Текст книги "Серебряное дерево"

Глава десятая
Булыган и Гнилушка замышляют погубить людей

Узнав, что в Свирелию вернулись люди, Булыган задрожал всей тушей и поспешил, насколько позволяли его неповоротливые ноги, к пирамиде, из-под которой выбивались травинки. Что-то непонятное испугало правителя пустыни.

Он притоптал сапожищами землю около пирамиды – на случай, если упрямые травинки снова незаметно высунут из земли носики, – и лишь тогда успокоился.

Вернувшись во дворец, каменный правитель велел позвать к себе Гнилушку.

За это время Гнилушка успел дослужиться у Булыгана до большого чина – он стал главным его советником-генералом, разукрасился орденами из сапфиров и изумрудов и получил наконец от Булыгана рубиновые сапоги.

Без Гнилушки Булыган, мозги которого были тяжелы и неповоротливы, не решался и шагу ступить. Даже по самым пустяковым поводам звал он своего советника.

Гнилушка не замедлил явиться, наряженный в новый зелёный мундир генерала, с новой нашлёпкой на обруб-ленном носу, в ярко начищенных кроваво-красных сапогах.

– Этот твой мундир отвратителен! Он напоминает мне леса дубинковой страны! – взревел правитель пустыни. – Немедленно сними его!

Гнилушке пришлось покориться.

– В дубинковую страну опять пришли люди, – сказал Булыган, когда Гнилушка переоделся. – Подумай, как заставить их убраться.

Гнилушка прикрыл глаза, скривив рот.

– О том, что вернулись людишки, я знаю давным-давно! Я сам прокрался в Свирелию, всё подслушал и подглядел. Посыпают людишки деревья какими-то порошками, и они, проклятые, теперь растут как сумасшедшие!.. А ещё свирельчишки варят волшебные пилюли, и, как только сварят, нам несдобровать: от этих пилюль они станут непобедимыми! Надо извести жалких людишек теперь же…

– Как извести, говори скорей! – выкатил каменные глазищи Булыган.

– Надо уничтожить птиц! Без птиц у свирельчишек не будет семян для новых лесов, а Ядозуб поднимет ураган и, как раньше, спалит деревья… И опять людишки уберутся отсюда.

– А как же их уничтожить, птиц? – удивился Булыган.

– Это уж предоставь мне. Как ты знаешь, хитрости мне не занимать, – сощурился Гнилушка. – Но и тебе на этот раз придётся раскошелиться. Прикажи-ка выдать мне ещё сто драгоценных камней!

Жалко Булыгану расставаться с камнями, но делать нечего. Щёлкнув от досады каменными зубами, он пообещал Гнилушке щедрую плату.

Глава одиннадцатая
Гнилушка совершает новую подлость

Оседлав Ядозуба, Гнилушка отправился в Свирелию. Он прокрался к озеру и из-под чешуи Ядозуба вытащил семь длинных змей. От их жала мог мгновенно умереть кто угодно, но только не Гнилушка. Его змеи не кусали – боялись отравиться.

На озере никого не было. Гнилушка поднёс к воде змей и что было силы нажал каждой на горло. Змеи раскрыли рты, и с чёрных их языков в голубую воду полились жёлтые струйки яда.

Спрятав змей, Гнилушка стал ждать птиц.

Наконец показалась гусиная стая во главе с вожаком. В клюве каждого гуся виднелось по три крупных зёрнышка.

Гнилушка сложил губы трубочкой и засвистел, точь-в-точь, как это делал Чик.

Гуси удивлённо глядели на Гнилушку, в нерешительности кружась над озером. Но, услыхав знакомый свист, они успокоились и спустились пониже.

Тут Гнилушка напустил мёду и масла в глаза и обратился к птицам с такими словами:

– Оставьте семена здесь и слетайте сегодня ещё разочек… Так просил ваш дружок Чик. Нам понадобилось много семян… А пока отдыхайте, милые птички, пейте эту прекрасную водичку…

Снова удивились гуси: никогда Чик не заставлял их делать по два перелёта в день. Встревожился умный вожак. «Но ведь Чик сказал: люди – друзья птиц», – успокоил он себя, и по его знаку вся стая доверчиво опустилась на берег.

Гуси бережно сложили семена в кучку и бросились в воду. Они купались, ныряли, пили, а потом отряхнулись и взвились в небо.

Птицы улетали не оглядываясь, и потому не видели, как криво усмехался, глядя им вслед, Гнилушка.

Чик издали заметил летящую прочь стаю и сразу заподозрил неладное. Вскочив на Аргамака, он заспешил к озеру.

Гнилушки с Ядозубом, конечно, уже и след простыл, а на берегу лежала кучка семян, о которых Гнилушка впопыхах забыл.

– Странно, – удивился Чик, – почему гуси не подождали меня? Ладно, завтра узнаю, в чём дело.

Но птицы не появились ни завтра, ни послезавтра. Отлетев немного от Свирелии, один гусь за другим стали падать и, падая, умирать. Дольше других держался вожак, но и он скоро погиб.

Погибая, обманутые птицы проклинали зловещее озеро и людей.

– Слушайте, птицы, – обращался умирающий вожак к летящим мимо стаям, – я всегда твердил, что люди – наши друзья, но сейчас я говорю: если не хотите погибнуть, не верьте людям, птицы! Свирелия – страна зла и смерти…

Весть о том, что люди предали птиц, распространилась по всем лесам.

– Да, да, людям ни за что нельзя верить! Они за добро платят злом, – повторяли птицы.

После этого печального случая они стали облетать Свирелию стороной и никогда уже не раздавались в свирельском небе их звонкие голоса. Птица Секретарь и та не захотела больше служить Лягушонку и улетела.

Одиноким, печальным стоял молодой свирельский лес без птиц. Даже воробьи приуныли и перестали ссориться и шуметь попусту.

Глава двенадцатая,
Полная печальных и радостных событий

– Теперь людишки уберутся из Свирелии! Что значит, я взялся за дело! – хвастался Гнилушка.

Он сгрёб драгоценные камни и пересчитал их.

– А не уберутся, – добавил он, – мы успеем натворить ещё кое-что.

– А что же мы будем творить, мой славный советник? – спросил Булыган, нетерпеливо впиваясь в Гнилушку взглядом.

– Плати ещё триста драгоценных камней и ни о чём не беспокойся, – ответил главный советник. – За тебя буду думать я!

Выбрал Гнилушка ночь потемней и оседлал Ядозуба. В один карман сунул он спички, в другой посадил семьдесят семь зловредных жуков усачей.

Доехав до свирельского леса, Гнилушка прокрался в чащу.

Чиркнул спичкой – и задымились, вспыхнули сухие веточки, взвился над тополями огненный язык.

Ядозуб завертел было своим хвостом, чтобы поднять ураган, но в тот же миг вспыхнула метёлка на его хвосте, и Ядозуб с шипением бросился удирать.

Огонь трещал, лизал бока деревьев. Деревья протяжно стонали, истекали почерневшей смолой. А Гнилушка, видя их мучения, хихикал и горстями разбрасывал во все стороны усачей.

– Не спалит деревья огонь – так сгрызут их усачи! – приговаривал он, подёргивая носом. – Птиц нет – усачам раздолье…

А в это время в другом конце леса старый Хвойка, мучаясь от бессонницы, вышел из сторожки и уселся на пенёк – подышать свежим воздухом.

Доехав до свирельского леса, Гнилушка прокрался в чащу.

Чиркнул спичкой – и задымились, вспыхнули сухие веточки, взвился над тополями огненный язык.

Ядозуб завертел… своим хвостом, чтобы поднять ураган…

– Что это? Посветлело, будто уже день… И вроде дымом пахнет… – пробормотал Хвойка.

Ещё раз принюхавшись, он засуетился, нацепил очки на нос, вложил в ухо аппарат Фитилька.

– Так и есть!.. Беда!

Хвойка схватил винтовку, заряженную крупной солью, и, кряхтя, побежал в ту сторону, откуда доносились треск и запах дыма.

Огонь бросался с дерева на дерево. Одни из них падали мёртвые, другие, все в ожогах и ранах, ещё крепились, стояли.

Гнилушка глянул на самый красивый тополь, у которого запылала верхушка, пнул его ногой и уже повернулся, чтобы убраться прочь, как вдруг раздалось: паф! паф! паф!

Это настигли Гнилушку Хвойкины выстрелы.

Завертелся злодей волчком, покатился, воя, по земле.

И в этот же миг тополь, собрав последние силы, проскрипел что-то, резко наклонился и всем своим пылающим телом рухнул на Гнилушку.

Примеру тополя последовали и другие деревья.

Гнилушка снова пронзительно взвыл и заклубился бурым зловонным дымом.

И поднялась над горящим лесом бурая туча. Подхватил её ветер и погнал прочь.

Хвойка, растерявшись, глянул вслед туче, глянул на своё ружьё и пробормотал:

– Ага! Так ему, злодею, и надо!..

А потом, повторяя: «Пожар!.. Вот беда-то!» – бросился затаптывать горящие ветки.

Огненные языки уже опалили Хвойке бороду, хватали его за рукава, забирались в сапоги, но бесстрашный Хвойка, задыхаясь и выбиваясь из сил, всё топтал и топтал огонь.

Над Свирелией уже вставал рассвет. А свирельцы так бы и спали, не зная о беде, если бы не Аргамак.

В эту ночь Аргамак с Желтопузиком вышли поохотиться на змей. Желтопузик увидел, как Ядозуб шарахнулся от огня, и пополз вслед за ним, чтобы узнать, сгорит у него весь хвост или только метёлка. А Аргамак, испугавшись пожара и Хвойкиных выстрелов, запрокинул безрогую голову и тревожно закричал. От крика оленя всполошились ослики и верблюды, проснулись свирельцы.

Все бросились в лес.

Одни стали хлопотать около чуть живого Хвойки, другие засы́пали огонь песком, третьи носили из канала воду.

– Достать водомёт! – приказал Лягушонок.

Фитилёк бросился к накрытому чехлом ящику, который возбуждал любопытство свирельцев, и вытащил оттуда не то какой-то душ, не то военный автомат – что-то железное и с длинным шлангом.

– Секретное оружие – и, пожалуйста, показывай его всем раньше времени! – ворчал Лягушонок, прикрепляя к водомётному шлангу насос.

Конец шланга свирельцы спустили в канал и стали качать насосом воду.

Из водомёта долго била сильная струя, и огонь, наконец сдался.

В золе Лягушонок нашёл красные рубиновые сапоги, и свирельцы догадались, чьих рук дело этот пожар.

Хвойка сбивчиво рассказал, как всё было, и свирельцы попросили у него прощения за то, что потешались над ним за его рассказ о красных каменных сапогах.

– Молодец, Хвойка! Не дал злодею удрать! – радовались свирельцы.

– Опять подвела наша беззаботность, – печально сказал учитель Минус. – Следовало ожидать, что Гнилушка не станет сидеть сложа руки… Надо было выставить охрану на границу Свирелии.

Только теперь все разглядели как следует, что натворил огонь.

Всюду лежали спалённые деревья, и на этом чёрном кладбище стояла чудом уцелевшая сосенка. Она была смертельно напугана, и с обожжённых ветвей её на землю падали чёрные слёзы.

Каково было видеть это добрым свирельцам! Виолка потихоньку всхлипывала, Коренёк до́бела сжимал могучие кулачищи, а Лягушонок нервно крутил чуб.

– Что же теперь будет? – растерянно спрашивали свирельцы друг у друга. – Нет семян, нет птиц, нет эликсиров… Бедная роща, теперь её не спасти!..

Но тут вдруг – какая радость! – на горизонте показались три пропавших верблюжонка с баками и тюками на спинах.

Оказывается, полежав и охладившись водой, что пролилась из баков, верблюжата приободрились, раскидали песочные барханы, подкрепились колючками и отправились догонять свирельцев. Зоопарковские верблюжата не знали дорогу в Свирелию. Они так долго блуждали по пустыне, что натёрли себе мозоли на пальцах и даже на коленках, так как им частенько приходилось ложиться отдыхать.

Свирельцы бросились обнимать верблюжат – никто уж не надеялся увидеть их в живых! Только Лягушонок принялся отчитывать путешественников за самовольство.

Верблюжата же, не желая ронять достоинства, не признались, что упали от усталости. Отвернувшись от Лягушонка, они невозмутимо молчали.

Ничего не оставалось, как простить их, тем более что они доставили семена невредимыми и как нельзя более кстати.

– Ладно уж! – сказал Коренёк, поигрывая мускулами. – Давайте поскорее сажать новый лес! А я понемногу начну подкармливать эликсирами и Серебряную рощу…

И снова засучили рукава свирельцы, и опять, не ленясь, взялись за дело.

А пока сажали лес, новый враг угрожал Свирелии.

Нет, он не был так грозен, как Булыган, не был так хитёр и коварен, как Гнилушка. Новыми врагами были усачи, которых разбросал по лесу злодей Гнилушка, – совсем небольшие и не очень страшные на вид, но очень зловредные жуки.

Весть о беде принёс лесной сторож Хвойка.

– Целые полки идут! – кричал он, испуганно поблёскивая очками и топорща усы. – К Серебряной роще топают! Вот беда-то! Впереди – усач-командир, усищи – во!.. А следом – усачихи, гнёзда в коре устраивают, личинки кладут…

Будь в Свирелии птицы, они быстро расправились бы с усачами. Но птицы больше не прилетали, а усачи умели так хорошо притаиться на деревьях, что свирельцы сначала их не замечали.

Коренёк подсадил было Хвойку на дерево, чтобы тот переловил усачей, но они ловко спрятались: кто в коре, кто за листьями, и труды Хвойки и Коренька были напрасны.

Вредители проедали на деревьях множество дырочек, и тела деревьев скручивало судорогой.

Деревья стояли чёрные и печальные. Ещё бы! Не успели войти в силу, не успели зацвести – и пожалуйста, погибай от усачей! Деревья тягостно вздыхали, и от вздохов этих покачивались паучьи сети на ветках, а на головы свирельцам сыпалась труха.

В стране объявили траур. Государственные флаги с изображением серебряного дерева были обшиты чёрной каймой.

– Что делать, что делать?.. – повторял Коренёк, страдальчески морща нос, и рыжий чуб его встал дыбом от огорчения. – Они и на рощу нападут! Чуть начнёт оживать роща – и погибнет опять.

– Если бы в Свирелию прилетели птицы, они склевали б всех усачей… – грустно говорил Чик.

– Чик-чик-чи-чирик! А мы, ч-ч-что ли, не птицы? – нахохлились вдруг воробьи. – Хватит, ты нас кормил, пора и нам отплатить тебе за добро! Ч-ч-чик…

И воробьи со всех крыльев пустились в лес, начали деловито порхать с дерева на дерево и усердно клевать усачей.

Свирельцы глядели на них и думали: неужели эти семь довольно бестолковых и надоедливых птичек спасут свирельский лес?

И что вы думаете? Воробьи переклевали-таки всех усачей, и свирельские деревья, облегчённо вздохнув, начали поправляться.

Но сами воробушки – бедные птицы! – их было только семь, но они старались съесть побольше усачей, чтобы Чик их похвалил, – сами воробушки объелись погаными усачами и все семь умерли.

Глава тринадцатая
Вторая булыгано-свирельская война

Не дождавшись донесений с фронта действий, Булыган решил двинуться собственной персоной на подкрепление Гнилушке и Ядозубу.

– Го-го-го! Гы-гы-гы! – радостно гоготал он. – При виде меня, великого повелителя пустыни, людишки задрожат от страха и сами поспешат убраться. Или сами попросятся служить мне!.. Гы-гы-гы! Го-го-го!

Но гоготание застряло в горле Булыгана. Ко дворцу его спешил Ядозуб, переваливаясь на кривых лапах, громко шипя и задирая кверху обгоревший хвост.

Он забился в нору под стенами дворца и больше не показывался на глаза своему грозному хозяину.

На что уж тугодум был Булыган, а тут догадался, что не видать ему теперь своего главного советника.

– Один я остался!.. Как мне воевать с людишками?! – взревел он, топнув ногой.

Но ярость придала Булыгану храбрости.

– Вперёд! Стереть людишек в пух и прах!

Всё это слышал Желтопузик, который вслед за Ядозубом приполз в Булыганию и подкрался к дворцу.

Заметив Желтопузика, каменный правитель топнул на него своим каменным сапожищем, но Желтопузик успел увернуться, и сапог задел только его хвост. Хвост Желтопузика отломился, а сам он пустился наутёк.

Глупый Булыган, вытаращив глаза, долго смотрел, как кувыркается на песке хвост Желтопузика, и тыкал в него пикой.

…Желтопузик вернулся в Свирелию и рассказал Чику обо всём, что видел и слышал. Он был доволен собой, и даже потеря хвоста его не очень огорчала: через несколько дней у него всё равно вырастет новый. Ведь Желтопузик – безногая ящерица, а для ящерицы хвост – дело наживное.

Итак, не успел ещё Булыган построить своё войско, как свирельцы уже знали, что он замышляет, и готовились встретить врага.

Фитилёк раздал всем маленькие удобные щиты и лёгкие пики, на которые Шишка, Стружка и Мушка успели выточить алмазные наконечники.

А Гематоген принёс из своей палатки большой пакет с пилюлями из почек серебряного дерева и сказал:

– Это далеко не то, что нам нужно, но всё-таки… Получат пилюли только больные.

В самом деле, они были ещё слабые, эти пилюли, и никто от них не помолодел, но все, кто был нездоров, приняв пилюли, почувствовали себя бодрее и попросили оружие.

Командование взял на себя начальник стройки Лягушонок, ведь военному искусству он научился ещё в детстве, когда бился на баррикаде рядом с Гарпуном.

Лягушонок решил прорепетировать, как он будет командовать.

– В атаку! Тысяча дохлых китов! – кричал он звучным голосом, подражая своему кумиру Гарпуну и выпячивая грудь точь-в-точь, как тот когда-то.

Всем своим видом Лягушонок хотел показать, что воевать ему – ровным счётом нипочём.

Тут на глаза ему попалась Виолка. Воткнув в косички рядом с бантами по букетику голубых незабудок, которые разрешил ей нарвать в своём цветнике садовник Грушка, она не обращала внимания на шум и суматоху и, как всегда, играла на скрипке. В последнее время, когда все заговорили о войне, девочка почему-то упражнялась особенно старательно и помногу, чем совершенно выводила из себя Лягушонка.

– И без того шума хватает, а ещё это пиликанье!.. Всегда найдутся люди, которые и на войне считают нужным путаться под ногами… Женщин с поля боя удалить! – вконец расходившись, закричал Лягушонок.

И до этого Виолке пришлось вынести немало грубостей и насмешек Лягушонка, но сейчас терпение её лопнуло. Вмиг завяли её голубые незабудки в косичках, а из глаз брызнули настоящие фонтанчики.

Девочка спрятала скрипку в футляр, влезла на одного из трёх верблюжат и решила отправиться назад, в страну, где оставался её больной отец.

– Когда, наконец, кончатся эти грубости! – напустился на Лягушонка Чик.

Лягушонок даже попятился от неожиданности.

Чик, правда, всегда заступался за Виолку, но таким воинственным Лягушонок видел его впервые.

– Поду-умаешь, защитник нашёлся… – разом сникнув, протянул Лягушонок и бросил взгляд на Коренька, ожидая поддержки.

Но Коренёк не заступился за своего друга.

– Не думаете ли вы, что на войне уместно развлекаться? – начал было Лягушонок, но тут же замолчал.

– Немедленно вернуть девочку! – распорядился справедливый Минус. – А ты попросишь у неё прощения! – кивнул он Лягушонку.

– Поду-у-маешь, какие нежности!.. Уж нельзя и слова сказать… – ворчал Лягушонок. – Слыханное ли дело: командир свирельского войска должен просить прощения у капризной девчонки!..

Верблюд, на котором сидела Виолка, труси́л из Свирелии в свой родной зоопарк, подпрыгивая от радости. Один раз он так подскочил, что Виолка ахнула и выронила футляр со скрипкой. Подняв скрипку, она задумалась о чём-то, а потом решительно повернула недовольного верблюда назад.

Приблизившись к Свирелии, девочка увидела такое, что на спине у неё, между лопатками, будто колючками закололо: на свирельцев наступали полчища чудовищ. Они дико вращали глазищами и так разевали пасти, что Виолка вместе со своей скрипкой свободно поместилась бы в любой из них.

– Если один Лягушонок грубиян, другие же не виноваты, – прошептала девочка, вздохнула и, поборов страх, поправила огромные банты на голове. – Сейчас я им покажу!

Ряды свирельцев и булыганцев двигались навстречу друг другу. Булыганский знаменосец, надрываясь, нёс в поднятой руке палку с булыжником – каменным портретом своего повелителя. Приближаясь к врагам, плескалась на ветру серебряная ветка на зелёном свирельском знамени.

– Огонь! – скомандовал Лягушонок, и в булыганцев полетели пики. Алмазные наконечники крошили, дырявили их каменные туши. – Отличное оружие, тысяча акул! Огонь! – опять кричал Лягушонок.

И опять летели в булыганцев пики.

Воины ревели, но всё же медленно продвигались вперёд. Вот они взмахнули отравленными копьями, но, не успели их метнуть, в них внезапно ударила мощная струя ледяной воды из водомёта. Это началась операция «холодный душ».

Раскалённые булыганцы зашипели и заклубились паром, в панике затопали кто куда. Порядок в строю неприятеля был нарушен.

Булыган взревел страшным голосом, взмахнул дубинкой – и снова пошли на свирельцев каменные воины, стали бросать отравленные колючки-копья. Как ни прикрывались свирельцы Фитильковыми щитами, копья всё же попадали в них. Но мазь Витаминчика делала своё дело – никто не умирал ни от змеиных укусов, ни от копий, отравленных змеиным ядом.

Коренёк без отдыха качал и качал из канала воду, снова била мощная струя из водомёта – и опять, шипя и клубясь паром, отступали булыганцы.

Но вот в самый разгар боя вода в водомёте вдруг кончилась. Оказывается, силач Коренёк перестарался: слишком сильно надавил на насос и нечаянно сломал его.

Что делать? Ещё немного – и неприятель может повторить атаку.

Хорошо, что у Лягушонка был припасён маленький походный бачок с водой. Смущённый Коренёк прикрепил бачок к водомёту и вырвался вперёд, чтобы взять врага на испуг и отвлечь его внимание.

Булыганцы стали его преследовать. Коренёк время от времени прицеливался в неприятеля и разбрызгивал во все стороны ледяные струи.

Преследователи, снова охваченные ужасом, обратились в бегство. В конце концов они всем отрядом сдались в плен, и Коренёк, наставляя на них водомёт, привёл военнопленных к Лягушонку.

Ни одна из сторон не наступала, заняв позиции. Усталые воины-свирельцы отдыхали. Гематоген, Витаминчик и Ампулка перевязывали раненых. Раны не были смертельными, но причиняли сильную боль.

– А говорили, что неуязвимыми, непобедимыми станем от пилюль! – сквозь стоны укоряли раненые Гематогена. – Выходит, враньё одно… Не годятся серебряные почки, зря их нахваливали…

– Но это ведь первые пробы лекарства, – виновато отвечал Гематоген. – Пока они слабые…

– Сразу ничто не делается, – повторял Минус, заступаясь за Гема. – Подождите, дайте время – ещё получатся у профессора преотличные пилюли!

Фитилёк, не теряя времени, решил починить насос. Однако насос никак не чинился, хоть плачь!

– Повоюешь тут, когда лучшие друзья ломают оружие! – ворчал Лягушонок, наблюдая, как Фитилёк бьётся над насосом.

В этот момент все увидели на поле боя Виолку. На платьице её, как живые, пестрели цветы, а в волосах красовались новые банты – и когда только она успела так прихорошиться!

Чуть дрожащим голоском Виолка крикнула:

– Оркестр, ко мне! Стройся!

Музыканты покосились на Лягушонка, но тут же приготовили инструменты и стали по своим местам, как полагается в оркестре. Виолка тоже достала скрипку и настроила её.

Увидев такую картину, Булыган подумал, что свирельцы решили сдаться и приготовили ему торжественную встречу.

Он двинулся вперёд, выпятив грудь и вытаращив глазищи. Вместо злобы в них теперь поблёскивало довольство.

Каменные воины неохотно затопали вслед за своим повелителем.

– Ну, скоро, что ли, починишь свой насос?! – досадливо крикнул Лягушонок Фитильку и тут, увидев оркестр и Виолку со скрипкой, неожиданно подумал: «А не попробовать ли и вправду музыку? Народ приуныл, может быть, музыка поднимет его дух? Поглядим, что выйдет из этой затеи старика Тромбуса…»

– Огонь! – на всякий случай громко скомандовал Лягушонок оркестру.

Та-та-та-тах! – раздался стук барабанов.

Дзинь-дзи-дон! – зазвенели тарелки.

Ту-ту-ту-у-у-у! – завели своё трубы.

А после такого громкого вступления запели семь свирелей. Их голоса приятно журчали, обвивая булыганцев серебристыми струйками, пробивались в их каменные уши.

Поражённые воины остановились, позабыв о топорах и пиках. Свирельцы приободрились, построились в ряды и храбро пошли на врага.

– Что такое? – заорал Булыган, спохватившись. – Вперёд, в атаку! Ко-о-опья на пле-е-ечо!

Каменные воины повиновались.

Но тут опять грянул хор свирелей. Первые ряды булыганцев дрогнули, из рук воинов попадало оружие. Войско снова остановилось, будто заколдованное песней, вмиг затихло злобное рычание.

– Что? Бунтовать?! Я вам покажу! В атаку! – бесновался Булыган.

Он подбегал то к одному, то к другому воину и стукал их по голове каменной дубинкой.

Снова ринулись в бой булыганцы, снова взметнулись копья, и вот уже десяток шагов отделяет каменные чудовища от свирельцев.

Тут Виолка сделала оркестру знак, чтобы он стих, и выступила вперёд.

Кто бы мог подумать, что в этой девочке столько храбрости!

Булыганские воины остолбенели, а Булыган стал приближаться к Виолке.

– Ха-ха-ха! – захохотал он.

И в тот миг, когда Булыган с рычанием поднял огромное копьё, чтобы в упор сразить маленькую скрипачку, Виолка тронула смычком струны.

Она играла, покачиваясь и отбивая ногой такт, и огромные банты в её косичках чуть вздрагивали. Глаза Виолки, как настежь распахнутые оконца, в этот миг не видели никого вокруг. Скрипка пела то грустно, то весело, и обычно некрасивое лицо девочки теперь вспыхивало и светилось.

– Какая красавица наша Виолка! – восхищённо перешёптывались свирельцы, позабыв, что находятся на войне. – И как хорошо играет!

Запрыгали каменные глазищи Булыгана, содрогнулся он всей тушей и попятился, натыкаясь спиной на воинов. Копьё так и застыло у него в руках. И те булыганцы, – а таких оказалось немного, всего тридцать три, – у которых сердца окаменели до самой серединки, тоже в страхе начали отступать.

Глаза Виолки, как настежь распахнутые оконца, в этот миг не видели никого вокруг. Скрипка пела то грустно, то весело, и… лицо девочки теперь вспыхивало и светилось.

А остальные воины замерли, уронили на землю отравленные копья и стали во все глаза глядеть на девочку и на маленький розовый инструмент в её руках.

Виолка играла «Победную симфонию», и всё вокруг менялось. Не стало больше ни печального поля битвы, ни безобразных вражеских туш – цветут, как цветы на лугу, разноцветные домики давней, мирной, Свирелии, шумят на ветру ёлочки, звенят ручьи и водопады, поют свирели в тишине вечера…

Чем дольше слушали музыку булыганские воины, тем ниже опускались их плечи. Они начинали проявлять какие-то признаки волнения.

Вдруг каменные щёки булыганцев, заскрежетав, раздвинулись – это воины попробовали улыбнуться. Потом у них вдруг случился приступ веселья. Они сбросили свои панцири и каски и начали хохотать и извиваться, как будто их кто-то щекочет, – так им было приятно, что они превращаются в людей. От смеха лица воинов ещё больше размякли, а глаза посветлели.

Скрипка пела и пела, и каждый звук невидимой каплей падал на каменное сердце, и это место на сердце оживало.

И вот из прояснённых глаз воинов покатились слёзы. Сначала они были мутны и грязны, но с каждым новым звуком становились всё светлей и всё обильнее струились по оживающим лицам.

Потом воины заулыбались и теперь уже почти ничем не отличались от самих свирельцев.

Между прочим, эта картина была запечатлена в стихотворении Чика «Победа», которое учитель Минус очень хвалил.

Виолка, кончив играть, ещё несколько мгновений смотрела на всех невидящими глазами, потом опомнилась, тряхнула бантами и раскланялась.

– Ура! Ура-а-а! – покатилось по рядам свирельцев.

– Ура! Победа! – закричал Минус, быстро взобравшись на помост-вышку, чтобы произнести речь. – Теперь понятно вам, граждане Свирелии, каким оружием надо защищаться от каменных чудовищ? Слава мудрецу Гранату! Он столько трудился над этой скрипкой, хоть и не подозревал, что именно в ней секрет непобедимости… Один маэстро Тромбус догадался, что надо не только сокрушать каменные туши булыганцев, но и размягчать музыкой окаменевшие их сердца. Слава Тромбусу, сочинившему «Победную симфонию»! Слава маленькой Виолке: она так старалась играть получше и её искусство помогло нам одолеть врага!

Виолка торжествовала и выглядела до того симпатично и мило, что свирельцы и ожившие булыганцы всё время тянули шеи, чтобы увидеть её в толпе. И сама Виолка то и дело подходила к озеру, чтобы украдкой поглядеться в воду и убедиться, что теперь она не такая уж дурнушка.

Все поздравляли маленькую скрипачку, и только Лягушонок не решался к ней подойти. Чем больше он глядел на неё, тем больше думал, какая она всё-таки смелая и находчивая, и тем сильнее волновался, что так трудно будет ему теперь искупить свою вину.

Внезапно Лягушонку пришла в голову мысль подарить девочке незабудки, которые она так любит. И садовник Грушка нарвал командиру букетик самых свежих и самых голубых незабудок. Сунув букет в карман, Лягушонок несколько раз направлялся к Виолке, чтобы вручить ей цветы. Но всякий раз, приблизившись, он смущённо покашливал и проходил мимо.

Кончилось тем, что в досаде на себя Лягушонок швырнул незабудки на землю, скрылся в своей палатке и стал нервно накручивать на палец чуб.

А олень Аргамак – он ведь не знал, для чего предназначены незабудки! – подобрал их да и съел.

Виолка заметила мучения командира. Иногда она бросала на него гордые взгляды, желая показать, что ничего не забыла, но в душе давно уже простила Лягушонку всё. Девочка была счастлива, а счастливые люди всегда великодушны. Наконец она сама пришла к командиру в палатку и предложила ему вечный мир. Что ж, Лягушонок любил поворчать, но ведь это была лишь дурная привычка, от которой при желании не так уж трудно избавиться.