Текст книги "Междуцарствие в головах"

У КАЖДОГО В КОМПЬЮТЕРЕ СВОЙ ТРУП

– У меня осталось всего две жизни!

– Я уже поработил галлов!

– Уничтожил все машины, всех чудовищ, все прошел, а в конце погиб, потому что не успел записаться.

Если вот такие фразы кажутся вам бредом или в крайнем случае цитатами из фантастических романов, значит, вы до сих пор не имели тесного общения с людьми, «подсаженными» на компьютерные игры, и уж, конечно, вы не игрок сами. Но если все-таки вам хочется понять тех, кто изо дня в день нарывается на виртуальные проблемы и часами их решает, заключив в скобки проблемы реальные, прочтите новую книжку «HOMO GAMER. Психология компьютерных игр». И уж, конечно, стоит сделать это, если вы HOMO GAMER, то есть человек-игрок. Ощущение в итоге может быть примерно таким, как будто вы вышли на очную ставку с самим собой, познакомились и, может быть, что-то про себя самого поняли по-новому.

У нас сегодня много компьютерных специалистов. И очень много психологов. Казалось бы, две абсолютно разные профессии и они никак прямо не пересекаются. Но пересеклись в одном человеке: автор книги 32-летний Игорь БУРЛАКОВ – специалист по компьютерным играм и психолог.

– Игорь, до вас психологи все время говорили о том, что компьютерные игры – это ужасно плохо, потому что там бесконечно кого-то приходится убивать. Многие учителя, родители и врачи давно организовали кампанию по оттягиванию детей за уши от виртуального мира. Им кажется, что так они спасают их от какого-то страшного ущерба – и морального, и материального.

– Они просто чувствуют пропасть между поколениями. Играя в компьютерные игры, люди интенсивно осваивают нетрадиционный для культуры язык, – и это очень органичный процесс. Любой язык задает тип мышления. Те взрослые, которые освоили этот язык, – они на нем и говорят, и дети их слушают ну просто с удивительным вниманием. А других это не интересует, и получается, что их книги, фильмы, лекции никому особенно не нужны. Место, которое они раньше занимали в детской душе, теперь захватили компьютерные игрушки.

– Вашу книгу предваряет вступительная статья известного психолога Александра Асмолова. Он тоже с тревогой говорит об этой пропасти между поколениями, об угрозе «эффекта вельда» – по названию фантастического рассказа Рэя Бредбери.

Напомню коротко сюжет читателям: какая-то сверхумная машина создает эффект присутствия в группе африканских львов. Дети в них играют в соседней комнате, а родители слышат голоса и страшные стоны, которые кажутся им какими-то знакомыми. При этом они без конца повторяют: «Прекратите играть! Идите делать то, а не это…» Когда же, наконец, решаются окончательно запретить игру и входят в комнату к детям, на них со стен-экранов сходят львы. До них поздно, но доходит: все это время дети в виртуальном мире уничтожали именно их самих, и это доносились их стоны.

Так вот: с одной стороны, нас вроде как бы подстерегает «эффект вельда» и здесь все соотносится с тем, о чем говорите вы. С другой – тот же Асмолов пишет: «…в виртуальном мире может возникнуть виртуальная ответственность – то есть виртуальный мир позволяет убежать от ответственности в другой, третий, десятый… в вереницу виртуальных миров». А это уже, согласитесь, не о пропасти между поколениями, а вообще об играх, как о пропасти.

– Асмолов – мой научный руководитель. Как представитель старшего поколения, он долгое время не видел ничего хорошего в компьютерных играх. Так было и когда он писал вступительную статью к моей книге, но сейчас все иначе.

– Иначе это значит: если ответственность виртуальная, то проблема не в компьютере, а в человеке?

– Конечно.

– Я знаю достаточно ответственных и порядочных людей, которых компьютер в определенные моменты жизни буквально подкашивал. Человек садился поиграть и собирался отвести на это минут 15 – 20, а спохватывался часа через три. И к черту летели деловые графики.

– Я тоже знаю такие примеры. Солидный человек, которому за 40, очень уважаемый программист был приглашен вместе с коллегой в офис для проведения компьютерной сети. Они возились часа два; когда уже все проводки были подведены и подключены, встал вопрос: как проверить? Решили поиграть и играли часа четыре. Так вот, рассказывая об этом мне, программист искренне недоумевал: «Мы потратили на работу два часа, а проиграли четыре. Как это вышло – я не знаю, не понимаю». И он действительно не знал и не понимал. Мне тоже стало интересно, с этого, собственно, началась книжка.

– В книге вы говорите, что компьютерные игры больше направлены не на логику, а на психику человека. Очень убедительно это аргументируете. Но ни слова не говорите о том, как же ее защитить.

– Психику? Закрыть глаза и выключить компьютер.

– А играючи?

– Просто нужно учитывать, что каждый новый язык сильнее предыдущих по мощности своего воздействия. Мы вот сейчас уже научились воспринимать рекламу очень иронично. А ведь не так давно, когда она только стала появляться, верили всему, верно? Психика – сложная штука. Человека даже под гипнозом нельзя заставить делать то, что для него неприемлемо. Если бы на нас вдруг упал тунгусский метеорит, – не дай Бог, конечно, – мы очень много узнали бы о людях.

Понимаете, компьютерные игры – явление, которое не было предсказано ни одним фантастом. Компьютер – это было нечто, что стоит в отдельном зале, только кандидаты и доктора наук могут с ним обращаться и что-то там такое считать, какие-то решать исследовательские, оборонные задачи. Никто бы даже и не поверил, что компьютер можно использовать для развлечения, для игр. Шедевр человеческой логики, рациональности – и вдруг используется в иррациональных целях. Не логично, фантастика. И к этому явлению люди оказались совершенно не готовы, и то, как они себя повели, рассказало много о нас.

Когда, к примеру, выяснилось, что дети любят мучить тамагочи, – родители испугались, что они вырастили таких детей. Им легче было выбросить электронную игрушку, чем сесть и подумать: что изменить? Как? Зеркало показывает лица, компьютерные игры – то, что за душой.

– Зеркало не имеет никакого воздействия на лица. Компьютерные игры иногда, как вы сами же об этом пишете в книге, вызывают дереализацию сознания.

– Один из самых крупных производителей компьютерных игр, создатель DOOM, QUAKE, HEXEN – шедевров в своем роде, на своей официальной странице в Интернете объясняет «ошибку», которую по незнанию часто пытаются исправить журналисты. Производители пишут название своей фирмы id Software с маленькой буквы потому, что id – это имя инстинктоидной части личности в теории Фрейда. Литературно их название можно перевести как «программное обеспечение для фрейдовского бессознательного».

– Иными словами, человек включает компьютер и выключается сам? Сознательно погружается в бессознательное состояние?

– Сознание для игр не нужно: эффект присутствия Дум-образных игр создан из инвариантов, мир игры – из архетипов. Игры делятся по поколениям, сначала был «Дум-2» с не очень-то хорошей графикой.

– Уж это-то я помню. Мне с огромным трудом удавалось «отодрать» от компьютера восьмилетнего сына. Мы выходили погулять, и на улице он, восхищенно оглядываясь, говорил: «Ух ты, какая вокруг графика!» Но буквально через пару минут просился назад: «Да, здесь красивее, но я как будто не здесь прожил, понимаешь? Плохо мне здесь». Ну просто человек-амфибия, для которого виртуальная реальность – море.

– Потому что до Дум-образных игр человек наблюдал за перемещением персонажа со стороны: «это кто-то там бегает». Слить игрока и персонаж в одно целое и таким образом резко увеличить эффект присутствия – «это я тут бегу» – удалось за счет систематического использования психологических методов.

Прежде всего был использован метод «экологического подхода к зрительному восприятию» американского психолога Джеймса Гибсона. Позже за счет видеоускорителей в играх появились новые объекты, такие как огонь и вода, которые достаточно реалистично смотрелись. И главное: в основном игры базируются на вполне конкретных архетипах. Известно, что, пока архетип пребывает в неактивном состоянии, его невозможно обнаружить. Если же что-то его активизировало, он управляет поведением человека вопреки воле и разуму.

– Вы достаточно подробно рассказываете в своей книжке об использовании в играх архетипов агрессивного лабиринта, чудовищ, смерти. «Захват» игрока виртуальным миром становится абсолютно ясен: все закономерности объяснены. Но есть некое противоречие в оценке ситуации. То вы говорите, что люди с достаточно высокой душевной культурой в компьютерных играх не нуждаются. Они им не нужны, как не нужны здоровому человеку лекарства. То утверждаете, что эти игры – полезная духовная практика, новый тип мышления, не овладев которым люди становятся просто неинтересны.

– Это не оценка ситуации, а два разных типа миропонимания, которые объективно существуют независимо от нашего желания.

На Западе верующий человек четко осознает, что он рождается один раз, живет одну жизнь и один раз умирает.

На Востоке все совсем иначе: там человек вечно перерождается, и для него духовный рост – большой труд, а в итоге – освобождение, угашение собственного сознания. В тот момент, когда человек действительно сможет растворить собственное «Я», он постигает устройство мира и становится выше.

Есть много хорошо всем известных методик, позволяющих этого достичь: медитации, отшельничество, дыхательные упражнения. И одна из них возникла в Китае, когда туда проник буддизм. Его традиционная концепция изменилась под влиянием китайских представлений о Дао – неопределенном начале, стоящем за всем, что было, есть и будет.

Может быть, вы помните, лет десять назад появился боевик о шаолиньских монахах. Там были показаны как раз те обстоятельства, в которых человек вынужден принимать мгновенные, рефлекторные решения. Ему некогда думать, некогда переживать. Сознание сворачивается, человек действует, как робот, автоматически. В действии только заранее заученные реакции, цепь приемов и движений. И два монаха, которые часами дерутся, на самом деле не имеют цели убить друг друга, а каждый оказывает другому услугу. Они вот так постигают Дао, и каждый из них в этом процессе может погибнуть, если ошибется. И именно эта опасность заставляет их не думать об этом, точнее, думать не думая. Шаолиньские монахи вот так постигали сущность мира, они были очень религиозны. Так вот, сегодня похоже на то, что именно эта методика возродилась в компьютерных играх.

– И это тоже архетип?

– И это тоже архетип, только заметно более молодой, чем архетип агрессивного чудовища, к примеру. Шаолиньский монах ставил себя в условия, требующие полной концентрации внимания, реакций по типу условных рефлексов, когда нет места мыслям. Так вот: современные компьютерные игры – новая реализация древней восточной духовной практики. К примеру, игра Deathmatch: в ней не нужно проходить уровни, уровень всего один, и по нему нужно бежать, убивая всех встречных. А если убили тебя, ты после собственной смерти восстановишься, если успел первым набрать нужное число (фраги это называется) убитых соперников.

Сегодня сознание западного человека все больше и больше движется к Востоку. И это очень хорошо видно по компьютерным играм: популярны Quake 3 – игра, основанная на Deathmatch, и похожая на нее Unreal Tournament.

– В последней можно полетать вокруг собственного мертвого тела.

– Это выбивает, кстати, многих россиян. А ведь на самом деле все эти вещи очень тесно соприкасаются с тем, кто мы есть. Очень многое можно понять о человеке, если он скажет, во что он любит играть.

– Если, к примеру, в стратегические игры?

– В их основе архетип шахмат – шаблон мышления в сложных ситуациях. Человек в процессе этих игр становится системным аналитиком, потому что обучается быстро и правильно извлекать нужную информацию и на ее основе стоить образ, превышающий объем сознания. Человеку важно увидеть результаты своей какой-то деятельности, построить цивилизацию или город. Но каждый человек строит по-своему; глядя на его город, можно делать выводы о нем.

– Все же основная суть компьютерных игр – это бесконечные войны, разрушения. Может быть, это и хорошо в смысле духовной практики, но вот в плане практики душевной вряд ли полезно.

– В Дум-образных играх – да, человек превращается в очень агрессивного победителя. Но это как бы тренажер, то есть в виртуальном мире он приобретает культуру управления агрессией.

– «Человек оказывается и агрессивнее, и цивилизованнее одновременно. Если вспомнить пословицу про слона в посудной лавке, то… “слон” становится все мощнее, но все грациознее». Это цитата из вашей книги.

– К месту. Хотя, конечно, так сложилось в компьютерной индустрии, что технологически было проще впустить игрока к игрушечному солдатику, чем к гейше, к примеру. Или к тамагочи – с ним игрок превращается во влюбленного, и это тоже архетип, но он слабее. Потому что игрок остается снаружи, нельзя пока попасть в его мир, и поэтому игра не может захватить так сильно. Я думаю, что первый, кто сможет это изменить, добьется эффекта присутствия в такого рода игрушках, будет потом очень долгое время контролировать рынок компьютерных игр. Попадая в эту среду, человек окажется так же захвачен, как это происходит с ним в «стрелялках», только он будет совсем другим выходить, – это гораздо более сильные чувства.

– Не знаю, как тамагочи в компьютерных играх, но когда они были в виде маленьких игрушек – наносили достаточно серьезные травмы детям. Проспал, забыл покормить, а электронное существо погибло, и вот вам вполне конкретный его труп.

– Понимаете, то, что человек проигрывает в виртуальном мире, он непременно выигрывает в реальном. Дети потому и играют…

Глава 4
НАМОРДОРАНЦЫ

ВЛАСТЬ ИНСТИНКТОВ

Мир людей и война животного мира

Представьте: третий вечер после трагедии на Каширке, 16 сентября 1999 года. Натянутый одним сплошным нервом пейзаж всех московских дворов: дежурные жильцы у подъездов своих домов. Уже, как в наручники, одеты в замки подвалы и чердаки, но еще смертельно пугает все, что в мешках, даже желтая опавшая листва, собранная трудолюбивым дворником, представляется гексогеном. До полуночи вахту несут в основном женщины, сильный пол сменяет их в ночь.

Представьте: именно в такой момент в один из дворов Северного Бутова въезжают сразу три машины, из которых выскакивают мужчины – и двор, замерев, считает их с тем же возрастающим ужасом, с каким считали фашистов девушки из кинофильма «А зори здесь тихие…»: «Два, пять. Семь! Десять! Одиннадцать!»

Замки на подъездах кодовые.

– Открой!

– А куда это вы? – спросила дежурная Назия Саутиева, и пожилая напарница Раиса Петровна Устинова тут же воинственно подвинулась к ней поближе – плечом к плечу.

– Ну а ты из какой? – и, услышав ответ, подытожили. – Вот к себе и веди.

– Мужчина сунул ей какое-то удостоверение прямо к глазам, Надя (так имя Назии во дворе переделали для удобства) открыла дверь и сама их и повела, – рассказывает Раиса Петровна. – И один из них, в длинном плаще, седой, невысокого роста, проходя, бросил мне: «Что же это вы террориста проворонили? Ба-абушки…» Я как закричу на него: «Что-о?» Он аж отшатнулся.

– Двор буквально сбился в кучку, люди уже обо всем догадывались, но не хотели верить в такую низость, – говорит соседка Любовь Оркина. – Все с тревогой смотрели в окна третьего этажа. Через 10 минут они вывели Бека. В одной футболке, в наручниках, под дулами автоматов. Провели до стоянки, где была его машина, и сразу назад. Зачем? Машину в тот момент не обыскивали – это они делали уже потом.

– Я думаю, это было просто демонстрацией: поймали террориста сразу же на третий день после взрыва на Каширке! Круг почета самим себе. Я не знаю, чего они ждали – аплодисментов или что мы сейчас, весь честной народ, кинемся в слепой ярости, раздерем его на кусочки? – говорит еще одна соседка, Таисия Кабанова. – Может быть, что-то похожее на такое чувство люди бы и испытали, если бы они вывели действительно террориста. Но они вывели Бека!

Все соседи-очевидцы утверждают: самодовольные мины автоматчиков сменились разочарованием. Они получили реакцию, обратную той, на которую рассчитывали и в которой были уверены. Им кричали: «Каратели!», «Нашли террориста!», «Низость – хватать людей по национальному признаку».

А когда в совершенном отчаянии выбежала побелевшая от ужаса жена «террориста» Назия Саутиева с криком: «Люди, да вы люди или нет?! Вы хоть сами понимаете, в чем вы нас обвиняете?» – весь дежуривший только что вместе с ней люд бросился к ней:

– Надя, успокойся! Надя, никто не верит! Надя, посмотри – им не верит никто, ни один человек! Они фашисты!

И тогда тот самый невысокий седой и в плаще оглянулся так, будто сейчас скомандует: «Огонь!». Он теперь смотрел на всех людей девятиэтажного дома как на террористов. В залитых ненавистью глазах плавало недоумение: пособники? А вроде масть не та. Вроде русские. Почему они не на его стороне?

Идет же война народная? Священная война? А ярость благородная вскипает, как волна, не на врага, а на тех, кто его карает. Почему?

* * *

– Понимаете, они повязали доброго, порядочнейшего человека. Мы квартиры-то в доме этом получали все вместе, от одной организации, а дому этому 7 лет. То есть столько вот рядом прожили. В Беке никто здесь не мог усомниться. И никто не отречется, – говорит Любовь Оркина. – Люди составили письмо о том, что дают гарантию: «Бекмарз Саутиев террористом быть не может!» И каждый ставил подпись. Те, кого не застали, ужасно обиделись: ну, мол, подождали бы, дали бы и нам расписаться…

– Автоматы наставили, ведут парня. Круг сделали по двору. И этот вот, седой, видно, главный у них – он натуральный фашист! – не может успокоиться Раиса Устинова. – На Надю кричит: «Что ты квохчешь, с…а, закрой свое…». Я ему тогда закричала: «Что же это вы себе позволяете? Фашисты так с людьми не обходились, дети же кругом!» Он мне: «Закройся, ты…» – и так обозвал! Да я сроду такого по отношению к себе не слышала! Я пожилая москвичка, родилась здесь, 40 лет отработала, но никогда не видела, чтобы милиция, или кто они там, так относилась к своим гражданам. Вечером они Бека взяли, а уже в 7 утра в новостях показали: террориста, видишь ли, поймали! И этот седой в том же плаще спиной к людям стоит, про гексоген объясняет…

…Через три дня Бекмарза Саутиева отпустили. Но все три дня новостные каналы телевидения показывали его миру каждые 30–40 минут как пойманного террориста.

* * *

Ирина Николаевна Щербо, директор московской школы-лицея № 1071, услышала эту новость с экрана телевизора. Ей показалось знакомым лицо «террориста», она запомнила фамилию. Уже подходя к школе, услышала разговоры о том, что «террорист» – папа одного из ее учеников. В кабинете подняла личные дела, сопоставила фамилии.

– Я убедилась в том, что это – наша семья. И дала задание секретарю выяснить, в школе ли мальчик, – рассказывала она мне. – Его, конечно, не было. Я стала думать о ребенке. Отца обвиняют не в чем-нибудь – в массовом убийстве людей! Даже если бы это было фактом, при чем здесь 12-летний сын? Так ведь еще ничего не доказано, не было никакого суда, а уже по всем каналам папу предъявили как террориста. И вот этот ужас ребенка я просто физически почувствовала, как ему должно быть сейчас страшно! Как страшно ребенку выйти из дома, показаться на глаза соседям, друзьям, в школе. Он ведь не знает, как люди отреагируют, как поведут себя. Вся ненависть мира к терроризму, весь массовый ужас, все сплошное горе после взрывов ударили по этой неокрепшей детской психике. Как такое можно выдержать?

Я позвонила. Конечно, рассчитывала попасть на маму. Но трубку взял мальчик. И я, представившись, сказала ему буквально следующее: «Ты прости меня, Руслан, я понимаю, как тебе сейчас тяжело. Но взрослые дела – это дела взрослых, они разберутся. А ты не бойся ничего, спокойно приходи в школу и давай заниматься. Не волнуйся, ребята поймут, что все проблемы решат взрослые».

В каждом слове бьется одна мысль, один душевный порыв, обращенные от взрослого к ребенку, от учителя – к ученику: «Жить можно и нужно, потому что НИКТО не изменит к тебе своего отношения».

Но…

– Отношение в семьях ко всему сегодня неоднозначное, и, более того, государство само стремится к тому, чтобы оно таким было – неоднозначным, – будто оправдываясь, говорит Ирина Николаевна. – Все происходит на глазах детей. И ведь это был только первый день, никто не мог знать, чем все обернется, что обвинения снимут, папу выпустят. Я могла сказать только то, что смогла сказать: взрослые дела – это дела взрослых, а дети поймут. Мне было важно в тот момент все сделать для того, чтобы ужас ребенка не развился в комплекс.

Если бы она могла его видеть в тот момент: по описаниям соседей, огромные зеленые глаза Руслана кто-то будто нарочно обвел красным карандашом, а под глазами появились синяки – такие, какие обычно бывают у стариков. Мамы, конечно, не было дома, она обивала пороги милиции. А он стоял у окна и отходил только ко все время включенному телевизору, когда в очередной раз демонстрировали отца.

Потом, как зомбированный, – опять к окну. И снова – к телевизору. За него боялись: лучше б поплакал, покричал, даже истерика лучше, чем такое вот погружение в себя. Боялись, что парализует ребенка, что он онемеет, потеряет зрение или что-то с собой сделает, – так вспоминают соседи. Они пытались с ним разговаривать: «Руслан, ты сейчас должен быть сильным. Это – недоразумение». Он отвечал: «Да, я все понимаю» – и тут же бежал снова к своим на секунду оставленным позициям: телевизор – окно.

Он все время отвечал быстро-вежливо-лаконично, но ни на секунду не сбивался с собственных мыслей. Без конца звонил телефон, и он иногда брал трубку, слушал и тут же передавал тете. Только однажды не передал, стоял и слушал молча. Все перепугались – он как будто замер. Тетя подбежала к нему как раз в момент, когда он сказал в трубку одно только слово: «Хорошо». Поднял глаза и, не дожидаясь вопроса, ответил: «Звонила директор школы».

– Он поднял на меня глаза, и это был взгляд человека, на которого рухнул дом, завалило, и он вдруг услышал первый стук спасателей, но ему еще очень больно, и он не знает, что с близкими, а потому не может радоваться, – говорит сестра его мамы Раиса Пакелиани. – А больше мне этот взгляд сравнить не с чем…

* * *

Это раньше были узники совести, сегодня в Москве хит сезона – узники пятой графы. И не только сама нация объявлена преступной – даже место рождения. Бекмарз Саутиев – ингуш, его жена – осетинка. Но он родился в Чечне и там закончил школу. Его сын родился в Москве, но они достали и его. Они достали всех, кто рядом. И все, кто рядом, – пострадавшие.

– Мой старший сын 14 лет пережил страшный стресс, не мог ничем заниматься, не мог успокоиться, – рассказывает соседка Алеся Левицкая. – «Мама, объясни, почему дядю Бека арестовали? Он же не виноват, почему не ищут настоящих террористов? А если все, кого нам показывают как преступников, такие же, как дядя Бек, я больше не верю, что это – преступники!» Он мучился, не находил себе места, ему все время хотелось пойти к Руслану, но он не знал, как к нему теперь подойти, что сказать другу! А младший ребенок, семилетний, снова начал заикаться. Вожу теперь их вместе с Русланом на иглоукалывание. – Она молчит, а потом обрушивается: – Это же вы, пресса и телевидение, виноваты! Политики разжигают антикавказские настроения, вы эту ненависть выплескиваете и что, на сволочей рассчитываете? Это – против человеческой природы и невозможно навязать сверху ненависть к людям, в чьей порядочности и доброте не сомневаешься. Будете смеяться, но я вот только из телевизора узнала, кто Бек по нации. И снова забыла. Да не важно мне это, понимаете? Я не хочу в средневековье.

Она замолкает, и тут же тему подхватывает Ирина Трусова, еще одна соседка Саутиевых:

– Понимаете, государство позволило себе позорное разжигание национальных страстей. Крысы бегут с интернационального корабля, каким всегда была Россия, но нормальных людей больше, просто про них невыгодно сейчас говорить. Даже дети противостоят моральной жестокости властей – видели бы они их в те дни! Стоят под окнами: «Руська, выходи играть!» А он застыл, смотрит в окно и не видит их. Замерз. Отбегают, снова подходят и сами застывают: им просто передается этот вселенский ужас. Руслан из дома вышел только на пятый день. Когда отец уже вернулся. И что тут началось! Как к нему бросились! Общий возглас: «Руська вышел!» Остальные бегом из квартир, на ходу одеваясь. Вот так! И не надо нас расчеловечивать. И подставлять…

…Мы сидим в квартире Саутиевых, и как по заказу на экране телевизора появляется мэр Москвы. Мы прислушиваемся: он говорит об ужесточении регистрации для гостей столицы. Говорит об этом с видом опытного, профессионального конферансье, который приберег для зрителей напоследок гвоздь программы.

– Ну и вот, что хорошего с этого может быть? – спрашивают соседи, глядя в телевизор.

Ну а что? То, что есть: пройдя унизительный кордон каждого встречного милиционера, опоздает в очередной раз на службу спасатель-земляк подразумеваемых «гостей». По словам директора Московской службы спасения Александра Шабалова, на счету у Левана Абгарова сотни спасенных жизней москвичей. Но он «подозрителен» для стражей порядка.

Крикнут «Лицом к стене!» еще раз человеку, чей телескоп летает в космос, но который «не вышел мастью». Крикнут юнцы в форме, и, ощутив свое полное бесправие, этот пожилой человек, с чьим именем связана мировая наука, скажет позже мне: «Не надо называть фамилию. Они меня морально уничтожили. Я себя чувствую ущербным». И так далее.

– Выключите вы его, бога ради, – просит Алеся Левицкая, кивая на телевизор. – Когда кольцевую строил, я думала отдать ему голос. Но когда он рушит человеческие нормы – нет уж, извините…

* * *

Бекмарз Саутиев приехал в Москву учиться, сразу после школы закончил кинофотофакультет Института культуры и 20 лет прожил в столице. В тот же вуз вслед за ним потянулась его младшая сестра Лида. Только она, получив диплом библиотекаря, вернулась в Грозный. Вышла замуж за соседа Тимура Дахкильгова. Они жили в районе трамвайного парка, в благоустроенной квартире, из окна которой видны были детский сад и школа. Когда появился первый ребенок, Лиде казалось, что вот она – дорога, по которой будет ходить сынишка, – все под рукой на 10 лет вперед.

Там теперь голая земля – этот район Грозного сравняли с землей в 95-м.

– Наде намекнули, что, если б не «родственничек», может, никто бы и не подумал трогать Бека, – рассказывает Лида. – Но куда же нам было податься, когда полностью разрушен дом? Мы приехали к брату.

«Родственничек» пошел работать на завод, получил комнату в общежитии. Пытались выжить люди. Родился второй ребенок.

А вечером 13 сентября после взрыва на Каширке за ним пришли. Сказали, что на его пальцах гексоген…

Уже через пять дней было опубликовано в «Известиях» интервью директора завода «Красный суконщик» Святослава Дорофеева: «…Тимур Дахкильгов работает у нас уже три года красильщиком. Нормальный, спокойный парень… Одним из компонентов красителей, которые мы используем, является гексан. Это, конечно, не гексоген, но вещество из той же серии. К нам вчера из ФСБ приезжали, пробу с рук брали. У всех сотрудников те же результаты, а взяли почему-то только его…»

Почему?

– Знаете, вот все три дня, пока моего мужа держали за террориста, я почти не видела детей, – говорит Назия Саутиева, – только раз помню Руслана. Я моталась, что-то доказывала, собирала бумажки, ждала часами. И вот в один из таких моментов, не помня себя, не евши весь день, в полуобморочном состоянии ясно вдруг так осознала: можно биться, пытаясь что-то доказать, если люди заблуждаются. Но они не заблуждаются, потому что отводят глаза, когда я прихожу. Просто такое у них указание – хватать чеченцев, подбрасывая им что угодно для видимого соблюдения законности: наркотики, гранаты, наганы. Нам подбросили внаглую: сказали – выйдите на минутку, я еще не вышла, только отвернулась, чтобы выйти, – и тут же крик: «Наган нашли!»… У Тимура в общежитии также обнаружили гранату. И Бек, и Тимур – ингуши, но, видно, не только для чеченцев, а даже для выходцев оттуда действует это указание. И что доказывать, когда они и так знают, что Бек и Тимур не террористы. Я доплелась домой под вечер и просто от бессилия громко расплакалась. Вот только в тот момент и помню сына, он подошел ко мне, обнял:

– Ну мама, что ты так плачешь. Ты же знаешь, что папа ни в чем не виноват.

– Так вот, – говорю, – Руська, я потому и плачу, что знаю, что и они это знают… Те, кто их держит…

* * *

Человек обрастает связями там, где живет. Двери в доме Саутиевых просто не закрывались, и не переставая звонил телефон. Объявлялись даже люди, с которыми давно был утрачен контакт – потерялись из виду, не общались годами. И каждый говорил: «Как они могли подумать на Бека? Может, надо выступить в суде? Может, хоть что-нибудь? Мы – готовы»… Как родня, вели себя соседи, и даже вечно подозрительные незнакомые бабулечки из отдаленных домов, завидев Назию, подбегали сами: «Ну что у вас, милая? Разобрались? Люди все в округе так вам сочувствуют…»

В день, когда «террориста» Бекмарза Саутиева отпустили, ему махали люди из всех окон, а те, кто был во дворе, обнимали и целовали так, будто человек вернулся с войны.

Тимур Дахкильгов до сих пор не вернулся. Его держат в следственном изоляторе «Лефортово», и жене еще ни разу не позволили с ним свиданий. Она видела мужа только мельком, когда выводили на первый суд «по незаконному задержанию», а потом заводили назад из зала суда в машину. Суд был закрытый, ее не пустили, но она успела разглядеть – лицо распухло, на переносице, на лбу следы побоев. И страшные опасения подтвердил адвокат Сергей Николаев, рассказавший, что избит Тимур был во внутренней тюрьме на Петровке. И что там же, подвергнув жесточайшей моральной пытке, его вынудили подписать все бумаги. Это было сразу после взрыва на Каширке, куда дознаватель грозился отправить жену и детей Тимура «жителям на опознание».

* * *

«Взрослые играют в свои игры. Время все расставляет по местам. Игры взрослых – это игры взрослых, а вам, ребята, надо знать, что никто не гарантирован на Руси от тюрьмы да сумы. Все вы знаете о том, что случилось в семье одного из наших учеников. Он завтра придет в школу. Он сильно волнуется…»

В каждом классе – телевизор. По школьному кабельному телевидению обращается к учащимся директор, и, как знать, может быть, это для них один из главных уроков жизни – урок человечности.