснится, что он ей не ровня, что она – человек вовсе не его круга и что он вообще даже не захочет с ней знаться.

Как бы то ни было, но бедняжка стояла перед дилеммой: либо попытаться раскрыть тайну и узнать, в конце концов, кто он, либо всё оставить, как есть.

Она была похожа на человека, стоявшего перед сильно запотевшим зеркалом: ему и хочется его протереть, чтобы открылась пусть и не лестная истина, и в то же время хотелось ничего не менять, а по-прежнему быть в приятном заблуждении.

Итак, Лиза, как нередко с ней бывало в Куконе, витала в облаках и даже внешне изменилась, так как печать бессонницы легла на её бледное личико, что не мог не заметить её бдительный папа.

Пётр Семёнович, не на шутку встревоженный её необычайно рассеянным видом, раз, когда она не вышла на обед в столовую, постучался к ней. В это время она лежала с книгой в руках.

– Извини, Лизонька, – начал отец своим обычным виноватым тоном, присаживаясь на край постели, – хотел узнать, как ты себя чувствуешь? Не болеешь ли?

Он как-то неловко и надсадно кашлянул, затем положил свою ладонь на её прохладный лоб и, немного успокоившись, продолжал допытываться:

– Может, тебя что-то угнетает, так ты скажи мне… я всё сделаю. И потом, доченька, ты такая у меня молоденькая и красивая, а сделалась домоседкой. Сходите с Робертом в театр, в музей, или просто погуляйте по набережной… ну ещё, к – хе …к-хе… куда-нибудь.

Лиза привстала и, залившись румянцем, уткнулась лицом в колени. Она испытывала чрезвычайную неловкость оттого, что доставила неудобство отцу: значит, у неё всё написано на лице, если он заметил. С другой стороны, сейчас ей подвернулся вполне нормальный момент: почему бы ей небрежно эдак у отца поинтересоваться, а чья это, мол, фотография у них висит.

Она, стараясь быть бодрой и жизнерадостный, с просветлевшим лицом мягко проговорила:

– Не беспокойся, папочка, у меня всё в порядке. В театр с Робиком мы, конечно, сходим. У тебя самого-то как дела, главное, как здоровье? Что-то мне твой кашель, папа, не нравится. Тебе надо к врачу обязательно обратиться. – Лиза с участием смотрела на отца. Как жаль, что она выросла без него, а теперь и рада бы быть с ним откровенной, да что-то мешало ей, между ними была если не глухая стена, то по крайней мере прочная перегородка.

Лидия Петровна по-прежнему, опасаясь гнева супруга, избегала прямых столкновений с падчерицей. Но в последнее время ввиду того, что к ним зачастила генеральша Эльвира Митрохина, – та в сущности дневала и ночевала у соседей, -она мало-помалу осмелела.

Обе дамы, весьма скучали от ничегониделания, а со скуки, упражняясь в злословии, перемывали косточки своим друзьям и приятелям. А если вдруг Лиза попадалась им на глаза, то третировали и её заодно.

Как-то генеральша, сидя рядом с Лидией Петровной у камина, увидела проходившую мимо с задумчивым видом Лизу, прищурила левый глаз, отчего лицо у неё сильно стало похоже на хищную птицу, и не сказала, а пропела гнусавым голосом:

– Отчего это наша гостья нас игнорирует? Если хотите, барышня, это по меньшей мере невежливо.

Подкрепляя слова жестом, Митрохина пригласила Лизу присесть с ними рядом, и обе госпожи самым бесцеремонным образом буквально учинили ей допрос.

– Слышала я, Лиза, что ваша мама работает трактористкой. Она что сама трактор водит?

Как человек неглупый, Лиза не могла не уловить насмешку, сквозившую в голосе данной госпожи, но помня мудрые мамины наставления, она сдержала свой гнев и спокойно, с достоинством, приподнимая свои красиво очерчённые брови, ответила:

– Нет, моя мама не просто тракторист, она фермер.

– Гм… гм… – произнесла, высокомерно вскидывая голову, Лидия Петровна, – а почему она, интересно знать, не могла найти себе работу более женственную, что ли. Я вот, например, по профессии врач. А мать твоя что-нибудь закончила?

Внутри у Лизы, будто в чайнике, всё так и кипело.

«Не врач ты, а грач! – так и подмывало её бросить ей в лицо колкую реплику, – как будто я не знаю, что ты ни одного дня не работала и даже уколы как следует не научилась делать».

Однако вслух она произнесла:

– Это кому что. Моя мама, например, закончила сельскохозяйственный институт, а фермером стала, потому что надо было нас поднимать на ноги, дать образование. Между прочим, она нисколько об этом не жалеет.

– М-да… м-да …м-да, – повторяла генеральша, покачивая головой и ненароком взлохматив свои ярко-рыжие, как пламя, волосы. – Разумеется, вы, Лиза, правы, человек волен сам распоряжаться своей судьбой, тем не менее, мне кажется, что нормальные мужчины не любят женщин, которые, как бы правильно выразиться… ну допустим… в чёрном теле. А любят интеллигентных женщин. Ты как, Лидочка, считаешь? – обратилась она к своей приятельнице, заранее зная, что та будет ей поддакивать.

– Совершенно верно, ты правильно, Эльвирочка, рассуждаешь, очень даже правильно, мужчины не дураки, они, если видят, что женщина стала просто-напросто мужичкой, сразу её бросают.

Было ясно, как день, что эти две желчные дамы кидали камешки в огород Лизиной мамы. А потому неудивительно, что в душе у Лизы бушевала целая стихия. Но она снова сдержала вырывающееся наружу негодование и опять спокойно и раздельно, подчёркивая каждое слово, с гордостью произнесла:

– Видите ли, в чём дело. Интеллигентен человек или нет – это, как вы, наверное, слышали, не зависит от характера его работы. Интеллигентным может быть и скотник, и доярка. Важно, как человек себя ведёт, какой у него образ жизни, какими категориями он мыслит и так далее. Вот моя мама, к примеру, очень начитанный человек. Книги, особенно зарубежную классику, она, когда выдаётся свободное время, читает запоем. А можно я вас спрошу? Вот вы, например, знаете, какой смысл в выражении «ахиллесова пята?» А знаете, кто автор произведения «Шагреневая кожа?» Приятельницы молчали, пренебрежительно фыркая носами.

И тут Эльвиру будто подменили: на лице у неё словно по мановению волшебной палочки появилась любезная мина, извиняющимся тоном она, нисколько не стесняясь, начала осторожно прощупывать почву насчёт Роберта. Сколько ему лет? В какой сфере он работает? Как у него дела на личном фронте?

Последний вопрос Лизу просто ошарашил. У неё промелькнула мысль: зачем вообще этой несколько странноватой замужней особе знать, кем в данный момент увлечён её брат и вообще о его интересах. Можно подумать, что у Роберта с этой генеральшей есть что-то общее. Наверняка эта изнывающая от безделья дамочка в него втюрилась, что, впрочем, неудивительно – ведь у Роберта внешность просто неотразимая, – и по своей глупости имеет на него какие-то виды.