Текст книги "Послевкусие"

Сергей почему-то сразу поверил в чужую бабушку. Он тоже не отпустил бы Илону одну в общественные места.

Он поднял руку, подзывая официантку. Та поспешила к столику с подносом. Всё выставленное ею на стол оказалось ближе к Сергею, и он придвинул пирожное на тарелочке к Илоне. Девушка достала из сумки (не поверите!) чайную ложечку, завёрнутую в носовой платочек.

– Не получается есть пластмассовой вилкой. Всё роняю и крошу. – Девушка с отвращением отодвинула от себя столовые приборы из пластмассы.

Лифт из стекла и зеркала беззвучно распахнул двери прямо напротив «Шоколадницы». Из лифта вышли Борис Николаевич и его новая женщина. Они только что сдали пакеты с покупками в камеру хранения и решили перекусить. Татьяна купила спортивный велюровый костюмчик серого цвета для дома и свободное платье из вискозы до пола. Блузку она ещё не нашла, а у Бориса Николаевича кончилось терпение.

– Ты сразу заметила этот костюм, почему не взяла, а обошла половину торгового центра?

– В другом отделе цена могла оказаться ниже.

Борис Николаевич задумался, отметил скромность и практичность новой женщины. Не стал говорить, чтобы она не думала о деньгах, как говорил бывшей жене. Раз его новая женщина считает деньги, это хорошо.

– Какие волосы у девушки! Посмотри, какая красота! – Татьяна теребила руку Бориса.

– Отпускай свои волосы и носи на здоровье.

Она вскинула на него удивлённые глаза.

– Распускать волосы такой длины позволительно только в юном возрасте.

Как ей удавалось быть всё время к нему прижатой? Если мужчина переводил глаза на спутницу, то в его сторону уже были обращены глаза женщины. Ей требовалось постоянное подтверждение того, что её слышат, видят и ощущают. Борис вспомнил Татьяну, сидящую напротив него в кабинете его друга, ветврача. Прямая спина, тихий голос, спокойный взгляд. Нельзя было сказать тогда, что в ней столько эмоций. Он вдруг почувствовал довольно крепкий укус чуть ниже плеча.

– Ты о ком задумался?

– Ты голодная, раз кусаешься. Пойдём, я тебя покормлю.

– Должна тебе признаться, что я кусачая. Люблю это дело и не могу заставить себя прекратить. Конечно, не до крови.

Татьяна увидела вывеску «Блинчики» и тут же забыла про ресторан.

– Давай наедимся блинов с мясом и сладкие возьмём блины со сметаной! У меня уже слюнки текут. Дома их готовить в такую жару невозможно.

– Ты серьёзно?

Мужчина привык слышать и от жены, и от других женщин, что блины они не едят.

– Серьёзно. Обожаю блины. У тебя проблемы с поджелудочной железой, тебе нельзя?

– Да нет. Блины так блины.

Сергей за своим столиком не знал куда деться. Отец Маши сейчас увидит его в обществе красивой девушки, тогда как он должен быть на пути в Москву к его дочери. После первой встречи с Белоснежкой, он не звонил Маше, и она не звонила ему.

– Добрый вечер, Борис Николаевич, – грустно и вяло произнёс Сергей. Привстал для приличия.

– Здравствуй. Садись, ты не в школе.

– Я должен был…

Рука Бориса Николаевича легла ему на плечо и слегка сжала, давая понять, что говорить ничего не надо.

– Мы решили побаловать себя блинами.

– Мы уже наелись, – весело отозвалась длинноволосая красавица. Борис Николаевич вспомнил эту девушку.

– Отдыхайте. До свидания.

Борис с Татьяной прошли чуть дальше и сели за столик под искусственными пальмами в кадках.

– Ты их знаешь?

– Да, мой менеджер, и думаю, теперь уже бывший парень моей дочери.

– Да ты что? Как же так?

– Разве устоишь перед такой красотой! Ты сама в восхищении от неё. Она приходила к нам в офис. Я ещё тогда видел, как он на неё среагировал. Остолбенел и глаз не сводил, говорить даже не мог.

– И что теперь?

– Трагедии не будет, я уверен. Всё к этому шло. Она там. Он здесь. – Борис Николаевич замолчал.

Молчала и его новая женщина, блуждая взглядом по его лицу. Как она жила без него! Как он жил без неё! Татьяна села рядом с ним, вплотную придвинув свой стул к его стулу. Рука в руке. Приятно.

Мимо столика прошли две женщины. Одна из них мать Сергея. Они набегались по отделам и подустали. Первой заметила Сергея с девушкой подруга матери. Обе стремительно нырнули за искусственные пальмы и заняли столик рядом с ними.

– Неужели зацепил продавщицу? Надо же!

Мать Сергея посадила подругу к себе лицом, спиной к столику сына, и ей было удобно разглядывать сына с новой девушкой, прячась за спиной подруги.

– Пойдём к ним.

– О, нет! Пусть сближаются. А то спугнём, и он к своей Маше в Москву поскачет, как угорелый. Хорошенькая, хрупкая, как статуэтка! Правда? – Мать Сергея довольна внешним видом Белоснежки.

– Чего ты спрашиваешь? Сделала из меня прикрытие! Мне же ничего не видно! Пересаживайся давай. Они в сторону пальм и не смотрят.

– Когда он успел её закадрить? Вышла всего на минутку из отдела, тебя встретить. В меня пошёл. Разлюбезный мой в его годы совсем не таким был.

– А каким? – Глаза подруги округлились от любопытства.

Глаза матери Сергея остановились на чашке со сметаной. Она старательно вспоминала события двадцатипятилетней давности.

– Уже не помню, – призналась негромко. – Но не таким, это точно.

Подруга растерялась.

– Так не бывает! Я всё помню. Каждое слово и мои ощущения, всё! Первый поцелуй. Первое свидание. Это самое, в первый раз…

– Ты это серьёзно?

– Да, – обиделась подруга.

– Нет, я тоже помню, что в первый раз это у меня с мужем было. Яркость ощущений проявилась после тридцати лет.

– Хорошо было, – насытившись, вздохнули и согласились обе.

Пара, так аппетитно евшая блины за столиком напротив, встала и направилась к лифту. Мужчина и женщина держались за руки. Женщина на секунду прижалась щекой к плечу мужчины.

– Вот у них отношения надолго. Возможно, и стариться будут вместе. Я такие пары уже наблюдала. Сходятся жить после сорока, от страха остаться одинокими, пережив один или два брака. Навыдумывают себе любовь и живут. И, знаешь, живут долго и счастливо. Она из шкурки не лезет вон, чтобы соответствовать новым веяниям моды. И никаких тебе косметологов, стилистов, спортзалов. Ничего! Он – живот, потом живот превращается в пузико. И всё у них хорошо при этом… Всё потому, что все свои синяки да шишки в первой половине жизни нахватали.

Мать Сергея грустила, провожая глазами пару.

– Слишком гладко ты им постелила. Получается, если мы вышли замуж удачно с первого раза, то во второй половине жизни нас ждут синяки да шишки.

– Удачно! Чудно звучит! Поживём – увидим, – подруги пошли к эскалатору.

– Кого я вижу!

Навстречу Борису Николаевичу, распахнув руки как бы для объятия, шел нотариус. Тот самый! Он действительно рад видеть друга, рад узнать продолжение странной истории, начавшийся в его рабочем кабинете.

– Что за пекло этим летом! Как в Египте. Как дела, Борис? Здравствуйте!

Нотариус кивнул Татьяне Владимировне. За его спиной жена и дочь с явными признаками ожирения первой степени. Дочь можно принять за армянскую девочку. Этакая булочка, перетянутая кофточкой со стразами в трёх уровнях. А мама счастлива, глядя на дочь. Постоянно её трогает, обирает, приглаживает чёлку. Ребёнок мрачен и неразговорчив. Ребёнок требует продолжения банкета, ребёнок желает в кафе есть фастфуд. Видимо, жена нотариуса в курсе событий, произошедших с Борисом Николаевичем, и рада удовлетворить своё любопытство, тут же начиная разговор с Татьяной. Дочь выказывает явные признаки раздражения, теребит руку отца, дрыгает ногами. Отец вынужден предложить женщинам продолжить поход за покупками вдвоём. А самим поиграть в боулинг.

– Вы давно знакомы с Борисом?

– Дату не помню. Кажется, вот то, что мне надо!

Татьяна направляется к вешалкам с блузками. Горячее тело новой знакомой преследует её.

– Где вы живёте?

– В квартире Бориса.

– Выходит, Борис не оставил жене квартиру?

– Не посвящена в подробности.

Татьяна надела блузку и застёгивала на ней пуговицы.

– Борис любит стройных женщин.

Татьяна удивлена и испытующе смотрит на новую знакомую. Та понимает свою оплошность и спешит исправить положение.

– В смысле вы стройная. Сколько вам лет?

– Сорок восемь. Я беру эту блузку, – обратилась Татьяна к продавцу. – Вам ничего здесь не приглянулось?

Жена нотариуса лениво обвела взглядом помещение и отрицательно покачала головой.

– Тогда возвратимся к нашим мужчинам.

В боулинге полумрак, освещены только дорожки. Борис Николаевич с другом не играют, а сидят за столиком, где «армянская» девочка поедает пиццу.

Глава пятая

Копчёная Москва затаила дыхание. «Жареное солнце!» Эти слова из песни Чичериной, очень подходили к светилу на небосводе этим летом. Дышать полной грудью нельзя, отравишься. Исчезла видимость, в смоге, как в тумане, прячется всё. Будто ватное чудище прижимается к стенам твоего дома и выдыхает яды.

– У меня грудь всегда была слабая.

Маша посмотрела в сторону кровати, где лежала Хельга. Удивительно! Как только она ложилась под одеяло, Маше начинало казаться, что там лежит ребёнок, а не студентка московского вуза.

– Давит и давит. – Руки ребёнка нервно теребили край лёгкого одеяла.

– Я не могу в такую жару чем-нибудь накрываться, – говорит Маша.

– А я не могу не накрываться. Неуютно мне.

– Ты плохо себя чувствуешь? У тебя болит где-то?

– И так век короткий, а тут ещё травят нас.

– Тебе не страшно знать и говорить об этом вслух? Читала в интернете о лилипуте-женщине в Индии, прожившей сто один год.

– Потому что её на руках носили и делали всё за неё. – Хельга решила переменить тему разговора.

Запах гари, мелкими порциями проникающий в квартиру, с каждым днём усиливается. Гарью пахнет всё, даже пища. Квартира напоминает бункер, потому как окна завешены мокрыми простынями. Маша встаёт и выходит на лоджию. Находит номер Сергея. Долго вглядывается в цифры. но звонит отцу… Мы знаем, какова была реакция отца. Он начал собираться в Москву за дочерью.

– Может, поездом всё-таки? Билеты достали бы, – предложила Татьяна.

– Когда это будет! Ты лучше обновки примерь, а я посмотрю.

– Кому-то плохо, а я радоваться буду.

– Ты имеешь в виду мою дочь? Пошёл у неё на поводу. Надо было сразу настоять на её приезде. Хочу увидеть обновки!

Борис Николаевич заливал кипяток в термос. В дверном проёме показалась его новая женщина в новом домашнем платье. Хлопок и загадочный крой. Если сложить палантин вдвое, прострочить по бокам далеко отступая от края, чтобы там были рукава, затем сделать разрез на сгибе для головы, то будет очень похоже. Насыщенный серый хлопок, отделан розовым кантом по краю. Затем серый велюровый костюм. Курточка на замке, низ в стиле шаровар.

– А блузка?

– Мне не с чем её мерить.

– Слушай! У нас с тобой вторая ночь, а я уезжаю.

– Так надо.

– Но и ещё что-то надо. Ведь правда? – Мужчина пошёл навстречу женщине.

Собачка будет бегать по кровати в недоумении, как же ей вести себя? Но она настолько невесома, что её присутствие в кровати никто из двоих не почувствует.

И поехал Борис Николаевич в дальнюю дорогу за тысячу километров. Будет ехать и вспоминать образ новой женщины, и будут мурашки бегать у него по коже от этих воспоминаний. Дорога дальняя.

Впечатления у Бориса Николаевича от Москвы гневные. Машине не проехать, дышать нечем, ничего не видно, и смотреть невозможно – глаза режет. Добрался до квартиры дочери злой от собственного бессилия изменить что-либо. Расцеловал дочь, перетаскал сумки в машину, туда же усадил странное существо, что жило вместе с его дочерью. Даже передохнуть отказался. В таком-то смоге?! Скорее бы вывести дочь на чистый воздух. И поехали.

– Они что тут, совсем рехнулись, правительство наше? Надо вывозить детей, беременных женщин и стариков! – Подумал. – Многовато будет! Но что-то же надо делать! – продолжал негодовать Борис Николаевич.

– Не кричи, пап, и так голова болит.

– Вот-вот! Может, уже отравление началось! Где аптека? Надо купить угля активированного и выпить сразу штук пять. Ты сколько весишь? Одна таблетка на десять килограммов. И пить обезжиренное молоко будете всю дорогу, вместо воды.

– Хорошо, пап, – сказала Маша.

– Хорошо, пап, – машинально повторила за ней Хельга, испугавшись мужской напористости.

Борис Николаевич посмотрел в зеркало заднего вида на подружку дочери. Та подняла колени, обхватила их ручками и выглядывала из-за рук и коленок, как взлохмаченная, несчастная белочка.

– Может, вы приляжете, а то выглядите не совсем здоровой. Вздремнёте, – предложил он девушке.

– Хорошо, – услышал в ответ, и существо тут же перестало отражаться в зеркале.

Оно мешком свалилось на сиденье и закрыло глаза. У ближайшего магазина Борис Николаевич остановился. Вернулся с таблетками и пачками молока. Достал из багажника надувную подушку и шерстяной плед. Тихонько подложил подушку под голову странного существа и накрыл пледом. Существо, почувствовав на себе плед, тут же вытянулось во весь свой небольшой рост и, кажется, заснуло. А росту не хватило даже на всю длину заднего сиденья. Кудряшки на непропорционально большой голове прилипли ко лбу.

– Может, не надо накрывать? – спросил отец у дочери.

– Надо. Она не может спать без одеяла.

– Странно.

– Она вся такая.

– Какая?

– Из странностей вся собрана, – шепотом пояснила дочь.

Отец и дочь не виделись давно, новостей много, они и принялись вполголоса разговаривать да разглядывать виды за окном.

– Пап, а с кем собачку оставил?

– С её хозяйкой.

Дочь помолчала. Ответ огорчил её.

– Значит, она уже не наша?

– Наша она, только и хозяйка её теперь тоже наша. Зовут собачку Джеки, а хозяйку Таня.

Из рассказа Бориса Николаевича Маша узнала историю знакомства отца с собачкой и её хозяйкой.

– Хоть книжку о вас пиши!

Борис Николаевич от этих слов дочери улыбнулся. Сколько раз он это уже слышал.

– Мама как?

– Ты, наверное, знаешь даже больше, чем я.

– На что она живёт?

Борис Николаевич вздохнул.

– Друзья помогают.

– А ты?

– Я не буду помогать, даже если ты с этим не согласна.

– Ясно. – Теперь вздохнула дочь.

– Сергею звонила?

– Да, и мне показалось, что сильно он не был огорчён.

– Это хорошо. Главное, не держать зла. Всё ещё у вас обоих впереди. Отец боднул плечом дочь.

– Только у Хельги никогда нет неизвестности, она всё за себя знает.

– Знать-то я знаю, а вот открыть пачку молока не могу.

Странное существо задышало в затылок Бориса Николаевича. Цепкие пальчики крепко держали пакет с молоком, и само существо почти протиснулась между двумя передними креслами в машине. Борис Николаевич остановил машину. Все напились молока. Есть никто не хотел. Остатки молока в пачке Хельга унесла с собой на заднее сиденье.

– Допью.

– Я могу ещё одну открыть, – предложил Борис Николаевич, стараясь не смотреть на Хельгу.

Его смущала необычная внешность. Остренькие локоточки, коленочки. Смешные гольфы, юбочка в клеточку. Черт те что! Всё на ней топорщится. И юбка, и воротник у блузки, и волосы на голове. Бог создал эту голову явно не для её владелицы. Глаза и те навыкате.

– Вам там удобно?

– Спасибо. Мне хорошо с вами.

Ответ понравился Борису Николаевичу и расположил к нему Хельгу. Оставшуюся часть пути он будет заботиться о ней.

Борис Николаевич позвонил Татьяне, сказал, что подъезжает. Он и до этого звонил, так что у Татьяны была возможность и время наготовить на четверых. Джеки счастлив: куда-то делся мужчина, постоянно стоящий меж ним и хозяйкой. Джеки подозревал, что это с ним его счастье болтает по телефону, но что он вернётся так скоро, никак не ожидал. Да не один! Привёз с собой свору дурно пахнущих дальней дорогой девиц. На всякий случай пёсик скрутил хвостик плотнее и присел на него, дрожа и волнуясь. Если Джеки уставился на обеих девиц, переводя глаза с одной на другую, то Татьяна уставилась на неказистого, даже корявого подростка, стоящего рядом с дочерью Бориса Николаевича. Она видела его дочь на фотографии и сразу узнала. Уродец выглядел вялым и болезненным.

– Кто это и что с ней? – закрыв за собой дверь в ванную комнату, спросила она Бориса.

– Устала, плохо переносит дорогу да ещё надышалась смога в Москве.

– Это понятно! Но почему она так выглядит?

– Дорогая моя, она лилипут.

– Что лилипут будет у нас делать? Что едят лилипуты?

– Она подруга Маши.

– Я понимаю.

Но по лицу Татьяны было видно, что она в растерянности.

– Я всё равно не знаю, как с ней себя вести.

– Обойдётся, дорогая. Мы же с ними не будем жить, уйдём к тебе.

Они вышли из ванной.

Маша, как и положено приезжим людям, сидела на стуле, положив руки на стол. Существо коленками стояло на стуле и ручками перебирало букет искусственных роз в вазе на столе.

– Какие замечательные грустные цветы. Они замёрзли, правда? Но им хорошо с вами.

Когда Татьяна увидела их в магазине, она точно так же и подумала. Цветы были грустные, замерзшие и очень красивые. Их никто бы не купил, решила Татьяна, и забрала их к себе. В квартире цветы смотрелись еще красивее. Странное существо думало и рассуждало, как она сама.

– Борис! Принеси из комнаты диванную подушку для гостьи на стул. Ей будет удобнее.

Как-то незаметно перестали обращать внимание на непривлекательность девочки. Хозяйка улыбалась гостье.

– Спасибо, – Хельга воспользовалась подушкой без всякого смущения.

Ноги её в смешных гольфах не доставали до пола, носочки ног забавно тянулись вниз. Маша находилась в сложной ситуации. Вроде у отца она, но не дома, и рядом женщина совершенно чужая. На «ты», на «вы»? Как с ней разговаривать? Отец разлил шампанское по бокалам.

– За дочь, за гостью, за хозяйку в доме!

Все выпили немного из своих бокалов.

«Ничего себе! – подумала Маша. – Выходит, папина квартира её, раз она хозяйка, а я кто же тогда? В мамином доме ухажёр поселился. Получается, что он там тоже хозяин, а кто же я?»

– Правда, на него Мишка похож? – Хельга протянула Маше через стол стеклянную фоторамку с портретом малыша, смахивающего на Мишку.

– Это мой сын. Он уже взрослый, – разъяснила Татьяна.

– У моего знакомого есть племянник, очень похож на вашего сына.

Три женщины склонились над фотографией.

Раздался звонок телефона. Татьяна ответила и долго стояла, слушала, затем ушла в другую комнату. Её не было какое-то время. Салаты были все попробованы, надо было разливать грибной суп. Борис Николаевич пошёл за Татьяной. Она сидела на кровати в комнате, сложив руки на коленях, со спокойно-отрешённым лицом.

– Что-нибудь случилось?

– Нет ещё. Завтра прилетает мой сын из Франции.

– Так это же радость!

– Разумеется. Я много лет ждала этого. Что теперь делать с этой радостью, как мне себя вести, я ничего не чувствую в себе?! – На последних словах, женщина сорвалась на крик. – Отец вырвал сына из моей жизни совсем ещё маленьким, дочь увели наркотики! Я что, такая плохая? Почему у меня не как у тебя? И эти совпадения… Взяла в руки фотографию сына эта странная девочка, а он в это время поехал в аэропорт.

– Его отец звонил?

– Да.

– Девочка тут ни при чём. Совпадение. Да не бойся, я с тобой! Справимся! Дочь поможет, её подруга.

– Да? Что это я раскисла? Страшно! Столько лет прошло! Его отец утверждает, что это его желание.

– Вполне понятное желание.

– Я уже и не надеялась. Какими словами мне себя оправдать? Столько лет меня с ним не было!

– Думаю, твой сын во всем разобрался, потому и едет на встречу.

– Всё равно страшно!

Они вернулись на кухню.

– Наливаем ещё шампанского. Есть повод. – Борис Николаевич постучал пальцем по стеклу фотографии. – Малыш с фотографии на пути в аэропорт, откуда прилетит к нам, но уже взрослым юношей.

Татьяна заплакала. Девушки ринулись её успокаивать, узнав, что сын рос без неё и на чужбине.

Встал вопрос размещения гостей. Тут взяла слово Маша. По её мнению, отец и Татьяна как молодожёны должны остаться в доме, в котором у них завязались отношения. Молодёжь пойдёт жить в квартиру Татьяны. Они будут приходить в гости, и постепенно всё наладится. Молодёжь там, молодожёны здесь.

Ровный гул самолёта всегда клонил Жерара в сон. Сейчас этого не произошло. Всё было неудобным. Кресла узкие, плед колючий, подушка сползала из-под головы. Мыслей в голове нет. Одно раздражение. Стюардесса костлявая вся и длинная. Идёт к нему и смотрит на него. Ну зачем? Кто её звал?

– С вами всё в порядке? Я могу что-то сделать для вас? – Стюардесса слегка прогнулась над нервным пассажиром.

– Я к маме лечу, – произнёс молодой человек, как маленький и капризный мальчик.

У стюардессы выгнулись брови. Она сделала вид, что заботливо поправляет плед, а сама закатила глаза и покачала головой. Это ещё не странный случай. Бывает и хуже.

– А к кому бы вы хотели лететь?

– К ней и хочу, – уже другим голосом ответил парень. Он заметил мимические ужимки стюардессы и взял себя в руки.

– Счастливого пути! – услышал ответ.

– Вместе с вами.

– Разумеется.

«И ходят они все и всегда одинаково». – Парень проводил стюардессу сердитым взглядом.

Возможно, и не надо было этого делать – лететь к маме в Россию. Только не развернуть самолёт и не выпрыгнуть из него. На кого он сердится? Отец не гнал к матери в Россию, это его личная инициатива. Удивительно то, что в раннем возрасте сын не испытывал желания встретиться с матерью. Желание приходило вместе с уходящим детством. Чем старше становился сын, тем сильнее было желание увидеть мать. Нужно ли это? Отец ни плохого, ни хорошего о ней не говорил. Раз в год маме отсылалась его фотография с коротким письмом, в котором рассказывалось о его успехах в учёбе, увлечениях. Письма писала бабушка и никогда их не подписывала. Текст на листе бумаги и дата. В конце жизни бабушка настоятельно рекомендовала внуку увидеться с матерью и русской роднёй.

– Это только кажется, что жизнь длинная и успеть можно всё. Не откладывай на потом вашу встречу.

Когда бабушки не стало, не стало и переписки, даже один раз в год. Из рассказов бабушки он понял, что мама, живя с отцом, так и не свыклась с тяжёлым трудом виноделов. Сезонные наймы рабочих по уходу за виноградниками, сбору урожая и его отжиму предполагали большой круглогодичный труд. Три раза в день кормить рабочих, приготовить пищу, стирать одежду, постельное бельё и терпеть их вечерние развлечения. Шумно, многолюдно и нестерпимо одиноко при всём этом. Случилось то, что случилось. Сын пустил корни вместе с виноградником отца и деда во Франции, а тоненький стебель пророс и цепляется в памяти за размытые картинки и образы, и тянется в Россию. Жерар заснул.

– Просыпаемся! Скоро посадка.

Мама Жерара, по рассказам бабушки, была поклонница творчества французского актёра Жерара Ксавье Депардье. Потому и Жерара назвали Жераром. Прямая, как ручка от швабры, стюардесса снова задержала на себе его взгляд.

«Циркуль. А ведь кому-то нравится!» – опять раздражался нервный пассажир.

Прошло несколько минут неприятных ощущений, сопровождающих приземление, и вот двигатели смолкли. Аэропорт Волгограда. Город-герой. Исторический город. Он находил и читал литературу о нём. Полёт в Россию откладывался и неоднократно. Возможно, из-за отца и его страхов по поводу существующего в природе «зова крови». Проще говоря, отец боялся потерять сына. А тут подружка Жерара прониклась желанием познакомить его со своей матерью. «Как же так, – подумал он, – я не знаю своей матери, а пойду знакомиться с чужой». И не пошёл, отложил это дело.

Но как только Жерар спустился по трапу с самолёта, страхи исчезли. Небо серое, скоро утро. Его мать мало изменилась, если сравнивать с фотографиями, хранившимися у них дома. Что-то заставило сына пройти мимо матери в толпе вновь прибывших, остановиться невдалеке и несколько минут наблюдать за тем, как ждут его, как ищут глазами. Поток прибывших пассажиров наконец иссяк. Его мать беспомощно заглядывала в пустоту терминала, прижимая к груди побелевшие кисти рук.

– Я здесь, мама, – сказал Жерар и не услышал себя.

Жерар хорошо говорил по-русски, но с явным акцентом. Голос прозвучал безлико и неэмоционально.

– Не плачьте, мама, мне придется это делать. – Он потянул свою руку из её рук.

Мать вздрогнула и цепко ухватилась за руку сына. Обняться они так и не смогли. Слишком уж солидным выглядел сын в свои двадцать семь лет. Мужчина, сопровождавший его мать, пришёл на выручку.

– Прошу в машину. У нас жара стоит немыслимая, а тут Татьяна разволновалась. Поедемте домой! Надо всем поспать ещё. Мы так с ног валимся. Я приехал только что из Москвы. Ехал своим ходом. Привёз дочь домой. Вы всё понимаете, что я говорю, или я делаю это очень быстро?

– Всё, – сказал француз и утвердительно кивнул.

Мать не отрывалась от сына. Он хотел отпустить её руку и уже давно, но понимал, что его рука сейчас принадлежит матери. Он ощущал мать чужой, растерянной, беспомощной, цепкой, и это раздражало. То, что сын рисовал в своём воображении, при встрече не произошло. Сны, в которых сын обнимал мать, не сбылись. Современная, красивая с виду женщина, как она жила без него? Он всегда хотел увидеть мать, он летел к матери и должен был встретиться с матерью, но рядом в машине сидела чужая бледная женщина с очень холодными руками. Неприятно.

Борис Николаевич сел за руль, обернулся и посмотрел на Татьяну. Это была она, но с пустыми глазами и застывшей маской на лице. Никакой мимики. Несколько секунд Борис Николаевич разглядывал их обоих. Татьяну, смотрящую на профиль сына, и Жерара, разглядывающего свои ботинки на машинном коврике.

– Меня зовут Борис Николаевич. Ночь на исходе, все устали от ожидания встречи. Сейчас мы поедем в дом вашей мамы, где вы выспитесь, соберётесь с мыслями. Таня живёт в моём доме, и ей тоже нужно поспать. Ей станет лучше, я уверен, и вам станет лучше.

Борис хотел спросить: «Вы согласны?» Но не успел. Ответ Жерара опередил вопрос:

– Я согласен. Хорошо.

Рука Жерара под предлогом рукопожатия отпустила руку матери. Он поспешно протянул руку Борису Николаевичу.

– Жерар. Очень рад. Приятно.

Пожатие было крепким. Мужчины посмотрели друг другу в глаза, и никто из них не увидел и не почувствовал того, что висело сейчас тяжелым и холодным камнем на сердце матери и сына. Парень обрадовался знакомству с Борисом Николаевичем, попросился на переднее сиденье, чтобы лучше рассмотреть панораму города.

– Я сюда. К вам. Можно?

Что мог ответить Борис Николаевич?

– Можно.

Мать осталась одна на заднем сиденье. Высохло всё. Горло, язык, рот, глаза. Руки стали горячими. Щёки горели так, что скользящие из уголков глаз слёзы, высыхали тут же, оставляя короткий шершавый след на щеке. Татьяна начала икать. Хорошо, что её мужчина что-то говорил и говорил её сыну, и тот ничего не услышал.

 
Отче наш, сущий на небесах!
Да святится имя твое.
Да приидет царствие твое.
Да будет воля твоя
Как на земле, так и на небе.
И оставь нам долги наши,
Как мы оставляем должникам нашим.
Хлеб наш насущный дай нам на сей день.
И не введи в искушение,
Но избавь от лукавого.
 

Аминь.

Мать читала про себя молитву. Сын разглядывал неизвестную ему страну из окна машины. Он был молод, и сейчас его окружало неизведанное. Оно и вытеснило на задний план детские обиды на мать. Сын обернулся только на секунду и сразу понял, что мать молится.

– Мы станем привыкать, мама. – Сын поспешно достал из кармана брюк крохотный мешочек из блестящей ткани. – Сам выбирал. Сам платил. Серьги для тебя, мама.

Подарок ещё был в руках сына, а мать уже сняла свои серёжки и положила рядом с собой на сиденье. Даже не разглядев подарок, тут же надела новые серьги. И о чудо! Сын улыбался матери, и ему хотелось это делать.

– Мама красивая. Очень идёт.

– Я с тобой согласен на сто процентов, – заявил Борис Николаевич и почувствовал, как запершило в горле и носу.

Серьги были тяжелые и раскачивались, касаясь дорогим металлом шеи и щеки. Гул в ушах исчез. Татьяна почувствовала себя увереннее, но что-либо сказать сыну, поблагодарить его так и не смогла. Борис рассказывал Жерару о том, мимо чего они проезжали. Тот внимательно слушал. У матери появилась возможность разглядывать сына, не смущая его этим.

«Жара, а он в костюме. Ткань лёгкая и красивая. Похоже, что это лён с добавлением шёлка. Не мнётся. Волосы лежат на плечах. Почти женская стрижка. Ухоженность чувствуется во всём. Сложён красиво. Накачанные мышцы рук и ног можно заметить и через костюм. Волосы русые. Странно! В кого? Родинка на щеке. У отца такая же была. Хорошо очерченные скулы и брови. Красивый у меня сын!»

Опять навернулись слёзы на глаза. В этот раз женщина быстро с ними справилась. Захотелось рассмотреть серёжки. Сняла одну, посмотрела и надела. Хотелось спать. Глаза просто слипались.

– Устала, мама? – спросил сын. – Перенервничала.

– Вот и приехали. В квартире сейчас моя дочь. Для тебя она сводная сестра.

Борис Николаевич и Жерар вышли из машины в утренние сумерки двора.

– Спокойной ночи, мама.

– До завтра, сынок, – прошелестел голос матери из салона машины.

Борис Николаевич пошёл в подъезд, за ним Жерар с небольшим саквояжем в руках. Сын обернулся и помахал рукой. Татьяна, положив голову на спинку сиденья, смотрела ему вслед. Серьги странным образом успокаивающе действовали на неё. Не было сил поднять руку и ответить на прощальный жест сына. Она закрыла глаза и стала слушать тишину. Как долго она ждала этой встречи, а кроме усталости и приятной тяжести в ушах ничего не чувствует.

Дверь в квартиру Татьяны оказалась незапертой. Мужчины переступили порог квартиры, вежливо уступая друг другу дорогу.

«Устрою дочери завтра скандальчик по этому поводу», – думал Борис Николаевич, пропуская вперёд себя гостя.

Свет в прихожей и кухне горел. На столе в комнате стояло что-то завёрнутое в махровое полотенце. Рядом на разделочной доске половинка яблочного пирога. Борис Николаевич прошёл к двери другой комнаты. Тихо приоткрыл дверь и посмотрел в комнату. Темно. Утреннего света от окна достаточно, чтобы разглядеть спящую на кровати дочь и рядом комочек гостьи под одеялом.

– Не дождалась тебя сестра. Уснула. Устала с дороги. Не обижайся!

– Нет. Нет. Это хорошо.

Жерар тоже хотел спать. Его ждал разложенный диван, предусмотрительно застеленный Машей. Есть гость не стал, сославшись на то, что его кормили в самолёте. Мужчины попрощались. Борис Николаевич ушёл, закрыв за собой дверь на ключ. Оставшись один, молодой человек и не думал что-либо разглядывать. Он стремительно разделся, аккуратно повесил одежду на спинку стула и упал на диван вниз лицом, ища оправдание своему нежеланию принять душ. Приятно распрямиться во весь рост! Нужно накрыться простынею, сестра ведь… Что значит сводная? Будем надеяться, что сестра не жаворонок. Жерар уснул.

Утро за окном лениво разбавляло тёмные краски светом. Тени от предметов на полу в кухне становились длиннее и отчётливее. Летом солнце встаёт рано. Хорошо, что шторы на окнах плотные. Хорошо, что есть кондиционер. Пока всё хорошо.