Текст книги "Алмон"

– Палач! – окликнул его Патриций.

– Да, Повелитель? – молодой человек развернулся, девушка ударилась головой о дверной косяк, но даже не проснулась.

– Пусть свяжутся с Системой Бич, со Снекторном. Когда связь появится, сразу доложи.

– Да, господин.

Палач вышел со своей ношей в коридор, аккуратно прикрыв двери. Начинался новый день. На Марсе наконец-то прекратились дожди.

* * *

Анаис улыбалась, дыша морским ветром с тонким запахом ленкоранской акации. Успокоилось сердце, смолк протяжный вой крови. Страх с отчаянием без следа растворились в прозрачной солнечной воде. И Анаис увидела выход.

* * *

– Ну что? Ты узнал, где он? – бросилась Терр-Розе навстречу низкорослому мужчине с водянисто-голубыми глазами.

– Он на Сатурне, моя королева, – доложил разведчик Параллельных Миров.

– На Сатурне? – удивилась она. – Что он там делает?

– Гостит у Аргона и Олавии, как выяснилось, он их близкий друг.

– Друг королей Сатурна? Кто бы мог подумать! Ну что же, Сатурн, так Сатурн. Все лучше, чем Земля.

* * *

Чувствуя приближение очередного приступа, Патриций так и просидел в кресле, разглядывая пространство спальни, до тех пор, покуда не приоткрылась дверь, и голос Палача не сообщил об открытии канала связи с Системой Бич.

– Я вам еще нужен?

– Нет, ступай.

Потребовалось время, прежде чем Георг нашел в себе силы подняться. Покинув спальню, Георг прошел через анфиладу залов, включенных в его личные покои, и оказался в сравнительно небольшом помещениии, выдержанном в приглушенных тонах. В нем не было ничего кроме зависшей в воздухе туманно-синей сферы и белого кресла напротив. Присев, Георг вытянул босые ноги, запахивая длинные полы халата и откинулся на спинку, роняя руки на подлокотники. Внутри туманно-синей сферы вспыхивали и гасли черные всполохи с редкими зеленоватыми вспышками. Постепенно вспышки учащались, и вскоре зелень целиком заполнила сферу изнутри.

* * *

Долгие напряженные раздумья ничего не дали – это действительно был единственно возможный выход.

«Надо подойти, – девушка сняла туфли, – подойти… и прикоснуться к нему…»

Отливающий жирным блеском черный пол застонал, запружинил под босыми ногами гораздо спокойнее и тише. Не обращая внимания на сотни невидимых крошечных игл, впившихся в стопы, Анаис медленно пошла к «Гнезду».

– Алмон, по каким далям Мертвой Зоны бродят теперь твои мысли и чувства? Где ты, Алмон?

Полуволк приподнял голову, в его горле заклокотал звук, отдаленно напоминающий рычание.

– Алмон, – еще один шаг вперед, – где бы ты ни был, где бы ты сейчас не находился… Ты не услышишь меня, я знаю, но почувствуй, прошу тебя, доверься мне. Сама я не выберусь отсюда, а ты сможешь, ты спасешь нас обоих, ты что-нибудь обязательно придумаешь.

Шаг, еще шаг. Застыв изваянием, полуволк смотрел на нее тяжелым немигающим взглядом.

– Алмон, пожалуйста, – ласково произнесла девушка, – дай мне дотронуться, прикоснуться к тебе…

Внезапно полуволк сорвался с места и одним шлепком отшвырнул Анаис назад. Шею девушки спасло колье с зелеными камнями, но плечо и предплечье когти располосовали. Будь это не шлепок наотмашь, а удар, ее ничто бы не спасло. Девушка упала на пол, отлетая к кровати. Ее мгновенно замутило от вида собственной крови. Опасаясь, что в мертвой атмосфере кровь плохо свернется, она зубами принялась отрывать полоски от подола платья и кое-как бинтовать раны.

– Не думать о боли, – шептала она, – не думать о крови… думать о выходе…

Отдышавшись, Анаис сунула палец под повязку, испачкала его в крови и вывела на белом покрывале пару знаков. Затем принялась собирать всю свою силу, концентрируя ее в груди, во лбу, в ладонях, пока она не превратилась в огненные сгустки, а все тело не сковала ледяная пустота. Подняв руки и раскрыв ладони, девушка освободила силу рук. Мертвая атмосфера с разорванными цепями и разрушенными полями задергалась, загудела и стала пожирать ее энергию с бешеной скоростью. Стиснув зубы и побелев от напряжения, Анаис упорно прорывалась к жизненному полю Алмону, и вскоре прямо перед нею возник рваный силуэт полуволка. На мгновение ей стало страшно, страшно, как перед неведомой бездной самоубийства. Скулы свело, губы стали горько-кислыми. «Надо… – приказала она себе, – иного выхода нет…» Рваный силуэт стал мерцать и блекнуть. Не оставалось больше ни секунды. Анаис показалось, будто она разбежалась и прыгнула с вершины утеса прямиком в черное небо.

* * *

Сократ с Аргоном и Олавией сидели за столиком на просторном дворцовом балконе. Аргон просматривал какие-то текущие документы, Олавия вышивала мелкими сапфирами салфетку, а Сократ потягивал вино, глядя на угасающее закатное небо.

– Аргон, – толстяк поставил бокал на стол, – мне не к кому больше обратиться. Помоги разобраться в происходящем. Не понимаю, почему Патриций упомянул Алмона. Похоже, нечто страшное он затеял, знать бы только что. Да и то, что Анаис опять во Дворце, не дает мне спокойно винопитием наслаждаться. Она столько совершила поступков, которые по определению не могли понравиться Георгу, что есть основания опасаться за ее жизнь. Что может быть хуже, чем опасаться за чью-то жизнь? Кого Патриций видит перед собой, когда смотрит на собственную дочь? Неужели не замечает, что это еще всего-навсего ребенок?

– Возможно ты, Сократ и замечешь только то, что это всего-навсего ребенок, – вздохнул Аргон, – а Патриций замечает нечто большее.

– Я тебя не понимаю.

– Что не понимаешь?

– Ничего не понимаю. Кем бы она ни была, такой участи Анаис не заслуживает. Когда впервые во Дворце ее увидел, подумал: если приложить достаточно умелых усилий, из нее можно воспитать монстра, способного затмить самого Патриция. Но, если оградить ее от этих усилий, немного света в этом мире прибавится. Помоги мне, вызволить ее из Дворца, Аргон, а дальше я уже сам обо всем позабочусь.

– Ты уверен, что она нуждается в твоей помощи?

– Да, – не задумываясь, ответил Сократ, – у нее сейчас нет никого кроме меня, она даже и не знает, что я у нее есть… что я настолько у нее есть.

– Даже не знаю, чем помочь, – Аргон поднял взгляд от бумаг и посмотрел на толстяка долгим взглядом. – Для тебя я сделаю всё, что в моих силах, но это несколько иная ситуация. Я, прежде всего, король своей планеты, защитник своих подданных. Вмешиваясь в личные дела Патриция, я могу спровоцировать конфликт между Марсом и Сатурном, и даже прогнозировать не берусь последствия этого конфликта. Пойми и не осуди меня, Сократ, я не могу поступить иначе, как бы мне этого не хотелось.

– Ты объяснял очевидные истины так, будто оправдывался, – с горечью произнес Сократ. – Как ты мог так скверно обо мне подумать?

– Сократ, я…

– Если ты хоть на минуту решил, что я способен прикрыться твоей спиной, твоим именем, твоей планетой, чтобы удобнее стало вворачиваться в дела Патриция, то мне лучше уйти прямо сейчас.

– Мы все равно тебя никуда не отпустим, – не поднимая взгляда от вышивания, произнесла Олавия, – и ты это прекрасно знаешь.

– Знаю, но могу приложить усилия и уйти.

– Сократ, мне требуется время на раздумье, – Аргон сложил бумаги стопкой на краю стола.

– Скажи, отсюда, из дворца, есть какая-нибудь прямая транспортная связь с Дворцом Марса? Такая, чтоб не особо заметная…

– Есть, но ею могу воспользоваться только я и члены королевской семьи, ни на кого другого канал не среагирует.

– А как-нибудь…

– Сократ, я же попросил у тебя время на раздумье.

Толстяк удрученно кивнул и застегнул ворот рубашки – становилось прохладно.

Стемнело. Незаметные, как тени маленькие желтоглазые слуги, зажгли огни в витых подсвечниках и накрыли легкий ужин.

– Вот что еще спросить хотел, – Сократ потянулся к винной бутыли. – Почему Империя Марса такая богатая? Они же почти ничего не производят. Единственная, вдумайтесь только, – единственная! – крупная промзона – это Гавань. Что за дрянь они там делают ценою стольких человеческих жизней? Гавань охраняется прямо как военный объект. Практически всё, начиная от продуктов питания и заканчивая драгметаллами, Империя закупает у других планет. На какие средства они так масштабно развернулись? Вот ты, Аргон, наверняка во Дворце бывал? Бывал, да? Ну, значит, Бриллиантовую Залу видал? Разумеется, камни там не такого качества, как на нарядах и перстнях Георга, но все же! Одна такая Зала могла бы десятилетьями вкусно кормить государство приличных размеров. Ладно бы один Дворец сверкал роскошью, так ведь практически все народонаселение Империи ни в чем себе не отказывает, раздражая своим устойчивым благополучием соседние Системы. Мне просто интересно, откуда у них все это?

– Сейчас попробую объяснить, – усмехнулся Аргон. – При всём своём неприятии Георга, не могу не признать, что только благодаря Патрицию наша Солнечная никогда ни с кем не воевала, мир и благополучие внутри Системы – также целиком и полностью его заслуга. Соседние Системы без конца между собой бьются, но ни одна еще не посмела на нас напасть, и все благодаря тому, что никто еще не смог превзойти нас по техническим возможностям воздушного флота и вооружения, что, кстати говоря, и производит Империя Марса. К тому же Марс является единственной в Системе планетой, имеющей неисчерпаемые месторождения уникального вещества лемурита, способного находиться в трех состояниях: твердом, жидком и газообразном. Лемурит – основной компонент в производстве топливных батарей военных и гражданских крейсеров. Даже в питание обыкновенных пассажирских «лодок» входит лемурит. Ни одна из существующих альтернатив этому веществу не гарантирует настолько долгого, успешного и безопасного полета воздушного судна, как лемурит.

– Так они, выходит, оружие с кораблями производят? И всё?

– Считаешь, этого мало? У Империи монополия на производство практически всех транспортных средств и вооружения. Подавляющее большинство фабрик и корпораций, выпускающие транспортную технику и вооружение на планетах Системы, принадлежат Марсу.

С задумчивым видом Сократ ткнул двузубчатой вилкой в свою тарелку, метя в белую мясную полоску.

– Интересно, – сказала Олавия, откладывая вышивание, – с именем Патриция всегда было связано столько всего неоднозначного и противоречивого. Сдается, никому доподлинно не известно, кто он и откуда. Я видела Георга всего несколько раз, но у меня успело сложиться ощущение, что он… как бы правильно выразиться… что он, возможно, не из нашей Галактики. Может быть, даже из другой Вселенной.

– Что тебя натолкнуло на подобные мысли? – Заинтересовался Сократ.

Ответить королева не успела, послышался чей-то тихий голос:

– А он вообще смертный?

Сидевшие за столом обернулись. В балконном проеме стоял Леброн, сын Аргона и Олавии.

– Можно к вам?

– Разумеется, – улыбнулся ему Аргон, – присаживайся.

– Так может он умереть или нет? – отчего-то напряженно повторил он, присаживаясь рядом с отцом, напротив Сократа и Олавии.

– Не знаю, Леброн, – подперев щеку кулаком, толстяк смотрел на юношу, – никогда не задумывался над этим. Наверное, можно… каким-то образом, это еще никто проверить не решился. А от чего вдруг интерес возник к сему вопросу?

Леброн не ответил, лишь нахмурился и меж его четко очерченных бровей залегла тонкая морщинка. Мягкий ровный свет свечей топил в янтарном сиянии его лицо с прозрачно-желтыми глазами. Спокойный, немного замкнутый в себе юноша, с самого своего детства внушал Сократу какие-то странные чувства, нечто вроде смутной тревоги. Каждый раз, когда он видел мальчика, толстяк пытался поймать нечто витающее в воздухе… Казалось, чего-то не хватает, не складывалось что-то в этой мозаике, но что именно, он никак не мог понять, но нечто настойчиво требовало и требовало к себе внимания.

Леброн взял шелковистую салфетку, немного нервно вытер пальцы и протянул руку к бокалу с напитком из цветов. И вдруг это Нечто Невидимое буквально пригвоздило Сократа к месту. Мысль, пронзившая его, показалась совершенно абсурдной, но именно она и ставила все на свои места. Мозаика сложилась.

– Аргон, – прошептал толстяк, внезапно потеряв голос, – а кроме Ахуна в вашей семье больше никому цвет глаз не изменяли?

* * *

Налившаяся зеленью сфера будто бесшумно взорвалась изнутри, становясь прозрачной. Возникло размытое лицо существа из другой Системы – Системы Бич.

– Что-то случилось, Патриций?

– Просто хотел поговорить с тобой.

Снекторн опустил взгляд и посмотрел на босые ступни, сидевшего в кресле Георга.

– Прибуду быстро, как смогу.

И сфера вмиг вскипела синевой, разрывая связь между мирами.

* * *

На мгновение Алмону показалось, что у него лопнул мозг. Обжигающая световая вспышка взрывной волной ударила по глазам, распирая череп изнутри. А после все его существо затопила золотая прохлада, в мгновения погасившая и боль и пламя. Отбросив волосы со лба, полуволк открыл глаза и огляделся, не понимая, где находится. Он сидел на тряпичном ворохе внутри странного сооружения, напоминавшее гнездо. Серая комната с черным полом и стенами, по форме напоминающими раздутое брюхо, на белой кровати в противоположной стороне, лицом к стене, лежал кто-то в зеленом. Превозмогая сильнейшее головокружение, Алмон поднялся на ноги, перешагнул через край «гнезда» и ступил на отливающий жирным блеском пол. Не обращая внимания на гудение и вибрацию, сопровождающие каждый шаг, полуволк подошел к кровати и тронул за перебинтованное плечо девушку в зеленом платье с разорванным подолом.

– Анаис? – Не поверил глазам Алмон. – Это ты? Где мы находимся? Где?

Девушка не ответила. Неподвижная и безучастная, она смотрела остановившимся взглядом в потолок. Алмон послушал ее дыхание, сердце – девушка была жива, вот только ее тело, кожа оказались мертвенно-холодными. Он легонько похлопал ее по щекам, подул в лицо – никакой реакции.

– Да что же это такое? – Алмон коснулся ее висков. – Что с тобой, девочка?

Он коснулся пальцами ее висков, лба, вгляделся вглубь сознания… Когда же Алмон понял что с ней, он заскрипел зубами и глухо застонал.

– Что же ты наделала, хорошая моя? Ты отдала мне свой рассудок и все свои силы! Зачем ты это сделала, зачем?!

Он приподнял ее, чтобы взять на руки, и только тогда заметил красно-бурую надпись на покрывале: три символа на языке Марса – марианте, означали: «Мы во Дворце». Сдернув покрывало, Алмон уложил девушку и укрыл ее так, чтобы скрыть символы. Что-то мешало, сдавливало горло. Алмон коснулся пальцами ошейника, ощупал его и понял, что это не простая полоска металла. Пестрые лоскуты в «гнезде» оказались как нельзя кстати. Просовывая материю под ошейник, Алмон тщательно «перебинтовал» металл. Затем закрыл глаза и принялся глубоко вдыхать и выдыхать, постепенно отключая нервные окончания, болевые точки… Вскоре лоб налился теплой тяжестью, а тело утратило всякую чувствительность. Взявшись за ошейник обеими руками, Алмон сорвал его одним резким движением. Раздался тугой хлопок, тряпки вспыхнули. Бросив ошейник на пол, полуволк затоптал огонь, после занялся Анаис. Убрав с плеча девушки окровавленные лоскутья, он увидал глубокие отметины, оставленные без сомнения его собственными когтями. Карие глаза Алмона почернели, он что-то беззвучно прошептал, легонько погладив девушку по растрепавшимся волосам, выбившимся из-под золотой сеточки. Анаис не подавала признаков жизни, напоминая человека, уснувшего с открытыми глазами. Сняв и разорвав рубашку, Алмон наложил тугую повязку на плечо и предплечье Анаис, а остатками перебинтовал свое обожженное горло. Потом присел на край кровати задумался.

* * *

– Я повторю свой вопрос, – откашлялся толстяк. – Больше никому внешность не изменяли?

– О чем ты?

Аргон с Олавией казались совершенно спокойными, однако пальцы королевы чуть дрогнули и легли на руку Аргона.

– Прекрасно вы понимаете, что я имею в виду, – потрясенный догадкой, толстяк больше не сомневался в своем, на первый взгляд, безумном предположении.

– Я не понимаю тебя, Сократ, – ровным голосом произнес Аргон, глядя ему прямо в глаза.

– Поразительно! – покачал головой толстяк, не обращая внимания на взгляд Аргона. – Как же я раньше не додумался? Ведь это же очевидно! Аргон, ты должен рассказать, должен. Олавия, да что с вами такое? Все равно откроется рано или поздно, и кто знает, при каких обстоятельствах правда выползет на свет!

– Может, ты и прав, – опустились плечи Аргона. – Ты все же очень проницателен, Сократ, до удивления.

– Да тут только слепой не заметит!

– Думаешь? – Аргон печально взглянул на взъерошенного толстяка.

– Невозможно перепутать!

– О чем это вы говорите? – не удержавшись, вмешался Леброн.

– Видишь ли, сынок, – Аргон смотрел на утонувший в ночи цветущий сад, окружающий дворец, – есть у нашей семьи одна тайна, эта тайна – ты.

– Я? – удивился юноша. – Как это?

– Это тайна твоего рождения.

– А в чем дело? Что в моем рождении было таинственным?

– Дело в том… – Аргон посмотрел на Олавию, она сидела, опустив голову, – в том… дело в том, что ты нам неродной сын.

– Неродной? Как это неродной? Отец, ты что такое говоришь? Мама, почему ты молчишь?

– Наверное, мы должны были рассказать тебе раньше, – глаза Олавии засверкали слезами, как озерные звезды. – Сможешь ли ты нас простить за наше молчание? У тебя другой отец и другая мать.

– Вот так новости. – Юноша помолчал, переводя взгляд с отца на мать. – А чей же я в таком случае? Чей?

– Ты сын Патриция.

* * *

После затяжных дождей Марс становился прекрасен своей особой неповторимой красотой. Легкие облачные перья прошивали тонкие солнечные стрелы, но они не сжигали, не терзали, а согревали его мир. В мгновения землю покрывали густые ковры сочной темно-зеленой травы с яркими цветочными подпалинами. Даже вечно штормящие волны Торгового Моря успокаивались, превращаясь в сверкающее багровое зеркало.

Иногда на Марсе появлялись птицы. Неизвестно, откуда они брались и куда затем исчезали. Белые, черные, желтые, большие, маленькие – разные. Одно их объединяло: они никогда не пели.

* * *

Не проронив слова, Леброн смотрел куда-то в пространство поверх головы Аргона.

– Леброн! Прошу тебя, не молчи! – взмолилась Олавия. – Скажи хотя бы слово!

– Вот, значит, как, – медленно произнес он. – Что ж, наконец-то все прояснилось, теперь мне все стало ясно… яснее ясного.

– Милый мой, что это означает? Неужели ты чувствовал себя чужим? Разве мы любили тебя меньше Ластении? Хоть единым словом, жестом, поступком провели меж вами грань?

– Мама, что ты, я совсем не об этом, – Леброн запустил пятерню в жесткие черные кудри. – Даже не знаю, как объяснить… Порой я очень явственно ощущал нашу разницу, чувствовал, что вы другие, будто вы живете на солнечной стороне, а я на сумеречной. Но я не знал, как это истолковать.

– Понимаю тебя, сын, – Аргону все труднее и труднее становилось дышать, чего ранее с ним не случалось. – Но почему ты никогда не рассказывал о том, что тебя беспокоит?

Отрешенный взгляд Леброна, устремленный в дремлющий сад, растворялся в безмятежной ночи Сатурна. Как же хорошо был знаком Сократу такой вот отсутствующий взор…

– О чем же мне было рассказывать, папа? – голос юноши звучал медленно, глухо, будто он разговаривал сквозь дрёму. – Порою я подходил к зеркалу, но вместо своего отражения видел Космос. Когда моя душа отягощалась гневом, под моим взглядом дрожали стекла, а всего меня начинало изнутри пожирать какое-то невиданное пламя и я страшился дать ему выход. Как часто за завтраками мы рассказывали друг другу свои сны, и каждый раз мне приходилось придумывать какие-нибудь разноцветные картины.

– А что же ты видел на самом деле?

– Ничего, папа, мне никогда не снились сны, я даже представить не могу, как это – видеть во сне картины.

– Почему же, почему ты молчал?

– Я полагал, что безумен, и все эти странности – лишь порождение моего поврежденного рассудка. Вы с мамой держите на своих плечах всю Сатурнианскую директорию, и эта планета не знает лучше, сильнее, светлее людей. Разве можно вами не восхищаться? И тут вдруг я со своим бредом… Разве мог я вас позорить? Я собирался бороться со своим безумием до тех пор, пока это еще возможно скрывать, а потом…

– И что же «потом»? – янтарные глаза Аргона гневно потемнели. – Что ты собирался сделать?

Леброн замолчал и опустил голову.

* * *

Патриций стоял у хрустального кабинетного окна и смотрел на бушующую жизнь последождливого Парка. Уже подступила горькая тошнота и пульсирующая боль навязчиво заколотилась в затылке. Сильнейшее напряжение постепенно завоевывало каждую клетку его плоти и крови, немела кожа, слабели мысли. Патриций не выдержал и застонал от приближенья этих красно-белых мук. И в этот миг чьи-то прохладные пальцы коснулись его искаженного болью лица.

– Кто? – с трудом обернулся Георг. Его ослепший взгляд поплыл по пустому кабинету.

* * *

Сократ жестом предложил Леброну вина, но юноша отказался.

– Вы можете рассказать, как это произошло? – тихо произнес он. – Каким образом я очутился у вас?

– Да, конечно, – вздохнул Аргон и потер пальцами переносицу. – У твоей настоящей мамы…

– Как ее звали?

– Эрайла. Была у нее служанка-компаньонка Арика, которой она доверяла. Незадолго до родов она позвала ее и сказала: «Если родится мальчик, замени его мертвым, а самого ребенка спрячь и отдай тому, кто смог бы достойно воспитать его, только увези из Дворца». Ты, Леброн, родился первым, а следом на свет появилась девочка. Когда Владыке сообщили, что у его жены родилась дочь, ты уже вместе с Арикой уже летел на борту торгового корабля. Она села на первый попавшийся крейсер, он шел на Сатурн, и волею судеб ты выдержал перелет. Прибыв на Сатурн, Арика отправилась к нам во дворец, попросила о частной аудиенции для приближенной владычицы Марса Эрайлы. Мы встретились с ней, и она протянула нам малыша, умоляя позаботиться о нем. Олавия как раз ждала Ластению, она родилась днем позже твоего появления в нашем доме. Поэтому лишних вопросов не возникло – у нас появилась двойня. Когда ты немного подрос, мы изменили цвет твоих глаз и волос, чтобы ты походил на сатурнианина. Вот, пожалуй, и все.

– Почему Арика не отдала меня какой-нибудь простой семье? Отчего перенесла из Дворца во дворец? Может быть, тогда все было бы иначе?

– Ты все равно стал бы таким, какой ты есть, а вот что стало бы с семьей, взрастившей тебя, – это уже другой вопрос. Арика поступила правильно, принеся к нам во дворец сына величайшего правителя и его царственной супруги. В иной среде ты мог бы стать чудовищем.

– А разве сейчас я не являюсь чудовищем? – Леброн смотрел на Аргона тусклыми желтыми глазами. – Разве я не чудовище?

– Ты наследный принц Сатурна, – жестко произнес Сократ, – и будешь им всегда.

– Где Ластения?

– Наверное, спит, поздно ведь.

– А она знает, что я…

– Что ты ее брат, которого она любит всем своим золотым сердцем? Конечно, знает.

Леброн встал из-за стола и прошелся по балкону. Ветер овеял ночной прохладой его лицо, растрепав смоляные кудри. Уткнувшись лбом в золотистую балконную балюстраду, Леброн спросил:

– А что с Арикой?

– К сожалению, она умерла, когда тебе было четыре года.

– А Эрайла?

– Кажется, она покончила с собой, по крайней мере, такова была официальная версия.

– Получается, никто, кроме вас, не знает, кто мой настоящий отец? – Леброн глянул на вызолоченный свечными огнями стол.

– Да, Леброн, – Сократ смотрел ему в глаза, – мы втроем и ты четвертый – вот и весь народ, которому известно, чей ты сын.

* * *

Дракула с Палачом сидели в Зале Философии Крови и передвигали фигурки по четко расчерченной доске. Живые, причудливо ряженые статуэтки постоянно пререкались между собой, порою дело доходило и до драки.

Позабыв об игре, Дракула смотрел на гипнотизирующие капли фонтана, выполненного в виде Символа Крови. Фигурки вампира устали ждать и расселись у края доски, продолжая словесную перепалку со статуэтками Палача.

– Дракула, – рассердился молодой человек, – ты ход будешь делать, или я могу поспать, пока ты размышляешь?

– А? Да, да… сейчас, – очнулся вампир.

Его фигурки немедленно заняли свои места. Дракула передвинул одну и опять уставился на фонтан.

– Дракула, с тобой так весело, что просто с ума сойти можно, – покачал головой Палач. – Очнись хоть на минуту! Эта фигура так не ходит!

– Правда? – вампир заморгал веками, внимательно глядя на доску. – Верно, как же это я перепутал.

– О чем ты все время думаешь?

– Так, ни о чем.

Дракула помолчал, передвинул еще одну фигуру и сказал:

– Я выиграл.

– Не может быть, – Палач в изумлении воззрился на доску. – Эти малявки, наверняка, все подстроили!

Он ударил кулаком, и фигурки испуганно подпрыгнули.

– Я просто выиграл.

– Может, еще партию?

– Давай, – пожал плечами старый вампир.

– А все-таки, о чем ты думаешь?

– Обо всем сразу. Ты видел Терр-Розе?

– Конечно, видел. Как бы я, по-твоему, узнал, где ты находишься на Земле?

– Как она?

– Выглядит превосходно, – Палач критически смотрел на расставленные заново фигуры. – Пусть сама выбирается, нам своей боли достаточно. Ты выиграл, ходи первым. Как думаешь, что будет с Анаис?

– Мне все равно, – Дракула передвинул первую фигурку. – Я больше ни во что не ввязываюсь, с меня хватит.

– Даже если тебя опять попросит Терр-Розе? – хмыкнул Палач.

– Даже если меня об этом попросит сам Патриций! – отрезал Дракула с неожиданной злобой.

* * *

На Сатурне рассветало. Небо – чудесная гармония оранжевых и фиолетовых оттенков – с каждым мгновением увеличивало палитру цветов. Ни дуновения ветерка, ни шороха, ни шелеста… Все вокруг замерло, ожидая чуда пробуждения природы, в предчувствии феерии ее радости, пробуждения света и жизни. Планета просыпалась, а обитатели королевского дворца, проведя за беседами всю ночь, только отправлялись на покой. Леброн ушел первым. Вскоре и Олавия сказала, что хотела бы отдохнуть. На балконе остались Аргон и Сократ.

– Я опасался, что мы все сделаем неправильно, и вот именно так мы все и сделали, – Аргон смотрел на догорающие свечи.

– Ничего уже не изменить, это произошло бы рано или поздно. Я зайду к нему, ладно?

– Вряд ли он захочет сейчас с кем-нибудь разговаривать.

– Я просто пожелаю доброго сна.

Аргон согласно кивнул.

* * *

Первым возвратилось осязание, и под ладонями Патриция проступила прохлада подлокотников кресла. Вернулся слух, и Георг услышал, как звенит кабинетная тишина. Он чувствовал, что не один, что рядом кто-то есть, но зрения пока еще не было, оно вернулось в самый последний момент. У окна стоял Снекторн.

* * *

Опустив плечи и повесив голову, Леброн сидел на кровати.

– Спишь? – заглянул в спальню Сократ.

– Сплю, – ответил юноша, не поднимая головы.

– Что-нибудь снится? – Сократ присел рядом.

– Пока нет.

– Я тогда пойду?

– Погоди, – Леброн убрал упавшие на лицо волосы, – побудь со мной.

– Хорошо, – с готовностью закивал толстяк. – Но с условием: ты раздеваешься, укладываешься в постель, накрываешься одеялом до самого носа, и я сижу с тобой столько, сколько ты захочешь. Давай, вставай, я помогу тебе все это снять.

Юноша покорно поднялся. Большинство дворцовой одежды невозможно было одеть и снять без посторонней помощи. Толстяк добросовестно принялся расстегивать многочисленные мелкие застежки-крючки на спине Леброна.

– Помнишь, Сократ, я частенько в детстве не мог заснуть, пока ты не придешь и не расскажешь какую-нибудь историю.

– Как забыть, – хмыкнул он, – только прикончишь культурно пару винных бутылей, только приляжешь сладко всхрапнуть, как тебя расталкивают слуги с тем, что нужно опять идти убаюкивать это маленькое кудрявое безобразие. Да, пришлось с тобой повозиться. В минуты отчаяния начинало казаться, что это я тебя родил, сам, лично, и, похоже, роды все еще продолжаются.

Леброн виновато улыбнулся.

– Готово, – Сократ расстегнул последнюю застежку. – Штаны-то сам снимешь?

– Постараюсь, – рассмеялся юноша, – приложу усилия.

Пока он раздевался, Сократ задернул портьеры, разобрал кровать и взбил многочисленные подушки. Когда Леброн улегся, он накрыл его одеялом и потушил свет, оставив гореть лишь крошечный светильник в изголовье.

– Расскажи, каким образом ты догадался, что я сын именно Патриция?

– Ты опять за своё?

– Очень прошу.

Сократ посмотрел на его затемненное лицо, тяжело вздохнул и уселся на кровать, сунув под спину пару подушек.

– Понимаешь, Леброн, можно изменить внешность, можно вставить другие глаза, но изменить движения, манеру поведения, доставшуюся от твоего настоящего родителя, невозможно. Ты – молодая копия Патриция, ты так похож на него, что даже странно, что только я один, такой умный, догадался.

– Не говори, что я похож на него!

– Не шуми на старших. Буду я об этом говорить или нет – суть дела не изменится.

– А Анаис?

– Что – Анаис?

– Она моя сестра?

– Выходит, так.

– Где она сейчас?

– На Марсе, во Дворце.

– Во Дворце?

– Она там не по своему желанию.

– Ее необходимо привезти на Сатурн. Нет в мире места лучше Сатурна, ей здесь понравится. Она должна узнать, что у нее есть брат, есть вся наша семья. Сократ, а как ты думаешь…

Но Сократ уже крепко спал, уютно утонув в подушках. Леброн укрыл его краем одеяла, погасил ночник, устроился под боком толстяка и вскоре задремал, согретый его знакомым с детства теплом.

* * *

Тихонько шелестели брызги восьмиугольного фонтана в центре прохладной травянисто-зеленой залы. Георг сидел в кресле у самой воды, поставив бокал на белый каменный край с зелеными жилками. Хозяин Системы Бич расположился в кресле напротив, его тело терялось в волнах черной одежды, виднелись лишь худые, будто вырезанные из бумаги руки с непомерно длинными пальцами, тонкая шея и продолговатая лысая голова. Его лысый череп, обтянутый пергаментной кожей, вздувался венами и узлами, почти безгубый рот едва различался, заострялись полупрозрачные уши. На белой маске лица зияли огромные черные глаза, казалось, нечто темное и вязкое плещется в прорезях… Георг курил. Слова Патриция медленно, тяжело плыли в сизоватых дымных полосах.

– Что с тобой происходит? – Снекторн пил густую прозрачную жидкость, привезенную с собой.

– Просто слабость после приступа, еще не восстановился.

– Ты так и не выяснил, что это за приступы?

– Какая разница? – Патриций усмехнулся, поднимая на Снекторна взгляд непрозрачно голубых глаз.

Снекторн укоризненно покачал головой.

– Неужели тебе все равно?

– В общем, да.

– Но ведь это не правильно, ты же страдаешь.

– Снекторн, для меня одним страданием больше, одним меньше – существенной роли не играет. – Улыбка Патриция стала живее и ярче. – Я давно перестал прислушиваться ко всем своим мучениям, тем более отслеживать их причины и последствия. Когда ты добровольно не становишься рабом своей боли, она теряет над тобою власть.